Тиховодье

– В этом нет производственной необходимости, – сказал он, заканчивая спич. – Но все мы здесь кто?

Он поднял вверх палец и прищурился.

– Мы – команда!

Некоторые из сотрудников отвернулись, чтобы начальник отдела не заметил, что они еле сдерживают смех. У него, как и всегда до этого, получилось нечто вроде «Мыко манда».

За полгода до этого, в очередной командировке, он выучил модный термин – ТИМБИЛДИНГ – и теперь любое совещание, предпочитал заканчивать этой фразой, напоминая в такие моменты персонаж из сериала «Компьютерщики». Чувствовалось, шеф хотел бы, чтобы все они дружно вместе с ним хором выкрикивали это «Мыко манда»! Но желающих было крайне мало.

Катя в очередной раз посмеялась над его речами о командном духе и общих целях, но от настойчивых уговоров «задержаться на пол часика» отказаться не смогла, посчитав, что это может навредить ее дальнейшей карьере. Думала ли она в тот момент о сыне? Она не могла этого вспомнить. Она помнила лишь то, что, сидя за столом, и стараясь оставаться не замеченной, написала в своем блоге «… в российских условиях весь западный тимбилдинг превращается в рядовой тимдринкинг…», а всю дорогу, болтая по телефону с подругой, ни разу не удосужилась взглянуть на часы.

Вспомнила она о нём только тогда, когда уже подходила к садику. И, поняв, что задержалась почти на час, торопливо вбежала в калитку. Вначале Катя кинулась в группу, но, поднявшись по нескольким ступеням и осознав, что ни из‑за одной из распахнутых настежь дверей не доносится детских голосов, сообразила: дети уже давно гуляют на закреплённых участках.

Огибая здание садика, она, задрав голову, посмотрела на окно группы Максима, надеясь таким образом удостовериться, что его там нет. И в этот момент каблук туфли на её левой ноге угодил в канализационную решётку. Она грохнулась, подвернув лодыжку.

Вскрикнув от боли, закусив губу и еле сдерживая слёзы, она доковыляла до участка. На детской скамейке за крохотным столом сидела воспитательница, державшая в руках книгу в мягкой обложке – из серии дамских романов или иронических детективов. Катя всегда брезгливо относилась к литературе подобного рода, стараясь обходить книжные полки с Донцовой и Куликовой стороной.

Но воспитательнице в огромных бифокальных очках, по всей видимости, настолько нравились однообразные сюжеты этих книг и плоские диалоги их героев, что она не сразу заметила Екатерину, подняв голову лишь тогда, когда та ступила на дорожку, ведущую на участок.

– Максим, – произнесла воспитательница, обращаясь в сторону кустов на противоположном конце. – За тобой мамочка пришла.

Кате показалось, что слово «мамочка» было произнесено с каким‑то язвительным ударением, что в него было вложено столько брезгливости, сколько могла позволить ситуация. Но значительно больше, чем сама она допускала себе выражать при виде людей, читающих Донцову.

Воспитательница встала, захлопнула книгу и, бросив на Катю короткий и определённо презрительный взгляд, молча направилась в сторону здания.

– Макс, – позвала Катя и, хромая, направилась в сторону кустов.

Она нашла своего сына сидящим на попе под старым гигантским тополем. В руках он держал чёрно‑белую лошадь с оскалом Джокера, сбежавшего из психлечебницы Аркхем, прижимая её к груди, как самое ценное в его жизни сокровище. Первый ранний тополиный пух забился под бордюрный камень у его ног. Металлическая лопатка и ведёрко валялись в корабле‑песочнице.

– Максим, – обратилась она к нему.

Боль в лодыжке из острой и режущей превратилась в ноющую и тянущую. Она позволила себе посмотреть на свои ноги и ужаснулась, увидев дыру на безумно дорогих колготках «Филодоро».

– Извини, я опоздала…

Мальчик поднял лицо, и Катя увидела слёзы, текущие из его серых, показавшихся вдруг невероятно огромными глаз.

– Я… – он с видимым усилием сглотнул комок горечи, мешавший ему дышать. – Думал, ты забыла меня…

– Ну что ты… – она присела и протянула к нему руки. – Я никогда не оставлю тебя…

Макс отбросил лошадь и кинулся к ней в объятия, уже не сдерживая рыданий.

– Мамочка никогда не оставит тебя, – ответила она, гладя его по голове, и разрыдалась сама, не зная от чего – то ли от жалости к порванным колготкам, то ли от своей не складывающейся жизни, то ли от безумной любви к сыну.

Подняв сына с земли и прижав к себе, она поклялась больше никогда и нигде не бросать его – чего бы это ей ни стоило.

– Я не брошу тебя, Макс.

Под влиянием бессознательного импульса, убрав флажок в сумочку, и даже не заметив этого, Катя вышла с игровой площадки, по узкой асфальтовой дорожке с покосившимися бордюрами, и направилась вдоль невысокого двухэтажного здания садика, обходя его по периметру.

Окна первого этажа располагались настолько низко над землей, что она без труда заглядывала в них.

В одном из помещений горел свет, и женщина смогла отчетливо разглядеть обстановку внутри.

Это был кабинет заведующей. Прямо возле окна стояло большое кожаное кресло с ручками под красное дерево, за креслом стол, заваленный бумагами и распахнутый ноутбук. Дальше – кресла посетителей и практически пустой книжный шкаф, в котором не было ничего кроме нескольких тонких журналов. Напротив шкафа темнела входная дверь.

Чуть дальше от этого окна Катя разглядела на мокром асфальте тусклые, практически смытые дождем детские рисунки и остановилась, изучая их.

Дом, горы, божья коровка несет в лапках цветок. Неровные линии «классиков» и вписанные в квадраты цифры. Над стертым, с огромным трудом различавшимся, овалом, символизирующем в детском воображении солнце, она увидела корявые пляшущие буквы.

М+Ю=СЕКС

Катя подумала о том, насколько рано взрослеют современные дети. «М» и «Ю» – это конечно имена. Какая‑нибудь Маша и Юра. Или…

… «М» – это Макс, а «Ю» – Юля…

… это просто буквы и в них нет никакого смысла.

– Ага, как и во всем вокруг, – раздалось у нее за спиной.

Она дёрнулась, тихо вскрикнув от неожиданности, и резко обернулась. На краткий миг сердце замерло, и ей показалось, что мир, покачиваясь, плывёт вокруг неё. Но в следующий момент сердце вновь неслось галопом, обгоняя все секундные стрелки в мире.

Позади неё никого не было.

Катя подняла голову, думая, что кто‑то спрятался в ветвях деревьев и таким образом решил подшутить над ней. Но не заметила ничего, кроме низких серых туч и летящих вниз капель дождя, которые падали на её лицо и, как маленькие бомбы, взрывались на коже, расплёскивая вокруг ледяной огонь.

– У всего есть своя причина, – опять этот высокий и надтреснутый голос. Но в этот раз он не смог застать её врасплох и напугать.

Катя покрутила головой, ожидая увидеть макушку шутника, прятавшегося за декоративными кустами спиреи или за стволами гигантских тополей.

Она была уверена, что слышала голос раньше, но никак не могла вспомнить, кому он принадлежал. Обладатель голоса проступал в её памяти неясной тенью с нечётким контуром. Как только она попыталась припомнить хоть что‑то, вытащить его на свет из глубин подсознания, её пальцы начали дрожать, а в коленях появилась странная слабость. В голове завертелась карусель из незнакомых лиц: мужчины и женщины, парни и девушки, даже дети. Они что‑то кричали ей, силясь переорать друг друга, будто участвовали в реалити‑шоу «Докричаться до Екатерины». Но она не слышала никого. В ушах стоял монотонный звенящий гул.

Женщина открыла глаза, оставив попытки вспомнить обладателя странного голоса, – и карусель лиц тут же рассыпалась, растворяясь в воздухе.

– Но не всегда причины видны замутнённому взгляду, – произнёс голос.

– Я сошла с ума, – она обречённо вздохнула.

– Отнюдь, – кроме того, что голос казался знакомым, он был крайне неприятен. Не ощущалось, что он несёт опасность, но чувство дискомфорта от его резкого дребезжащего тембра возникало. – Ты в здравом уме. Хотя если продолжишь дальше копаться в себе и пытаться вытащить меня из моего укрытия, точно свихнёшься. И тогда я тебе уже не помогу.

– Ты галлюцинация, – сообщила Катя невидимому собеседнику. – Сраная слуховая галлюцинация.

– Ага, как и весь Тиховодск, – казалось, что обладатель голоса язвительно усмехается.

– Именно.

– Будешь продолжать в таком духе, и ты никогда не доберёшься до Макса. Будешь отрицать реальность происходящего, и ты никогда не поможешь ему. А ведь он так нуждается в тебе. Он рассчитывает, что ты найдёшь и спасёшь его. Но, вероятно, ты действительно никчёмная мать, бестолковая курица, только и способная, что часами трепаться по телефону с такими же глупыми гусынями, как и ты, – этими твоими подружками. Только такая себялюбивая сучка и могла допустить, чтобы Макс…

– Заткнись! – закричала Катя. Слёзы брызнули из глаз, она согнулась, содрогаясь от рыданий. – Ничего страшного не произошло! Макс жив, он дома! Скоро я доберусь туда, мы заберёмся на диван с ногами и будем смотреть ящик и играть в Рэймана на моём планшете.

– Ну‑ну… – раздалось в ответ слева от неё. Посмотрев в эту сторону краем глаза, она смогла различить периферическим зрением силуэт карлика.

Он был видим только за счёт того, что дождевые капли отлетали от него или стекали по одежде, образуя едва заметную дыру в отвесной стене, низвергавшейся с неба воды.

Карлик едва доставал ей до пояса и был одет, как и она, – явно не по погоде: во что‑то вроде длинных шорт или коротких штанов и длинную вытянутую майку.

– Я вижу тебя, – произнесла Катя.

– Не можешь, – ответил карлик, смеясь. – Ты ничего не понимаешь. Ты никак не можешь видеть меня.

– Но я вижу, – она обернулась в его сторону и, хотя тут же потеряла его из вида, продолжила, пристально смотря в то место, где должны были находиться его глаза. – Ты маленького роста, на тебе длинные «бермуды» или короткие штаны. Вытянутая майка. Я вижу, как она висит и морщится у тебя по бокам. Рукава у неё очень широки…

Кто‑то толкнул её в бедро, и женщина чуть не заорала, почувствовав крохотные пальцы, схватившиеся за него. Уже набрав воздуха, чтобы закричать, она в последний момент задержала дыхание и не дала панике овладеть собой.

Кто‑то невидимый наступил ей на ногу. Отпрыгнув в сторону и скосив глаза, вновь – у самого края поля зрения, там, где все предметы теряли чёткость, – она увидела убегающего маленького человечка, закрывшего лицо руками и низко склонившего голову.

Следующее окно оказалось открытым. Катя поняла это, когда попробовала заглянуть внутрь. Она сложила руки лодочкой, чтобы отгородиться от дневного света, и прижалась к стеклу. Но разглядеть успела только гигантский, сложенный из кубиков посреди комнаты дворец и шкаф с игрушками: окно под её нажимом тихо скрипнуло петлями и открылось, отодвигая пыльные вертикальные жалюзи.

– Эй! – крикнула женщина, заглядывая внутрь. – У вас тут всё в порядке?

Это было первое здание в залитом водой Тиховодске, в которое она заглянула. Катя была уверена, что внутри никого нет, но хотела удостовериться.

Подоконник находился на уровне пупка, и она легко перегнулась через него, ещё шире распахнув окно и раздвинув жалюзи.

Весь пол был усеян игрушками: жирафы, слоны, плюшевые зайцы, грузовики, кубики – всё перемешалось, как в котле у алхимика. Прямо перед ней лежал робот‑трансформер, за ним – перевёрнутый кран.

Её взгляд медленно блуждал по комнате, выхватывая различные предметы: барабан, гигантский пупс, сдвинутые в один угол столы и стулья, доску для рисования. У входных дверей она увидела пробковую доску с висящей на ней стенгазетой. «Наша весёлая группа» – было написано на ней крупными буквами.

Катя вспомнила, что сама принимала участие в оформлении точно такой же газеты. «А может, это она и есть? И что это означает?»

«Это окончательно подтвердит, что я попала в параллельный мир, а не сошла с ума», – решила она и, схватившись за раму, перелезла через подоконник. Под ногами, когда она опустила их на пол, хрустнул робот‑трансформер.

– Извини, – прошептала женщина.

Робот промолчал.

Первое, что почувствовала она, перебравшись через подоконник и очутившись в комнате, – насколько это хорошо, когда тебе на голову ничего не льётся, а под ногами не хлюпает.

Ей нестерпимо захотелось скинуть с себя мокрую одежду. Но, даже понимая, что вокруг может не быть ни одной живой души, ей было сложно решиться на это. Всё, что она смогла себе позволить, – попробовать отжать кофту и джинсы, не снимая их с себя.

Пригладив мокрые волосы и убрав концы за уши, она раздвинула жалюзи. Осторожно ступая между игрушками, Катя подошла к стенгазете.

При всей схожести этот вариант отличался от того, что она помнила.

Первое, что бросилось ей в глаза, – затёртое до дыр лицо её сына на двух фотографиях, где он попал в кадр. Кто‑то с такой силой замарал его чёрной шариковой ручкой, что протёр бумагу насквозь. Дальше – больше. Из поименного списка детей он был вычеркнут тоже.

В заметке о состоявшемся спектакле про Дюймовочку, где её сын играл слепого крота, его имя снова было замарано чёрной пастой.

Рядом со стенгазетой висела ещё одна небольшая заметка, распечатанная на обычной бумаге формата А4 и приколотая к ней булавкой. Крупными буквами в ней были написаны два предложения:

Позор нашей группы!

Пойманы за игрой в «Больничку»!

Под текстом была распечатана низкокачественная фотография, вероятно, сделанная на простенькую камеру обычного «фичафона». В ней с большим трудом, но можно было разглядеть девочку и мальчика, сидящих со спущенными трусами и с интересом изучающих друг друга. Их лица разглядеть было невозможно, и, видимо, поэтому уже позднее кто‑то подписал чёрными чернилами: под мальчиком – «М», под девочкой – «Ю».

«Нет, ну конечно, это не может быть её Максим. Её сын сейчас дома и ждёт её. А эти надписи – просто совпадения. С чего она взяла, что затёртое на фотографиях лицо – именно лицо Макса? Она водила его сюда два года назад. Так что это другой мальчик, совершенно не похожий на её малыша», – убеждала себя Катя.

Неожиданно справа от неё ожил висящий на стене телевизор.

Глянув под ноги, Катя увидела валявшийся на полу возле неё пульт дистанционного управления. Она могла включить телевизор, случайно наступив на него, и даже не заметить этого. По крайней мере, в этом не было никакой мистики: её замёрзшие ноги в сырых кроссовках с толстой подошвой практически ничего не чувствовали.

Когда начальный логотип SMART TV исчез, на экране появилось изображение комнаты. У тёмного окна, спиной к камере, стоял человек в белой рубашке и зауженных брюках. Убрав руки за спину, человек раскачивался на каблуках чёрных ботинок. Короткая стрижка, жёсткие волосы с сединой. Он был похож на главного банковского клерка, размышляющего об активах, депозитах и привлечении клиентов.

«Что за странная телепередача?»

Отчего‑то ей стало не по себе. Мужчина вызывал у неё беспокойство, неясную тревогу.

Его пиджак висел на спинке кожаного кресла перед низким столом, на котором среди бумаг стоял прозрачный, практически полный кофейник и две чашки с густым чёрным кофе. Рядом с ним стоял книжный шкаф и декоративная пальма в низком кашпо. За шкафом на стене висели дипломы и сертификаты, но разобраться и прочитать, что в них написано, было невозможно.

Была только одна вещь, которая выбивалась из строгой офисной обстановки – это жёлтый торшер, наполнявший комнату почти домашним теплом, и картина с изображением соснового бора на стене над дипломами.

Она вспомнила странные слова, которые сказал ей Максим во время телефонного разговора:

…Он не пустит тебя, мамуля. Он никогда не позволит, чтобы мы встретились вновь…

Почему она сразу не обратила на них внимания? Ведь он ясно говорил ей, что кто‑то был рядом с ним.

Неужели, пока она находилась без сознания, его похитили? Сам бы он без неё никуда не ушёл. Значит, его увели силой или обманом.

«Не нагнетай», – приказала она себе. – «Может, просто кто‑то из знакомых отвёз его домой. Например, Римма. Или Татьяна Завьялова – мать Миши Завьялова, соседа и одноклассника её сына. Они раньше часто по договорённости забирали детей друг друга. Вот только последние полгода они немного не ладили».

Да ладно, что там! Можно сказать, что мы без пяти минут разосрались!

Татьяна раздражала её своей навязчивостью, пустотой и кичливостью настолько, что Катя несколько раз чуть не сорвалась и не отправила её в далёкое эротическое путешествие. Татьяна, кажется, почувствовала это и при каждой встрече уже несколько недель делала вид, что не замечает её, или бубнила что‑то злое и неразборчивое.

К тому же Максим отчётливо произнёс «ОН». Значит, это мужчина.

Бред какой‑то. Ерунда. Может, сын просто что‑то напутал или пошутил таким образом?

Она протолкнула руку в сумочку и достала телефон. Трясущимися пальцами, промахиваясь мимо ссылок и кнопок, она нашла фото сына и нажала «Вызов на мобильный».

Гудков не было невероятно долго. Она даже два раза отстраняла телефон от уха, чтобы посмотреть, идёт ли ещё вызов.

Наконец раздался один длинный гудок, ещё один, затем щелчок – и записанный голос оператора произнёс: «Извините, в данный момент вызов не может быть установлен».

– Чёрт, – Катя убрала телефон обратно.

– Макс, я иду, – прошептала женщина.

Быстрым шагом, пройдя через коридор, она пересекла по диагонали увешанный репродукциями известных картин широкий холл и выбежала из здания детского садика через тяжёлые двустворчатые двери центрального входа.

Оказавшись на проспекте, она вновь поразилась странной пустоте, царившей в городе. Эта пустота была ненормальна, пугала своей необъяснимостью. По ранее оживленной центральной улице города, теперь не двигалось ни одного автомобиля. Лишь несколько стояло на стоянке возле супермаркета, но и те выглядели брошенными.

Огромный джип «Тойота» демонстрировал всем распахнутый багажник. В нём лежал, уже окончательно промокший пакет с углем и стояло прозрачное пластиковое ведро с шашлыком. Рядом с «тойотой» стоял «пежо» с работающим двигателем. Создавалось впечатление, что хозяева этих машин в одночасье просто исчезли, словно застигнутые врасплох взрывом загадочной бомбы.

А может, всех похитили инопланетяне?

Катя по привычке задержалась на перекрестке, дожидаясь зеленого света. Над головой зашелестел листьями гигантский клён. Резкий порыв ветра – и яркие красно‑жёлтые листья, кружась, опустились ей под ноги. Она тронула один из них носком кроссовок и подумала о том, что больше всего это похоже на глубокую осень. Но ведь этого просто не может быть! Как столько дней могло вылететь у нее из головы?

Перейдя на другую сторону, она заметила впереди за деревьями перед торговым центром «Александрия» мигающие сигнальные огни. Из переулка медленно вывернула машина ППС и направилась в ее сторону.

Наконец, – подумала Катя, – первое живое существо.

– Эй! – закричала она, и размахивая руками выбежала на проезжую часть. – Эй! Подождите!

Автомобиль остановился в паре метров перед ней, и из него вышел громадный полицейский. Он был настолько огромный, что, встань они рядом, смотрелись бы в точности как Давид и Голиаф. Ростом полицейский был никак не меньше двух метров, а огромные плечи превращали его в подобие гигантского шкафа. С такими размерами парень мог бы пугать детишек, но одного взгляда на лицо было достаточно, чтобы понять: это добрый и неконфликтный человек. Он против воли вызывал доверие к себе широко открытыми голубыми глазами и лбом без морщин.

– Здравствуйте, капитан Рустам Шигабутдинов, – представился полицейский, – У вас всё в порядке? Что‑то случилось?

– Случилось… – Катя замерла, пытаясь подобрать слова, но поняла, что не имеет ни малейшего понятия с чего начать свой рассказ.

– Я потеряла сына, – наконец произнесла женщина.

Сказав это, она почувствовала обжигающие слёзы, навернувшиеся на глаза.

– Пойдемте, расскажите, что произошло в салоне, – Рустам взял ее за плечи. – Незачем мокнуть под дождем.

Она всхлипнула и послушно отправилась за ним.

Полицейский усадил её на переднее кресло, затем сел сам, при этом машина под ним заметно просела. Веса в нём было никак не меньше ста килограммов.

– Вот возьмите, – достав из бардачка пакет с одноразовыми платками, Рустам распечатал его и протянул ей.

– Спасибо, – она вынула один и громко высморкавшись, упрекнула себя за то, что выглядит со стороны, должно быть, как плаксивая дурочка.

В салоне автомобиля работала печка. Теплый поток воздуха быстро согревал и успокаивал.

– Что‑то раскисла совсем, – попыталась оправдаться она, выжимая из себя улыбку. – На самом деле я не такая. Странно это. В голове прямо каша какая‑то. Всё перемешалось. Макс, он катался на велосипеде, и я не уследила… я виновата, да, только я… он выехал на проезжую часть прямо под колеса фургона…

– Его сбила машина? – Рустам протянулся к рации, лежавшей на «торпеде». – Когда это произошло?

Он щелкнул тумблером, и салон заполнили треск и шипение.

– Всё как всегда. Вот засада, – полицейский покрутил тумблер в верхней части прибора. Шум стих, осталось лишь редкое потрескивание.

– Нет… Он жив… И, я думаю, в полном порядке. Мы с ним недавно разговаривали по телефону… Простите, я сама путаюсь и вас запутала… Плохо помню последние события…

Катя вздохнула и потянулась за новым платком.

– Можно?

– Да. Конечно.

– Еще раз извините, я, похоже, хорошо ударилась головой. До сих пор болит. Я действительно не смогла его найти сначала. Но потом обнаружила свою сумочку и позвонила ему. С ним всё в порядке он дома. Просто я переживаю. Ведь ему только семь лет.

Сначала она хотела добавить о подозрительных словах Максима, и о странной трансляции по телевизору в детском саду. О бумажном флажке и воскресшей игрушечной лошади. О странных фотографиях и невидимом карлике с отвратительным голосом. Но потом сообразила, чтобы она не сказала, в данном случае всё будет звучать слишком абсурдно. Она не могла поверить самой себе, как же при этом можно было рассчитывать, что ей поверит кто‑то другой.

– Так ДТП было? – спросил Рустам.

– Я точно не помню. Полагаю, что да. Кажется, я угодила под этот фургон, когда пыталась оттолкнуть сына.

– Вам надо обратиться к врачу, – сказал Рустам, выключив и убрав рацию. – Вас должен осмотреть специалист. Травмы головы могут быть довольно коварны. Я сейчас запишу, что вы сказали, чтобы уточнить, когда появится связь.

Он достал с заднего кресла блокнот в кожаном чехле.

– Когда я пришла в себя на обочине, то обнаружила, что грузовик врезался в рекламный щит. Он там стоит до сих пор. – Катя вспомнила шофера фургона в бейсболке, развернутой козырьком назад. – Водителя не было. Вообще никого не было. Странно как‑то это все.

– Угу… – ответил Рустам, не поднимая головы и оставляя заметки в блокноте. – Проверим. Номер, цвет грузовика можете сказать?

– Фургон, что‑то вроде «Газели», но больше. Вроде как импортный. Ах, да – у него на кузове логотип «Дружбы».

– Отлично.

– Разрешите, я пойду… – подтерев слезы, согревшись и обсохнув, Катя чувствовала себя значительно лучше. – Макс ждет меня дома.

– Да, конечно. Только назовите мне фамилию и место жительства. Может, у вас при себе паспорт?

– Екатерина Нилова. Живу на Кораблестроителей, дом десять.

Полицейский пристально посмотрел на нее. Голубые глаза на миг потемнели и утратили былую добродушность.

– Вот как? – удивился Рустам. – Я долгое время жил в соседнем – шестом – доме и был участковым на полставки в этом районе, но я вас не помню. А мне казалось, я знаю всех его жителей.

– Ну ладно, – он опять опустил голову к блокноту, что‑то записывая в него. – Я свяжусь с вами, в случае если вы захотите возбудить дело о наезде.

– Я сильно сомневаюсь, что захочу. Все целы, а это главное.

– И всё же подумайте, не торопитесь, – произнес полицейский и, дописав последнее слово, захлопнул блокнот. – Когда закончится весь этот кошмар с наводнением, я обязательно найду способ связаться с вами.

– Каким наводнением? – Катя, уже начавшая открывать дверь, опять ее закрыла.

– Вы видимо действительно хорошо стряхнули свою лампочку, – мужчина улыбнулся собственной шутке. – В городе объявлен режим чрезвычайной ситуации. Из‑за непрекращающихся дождей и переполнения водохранилища уже не один раз выполнялся аварийный сброс. К тому же на ГЭС случилась авария. Нам сообщили о разрушении гидроузла, – понятие не имею что это такое, – но говорят, скорее всего, город вообще смоет.

– Это… Чудовищно. Как все это могло произойти за то время, что я была без сознания? – она спросила это скорее у себя. Во всяком случае, полицейский, не расслышал ее вопроса, продолжая рассказывать об обстановке в городе.