Джульетта Ди

© Татьяна Шуран, 2021

ISBN 978-5-0053-6687-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Петербург вечной ночи и вечной зимы. Что может быть страшнее? Только прилив. Когда из мистических белых вод на берег выходят змеи, пьющие кровь людей.

Джульетта Ди

«Таких страстей конец бывает страшен»

Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»

«Внимание. Опасность с воды. Внимание. Опасность с воды».

Глухой голос из штаба на Стрелке Васильевского острова, умноженный пока ещё работающими динамиками, ровно плыл над исчезающим городом.

К объявлению не прибавляли больше ничего. И так всё понятно. Раньше служба безопасности пыталась озвучить что-нибудь относительно конструктивное, например, «срочно проследуйте в ближайшее убежище», но учитывая, что опасность как раз и состояла в смещении пространственно-временных координат, совет звучал довольно глупо, и даже пожалуй издевательски. Последний раз Сенька слышал эту дурацкую фразу в дошкольном возрасте, а сейчас ему было пятнадцать.

Сигнал тревоги застал их с братом как раз на набережной – самая невыгодная позиция, и с первым же звуком сирен Лёнька, как тысячи гражданских во всех уголках города, полез в навигатор – интерактивную карту с указанием всех действующих убежищ на данный момент. Связь пока что работала.

Проблема в том, что само понятие «убежище» было весьма размыто. Сколько лунаров – и сталкеров – должно быть в помещении, чтобы оно считалось достаточно надёжным? Неизвестно, даже если ты сам – сталкер. Стационарные муниципальные убежища лучше защищены, но и подведомственного народу там набивается будь здоров, а значит – нагрузка на лунары выше. Кто-нибудь из этой толпы да пропадёт – не заметишь…

Сенька заглянул в айфон брата и увидел на экране белый значок: два лунара в угловом доме, в пяти минутах ходьбы – так, кустарщина… одно название. Кто-то просто включил всё, что мог, видимо, в каком-то крошечном кафе. У брата тряслись руки. И Сенька вдруг понял, что всё, о чём он думал в последние годы, действительно происходит, превращается прямо сейчас в непоколебимую решимость.

– Успеем?.. – брат ускорял шаги, его взгляд метался по всей длине тёмной улицы; он, кажется, уже почти забыл, что рядом кто-то есть.

– Лёнь… Я не пойду. – Сенька ещё шагал рядом, ещё не до конца верил, что сказал это.

– Пойдёшь! – неуверенно крикнул Лёнька куда-то в сторону Невы, подгоняя, похоже, сам себя, и Сенька понял, что брат боится остановиться, но и боится идти, чтобы не сместиться вместе с пространством, и правда, сталкеры отмечали, что паническое бегство – самый верный путь в никуда…

Сенька окончательно решил и остановился. Он больше никуда не побежит. Он больше никогда не будет убегать.

– Нет, – спокойно сказал он и примирительно добавил: – Ты иди.

Взгляд Лёньки стал более осмысленным. На мгновение Сенька снова увидел перед собой старшего брата, а не безликого «гражданского».

– Не могу я тебя здесь оставить! Как я родителям в глаза посмотрю?! Без тебя?

– Тогда стой. И молчи, – холодно велел Сенька.

Белые воды уже должны были подняться, но с виду на реке ничего особенного не происходило. Значит, скорее всего, это уже не настоящая река. Не глядя, на ощупь он взял нервно озирающегося брата за руку.

– Мы сможем.

В этот момент он был совершенно уверен в том, что сказал, но брат был в неподходящем состоянии для боя. Он сомневался. Это делало его уязвимым.

Хотя излишняя самоуверенность тоже ни к чему.

Страха должно быть в меру. Страх подскажет.

Сенька поймал себя на том, что думает фразами из сталкерских инструкций. Из листовок. Из информационных брошюрок, которые раздавали в школе. Из лозунгов, написанных на обратной стороне карт Петербурга. Карт с указанием муниципальных убежищ. Их не так много, этих блаженных островов. И до них ещё нужно добраться. По улицам, которые могут исчезнуть вместе с тобой, а ты и не сразу заметишь, или не заметишь никогда.

Улица как улица. Стало абсолютно тихо. Минута. Десять минут.

А почему так тихо?.. – вдруг спохватился Сенька. И сколько времени прошло?.. Связь пропала… Значит, они уже «там»? Мысли скакали по пустынной улице, как мячики.

«Может, ничего не произошло?» Исполненный панической надежды хриплый шёпот Лёньки полностью совпал с его собственной мыслью: ничего не произошло.

– Тсссс…

Ему вдруг показалось, что опасность грозит из переулка. Из какого?.. Набережная. Ледяная гладь чёрной Невы. Туман клубится вокруг влажных чугунных фонарей. Лепные фасады особняков.

Вот оно! Узкая расщелина между домами – не переулок даже, так, недоразумение. Оттуда слышался какой-то звук, хуже того – Сенька почувствовал оттуда взгляд. Там что-то было.

Он решил, что лучше пойти навстречу угрозе, чем ждать. «Завязнуть в страхе» – да, так это называли сталкеры, – опасность для тех, кто долго стоит на одном месте.

Туман в переулке казался синим. Шорк… шорк. Мусорные баки и сваленные возле них в кучу набитые чёрные мешки. И что-то шоркает там, у стены.

Собака, – понял он по запредельно злобному ворчанию раньше, чем увидел её – и всё равно пёс выскочил неожиданно, и почти одновременно с его адским прыжком Сенька развернулся и понёсся что было сил, но переулок всё не кончался, Сенька летел, натыкаясь на водостоки, ящики, углы, а остервенелый горький лай летел за ним, и метался с ним между надвинутых стен, многократно умноженный в гулких каменных колодцах, упиравшихся над головой прямо в чёрное небо.

Внезапно Сенька вырвался на простор, и ему даже показалось, что бежать стало легче, он летел по набережной, а вдогонку неслись мысли: это мираж! собаки на самом деле нет! – но на ходу Сенька глянул через плечо, и собака была, в один миг он увидел её чрезвычайно отчётливо, грязная, поджарая, клочкастая дворняга, самое отвратительное существо из всех, что можно вообразить, с шерстью, похожей на пыльную свалявшуюся вату, которая не первый год играет роль снега на пластиковых иголках искусственной новогодней ёлки, ухо порвано, с жёлтых клыков капает жёлтая слюна, а в бездонных глазах гуляет самое настоящее бешенство.

Этот образ словно бы отпечатался на внутренней стороне его зрачков, и Сеньке показалось, что придётся убегать от него вечно. Перебор когтистых лап настигал, Сенька уговаривал себя не верить, но ни в какую не мог остановиться, ноги летели сами, и тут он вспомнил ещё одну инструкцию: сосредоточьтесь на чём-нибудь другом. На скороговорке, на песне… ничего не шло в голову… если вы верующий, то на молитве… тут в голову скакнула бабушка, но её испуганная набожность никогда не внушала Сеньке доверия, и сейчас он не мог вспомнить ни одной, даже самой коротенькой молитвы… и вдруг заорал, наверное, на весь город: Господи, боже мой! Помоги мне, пожалуйста! – ровно тем же голосом, каким, бывало, на хоккее кричал: Обходи!.. – и в тот же момент пришло осознание, он не остановился, а круто развернулся и с диким воплем кинулся на пса. Он был абсолютно уверен, что готов грызться, прямо зубами вцепиться в жилистую глотку и рвать, рвать, выплёвывая клочья грязно-серой шерсти.

Он упал на пустую дорогу, как будто с большой высоты, и какое-то время лежал, оглушённый пустотой и тишиной. Потом осторожно поднялся. По набережной, насколько хватало глаз – ровный слой раннего, прозрачного снега, и ни одного следа, только прямо под ним – отпечатки его ладоней.

Я потерял брата, – вдруг мелькнула мысль. – Где потерял? Когда потерял?

Так значит, собаки не было?

Сенька отряхнулся, ещё раз огляделся и заметил наконец силуэт: брат уже уходил куда-то вдоль реки.

– Лёнь! – закричал Сенька. – Я вернулся! У меня получилось!..

Он сорвался с места и побежал за братом, но тот, помедлив мгновение, вдруг прибавил шагу. Сенька в недоумении остановился.

– Лёнь! – закричал он. – Ты куда?! – и снова побежал, но силуэт каким-то необъяснимым образом отдалялся, а Сенька уже выбился из сил. – Лёнь! – отчаянно заорал он.

Брат обернулся и строго сказал:

– Я видел змею. Не ходи за мной, – и эти слова пригвоздили Сеньку к месту.

Я видел змею, – бессмысленно крутилось в голове, я – видел – змею… – и никак не удавалось сложить все три слова вместе, хотя он чувствовал, что когда сложит, то поймёт.

***

Издалека, из темноты, куда ушёл Лёнька, начали проступать звуки сирены – сначала далёкие, нереальные, потом всё ближе и ближе. Сенька сделал шаг вперёд и споткнулся. Поперёк дороги лежало тело. Он даже не сразу узнал брата. Просто не готов был увидеть его таким неподвижным, таким чужим. Потом узнал куртку. Затряс её, схватив за воротник. Ничего. Без единой мысли в голове он тормошил тело, с усилием перевернул его на спину. Невидящие глаза смотрели вверх. Выражение лица у брата было такое, словно он тоже кричал, звал, догонял кого-то. Сенька честно пытался нащупать пульс, удары сердца – может, его не совсем убили?.. Но неподвижные глаза смотрели в небо, а на шее явственно виднелся укус змеи.

И тогда Сенька действительно вскочил и побежал, уже в реальном мире, а вдогонку ему неслось бесстрастное объявление из всех оживших громкоговорителей: «Внимание. Отмена тревоги. Внимание. Отмена тревоги».

***

«Это просто запределье безвкусицы», – привычно думал Алекс, перебирая струны гитары и наблюдая со спины за вокалисткой.

Телесного цвета корсаж с кружевными рюшечками, латексные стринги на «молнии», прозрачные чёрные колготки и блестящие кроваво-красные туфли на противопехотной платформе. Прикид, среди прочего, позволял по достоинству оценить задницу певицы, украшенную сакральными египетскими символами: на одной половинке был вытатуирован «анх», а на другой – «глаз Ра». Откуда только они берутся, эти кожаные лифчики, прозрачные кринолины, сетчатые майки, бархатные ботфорты? Алексу казалось, что в магазинах он никогда ничего подобного не видел. Может, эти вещи становились вульгарными именно после того, как их надевала Кристина?

Но публика её любила. Её хрипловатый, вибрирующий голос звучал ярко, драматично, с необыкновенным богатством оттенков, без малейших усилий падая до чувственного шёпота и вновь поднимаясь до надрывного отчаяния и бушующей страсти. Увы, тёмные эмоции были неподдельными. Кристина жила точно так же, как пела, и вела себя на сцене ровно так же, как в жизни.

Несколько лет назад, в самом начале музыкальной карьеры, Алекс в интервью на вопрос о том, почему группа не использует пиротехнические эффекты, ответил: «Криста – наш пиротехнический эффект». И это была правда. Она притягивала взгляд, эта роскошная расхристанная брюнетка, в сексуальном рванье, с глазами самоубийцы. Она привносила в музыку группы жгучий привкус гибели, и с этой экзотической добавкой Алекс порой не узнавал собственные песни, – но слушал с восхищённым удивлением: а ведь сильно, чёрт возьми!

Кристина обращалась с репертуаром вольно, не просто исполняя свою партию, а играя с ней, дразня головокружительными трюками и возмутительными выходками. Примерно так же она обращалась с композитором и регулярно, в глубоком подпитии, предлагала Алексу скоропалительный интим где-нибудь в случайном углу клуба, всякий раз забывая, что у них уже был разговор на эту тему.

Проблемы с наркотиками начались почти сразу, но Алекс искренне верил, что главное – это её талант. Остальные вопросы казались решаемыми. Между тем Кристина действовала в полном соответствии с заветами рокеров: живи быстро, умри молодым. Закинувшись, она принималась горько жаловаться и каждый раз вываливала всё более жуткие подробности своей биографии, пока наконец до Алекса не дошло, что большая часть этих россказней – плод игривой фантазии, которым рассказчица упивалась, роняя слёзы в бокал с шампанским. Только одна биографическая деталь была несомненной правдой: родителей Кристины убили змеи, когда она была ещё подростком, хотя Алекс не сомневался, что она пошла бы вразнос и при них. Самое худшее, что Кристина оправдывала своими мнимыми или подлинными несчастьями любую свою мерзость и твёрдо верила, что погибнув от наркотиков, рассчитается за равнодушие со всем лицемерным миром.

Её зависимости всё разгорались, а талант всё угасал. То она в ступоре забывала слова, то в пьяном угаре начинала перебранку со зрителями. Доходило до того, что Алексу было за неё элементарно стыдно. Иногда, как например сейчас, она еле держалась на ногах. И, как нередко случалось в последнее время, основное действо развернулось не на сцене, а в гримёрке после концерта. Дива прибыла на выступление группы с опозданием на полчаса, поэтому раньше времени на разборку не нашлось.

Разумеется, каждый имеет право распоряжаться своей жизнью по-своему, в том числе угробить себя, но Алекс не собирался делать вид, что считает это нормой, и за это Кристина люто его ненавидела. В её понимании собственный талант не стоил ни гроша, а смыслом жизни были бесконечные всенощные бдения. Алекс, со своей стороны, давно распрощался с иллюзиями, заодно с хорошими манерами, и усвоил в отношении фронтвумен тон как с уличной девкой – единственный вариант, на который она хоть как-то реагировала. Как только за музыкантами закрылась дверь гримёрки, он схватил даму за округлые плечи и основательно встряхнул.

– Ты опять обдолбанная в ноль! Ты лыка не вяжешь! Я ни слова не смог понять из того, что ты мямлила в микрофон! – это было преувеличение, но Алекс искренне считал, что чем жёстче держишься с расторможенными людьми, тем лучше для них самих. Озадаченная дива захихикала, уровень наркотического опьянения не позволял ей сразу в полном объёме осознать услышанное, но Алекс не сомневался, что постепенно Кристина соберётся с мыслями, и он услышит развёрнутый ответ. А пока он толкнул девицу в кресло и добавил:

– Если ты ещё раз не явишься на репетицию и отключишь телефон, я сам тебя разыщу и так разукрашу физиономию, что грим тебе не понадобится.

Кристина злобно хохотнула и не без некоторого усилия выплюнула:

– Ты?.. Никогда… ангел, – слово «ангел» служило ей для выражения крайнего презрения. Тут она была права: Алексу ещё не приходилось поднимать руку на женщину, хоть он и не исключал такой возможности в будущем. Он сбросил с дивана афиши, сел, закурил и холодно сказал:

– Просто знай, что я уже говорил с Кирой. И она согласна занять твоё место в группе.

Усыпанные блёстками и разрисованные чумовыми египетскими стрелками глаза расширились, как у разъярённой рыси. Кристина даже временно обрела дар речи.

– Ты этого не сделаешь! Твоя Кира – ничтожество! Её не будет видно на сцене! И она никогда не вытянет ни «Причастие», ни «Тирана»!

– Ты их тоже давно не вытягиваешь, – это снова было преувеличение. – А на следующем альбоме у меня будет новый музыкальный материал. И голос Киры впишется идеально.

– Ты этого не сделаешь! Импотент, сукин сын! – Кристина схватила с гримировального стола первый попавшийся предмет – недопитую чашку кофе – и грохнула об стену. Алекс, не тратя времени на продолжение дискуссии, взял гитару и вышел, а вслед ему неслись многочисленные аргументы.

***

Он шёл по набережной, машинально отмечая мерности пространства: вот здесь обвал, погиб человек, а здесь – недавно родился совсем маленький лунарчик. Значит, кому-то удалось отбиться, видимо, первый раз в жизни. Потребуется ещё много таких боёв, много побед, прежде чем спасительный кристалл проявится в физическом мире. И всё-таки первый шаг сделан. Алекс мысленно пожелал смельчаку удачи. Возможно, когда-нибудь они станут коллегами.

Теперь предстояло кое-что похуже концерта с пьяной Кристиной: навестить Лизу. Вообще-то он обещал зайти днём, но сегодня в городе трижды – трижды! – объявляли тревогу, и ему просто не удалось отлучиться из штаба: только восстанавливали непрерывность после одного прилива, как тут же начинался следующий. Катафалк катался по городу безостановочно и один раз сам чуть не пропал. Правда, смещения шли довольно поверхностные, и когда все тела нашлись, оказалось, что погибло всего-то семь человек, но мороки хватило на весь день, и Алекс ограничился тем, что послал Лизе цветы. Из-за отсутствия солнечного света выращивание цветов превратилось в сложный и дорогостоящий бизнес, в Петербурге было всего две оранжереи, и товар их ценился очень высоко; правда, на вкус Алекса, ночные цветы и выглядели лучше обычных, они светились в вакуумных ледяных букетах самым чистым белым светом, который он когда-либо видел. Хорошо бы Лиза не восприняла дорогой подарок как попытку откупиться, благо цветы он ей дарил и раньше.

Лиза лежала в военно-морском госпитале – элитной клинике для сталкеров, куда он устроил её, понятно, благодаря своим связям, в противном случае врачи даже не взглянули бы на мутанта – мутацию вылечить нельзя, можно только замедлить, иными словами – напрасная трата дефицитных лекарств. Но он искренне любил её – хрестоматийная школьная влюблённость, он её спас во время учебного рейда по неблагополучным кварталам, она тогда была ещё здорова, а он тогда ещё был курсантом. Понятно, что всё это должно было закончиться разрывом, разницу в социальном положении не забудешь, но Алекс всё равно считал, что заботиться о девушке в той мере, в какой возможно при неравных отношениях, лучше, чем вообще ничего не делать.

А сейчас ему придётся оборвать их связь. Неудачное время, хотя безболезненно такие объяснения никогда не проходят. Но она и так умирает, и лучше было ей, конечно, не дожить до его свадьбы.

***

Лиза лежала на кровати, как всегда, тихая, кроткая, тонкие руки поверх покрывала, грудь приподнимается едва слышно, тёмно-синие вены явственно проступают под прозрачной кожей, синие белки глаз фосфорически мерцают в темноте. По одному только внешнему виду можно поставить безошибочный диагноз: последняя стадия вырождения. Почему радиоактивные морепродукты, которыми горожане были вынуждены питаться одинаково – тут судьба была справедлива – оказывали такое губительное действие на одних и нисколько не вредили другим, врачи так и не поняли. Но мутанты менялись не только физически, многие из них деградировали морально – тут Лиза была счастливым исключением, и постепенно город естественным путём разделился на аристократический центр с высоким уровнем жизни и безукоризненной военной дисциплиной и нищие криминальные окраины. Кое-кто считал, что змеи установили в городе подлинную социальную справедливость.

Алекс долго молча сидел в высоком кожаном кресле возле кровати. Лицо Лизы почти растворилось в темноте, обжигающе-белые лилии бросали сквозь тёмный лёд фантастические блики.

– Лиза, я ненавижу это, но я должен сказать. Вопрос о моём браке – решённое дело. Невеста прибывает через два дня.

Лиза прерывисто вздохнула. Потом сказала еле слышным шёпотом:

– Как такое может быть? Вы ни разу друг друга даже не видели! Двадцать первый век на дворе! Кто сейчас заключает династические браки?

Алекс мрачно отвернулся.

– Династические браки заключаются везде, где есть династии. Пойми, они жили на острове в другой мерности, в полной изоляции! Пока они сами не вышли с нами на связь, мы вообще считали, что Котлин затонул! Она привезёт оружие нового типа. Это может быть спасением для всего города!

– Но почему именно ты? Почему не твой брат?

– Ну что ты городишь? Борис парализован!

– Какая разница, если брак всё равно фиктивный…

– Предполагается, что брак будет самый настоящий.

Помолчали. Хоть убейся.

– Это несправедливо. Какая-то совершенно посторонняя женщина имеет на тебя больше прав, чем я.

– Давай не будем на этом заостряться? Я именно что ни разу её не видел. Сильно сомневаюсь, что она прыгает от радости по поводу перспективы трахнуться с абсолютно посторонним мужиком. Возможно, мы придём к соглашению. Будем вести каждый свою жизнь, отдельно. Но договорённости надо соблюсти!

– Нет… нет. Брак – это гораздо серьёзнее, чем любой роман. Может быть, сейчас ты думаешь иначе, но она всегда будет рядом, а я…

Алекс собрался с последними силами.

– Послушай, если уж на то пошло, ты всегда знала, из какой я семьи. Даже если бы мне не навязали знатную невесту, неужели ты думаешь, что клан допустил бы мою женитьбу на женщине-мутанте?

Губы у Лизы задрожали, и она тихо заплакала.

– Я всегда мечтала, что наша любовь окажется сильнее, – сказала она дрожащим голосом. – Что однажды ты порвёшь со своими высокородными родственниками и придёшь ко мне. Всегда мечтала.

Господи, как же тяжело принимать такие решения. Но чем хуже она разочаруется в нём, тем ей же легче, и он коротко сказал:

– Ты во мне ошиблась.

Алекс ждал, что она что-нибудь ответит. «Да», или «Будь ты проклят». Или: «Я буду ненавидеть тебя до конца своих дней». Любой вариант был бы неплох, но Лиза промолчала.

Выждав больше, чем требовалось, он встал, дошёл до двери, вернулся, сжал её руку и поцеловал тонкие, хрупкие, бледно-голубые пальчики, – и тогда уже ушёл окончательно.

***

Два дня спустя Алекс с интересом наблюдал из окна комнаты брата за подъезжающими машинами. Шёл проливной дождь, всё небо обложили пепельные тучи с краями цвета жжёного сахара, и он даже не смог понять, которая из вышедших фигур – женская. Борису из инвалидной коляски улица была не видна, и он довольствовался тем, что наблюдал за наблюдающим.

– Видел что?

– Неа.

– Может, одно и к лучшему.

– Спасибо, очень смешно.

– А сколько ей лет?

– Она почти как я.

Брат сложил руки на прикрытых пледом коленях и опустил голову, словно решал в уме очередную задачу по физике кристаллов.

– Будь с ней поласковее. Не режь по живому, как ты любишь. У неё там вся семья осталась.

– Борь! Не беси меня!

***

А вечером состоялся приём по случаю помолвки. Знать съезжалась к Мраморному дворцу на бронированных лимузинах, разбредалась по галереям и залам, перешёптывалась, охваченная недоверием, любопытством и завистью: Вороновы и так были самым сильным воинским кланом Петербурга, а в союзе с таинственными обитателями острова, который никто уже не чаял разыскать, их влияние обещало ещё возрасти.

Алекс был настроен скептически. Что произошло на острове, никто на самом деле толком не понял, связь была очень плохая, и судя по всему, им требовалась срочная эвакуация, а корабль невесты пошёл первым, как разведывательный: он был оснащён лучше других, и предполагалось, что у него больше шансов найти дорогу. Из Петербурга засечь местонахождение острова не могли никакими приборами, получалось, что его просто нет. Мягко говоря, такое начало не сулило спокойную жизнь, но Виктор – отец Алекса и глава клана, несмотря на ранение и преклонные лета, был твёрдо намерен изыскивать для войны со змеями любые, даже самые рискованные средства. Поэтому он, не сморгнув единственным уцелевшим глазом, преподносил коллегам по сталкингу союз с невидимым Кронштадтом как безусловный стратегический успех, а о сопутствующих сложностях именитые гости ничего не знали.

Алекс готовился добросовестно выполнить свой общественный долг и выглядел так, чтобы фотографии в газетах получились хорошие. Когда гости расселись за бесконечно-длинным лилейно-белым столом, Виктор официально, для журналистов, повторил историю переговоров с островом Котлин и объявил о помолвке младшего сына Александра с леди Диной Гордеевой, дочерью генерал-губернатора Кронштадта, в знак будущего военного союза. Глядя на отца – высокого, темноликого массивного мужчину с абсолютно лысым рельефным черепом, вся левая часть которого была изуродована осколками лунара, взорвавшегося во время эксперимента в лаборатории – белые кристаллы вплавились прямо в кость, – Алекс подумал, что леди Дина при виде такого союзника может попросту испугаться.

– А сейчас я хочу представить всем нашу прекрасную гостью, леди Дину, – прозвучал завершающий пассаж, и двойные двери, ведущие в зал, распахнулись.

В первый момент Алексу показалось, что он ослеп. Потом – что отключился и видит мираж. Он осторожно глянул на гостей, потом на компас. По внешним признакам выходило, что девушка настоящая.

Она вошла, вся облитая белым шёлком, как ослепительным светом. Её божественно-юное, мраморно-бледное лицо с тонкими, поразительно изящными чертами сияло, восхитительные чёрные кудри развевались по плечам, и особенно ярко выделялись тонкие чёрные брови и сверкающие ледяным блеском чёрные глаза. В сопровождении затянутых в чёрное телохранителей она казалась белым призраком, явившимся неискушённым людям из снега и лунных ночей. Она вошла стремительно, уверенным шагом, как командир в воинский штаб, величественно приветствовала Виктора лёгким наклоном головы и развернулась к гостям.