- -
- 100%
- +
– Эа, что за х-ня? Слоны?
А это и не «х-ня» вовсе. Это «тумбочка Юрика», полотенце… все, вплоть до зубной щетки, и даже цветок в горшке на стене оказался не просто так, а «горшочком Юрика». По мере развития этих событий человек двадцать здоровых лбов в разных концах кубрика просто впокатку ржали, изображая на лице полную неосведомленность… но Юрик отходчивый. С юмором. Одессит. Земляк.
Вообще приколюх было много. Казарменная жизнь после зачисления, как курортный роман, – коротка, зато есть, что вспомнить. Ей на смену пришло поле, русское поле. Нас погрузили на автомобили типа КамАЗ-4310 и отвезли на курс молодого бойца. Нюхать порох. КМБ – коротко, но емко. Как он проходит? Это первые полевые отношения в жизни. И они могли бы по праву стать безумно интересными и увлекательными, если бы не были первыми. Все с нуля. И не все так гладко. Курс молодого бойца проходит в учебном центре за городом. Свежий воздух, причем везде: во всепогодных палатках, в учебных аудиториях. Первые конфликты на почве неустроенности. Похоже на молодую семью – ну, все как в жизни. Нашим отделением на полевом выходе командовал курсант по прозвищу Море. Этот чудо-моряк какое-то время пытался быть лидером и качать права, но потом как-то потерял интерес к управлению процессами и отстал.
Мы жили в палатке на десять человек. Жилось вполне комфортно, неудобство доставляли две вещи – длинный Море и сапоги на полу. Дело в том, что основную площадь палатки занимали нары. Места же для вещей, сапог и прочего не хватало тотально. Одеваться одновременно могли максимум трое. Но если одеться можно и лежа, полусидя или как-то еще, то обуваться очень проблематично. Не говоря уже о том, что вся обувь в армии довольно похожа. Самая «песня» начиналась при резком вскакивании по команде «Подъем!» Представьте себе, что времени на подъем в полевых условиях отводилось столько же, сколько и раньше. Благо, у нас был опыт. Каждое утро мы вскакивали и бежали на построение. После чего сразу была утренняя пробежка. Казусы с обувью случались. Мне как-то раз достались сапоги на пару размеров больше. Поверьте, не самый плохой расклад. У кого-то они были ровно на столько же меньше. Говоря о размере тех сапог, позволю отступление. То ли это традиция, то ли установка руководящей партии была такая, но сапоги на КМБ выдавались старые, б/у. Наверное, это проявление заботы о наших молодых, непривычных к сапогам ногах. Как ни крути, а в разношенных сапогах ходить было легче. Так вот, мы выбегали строем всей ротой. В поле это было даже приятнее, чем в городе. Бегали минут пятнадцать, не забывая делать всем известный «перессык» по Гришковцу, только в оригинале перессык совершается на берегу моря. Нам же с морем не повезло, поэтому наше Море глаз не радовало, а еще могло и в этот глаз «зарядить по настроению». Так вот, по команде «Стой! Влево-вправо! Разой-дись!» все становились на краю канавы и «корректировали ландшафт». Чуть ли не самое приятное из действий утреннего распорядка. Вообще на КМБ было интересно: оружие, техника, даже пробежки и физра – все это не напрягало. Напрягало, пожалуй, одно – безапелляционная подчиненность. И было тем легче, чем быстрее это принимаешь. В жизни вообще полезно научиться принимать. Приятие позволяет успокоиться и действовать сообразно обстоятельствам. Неприятие же, напротив, не дает покоя, разъедает изнутри, как язва или ревность.
Отдельная тема КМБ – это питание. Такого желания что-нибудь съесть я не переживал больше никогда. Огромным праздником мог стать приезд выездного чепка («чепок» или «чайник» – так называют курсантскую чайную). Вообще, в отношении чайной есть две очень верные приметы. В начале месяца чепок радует, в конце – раздражает. В конце месяца платежеспособность курса серьезно падает. Маленький пример юношеского нерационального максимализма. Вначале все деньги тратятся на приобретение самого вкусного и дорогого. К дорогим позициям нашего спроса можно было отнести, например, печенье курабье и мороженое крем-брюле. Шутка ли, рупь сорок за кило. О другом печенье и кексах с изюмом говорили пренебрежительно и свысока, а на простые кексы без начинки даже и не смотрели. Ситуация резко менялась: мороженое уже не радует – дорого; можно и триста граммов кекса… «С изюмом, без?» «Скорее без, чем с… на двоих, заплатишь?» Были и исключения в курсантской среде, одни в чепок вообще не ходили, а тупо питались дома. Другие всегда были при кармане, а значит, при деньгах. О системе экономических отношений и вопросах межклассового сотрудничества в воинском коллективе я расскажу немного позже. Сейчас же важно понимать, что денег и хватало, и не хватало одновременно. Такой вот парадокс. С одной стороны – полная обеспеченность: ешь – хочу, но не ем, пей – не хочу, а никто и не наливает. С другой – постоянный недостаток того, чего больше всего хочется. Парадокс? Рассказ был бы неполным без конкретных экономических выкладок. Градация заработной платы по мере успеваемости курсантов выглядела как легко запоминающийся телефон: 22-27-32. От обратного 32 – стипуха отличника, в том числе пять рублей «табачный паек». Хорошисты получали меньше, остальные ребята удовлетворялись 22 рублями. Благо сигарет полагалось всем одинаково, а еще большее благо, что у меня это становилось резервом, поскольку я не курил, а это почти пять килограммов печенья курабье, а в бутылках я тогда еще выгоду не измерял.
Случались и гастрономические курьезы. Например, мое первое знакомство с армейскими врачами состоялось на КМБ из-за еды. Виной тому было несанкционированное употребление пищи. Август. В окрестностях лагеря созрели дикие яблоки. Во время перерыва между занятиями мы всем взводом слегка пожевали. То ли яблоки были настолько дикие, то ли желание закосить от занятий сидело на подкорке мозга слишком явно. Идея оказалось плохой, но результативной. Почти всех, кто ел, пронесло жутко и бескомпромиссно. Я – не исключение. Строем пришли к «фершалу», опытному прапорщику, выстроились в очередь перед медпалаткой. Начался «прием». Пока стояли и ждали приема, кто-то из очереди отбегал, кто-то и не раз. Опытный прапорщик уверенным движением руки распечатывал упаковки с лекарствами и насыпал содержимое в пригоршни. Не знаю, что подействовало лучше – качество препаратов или их количество, но после запивания всей пригоршни компотом, настроение мое улучшилось на удивление быстро. Ай да фельдшер, тоже земляк, наверное.
И еще пара слов о Море. Этот «реальный военный» оказался из той продуманной когорты, что поступила в училище для смягчения условий пребывания в армии. Я не причисляю его к лику земляков по «религиозным» соображениям. Не хочу. Длиннющий и худющий, он был настолько неприятным и забавным одновременно, что его команды без смеха сложно было воспринимать. В училище он недолго продержался, поскольку оказался пьяницей и дебоширом, а когда отчислился, приходил в гости и воровал одеколон из наших тумбочек – «чисто за наше здоровье».
КМБ закончился, мы были готовы к присяге. Само по себе очень яркое и даже пышное событие, на которое приезжают родители, мне больше всего запомнилось по мозолям на ногах. Так случилось, что за несколько дней до присяги нам выдали новые сапоги. Все бы ничего, но практически в тот же день был кросс 3 километра на оценку. Я по привычке припустил, бежал, о чем-то думал и не заметил, как стер ноги. Нет, я, конечно, чувствовал, что в этой новой обуви ноги себя ведут как-то неприлично, но «в пылу сражения раны не замечаешь». Итог – кровавые мозоли на трех пальцах левой ноги. Надо же, как угораздило перед самой присягой. Пришлось ходить в старых сапогах на несколько размеров больше, чтобы обойтись без гримасы на лице. Традиционно после присяги «курсов» отпускают в увольнение. Пришлось переобуться в ботинки. Надеть-то я их надел, а вот походки уверенной не получилось. Ковылял потихонечку, как в той песне поется. Больше всего в этой ситуации жалко маму. Ей стоило большого труда и нервов пережить кровавое олицетворение военной угрозы на ногах сына.
Подводя итог первых дней армейской жизни, можно сказать, что они были всесторонне насыщены. Было многое – были слоны, была и Адееса. Кроссы сменялись примочками на ногах и новыми кроссами. События протекали в очень плотных отношениях и при поддержке «реальных военных» – ребят, которые уже что-то знали и это знание до нас доносили. Разумеется, как могли. Сейчас продвинутые менеджеры охарактеризовали бы это, как товарищеский стиль в лидерстве, основанный на личном примере и стимулировании подчиненного к росту. Тогда же, в далеком конце восьмидесятых, вместо формулировок были команды. А вместо песен – «Группа крови на рукаве». Были, безусловно, и книги по психологии воинского коллектива, но лучше запомнились почему-то именно команды. И, конечно, учителя, в основном толковые и порядочные. В редких случаях – пустые и грубые, для которых жалко места в позитивной книге, а «Зону» С. Довлатова переписывать на военный лад – дело неблагодарное.
⠀
Казарменная жизнь после зачисления, как курортный роман, – коротка, зато есть, что вспомнить.
Жилось вполне комфортно, неудобство доставляли две вещи – длинный Море и сапоги на полу.
Первые мозоли пузырями – первые звоночки.
Русский учи, бляха
Советский Союз, как известно, был большим и многонациональным государством. Потому и армия у нас была такая же. Взвод, в котором мне довелось учиться, сложно назвать многонациональным: из тридцати человек у нас было всего два азербайджанца, два белоруса и два татарина, остальные русские. Наш взвод входил в 13-ю роту, которой командовал капитан Щербинин. Сейчас я в своем рейтинге отношу его к самым любимым командирам. Правда, на тот момент я рассуждал иначе. В один из первых дней учебы он меня вызвал к себе в канцелярию и поставил «очень творческую» задачу:
– У тебя с русским хорошо? – спросил он.
Я честно ответил:
– Хорошо, четверка по сочинению.
– О-от, – говорит он, – потому я тебя и вызвал. Слушай задачу. В нашей роте есть два азербайджанца, оба в твоем взводе. Ясно, что с языком у них х… во, значит, и учиться они будут также х… во. Понимаешь, к чему я клоню?
– Понимаю. Надо учить?
– Да, но деликатно. Люди они горные, горячие. Чуть что – и за штык-нож могут схватиться. Не дай бог про маму в их присутствии кто-то выразится, тут ваще война. Понимаешь?
– Понимаю, – говорю, – буду сглаживать эти противоречия.
– О-от, правильно, сглаживать, поправлять, разъяснять – короче, чтоб они у меня были не хуже русских придурков.
Вышел я от командира. Ну, думаю, не хуже, чем я, так не хуже. Специфика в отношениях действительно была. Во-первых, все нацкадры всегда кучкуются. Во-вторых, уровень знаний в начале учебы был сравнительно слабый. Конечно, опасения командира понятны, и надо отдать должное его прозорливости и опыту.
Я уже говорил, что у этих парней не было проблем с поступлением в училище. Оба наших «горняка» учились в военной школе в Баку. Там же сдавали экзамены. И, соответственно, поступили. Как принимались экзамены в союзной на тот момент республике и уж тем более как происходил выбор самого училища, мне неизвестно. Известно только, что эти ребята с трудом представляли даже то, чему учат на тех или иных уроках. Базисное знание для них после поступления – это факт, что их ждут и что их поддержат, что им рады и всегда понятно, к кому подойти в случае необходимости. Клановая поддержка была им обеспечена всегда. У Ильфа и Петрова в «Одноэтажной Америке» был описан эдакий социально значимый протекционизм в среде американцев. Такой подход, при котором никто даже не подумает начать новое дело или совершить дальнюю поездку, не заручившись рекомендацией в виде письма или телефонного звонка. Рекомендательное письмо в подобном социуме открывает нужные двери. Однако когда ты в эти двери уже вошел, нужно справляться самому. Протекция не отменяет обязанностей и не подменяет отношений в коллективе, в котором приходилось жить, служить, делить… и делиться.
«Клиенты» мои оказались классными ребятами. Но общение с ними требовало определенных усилий. Естественно, что оба абсолютно разные. Первый – Раджаб Даджиев. Типичный кавказец. И брови, и прическа, и улыбка, даже фигура какая-то мужская, а не юношеская, с животиком («балконом»). Усы опять же. Короче, мечта портретистки. Второй – Вугар, его все называли Гарик. Худой, без «балкона», рыжий, щуплый, шустрый молодец. Что характерно, у него был родной старший брат, который закончил это же училище, причем очень успешно, и на момент поступления Гарика был уже подполковником. Ну да ладно. Оба они были шустрые, но шустрили эти парни как-то неспешно и в основном в направлении материальных благ. Даже будучи курсантами, они вечно что-то доставали, покупали, продавали, меняли – в общем, решали вопросы. Речь у них была интересная, искажались почему-то все слова, даже предлоги. Какие-то буквы упорно заменялись на другие, например, я просил:
– Раджаб, а почему ты говоришь «чител»? Скажи «китель», это же просто.
– Просто, – отвечал Раджаб, – но тогда как будет правилно: «чисел»?
– Кисель, – говорю я, – а «дрел» будет «дрель».
– Э-э, мне столко слов не выучит.
Если бы проблема была только в мягких знаках. Задача была в разы сложнее – уставы учить. Были и другие интересные фишки. Командир не зря заострил мое внимание на том, что при них нельзя было упоминать маму в сослагательном наклонении и сленговом контексте. Действительно, по мнению старших товарищей, за это можно было получить удар штык-ножом, причем обязательно ночью. Никто не отважился на подобный эксперимент, поэтому до техасской резни бензопилой не дошло. Еще они не ели свинину. Вот тут мне здорово повезло. Как известно, рацион питания в курсантских столовых не отличается разнообразием. Только попав в армию, я понял, что каша – не такое уж и плохое блюдо. Особенно если ее сравнивать с такими изысками, как «солдатский бигус», «мясо белого медведя» или «пельмени без мяса».
Чтобы приготовить мясо белого медведя, надо взять отборную свинину, убрать из нее все «лишнее» мясо. Оставить только такие кусочки сала, на которых этого мяса на самом кончике или совсем уж посерединке, и долго тушить в собственном соку. Подавать блюдо вместе с жижечкой в алюминиевой тарелке на четверых – так жирнее. Вот вам мясо белого медведя.
Вообще, что поражало в армейской кухне, так это склонность поваров к различным миксам. Отдельно капуста – съедобно, отдельно картошка в любом виде – это счастье. Но когда это вместе… это бигус. Странно, что бигус в исполнении военных поваров не ели даже белорусы. То же самое с кашей: пшенка с горохом – еще тот коктейль. И название у него звучало как-то неприлично – «каша горохуевая». Смеси продуктов типа пер-дыня ничего общего с созвучными по названию фруктами не имели. Про пельмени без мяса рассказать проще всего: вы видели очень разваренные макароны-ракушки? Вот, ну откуда в них мясо?
Большую часть учебы я сидел за столом с ребятами-азерами, четвертым был татарин. Поскольку свинину из них не ел никто, все «мясо белого медведя» было в моем распоряжении. Надо сказать, что они не сильно-то и расстраивались. У них как-то получалось быть всегда сытыми, они даже нас подкармливали. От кого, как вы думаете, я узнал слово «инжир»? Это в дефицитные восьмидесятые. Слово-то узнал, а попробовал годами пятью позже, в компоте. И лишь совсем недавно узнал, что инжир растет на фиговом дереве. Нередки были случаи, когда из всего меню съедобным был только хлеб с маслом. Чтобы наесться, курсы прихватывали с собой хлеб и таким образом догонялись. В таких случаях приходится выбирать между чувством голода и позором. Нехватура – страшное слово. Хлеб «точили» все, а вот нехватурой называли самых голодушников.
Вспоминается один случай, когда во время полевого выхода кому-то из местных ребят передали посылку. В посылке была тушенка, чай и еще какой-то дефицит. Ясно, что все посылки делились по-братски. Так мы на свинину переклеили этикетку от говядины, чтобы и азербайджанцам тоже перепало. В темноте прокатило. Жили-то в палатке. Правда, когда все было съедено, кто-то пошутил на этот счет.
– Что, вкусно, Раджаб? Хорошая говядина?
– Да, хорошая, – отвечал Раджаб.
– Еще бы, когда это свинина.
Я такого огорчения больше никогда у Раджаба не видел. Это было как личное горе. Правда, обошлось без конфликта, все свели на шутку, и слава богу.
Учеба горцев протекала в особом доверительном русле. По сути, моей задачей было чуть дольше объяснять, подбирая русские же слова из наиболее распространенных. Главная сложность была только в том, что объяснять приходилось не банальные жизненные явления, а, например, устройство гидродинамического трансформатора гусеничной машины ГМ-569 на занятиях по автомобильной технике или философские понятия на уроке философии.
Так или иначе, задача коммуникации наших нацкадров была решена. Конечно, никакие занятия и лекции с семинарами так не учат, как реальные отношения и разговорная практика с погружением в языковую среду. Что и произошло с нашими азерами. Мотивации им хватало. Вот, что наиболее интересно, они прочно следуют установке своей семьи. Сказано «учись» – учатся. Сказано «возвращайся» – выполняют без намека на сомнения. При этом использует любые доступные средства. Не чураются помощи, сами стараются быть благодарными. И это не циничный прагматизм или приспособленчество. Это, скорее, интуитивное партнерство. Много интересных ситуаций было связано с подобным общением. И я не раз буду возвращаться к этим замечательным персонажам.
⠀
– Что, вкусно, Раджаб? Хорошая говядина?
– Да, хорошая.
– Еще бы, когда это свинина.
Пшенка с горохом – еще тот коктейль. И название у него звучало как-то неприлично – «каша горохуевая».
Отдельно капуста – съедобно, отдельно картошка в любом виде – это счастье. Но когда это вместе… это бигус.
– Короче, чтоб они у меня были не хуже русских придурков.
Только рюмка водки из горла
Спиртное военнослужащему противопоказано по состоянию здоровья, причем любое и любому. И дело не в том, что у всех такое плохое здоровье. У кого-то может быть даже очень хорошее. Просто оно непременно будет испорчено командиром – в случае выявления «употребления спиртных напитков по личным вопросам». Эта провинность возведена в армии, особенно в военных училищах, в ранг, пожалуй, наихудшей. Хуже может быть только расстрел караула, не дай бог. Если самоволку или еще какое-либо нарушение можно было хоть как-то объяснить, упаковать в легенду, как все там всех бросили или все у всех повыходили замуж, со спиртным такое не прокатывало. Самый простой способ – не попадаться, поскольку не пить – это самый сложный для военнослужащего вывод. В моей курсантской практике было несколько довольно забавных эпизодов.
Начнем с того, что вкуса водки до армии я не знал, но имел о нем представление. Оно складывалось из нескольких факторов. Первый и самый яркий – это лицо моего отца в момент употребления водки. Оно почему-то морщилось, особенно сильно в районе губ, как у стеклодува, выдувающего невидимой трубкой очередной стеклянный графин. И по этой причине становилось слегка несимпатичным. Второй и самый болезненный фактор, – последствия праздника, судя по которым, водка – это просто землетрясение, только действующее очень избирательно. Третий фактор – положительный: под спиртное и закусочку собиравшиеся на праздник родственники очень хорошо пели, вспоминая при этом такие старые и редкие песни от первого до последнего куплета, чтобы потом, с утра, забыть даже их названия. То есть водка – это одновременно средство для памяти и от памяти.
Конечно, с такими представлениями я был абсолютно не готов к первой дегустации. А прошла она случайно и в совершенно непрогнозируемой ситуации. На первом курсе зимой наше отделение получило боевую задачу. Нам было поручено произвести траурный залп на похоронах офицера. Получили оружие, сели в автомобиль Урал-4320, ставший впоследствии моим любимым по целому ряду причин, и поехали. Холодно, в кузове грузовика вообще всегда почему-то очень холодно или очень жарко, промежуточный вариант не предусмотрен конструкцией автомобиля, едем. Понятно, что церемония непростая, занимает время, мы все на взводе, в смысле при оружии. Построились, по команде сделали три залпа – и снова в автомобиль. Какое-то время сидим, смотрим, к автомобилю быстро подходит мужчина, видимо, кто-то из родственников умершего, и быстрым движением протягивает в кузов бутылку водки, за ней вторую. Население кузова оживилось. Предложения отложить выпивку на потом или выбросить бутылки за борт не поступило. Потому решили выпить сразу, на ходу, без закуски, из горла. Что значит решили? Если честно, то мыслей вообще никаких не было. До сих пор помню этот вкус почти безвкусного морозного пощипывания с отрыжкой через нос в виде послевкусия. Первая сделала круг и закончилась. Я тогда еще подумал: «Интересно, кому досталось больше всех?» Про себя помню только, что сделал два нормальных глотка. Между первой и второй, как говорится, паузы вообще не было, так что две бутылки разошлись быстро, махом. Ехали гораздо веселее, благо по прибытии удачно дошли до казармы, сдали оружие тоже без последствий и внеплановой стрельбы. И все-таки «спалились». Только палево это было каким-то приятным, поскольку коллективным, а потому безответственным. Я давно заметил, что любая безответственная движуха приятна по определению. Командир взвода слушал доклад «замка» о результатах поездки и, разумеется, учуял «русский дух». После разборки, как нам потом рассказали, был сделан единственный правильный вывод. Произошло коллективное пьянство, о котором лучше умолчать и не поднимать шум. Нам приказали отдыхать, что мы и сделали. Представляете, какой кайф?!
Я считаю, правильно все получилось: и опыт нужный, и результат приемлемый. «Уж лучше сокрушаться о содеянном, чем сожалеть об упущенном», – сказал бы оценивающе Лев Толстой. Вряд ли об этом случае кто-нибудь из участников думал по-толстовски и уж тем более написал об этом в письме родителям. Кто сейчас об этом помнит?
⠀
Я давно заметил, что любая безответственная движуха приятна по определению.
Водка – это одновременно средство для памяти и от памяти.
Нам приказали отдыхать, что мы и сделали. Представляете, какой кайф?!
Мясная тематика. Эпизод I. Новогодний
Не так давно в разговоре с любимой женщиной я попытался вспомнить свои «Новые года». И первый, который пришел на ум, был первый Новый год в училище. Он не был семейным, тем более он не был веселым, а запомнился больше всех. Почему? Он как бы подвел итог моему выбору жизненного пути. Я увидел, что человек может оставаться счастливым при не самых приятных жизненных ситуациях. Правда, вывод этот мне пришел в голову несколько позже.
Новый год, как и любой другой праздник на службе, отличается тем, что его контролируют с особым вниманием. Поскольку существует серьезный риск загулов, самоволок и прочего. Есть даже очень часто цитируемая пословица: военнослужащий на празднике, как лошадь на свадьбе, – морда в цветах, а задница в мыле. Подготовка, инструктажи, многократная проверка – все это есть. Но есть и приятные вещи, например, праздничное меню для курсов и солдатиков с котлетами и картофельным пюре. Но эти приятные вещи для наряда по столовой оборачиваются двойным объемом работы. Шесть эмалированных ванн картошки вместо трех (в армии чищеный картофель измеряется банальными ваннами, которые советское население, как правило, принимало) и не две, а четыре туши говядины.
Итак, Новый год, курсантская столовая, варочный цех. Весь взвод в наряде по столовой. Среди них есть «официанты» – как правило, «элита» роты, самые больные, блатные, «ответственные». В их обязанности входило убирать со столов и мыть пол. Их обычно человек восемь, на каждый этаж по четыре. Есть работники «дискотеки». Это те, кто моет посуду. Как правило, девять человек. Есть варщики – те четыре человека, которые помогают поварихам варить еду. Варить еду – звучит гордо, а на деле трудозатратно. Кипятить воду, закладывать пищу, мыть пшенку в шести водах и таскать стальные и алюминиевые бачки. Поскольку к элите роты я и сам-то себя не относил, а мыть посуду, в особенности алюминиевую, не люблю, то я всегда был варщиком, за исключением пары случаев.
Особая гордость профессии варщика в наряде по столовой – рубка мяса. Так получилось, что весь предновогодний вечер мы с моим другом Коляном, тоже талантливым варщиком, рубили мясо. Обычно я махал топором, а Колян держал туши, легко и непринужденно. Чудесная колоритная повариха нас контролировала и показывала, эротично проводя ножом по очередному куску мяса, что рубить и на какие куски. Что характерно, на полевом выходе приготовление пищи происходит без участия гражданских поваров. В условиях, приближенных к боевым, к ним было мало доверия. На зимних же квартирах в училище они играли видную роль. Зачастую «мясо белого медведя» могло оказаться даже без прожилок мяса. Несли сумками. Особенно если в наряд заступал какой-нибудь раздолбайский взвод. Наш коллектив я таким не считал. У нас был очень серьезный «замок» – Славик Цацура.