Несравненный. Том 1

010

Пусть непоколебимая воля и помогла Цуй Буцюю вынести пытку благовонием Безысходности, тело его все равно пострадало: здоровье настоятеля и без того было не столь крепко, а теперь, как говорят в народе, мало было снега, еще и мороз ударил. Проснувшись на следующий день, он коснулся лба: тот как огнем пылал. Медленно выдохнув, Цуй Буцюй убедился, что и дыхание его было жарким. К подобным обострениям болезни он давно привык, но сие отнюдь не означало, что они ему нравились. Кому захочется вечно страдать от недуга? Но если излечиться нет возможности, остается лишь привыкнуть.

У изголовья он нашел чистую одежду и даже теплый плащ: должно быть, это Пэй Цзинчжэ позаботился, Фэн Сяо едва ли задумался бы о таких пустяках. Цуй Буцюй не стал мешкать, переоделся, закутался посильнее, тщательно умылся – воду заблаговременно принесли в комнату – и размеренным шагом направился к выходу.

Фэн Сяо уже ждал его на улице и, вконец потеряв терпение, велел Пэй Цзинчжэ поторопить монаха. Юноша тоже поначалу решил, что Цуй Буцюй чересчур уж медлителен, но, увидев, что настоятель еще бледнее, чем был вчера, к тому же заходится кашлем, зажав рот кулаком, Пэй Цзинчжэ смутился, и тон его сделался чуть более миролюбивым.

– Одежда вам подошла, настоятель Цуй?

– Прекрасно подошла, благодарю, – ответил тот.

– Сегодня завтракать мы будем не в усадьбе, – с улыбкой сообщил Пэй Цзинчжэ. – Господин сказал, мы отправимся куда-то в город.

– Неужели? – заметил Цуй Буцюй. – Я едва успел проснуться, а меня уже приглашают сытно поесть!

Пэй Цзинчжэ неловко улыбнулся:

– Вчера вы только-только пришли в себя, вам нельзя есть много тяжелой пищи.

Поглядев на него, Цуй Буцюй счел, что юноша и вполовину не столь бессовестен и хитер, как его господин. Дабы не создавать молодому человеку лишних затруднений, он лишь невозмутимо склонил голову в знак согласия.

Дождавшись наконец Пэй Цзинчжэ с настоятелем Цуем, Фэн Сяо не удержался и цокнул языком:

– Провозились столько, будто девицу в свадебный паланкин собирали!

Любой от такого замечания залился бы краской, но Цуй Буцюй, наоборот, побледнел пуще прежнего: закутанный в белый плащ, он едва ли не сливался со снегом.

– Какой вы жестокий, – бесцветным голосом произнес даос. – Сперва отравили, затем оставили голодать и теперь еще что-то требуете?

По-видимому, Фэн Сяо пребывал в превосходном расположении духа, потому что он тут же осклабился:

– Сегодня наедитесь вволю! В центральной части города недавно открылось заведение, куда пригласили заправлять готовкой саму барышню Хун. Вы, как-никак, два месяца прожили в Люгуне – не могли не слышать о ней.

– Это та самая барышня Хун из лепешечной, что держал ее отец? – уточнил Цуй Буцюй.

– Она самая, – подтвердил Фэн Сяо.

Лепешечная семьи Хун была в городе на слуху. Готовили там отец с дочерью, и мастерство их в обжаривании лепешек было поистине непревзойденным. Несмотря на название, в заведении подавали всевозможные кушанья, притом очень вкусные. О них знал весь город, и, как рассказывали, купцы из Черчена, прибыв в Люгун, первым делом спешили в лепешечную попробовать какую-нибудь новинку.

Как-то раз туда заглянул и Цуй Буцюй. Он заказал лапшу в бульоне и нашел ее и впрямь превосходной на вкус. Бульон был сварен на кости, а лапша оказалась совсем тоненькой, точно серебряные нити. Отварив в воде, ее вынимали и заливали уже готовым бульоном, а сверху добавляли черпак мясной подливы по особому рецепту семьи Хун и посыпали мелко нарубленной зеленью. Миска такой лапши согревала даже в самый морозный день, так что семья Хун не уступала своими умениями даже лучшим столичным поварам.

Но не так давно отец скончался, и барышня Хун осталась совсем одна. Все вокруг судачили, что хрупкой женщине не справиться с семейным делом и что, пожалуй, лепешечная закроется навсегда, а девушка наверняка войдет в какую-нибудь зажиточную семью наложницей, и тогда уж точно больше никому не удастся отведать приготовленных ею яств.

Вот только вопреки всем досужим домыслам барышня Хун не захотела такой судьбы, а потому охотно откликнулась на предложение стать главным поваром в новом заведении.

Из-за торгов, устроенных палатами Драгоценного Перезвона, на улицах Люгуна там и тут встречались бойцы вольницы-цзянху, перепоясанные мечами. Как известно, благородным героям закон не писан, а тем, кто не обделен способностями, свойственна еще и толика высокомерия. Вольные люди из цзянху исключением не были – среди них мало попадалось скромных да открытых, то есть господ по-настоящему выдающихся. В большинстве своем по городу разгуливали лишь честолюбивые и заносчивые юнцы.

Некоторые держались по несколько человек, и, хотя одеты все были по-разному, нефритовые подвески на поясе и ножны мечей за плечами у них оказывались одинаковыми. Обычно то были посланцы какой-нибудь именитой школы или знатного рода. Кто-то, наоборот, везде показывался исключительно в одиночестве и хранил вид, безразличный ко всему. Лица у этих одиночек были жестокие: такие люди не отличаются добрым нравом. Иные из них, молодые воспитанники школ боевых искусств, вышедшие в мир, дабы набраться опыта, весело болтая и смеясь, шли под руку с сестрами по учению, приветливыми и уверенными в себе.

Простой народ старался избегать бойцов цзянху, однако Фэн Сяо не обращал на них ни малейшего внимания: вместе с Цуй Буцюем и Пэй Цзинчжэ он преспокойно шел по улицам, направляясь в новое заведение позавтракать.

Взгляд даоса незаметно скользил по прохожим. Одного мгновения хватало ему, чтобы составить примерное представление о человеке: откуда он, чем занимается, какой у него нрав.

– Не забывайте, настоятель Цуй, для чего я взял вас с собой, – заговорил Фэн Сяо. – Покажите, на что вы способны.

Заслышав его приказной тон, Цуй Буцюй не выдержал и снова закатил глаза.

– Сей ничтожный даос еще даже не позавтракал, – ответил он. – У меня нет сил говорить.

– Вам бы лучше быть паинькой и помочь мне, – усмехнулся Фэн Сяо. – Чем быстрее я раскрою дело, тем быстрее вы окажетесь на свободе. Что толку пререкаться со мной?

– Если мне не изменяет память, вчера вы сказали, что если я соглашусь помочь, то вы лишь подумаете о том, чтобы обезвредить яд. Наверняка вы ничего не обещали, – холодно заметил Цуй Буцюй. – Под действием отравы я был не в силах возражать, но неужели вы думаете, что я приложу все силы, дабы помочь вам, доверившись лишь уклончивым посулам?

Фэн Сяо тут же извлек из рукава два фарфоровых бутылечка размером с палец и протянул Цуй Буцюю.

– Я дам вам возможность, – ответил он. – Один из этих бутылечков пустой, в другом – противоядие, которое защитит от мучительного действия благовония Безысходности на три дня. Угадаете или ошибетесь – все в ваших руках, но впредь не упрекайте меня в том, что я плохо с вами обращаюсь.

В груди Цуй Буцюя жгло, да так, будто кто-то развел костер прямо у него внутри, но огонь этот только разгорался. И хотя это не шло ни в какое сравнение с той нестерпимой мукой, которую он испытал прежде, глухая боль была невыносимой: кости ныли, а тело царапали тысячи невидимых когтей, отчего кожа то немела, то пылала от зуда. Он понимал: то бесчинствуют остатки яда в крови, продолжая сводить его с ума, однако выбирать бутылек не стал – даже не взглянул в сторону Фэн Сяо и лишь, поджав губы, пошел дальше.

– Ай-яй-яй! Какой упрямец! – воскликнул Фэн Сяо. – Сам же отвергает мою доброту, а потом делает из меня злодея!

Цуй Буцюй криво усмехнулся, не проронив ни слова: в случае второго господина ни о какой доброте не могло быть и речи. Даровать временное облегчение – все равно что предложить утолить жажду отравленным вином, а потом наблюдать, выжидая, когда действие яда вновь усилится, дабы наконец выведать правду.

Увидев, что одурачить настоятеля не удалось, Фэн Сяо пожал плечами и спрятал бутылечки назад.

А впереди как раз показались двери нового заведения. На вывеске красовалось название – «Пять вкусов», – у входа толпился народ: сразу видно – место бойкое.

Но в очереди им стоять не пришлось: Пэй Цзинчжэ заказал столик заблаговременно, и потому стоило ему назвать имя, как их тут же проводили в глубь заведения. Проследовав по изгибающемуся коридору, спутники обнаружили, что, хотя с улицы помещение казалось небольшим, внутри было просторно: хозяин выкупил несколько соседних зданий и объединил их проходами так, что помимо общего зала имелись отдельные комнатки для гостей – тихие, изысканно обставленные и щедро украшенные цветами.

Пэй Цзинчжэ казалось, что, открывая здесь, в Люгуне, такое большое заведение, владелец заведомо обрекал себя на убытки: крошечный приграничный городок не шел ни в какое сравнение с величественной и роскошной столицей, а приезжие купцы останавливались тут всего на несколько дней: распродать свой товар, закупить чужой и отправиться каждый своей дорогой. Сейчас в Люгуне было многолюдно – но лишь на время торгов, устроенных палатами Драгоценного Перезвона.

– Видно, здешний владелец денег не считает, – в восхищении цокнул языком Пэй Цзинчжэ. – Интересно, он из рода Цуй, что живет в Болине, или, может, из семейства Ли из Лунси?

Услышав замечание юноши, слуга обернулся и с улыбкой пояснил:

– Вы не угадали, господин. Наш хозяин не имеет отношения ни к роду Цуй, ни к семейству Ли. Он местный, всю жизнь трудился в поте лица, но всегда любил хорошо поесть и потому упросил барышню Хун сделаться главным поваром. Надеюсь, сегодня, господа испытают настоящее удовольствие, ведь говорят, что барышня Хун приготовила немало новых блюд!

В комнатке, куда их привели, стояло четыре стола. За одним из них уже сидела разодетая в пух и прах молодая пара, окруженная слугами. И пусть второй господин со спутниками были здесь не одни, расстояние между столами было достаточно большим, чтобы никто не чувствовал себя в тесноте.

Совсем скоро стол оказался уставлен блюдами. Кушанья подавали одно за другим, и, хотя барышня Хун явно трудилась на кухне не одна, ее манера работать споро и ловко чувствовалась во всем.

– Лапша «Серебряные нити» с подливой, суп из свиных ножек, овощная похлебка со свиными мозгами, лепешки семейства Хун – выбирайте, что вам по вкусу, и не говорите потом, что я жесток с вами. На сей раз, надеюсь, я вам достаточно угодил? – обратился Фэн Сяо к Цуй Буцюю, по очереди пробуя каждое из поданных блюд, а затем велел принести еще три миски лотосового супа.

Время года для этого кушанья было неподходящее, не говоря о том, что Люгун лотосами не изобиловал: семена их привозили в город с далекого юга, а затем сушили на ветру, чтобы сохранить на зиму. Так что три миски лотосового супа стоили дороже, чем все остальные блюда вместе взятые.

Завидев такие изыски, Цуй Буцюй наконец соизволил заговорить:

– Барышня за тем столом носит фамилию Лу, она из местной зажиточной семьи. Поговаривают, что ее предки были в родстве с родом Лу из Фаньяна, однако ныне все связи между ними утрачены. Отца Лу-ши зовут Лу Ти, он занимается тем, что дает деньги в долг под залог старинных вещей, и к нему приходят аж с самого правобережья Янцзы. В Люгуне он считается первым богачом и искусным торговцем.

Даос говорил не слишком громко, но и не чересчур тихо – в самый раз, чтобы слышали его только Пэй Цзинчжэ да Фэн Сяо. Сия предусмотрительность не могла не порадовать последнего: настоятель явно знал, как себя вести. Более того, редко кто говорил со вторым господином так спокойно и обходительно: чаще лишь препирались по каждому пустяку.

– А мужчина с ней рядом? – продолжал испытывать собеседника Фэн Сяо. – Он тоже из семьи Лу?

Цуй Буцюй покачал головой.

– Мужчина – из рода Су, имя его Су Син. Лу-ши он приходится старшим двоюродным братом. Несколько лет назад осиротел, дела его семьи пришли в упадок, вот он и нашел приют в доме у родственников. Лу Ти оплатил его учебу и, поговаривают, желает заполучить себе в зятья. У Лу Ти сыновей нет, так что, если все сложится, брак состоится в ближайшие два года, и тогда все его состояние в будущем унаследует Су Син.

– Значит, и «Пять вкусов» тоже открыл Лу Ти? – спросил Фэн Сяо.

– Этого наверняка знать не могу. Как-никак, я провел несколько дней в заточении и потому мог упустить немало известий, – Цуй Буцюй не преминул воспользоваться случаем и уколоть второго господина, но тот прикинулся, будто ничего не слышал: взял лепешку, отломил кусочек, положил в рот и принялся жевать как ни в чем не бывало.

– Кушанья и впрямь превосходные, – произнес он. – Вкус выше всяких похвал. Обычно тому, кто только-только оправился от тяжкой болезни и все еще испытывает действие яда, при всем желании не удается такое попробовать. Хочешь отведать, Буцюй?

Цуй Буцюй онемел от возмущения.

Пэй Цзинчжэ поспешил отвернуться, чуть не покатившись со смеху. Взгляд его упал на пару за соседним столом: молодой мужчина подхватил палочками кусочек «постного гуся» и положил в миску девушки.

– Мяомяо, – ласково сказал он, – ты ведь любишь это блюдо. Вот, кушай.

– Спасибо, братец, – в голосе девушки слышалась неприкрытая радость.

Нравы в те времена были довольно свободные, особенно в северных землях: никто не стал бы осуждать не состоящих в браке юношу и девушку за то, что они чересчур близки на людях, если тех сопровождали слуги.

Пэй Цзинчжэ хотел было повернуться обратно, как вдруг услышал громкий голос Фэн Сяо:

– Цуюцюй, ты ведь любишь это блюдо. Вот, кушай!

Юноша аж лепешку чуть не выплюнул от неожиданности. Но еще хуже пришлось Цуй Буцюю – он уже было занес палочки над блюдцем, но, услышав эти слова, застыл, губы его скривились, а бледное лицо с тонкими, изящными чертами исказила свирепая гримаса.

Молодой человек за соседним столом, услышав, как Фэн Сяо нарочно его передразнивает, тоже рассердился не на шутку:

– Господин, мы с вами никогда прежде не встречались, так зачем же вы ищете со мной ссоры?

011

– Странный вы человек, – ответил Фэн Сяо, даже не повернув головы. – Вы не у себя дома, слова и звуки тоже не вами придуманы. Что мне, даже и пары фраз нельзя на людях сказать? Да есть ли на свете хоть какая-то справедливость?!

Возмущаясь, он не оставлял попыток положить Цуй Буцюю кусочек мяса. Даос отодвинул плошку, но палочки, будто следившие за каждым его движением, тотчас порхнули следом, достигнув наконец цели. Настоятель уставился на мясо, живо представляя себе на нем капельки слюны с палочек Фэн Сяо. Теперь он к плошке и не прикоснулся бы.

Но Фэн Сяо не унимался: он пододвинул поближе блюдце с жареной зеленой фасолью.

– Тебе не нравится мясо? – продолжал второй господин. – Ничего страшного, вот еще фасоль. Хочешь, почищу ее для тебя? Сердцевина нежнейшая, белая. На, попробуй. Или, может, мне тебя покормить?

Цуй Буцюй молчал.

Фэн Сяо ловко перебирал изящными пальцами, словно срывал цветочные лепестки. В мгновение ока очищенные фасолины выстроились ровными рядами перед Цуй Буцюем.

Даже Пэй Цзинчжэ онемел от происходящего.

– Ешь, – тем временем подбадривал настоятеля Фэн Сяо.

Цуй Буцюй понимал, что все это второй господин делает с неким умыслом, но раздражения сдержать не смог: губы его искривились, а сам даос отвернулся и принялся глядеть в окно с таким видом, будто и вовсе не знал этого человека.

Тем временем юноша из-за соседнего стола не на шутку разозлился:

– Да кто ты такой?! – Су Син побагровел от бешенства, он порывался встать и проучить наглеца, но девушка вцепилась в его рукав.

– Братец, оставь! – негромко заговорила она. Было видно, что происходящее страшно ее смутило. – Вон тот господин – настоятель Цуй, я его знаю, а рядом, должно быть, его друг.

– Он первым принялся глумиться надо мной и должен ответить за свои слова! – Су Син злился так сильно, что лицо его перекосило от гнева, он снова обратился к Фэн Сяо. – Да как тебе не стыдно! На вид такой благородный да величавый, а грубишь людям как неотесанный мужлан! Никаких приличий!

Девушка же почтительно поклонилась Цуй Буцюю:

– Приветствую вас, настоятель Цуй.

Тот, очевидно, тоже узнал ее:

– Да пребудет с вами благословение Небес, барышня Лу. Как поживает ваша матушка?

– Благодаря тому рецепту, что вы выписали в прошлый раз, приступы сердцебиения, от которых она давно уже мучилась, стали гораздо реже, – улыбнулась девушка.

Цуй Буцюй кивнул.

– Средство сего ничтожного монаха дарует лишь временное облегчение, но не убирает причину болезни. Семейству Лу все же надлежит отыскать более опытного лекаря.

Девушка нежным голоском заверила его, что так они и поступят.

– Значит, это вы, настоятель Цуй, помогли моей тетушке, когда она заболела! – несколько успокоившись, вступил в разговор Су Син. – Ей и впрямь стало намного лучше. Сей Су премного благодарен вам!

Впрочем, поклонившись Цуй Буцюю, он снова завел речь о своей обиде:

– Настоятель, прошу прощения за прямоту, однако ваш друг совершенно не знаком с правилами приличия. О вас идет добрая слава, вам не подобает знаться с подобным невежей!

– Вы заблуждаетесь, – невозмутимо ответствовал Цуй Буцюй, – этот человек мне не друг, я даже не знаком с ним.

Су Син недоверчиво поглядел на Фэн Сяо: по лицу юноши было понятно, что он не поверил ни единому слову.

– Что же вы все смотрите на меня? – ухмыльнулся Фэн Сяо. – Да, я красавец, какому нет равных во всей Поднебесной. Да, мои манеры столь изящны, что никто на всем белом свете не сможет со мной сравниться, но уж вам-то о дружбе со мной можно и не мечтать.

Цуй Буцюй промолчал.

Лицо Су Сина то бледнело, то зеленело – будто последняя порция явно была лишней и теперь встала ему поперек горла. И хотя он жаждал проучить Фэн Сяо, затевать ссору на людях все же не посмел, так что пришлось ему удалиться ни с чем. Вместе с ним ушла и Лу-ши.

Фэн Сяо проводил пару взглядом. Прежняя наглость исчезла – как не бывало: на лице его появилось задумчивое выражение.

– Как странно, – проговорил он. – Юноша из благородной семьи, а ведет себя…

– У главы семьи, Лу Ти, нет наследников, – напомнил Цуй Буцюй. – И Су Сина он воспитал как родного. Юноше нравится учиться, хоть и получается у него не слишком хорошо, однако в торговых делах он оказался одарен. Лу Ти тому весьма обрадовался и уже сейчас перепоручил заботам воспитанника две своих лавки.

– Все равно странно, – сказал Фэн Сяо. – Если он занимается торговыми делами, то должен уметь ладить с самыми разными людьми. Отчего же сейчас принялся метать громы и молнии всего лишь из-за того, что я разок передразнил его?

– Так, может, дело в том, господин Фэн, что у вас на лице написано: «Выведу из себя каждого, кто на меня посмотрит»? – криво улыбнулся настоятель. – Немудрено, что вы ни у кого добрых чувств не вызываете.

– Быть такого не может! – рассмеялся второй господин. – Во взгляде той же Лу-ши, например, прекрасно читалось восхищение и обожание.

Цуй Буцюю доводилось встречать людей самовлюбленных, однако человека, настолько уверенного в собственной неотразимости, он видел впервые; даос еще раз посмотрел на собеседника, не вполне веря собственным глазам.

– И часто вы, господин Фэн, вот так любуетесь собой? – поинтересовался он.

«Часто – не то слово, – подумал про себя Пэй Цзинчжэ. – Постоянно!»

– А что, разве я не прав? – удивленно приподнял брови Фэн Сяо.

Цуй Буцюй лишь фыркнул и вернулся к прежнему разговору – попусту пререкаться ему не хотелось.

– Как бы то ни было, с семейством Лу он ведет себя иначе.

– Лу-ши нравится его характер, и потому с ней он старается быть сдержаннее, чем с другими. Лу Ти же любит людей умных, и потому для него Су Син – сообразительный юноша, проявляющий рвение к учебе. Весьма любопытно! – добавил Фэн Сяо и вдруг резко сменил тему. – Цюйцюй, ты ведь провел в Люгуне всего два месяца, а успел разузнать про всех в городе, не упустив из виду даже женщин семейства Лу. Для прихожан ты лишь даосский монах, но с таким-то рвением со стороны и вовсе может показаться, будто ты замыслил что-то бесчестное – не то дом обнести, не то девицу соблазнить!