Несравненный. Том 1

016

Договорив, Цуй Буцюй прикрыл рот рукой и зашелся кашлем: чем дальше, тем сильнее. Ему даже пришлось наклониться, и спина его слегка подрагивала: заиндевевший бамбук продолжал сопротивляться ветрам, изогнувшись под весом налипшего снега

За минувшие два месяца известность обители Пурпурной Зари в Люгуне стремительно возросла. Разумеется, не все из присутствующих были местными, но немало нашлось и тех, кто знал Цуй Буцюя. Послышались возгласы:

– Настоятель Цуй!

– Что случилось?

– Вам помочь?

– Да как могут столь гнусные, мерзкие дела твориться средь бела дня! Спускайтесь, настоятель Цуй, мы тотчас заявим властям! – подхватила толпа.

Откашлявшись, Цуй Буцюй горько усмехнулся:

– Господин Фэн – служащий чертога Явленных Мечей, расследует дело о гибели хотанского посла и настаивает, что я как-то причастен к случившемуся, вот и задержал меня. Даже если вы отправитесь к самому уездному главе – бесполезно. Я признателен за ваше участие, но я просто… просто не выдержал.

Он снова закашлялся, да так сильно, что по щекам его покатились слезы. До истинной причины никому дела не было: все видели лишь немощного настоятеля с заплаканными глазами и никак не могли не проникнуться к нему жалостью.

Даже Линь Юн, всей душой восхищавшийся Фэн Сяо, при виде сей сцены невольно задался вопросом: неужели столь возвышенный на вид господин мог оказаться таким подлецом, да еще и нарочно прицепиться к этому чахоточному, который, казалось, и так был на последнем издыхании? Юноше тотчас стало ясно, отчего Второй Фэн пренебрегал обществом его – Линь Юна.

Он уже было начал всерьез раздумывать, не разыграть ли и ему перед Вторым Фэном картину «Си Ши захворала – сердечко ее разбилось», но тут Цуй Буцюй упомянул, где именно служит Фэн Сяо, и вот эта деталь Линь Юна потрясла еще больше. Поскольку семейство Линь было вхоже во дворец, юноша знал куда больше обычного человека из цзянху, а потому был наслышан о том, что крылось за тремя словами «чертог Явленных Мечей». Прежде он не знал, кем был Второй Фэн, и смел вынашивать в его отношении неподобающие намерения. Теперь же, вспоминая об этом, Линь Юн мог только посмеяться над собственной самонадеянностью.

Торги палат Драгоценного Перезвона вынужденно приостановились. Распорядитель, хоть и был человеком чрезвычайно находчивым, замер в изумлении, не зная, что и делать. Фэн Сяо тем временем расхохотался.

– Говорят, что отведать одновременно и рыбы, и медвежьей лапы невозможно, но я стремлюсь заполучить все лучшее. Ваша младшая сестра прекрасна, точно белый нефрит, нежна, словно свежевыпавший снег, вы же – умны и находчивы. Что удивительного в том, что я хочу распоряжаться вами обоими? Чертог Явленных Мечей стоит в глазах государя наособицу – да и к чему приплетать закон из-за такого пустяка? А-Цуй, твою сестрицу я уже приручил, а ты все никак не подчинишься. Ежели согласишься остаться, то ручаюсь, отныне будешь вкусно есть да крепко пить, ни в чем не познаешь нужды и обиды от меня никакой не стерпишь!

Он зло улыбнулся Цуй Буцюю, словно у того и впрямь была младшая сестра, которую Фэн Сяо забрал в свою опочивальню любовницей.

«У тебя планы, достойные самого Чжан Ляна, а у меня – осадная лестница. Терять нечего, так не проще ли разбить треснутый горшок? И кто кого теперь боится?» – подумав так, Цуй Буцюй холодно усмехнулся и заговорил:

– Да разве ты способен привязаться к кому-то по-настоящему? Сестра рассказала мне о таких твоих пристрастиях, что и говорить-то совестно! Ты мало того, что раздеваешься донага да заставляешь ее хлестать тебя кнутом, так еще и чем больнее, тем лучше! А если она бьет тебя недостаточно сильно, ты потом еще и ее истязаешь до полусмерти. Что, думал, никто о том не прознает?!

Поднялся гвалт.

Пэй Цзинчжэ молчал. Его уже трудно было чем-либо удивить, и теперь он с каменным лицом наблюдал за тем, как эти двое хаяли друг друга на чем свет стоит, втаптывая в грязь свое доброе имя.

Линь Юн открыл рот от изумления, на лице его явственно читался испуг. В голове юноши не укладывалось, чтобы столь благородный Фэн Сяо мог втайне предаваться подобным развлечениям. Пусть он и сам праведностью не отличался, но, по крайней мере, таких дурных пристрастий не имел…

Уголки рта Фэн Сяо дернулись.

Он-то думал, что быстро нашелся с ответом и достаточно жестко осадил даоса, но оказалось, что за одними высокими горами скрывались другие – еще выше прежних. Иными словами, он никак не ожидал, что встретит достойного противника, и что из ниоткуда появится какой-то Цуй Буцюй, еще более острый на язык, чем он сам.

Так они и застыли, сверля друг друга взглядами. Наконец Фэн Сяо решил заключить краткое перемирие и вернуться к делу.

Он одернул рукава и обратился к распорядителю:

– Это частные дела семейства Фэн, посторонним не стоит из-за них беспокоиться. Ежели у кого-то остались сомнения, можете обратиться в чертог Явленных Мечей. Торги еще не закончились, нельзя же оборвать все так, на полпути, верно?

Словно очнувшись ото сна, распорядитель поспешно заговорил:

– Перед вами прекрасный нефрит, и кому он достанется – до сих пор неясно. Господа, прошу вернуться на свои места!

Цуй Буцюй снова уселся. Теперь он выглядел спокойным и беззаботным. Хоть настоятель и очутился в руках Фэн Сяо совершенно случайно, теперь это стало частью игры, которую он вел. И раз уж ему пришлось самому стать одной из фигур на доске, уйти раньше времени он никак не мог, но зато мог позлить второго господина.

Гости, по-видимому, еще не пришли в себя от разыгравшейся только что сцены, прервавшей торги: стоимость нефрита так никто больше и не поднял, и камень, разумеется, ушел в руки Фэн Сяо. Затем выставили еще несколько редких вещиц, и все точно так же принялись наперебой давать свою цену. Впрочем, второго господина больше так ничего и не заинтересовало: дождавшись конца торгов, он вместе с Пэй Цзинчжэ и Цуй Буцюем покинул палаты Драгоценного Перезвона и возвратился во дворик Осенних Гор.

– Ну и остер же ваш язык, настоятель Цуй! Сказали всего-то пару-другую слов, а от доброго имени господина камня на камне не осталось! – припомнил Цуй Буцюю случившееся на торгах Пэй Цзинчжэ. Юноша все еще немного сердился: уступая Фэн Сяо в красноречии, он не смог вовремя придумать достаточно хлесткий ответ, дабы опровергнуть вымышленные обвинения. К тому же Пэй Цзинчжэ понимал: вступи он в спор с даосом при всем честном народе, зрители бы только еще больше уверились в правдивости слов настоятеля.

– Благовоние Безысходности все еще действует на мое тело – и все по вашей милости. Бросил пару фраз, чтобы отвести душу да выместить гнев, что тут такого? Вам бы стоило благодарить меня за то, что я сохранил вам еще хоть какое-то лицо и не стал сплевывать кровь при всех, дабы убедить, что злюсь не просто так, и слова мои не беспочвенны.

Теперь Цуй Буцюй говорил ровно, спокойно: ни следа той нарочитой ярости и напускной суровости, какие он показал в палатах Драгоценного Перезвона. Обуздав свой гнев, он теперь мирно сидел, безмятежный, словно далекие горы или легкие облака.

Но Пэй Цзинчжэ уже рассердился не на шутку:

– Так выплюнь кровь сейчас, мы посмотрим! – огрызнулся юноша.

Не успел он произнести это, как Цуй Буцюй закашлялся, по губам его заструилась алая жидкость, а одежду мигом испачкали брызги.

Пэй Цзинчжэ опешил.

Не на шутку перепугавшись, он подскочил на добрых три чи вверх и чуть не кинулся к настоятелю: посмотреть, все ли с тем в порядке. Но тут до него донесся тихий голос Фэн Сяо:

– Болван, это сок тутовника.

Тогда только Пэй Цзинчжэ пригляделся и увидел, что цвет жидкости был не бордовым, как выглядит обычно человеческая кровь, а красновато-лиловым.

Юноша потерял дар речи.

Подняв рукав, Цуй Буцюй невозмутимо вытер сок с губ: разоблачение ничуть не смутило его.

– Поперхнулся, – пояснил он.

У Пэй Цзинчжэ задергался глаз. Он припомнил, что в палатах Драгоценного Перезвона им подавали плодовые напитки. Цуй Буцюй заказывал сок тутовника; оставалось только предположить, что все это время он держал его во рту, не глотая. Непростое дело!

– Эх, Цюйцюй, чем дольше я на тебя гляжу, тем больше ты мне нравишься, – с улыбкой заговорил Фэн Сяо. – Ты точно не хочешь присоединиться к чертогу Явленных Мечей? Место четвертого господина ждет тебя, а я обещания держу: как известно, если уж слово вылетело из уст достойного человека, то его и на четверке коней назад не вернуть.

– Из уст достойного человека, – заметил Цуй Буцюй. – А разве ж вы – достойный человек?

– Ладно, допустим, достойным человеком меня не назвать, – не сдавался Фэн Сяо, – но раз уж так, то на слово подлеца должно хватить хотя бы пары коней? Или же твое положение в управе Левой Луны еще выше, чем я предполагал?

– Я уже говорил вам: я никогда даже не слышал ни о какой управе, – ответил Цуй Буцюй.

– Тогда обсудим этот нефрит, – резко сменил тему Фэн Сяо.

Он велел Пэй Цзинчжэ положить выкупленную диковину на стол. Самоцвет сверкал, переливаясь в солнечном свете. Грани его были столь гладкими, что все трое почти могли разглядеть в зеленоватом камне собственные отражения.

– Кроме меня в торгах за камень участвовало еще шесть человек, – продолжил второй господин. – Ты знаешь, кто они?

Цуй Буцюй хмыкнул в знак согласия и заговорил:

– Линь Юн из горной усадьбы Яньдан, богатый хотанский купец Чжоу Пэй, Цуй Хао из болинского семейства Цуй, Гао Нин из Когурё и Чжан Иншуй из семьи Чжан, живущей в Аньлу.

Он как будто знал, что Фэн Сяо спросит именно об этом, потому что назвал всех участников и их происхождение на одном дыхании, даже не задумавшись.

– И кто из них показался тебе наиболее подозрительным? – спросил второй господин.

Пэй Цзинчжэ думал, что настоятель ответит что-то вроде: «А мне-то откуда знать!», но на сей раз тот оказался необычайно сговорчив.

– Чжоу Пэй, – ответил Цуй Буцюй. – Его отец – тюрок. Поговаривают, что он приходится двоюродным братом самому Фо Эру, или же Уху Будды – лучшему бойцу при Бага-Ышбара-хане. А еще воин из Когурё, Гао Нин.

017

Чжансунь Бодхи был отнюдь не из тех людей, кто любит предаваться чувственным наслаждениям. Сторонний человек и вовсе мог бы подумать, что он склонен к самоистязанию. Часы досуга в управе Левой Луны мужчина проводил, заваривая чай и читая сутры, и жизнь его могла бы показаться даже скучнее и аскетичнее, чем у настоящего монаха. Для него это, впрочем, было вовсе не в тягость: его, напротив, все устраивало.

Сейчас же он очутился в покоях той, к кому слетались все мужчины города, и смотрел на грациозный танец. Кружились вихрем белоснежные лодыжки, звенели бубенчики на золотых браслетах, но Чжансунь Бодхи ни на миг не разомлел: сидел прямой, как стройная сосна, сцепив руки перед собой, и перебирал пальцами четки, наблюдая за действом столь пристально и сосредоточенно, что, казалось, не любовался танцем, а созерцал движения мастера, овладевшего непревзойденным боевым искусством.

Будучи обитательницей переулка Весенних Ароматов, барышня Юньюнь успела повидать всякое и лишь поэтому спокойно станцевала даже под столь испытующим взором. Все вокруг превозносили ее мастерство, словно величайшую драгоценность, но сама девушка прекрасно понимала, что, в сущности, была не более чем ряской на поверхности воды, тщетно бьющейся в сетях рыбкой, что не в силах сама выбирать свою судьбу.

– Красиво? – с улыбкой спросила она, вытирая легкую испарину со лба платком, поданным служанкой.

– Красиво, – коротко ответил Чжансунь Бодхи, но отчего-то для Юньюнь эта простая похвала прозвучала куда более искренно и серьезно, чем иные пространные славословия.

– Тогда сегодня вечером вы… – начала Юньюнь, но, не договорив, умолкла.

Конечно, гостя она принимала у себя не впервые, но в этот раз у нее язык не повернулся закончить. Быть может, дело было в том, что Чжансунь Бодхи выглядел слишком порядочным человеком, настолько, что совсем не походил на того, кто станет проводить время в веселом доме.

Вдруг ее гость поднялся и теперь стоял к ней вплотную. Все напускное спокойствие мигом слетело с Юньюнь, шею обдало жаром, щеки запылали, она хотела было шагнуть назад, но ноги не слушались. Мужчина заговорил, и она почувствовала на себе его дыхание:

– От вас исходит дивный аромат.

Танцовщица залилась краской, даже уши ее заалели.

– Это… это мандарин с травянистыми и древесными нотками.

– Очень приятный запах, – еще раз похвалил Чжансунь Бодхи.

Они практически прижимались друг к другу: сильная рука обвивала тонкую талию барышни Юньюнь так крепко, что девушка даже шелохнуться не могла. Сердце ее билось все чаще и чаще. Мужчина рядом с ней казался сейчас прекраснее и сильнее всех, кого она когда-либо видела, к тому же их некогда связала сама судьба.

– Вы сами его составили? – спросил он.

Вконец растерявшись от нахлынувших чувств, барышня Юньюнь утратила всякую бдительность и призналась:

– Нет, мне помогли.

– Сможете попросить свою помощницу и мне кое-что смешать?

– Ладно… – пробормотала Юньюнь, вдруг обнаружив, что ее выпустили из объятий. Девушка недоуменно взглянула на Чжансунь Бодхи

– Еще не стемнело, – заметил он.

Юньюнь мигом зарделась пуще прежнего: предаваться разврату средь бела дня и впрямь неуместно. И пусть в переулке Весенних Ароматов, где они сейчас находились, на многое закрывали глаза, ей непременно хотелось произвести на нежданного гостя хорошее впечатление.

– Тогда чем вы желаете заняться, господин? Мне еще раз станцевать для вас? – рукой она поправила волосы, а алые губки чуть приоткрылись в улыбке.

– Я хотел бы написать с вас картину, – сказал Чжансунь Бодхи.

Юньюнь опешила.

– Я видел танцовщиц при дворе императора, и вы танцуете не хуже, – объяснил он. – Хочу нарисовать вас, чтобы вы и сами в том убедились.

Никто прежде не говорил ей таких слов. Да и услышь она подобное от какого-нибудь знатного повесы, то, самое большее, удостоила бы его ничего не значащей улыбкой, однако этот мужчина смотрел на нее так пристально и серьезно, что девушка невольно поверила ему без тени сомнения.

Юньюнь на миг потупилась, но тут же вскинула голову и, сияя улыбкой, согласилась:

– Хорошо.

Тем временем служанка по имени Хунчжу, что означало «Красная свеча», подошла к двери, держа в руках поднос с вином и закусками, но увидев, что створки плотно прикрыты, замерла. Из комнаты не доносилось ни звука.

С робостью и волнением служанка тихонько толкнула дверь плечом, чтобы заглянуть в образовавшуюся небольшую щель. Однако приглядевшись сквозь полупрозрачную занавеску, она различила вовсе не ожившую весеннюю картинку, какую уже успело нарисовать ее воображение.

Юньюнь неподвижно стояла спиной к двери, явно позируя, пока незваный гость, вломившийся в неурочное время и не пожалевший никаких денег, вовсе не миловался с красавицей, а застыл у стола и писал картину.

Хунчжу долго всматривалась в смутные очертания Чжансунь Бодхи, и в глазах ее читались неприкрытые зависть и ревность. Но этим двоим не было никакого дела до того, что происходило вокруг, они, казалось, даже не заметили служанку, что подглядывала за ними из-за двери. Наконец Хунчжу это зрелище наскучило, она скривила губки, развернулась и тихо удалилась, забрав с собой и вино, и закуски: она намеревалась сама побаловаться кушаньями и выпивкой. Девушка и не подозревала, что за ней по пятам следовала белая тень.

Изначально Цяо Сянь хотела попросту скрутить служанку, а потом допросить, но завидев, как та себя ведет, тут же передумала.

Слабости есть у каждого: не стоит бояться того, что у кого-то их окажется слишком много, бояться нужно того, что не сумеешь их найти. Но Хунчжу уже проявила себя во всей красе. И теперь, если изменить подход к допросу, получится вызнать гораздо больше.

Тем временем во дворике Осенних Гор Цуй Буцюй рассматривал самоцвет, так похожий на нефрит Небесного озера.

– Ныне в Когурё царствует двадцать пятый по счету государь, ван Пхёнвон, имя его – Гао Тан. Гао – фамилия правящего рода, сами они произносят ее как «Ко». Что до Гао Нина, на Центральной равнине о нем почти никто не знает, зато в Когурё он пользуется славой, и немалой. Сказывают, будто он довел владение искусством меча до таких необычайных высот, что некогда в десять дней победил двенадцать лучших мастеров из Когурё, Пэкче и Силлы. Ван Пхёнвон тому чрезвычайно обрадовался, пожаловал ему звание лучшего мастера боевых искусств и удостоил великой чести: позволил носить в пределах императорского дворца меч на поясе и ездить верхом.

Пэй Цзинчжэ, все еще не оправившийся от обиды на настоятеля, прервал его рассуждения:

– Когурё – крохотная страна, как есть глухомань. Полагаю, звание лучшего мастера там – пустая похвальба, а на деле он и в подметки не годится настоящим умельцам с Центральной равнины.

Однако Цуй Буцюй неожиданно согласился с ним.

– Верно, – кивнул он. – Весьма вероятно, что Гао Нин явился за нефритом Небесного озера ради его целебных свойств. Какой боец не захочет улучшить свое мастерство и взойти на новую ступень? Многим за всю свою жизнь так и не удается пройти сквозь бутылочное горлышко и достичь высот в совершенствовании. Кто знает, быть может, нефрит и впрямь открывает кратчайший путь к могуществу.

– То всего лишь слухи да сплетни, – продолжал возражать Пэй Цзинчжэ. – Никто не знает, насколько они правдивы.

– Людям и этого достаточно. Если есть хоть тень надежды, всегда найдется отчаянный человек, готовый рискнуть, – подытожил Фэн Сяо, постучав по столу. – А теперь к делу. Что скажете, вы бы стали выставлять на всеобщее обозрение вещь, которую хотите незаметно вывезти? К чему привлекать столько внимания?

– Я бы воспользовался влиянием палат Драгоценного Перезвона, сделал бы так, чтобы ее выставили на торги, выкупил, а потом без лишнего шума увез, – предположил Пэй Цзинчжэ. – Учитывая связи палат, камень бы вряд ли изъяли во время досмотра на выезде из города. Старший приказчик Вэнь Лян вполне мог провернуть что-то подобное, но он до сих пор под стражей. Может ли статься так, что из-за ареста затея провалилась, а нефрит так бы и ушел с торгов посторонним людям?

Фэн Сяо покачал головой. Его не отпускало чувство, что все не так просто, и он наверняка упускает из виду какую-то мелочь.

На первый взгляд все казалось очевидным: убийство и ограбление. Но чем дальше, тем запутаннее становилось дело. Одно наслаивалось на другое, и стоило им отыскать хоть какую-то зацепку, как в мгновение ока перед ними вновь вырастали преграды, и все догадки рушились.

Еще он чувствовал, что эту партию в сянци играют несколько невидимых игроков, то и дело внося в фигуры беспорядок: скрывают истинные намерения, нарочно стремятся сбить других с толку.

Пока он так раздумывал, взгляд его невольно упал на Цуй Буцюя. Заметив это, даос спокойно и безмятежно посмотрел на него в ответ.

Их глаза встретились, оба притворно улыбнулись, но в следующий миг их улыбки стерлись.

«Старый лис», – хмыкнул про себя Фэн Сяо.

«Олеандровый дух: чванлив да красуется всюду», – криво усмехнулся в глубине души Цуй Буцюй.

Душистый олеандр ядовит, хоть и прекрасен. Более подходящего сравнения для Фэн Сяо и не подобрать!

Впрочем, погруженный в размышления Пэй Цзинчжэ даже не заметил напряжения, проскочившего между ними. Он тоже долго думал и наконец нерешительно предположил:

– Быть может, нефритов Небесного озера два? Один – поддельный, а другой – настоящий?

018

Один столь лучезарный камень – уже настоящая редкость. Разве можно отыскать второй такой же?

Цуй Буцюй протянул руку и положил ладонь на самоцвет, ощутив легкую прохладу. Нефрит Небесного озера никто из них никогда не видел, а потому и сказать наверняка, что перед ними – настоящий камень или подделка, – они не могли.

– Что говорят в палатах Драгоценного Перезвона? – спросил Фэн Сяо.

– Я опросил служащих, – начал Пэй Цзинчжэ. – Они утверждают, что в этот раз предметы для торгов отбирал лично старший приказчик Вэнь Лян. Тогда я допросил его. Приказчик рассказал, что камень принес какой-то старик в простых серых одеждах. Лежал он в ничем не примечательном деревянном ящике. По словам старика, у хозяина нефрита наступили тяжелые времена, вот он и повелел ему заложить одну из семейных драгоценностей, а выкупать ее обратно не собирался. Обычно палаты Драгоценного Перезвона не принимают вещи неизвестного происхождения: вдруг это слуга пытается сбыть драгоценности, украденные у хозяина. Если подобное случится хоть раз, то от доброго имени палат вмиг ничего не останется. Но поскольку вещь принесли как раз накануне, после долгих сомнений решили так: даже если камень краденый, то, появись хозяин на торгах, он узнает свою вещицу, и тогда она вернется законному владельцу. Потому Вэнь Лян взял на себя всю ответственность и решил выставить нефрит на продажу.