ПРЕДУВЕДАНИЕ
Ритке Фёдоровой из п. Золотец 70-х годов ХХ века
…нет закона
во изначальном бытии —
как нет в бурлении бульона,
иль в разноцветье конфетти,
иль в лепете галиматьи
чеканных форм и смыслов.
Присно
и в века веков
сей хаос сам себе законодавец.
Хотя… свеча стекает на поставец,
и всяк ничтожный клоп, всяк самозванец
златой печаткой воск текучий
давит.
И вот своим он миром правит —
царит над оттиском, он царь могучий!
– Ха-ха-ха! – разнеслось над пустынным берегом: – Царь могучий!
Слова того кривляки горели в голове. Зачем он вспомнил о нём? Эта образина только отвлекает – насмехается и отвлекает, сбивает с мысли. А решение задачки есть. Надо только спокойно подумать, отрешившись от проникающего в душу ужаса.
Марк сел на землю, зарыл ладони в тёплый песок. Он был на маленьком острове посреди океана. Он – песчинка в пустоте. Неужели всё было напрасно? Кровь на камнях и на снегу, его безумный побег из НИИ УП… Нет, он спасёт всех! И Риту, и всех-всех, кого ещё помнит.
КНИГА ПЕРВАЯ. НЕ УБОИСЬ УЗНАТЬ
Глаза и камешки
– Деда, а ты давно живёшь?
– Здесь таких вопросов не задают, Маркуша. А живу… я уж и себя-то не помню.
– Деда, а как ты себя не помнишь? Может, ты старый-старый потомок себя?
– Дай подумать. Нельзя быть сыном самого себя, а потомком… почему нет? Потомки – это кто появится потом. Мы все в далёком потом станем другими, хотя останемся теми же. Вот был у меня дружок, так он вообще рождался заново, такая творилась чертовщина. С него-то всё и началось… Ты, это, сильно червяка не сжимай.
– А почему он корчится? Ему больно? – мальчик поднёс к глазам жирного кольчатого червя.
– Они слепые, поэтому извиваются, чтобы землю свою найти. Мы же их из земли вытащили. А больно… не знаю, Маркуша. Ты сильно пальчиками не дави, легонько так… и насаживай. Молодец. А теперь поплюй.
Марчик старательно сплюнул на крючок с червём и, подражая деду, мотанул удочкой, закидывая наживку в воду. Затем уставился на поплавок. Молчать долго он не умел:
– Деда, а они настоящие?
– Кто?
– Червяки.
– Так ты уже спрашивал.
– А сейчас они настоящие?
– Что же с ними сделается? Как были настоящие, так и остались.
– Деда, а рыбы настоящие?
– Вот поймаем и посмотрим. Ты помалкивай, а то улов спугнём…
Старик и восьмилетний мальчик сидели на берегу небольшого круглого озера и удили рыбу. Это был первый их поход к озеру. Вдруг Марчик вскочил и, едва не выпустив удочку из рук, истошно закричал:
– Ловль!
– Тащи её! – Степаныч тоже вскочил на ноги.
В воздухе сверкнуло что-то серебристое и шлёпнулось в траву. Малыш склонился над трепыхавшейся добычей и разочарованно протянул:
– Игру-ушечная.
– Знамо дело, – поддакнул дед, – они все маленькие, плотвички-то.
– Не настоя-ящая…
– А как ты угадал? Ну, клади в ведёрко свой почин и червяка снова насаживай. Они хоть и боты, а жрут червей будь здоров.
– Деда, а боты это те, кто не настоящий?
– Ну, вроде того.
– А почему боты?
– Так их называют. Это долгая история, – старик сменил наживку на своём крючке и терпеливо продолжил: – Был такой писатель Чапек, который написал сказку про искусственных людей, сделанных на фабрике. А брат его, которого звали Йозеф, придумал им название – «робот», от нашего слова «работать». Этого Йозефа фашисты потом посадили в концлагерь и хотели самого превратить в человекоробота, но он быстро умер.
– Кто это фашисты?
– Люди нехорошие, вроде наших мумми. Тогда не умели делать живых человекороботов, и долго-долго они получались железными и всякими, не похожими на людей, но всё равно название «робот» к ним приклеилось. А потом это слово сократили и получился «бот».
– У меня тоже есть игрушечный бот, он умеет ходить, и мы с ним разговариваем. Только он глупый, а с тобой, деда, интересней разговаривать.
– Ну, спасибо, парень. Они глупые, потому что мозгов у них нету. Вот у этой рыбицы не мозги, а биоэлектроника. Хочешь посмотреть?
Не дожидаясь ответа, Григорий Степанович встал, достал плотвичку из ведра и просунул в её пасть лезвие складишка:
– Не жалко тебе? Всё-таки первый улов. Ну да будет урок…
Вспоров горло, дед разломил рыбью голову надвое и протянул малышу:
– Видишь красненькое? Это вроде как живая материя, сдублированная в креаторе. А в ней белёсые крапинки, скользкие, как пластмасса, – это электроника. Мозги-то скопировать не трудно, да только не работают они, искусственные, вот и вставили туда электронную плату. Есть такая вещь – разум. Он никак не копируется внутрь ботов, потому что сущее не копируется. Ну, вырастешь, сам узнаешь.
После первого улова пошёл клёв. В ведре били хвостами уже не только плотвички, но и круглые, как блюдца, подлещики. Марчик выгадал момент и снова подступил с вопросами:
– Деда, расскажи про ботов. Они зачем нужны? Чтобы с ними играть?
– Типа того. Вот мы их сейчас ловим, например. Интересно же? Да ты поглубже червяка насаживай, чтобы крючка не было видно… Ну и для экологии. В озере всякие жучки-паучки водятся, их же надо кому-то кушать. Искусственные рыбы их и кушают.
– Деда, а почему червяки настоящие, а рыбы – боты?
– Рыбы-то подохли все. И кошки сдохли, и собаки, и белочки, и птички – вся живность, которую мы взяли с собой. Инфекция какая-то, но, думаю, они с тоски умерли. Из больших зверей только кроликов да куриц удалось спасти. Мама твоя чего-то мудрит с генами, из кролика собаку хочет вывести. Видел этих ушастых? Нет? И не надо. На собаку похоже, а ум кроличий. С такой на охоту не пойдёшь… Слушай, может нам на кроликов поохотиться?
– А как охотиться?
– Как в древности, с луками и стрелами. Видел их в мультиках?
– Видел, Иван Царевич из лука стрелял. А луки у нас будут настоящие?
– Конечно! Сами смастерим. Но это дело не быстрое – сначала научимся оружие делать, потом потренируемся, пристреляем, затем лицензию… ну, разрешение у твоей мамы попросим на отстрел животных.
– Мама разрешит!
– Надеюсь. Кролики-то быстро плодятся, – дед почесал небритый подбородок, не отрывая взгляда от поплавка. – Из этой рыбы даже ухи не сваришь. Если только пожарить филе, в нём электроники нет. А там мясо натуральное, на костре его зажарим.
Интерес к рыбалке сразу пропал. Стали собираться. Григорий Степанович натянул на босые ноги рыбацкие сапоги, которые во время ловли стояли рядом, и они пошли домой – впереди старик в больших, с раструбами у колен, сапогах и с ведром в руке, а за ним малец с двумя телескопическими удочками на плечах. Старик спросил:
– Слушай, Маркуш, а как ты угадал, что плотвица не настоящая?
– Ты никому не скажешь?
– Обещаю.
– Я это вижу. Вот ты, деда, настоящий, а мама и папа – нет.
– Как же ты видишь? Дабл от человека ничем не отличается.
– Просто вижу.
* * *
Мама запомнилась светлой и тёплой – в бархатистом платье, приятном на ощупь, как и занавеси в её спальне, за которые малыш любил дёргать. Там был ещё огромный комод с разноцветными баночками, расчёсками и фигурками тонконогих зверушек. Вот эти зверушки и забрали маму.
В тот день она не работала в зелёном поле за домом, а пошла туда погулять. И Марчик, очень маленький тогда, был с ней. Зелёная трава почти скрывала его с головой – он опустился на коленочки и пополз, раздвигая перед собой сказочный лес. На травинке он увидел знакомую зверушку. Та не двигалась и была такой же неживой, как на мамином комоде. Марчик тронул пальцем твёрдое тельце, и оно сломалось – из разломившейся спинки что-то выскочило, затрепетало. С изумлением малыш наблюдал, как зверушка оторвалась от травинки и с жужжанием полетела прочь: «Заводной вертолётик! Он играет со мной!» Марчик двинулся на четвереньках вслед за игрушкой и сразу увидел её перед носом, она ползла вверх по стебельку. Но это был уже другой вертолётик, совсем не тот, что улетел – малыш понял это не умом, а почувствовал. Он ощутил жизнь за твёрдым панцирем насекомого, изломчатые ножки которого не просто двигались, а что-то беззвучно говорили. Каждая жизнь разная, нигде не повторяется, и в этом существе – она была своя! Марчик увидел ещё одну зверушку, переползавшую с травинки на травинку, потом другую, и засмеялся.
После прогулки мама накормила Марчика обедом, оставила его в игровой комнате и надолго исчезла. Вернулась она уже другой. Погладила его по головке – и рука была чужая. Мягкая и тёплая, с тем же большим перстнем на пальце, но… не мамина. И вообще не человеческая, а комнатная, как пол и стены, и предметы вокруг. Марчик заплакал. Мама гладила, успокаивала, а он рыдал всё громче. «Киба, включи музыку», – приказала мама, и тут же по комнате расплылся тихий нежный напев. Невидимый кибер, электронный помощник, точно угадал с мелодией – мальчик замолчал. И стал думать. «Я их выброшу, и тогда мама вернётся, – решил он. – Только надо притвориться хорошим, чтобы они не догадались». Марчик взялся за игрушки, потом попросил Кибу показать мультик, после чего долго играл с заводной машинкой. Выждав время, он пробрался в мамину спальню, сгрёб с комода зверушек, отнёс их на кухню и бросил в светящийся на полу круг, куда всегда выбрасывали мусор. Там они канули беззвучно и навсегда.
Конечно, виноваты были они! Холодные мёртвые игрушки – это они отобрали жизнь у мамы, чтобы самим жить, вместо неё. Он видел таких – оживших – в зелёном поле, видел своими глазами! И папа это подтвердил, когда вечером заговорили о зверушках.
В тот вечер был необычный ужин. На столе стояли тонкие красивые стаканы, папа зажёг свечи. Все трое сели за стол, и Марчик вдруг понял, что папа всегда был таким же, какой стала мама – не совсем настоящим. Раньше не получалось различать, а сейчас увидел. Папа налил Марчику в бокал зелёного сока, а маме и себе – прозрачной шипучки с пузырьками.
– Ну, Ленусь, выпьем за твой подвиг. Минус три года, думаю, это стоило того!
– Не за меня, за Марчика, всё ради него, – ответила мама
– Маркус, за тебя! – папа пригубил из своего бокала и посмотрел на сыночка: – А ты чего такой квёлый?
– Он странный сегодня, – сказала мама. – Представляешь, захожу я в спальню, а там моих скульптурок нет. Спрашиваю Кибу, он говорит, это Марчик унёс их в утилизатор.
– Маркус, зачем ты это сделал? Я тебя спрашиваю!
– Не береди его, Серёжа, он уже плакал сегодня. Думаю, мальчик устал. Мы на посев ходили, долго там гуляли.
– Прощалась?
– Я же там начинала, с насекомых. Мы их давно на Планету пересадили, а вот ностальгирую.
– Как же, помню твою нежную любовь. К членистоногим зверюшкам! И чем они тебя пленили?
– Ты не понимаешь… салата положить?
Из сказанного за столом малыш понял только одно: маму и вправду захватили зверушки. Они её пленили! «Когда я буду большой, я всех освобожу», – увиделось Марчику будущее, и это его успокоило. Ещё вспомнилось, как в мультфильме богатырь Синеглазку спасал. Она пряталась от чёрного чудища и попросила речку обратить её в деревце. Вот, превратилась она в деревце, а на ветке осталась висеть синяя ленточка от её расплетённой косы. Увидел ленточку богатырь, сразу всё понял, убил чудище мечом булатным – и деревце снова человеком стало.
Этот мультфильм с чёрным чудищем, похожим на паука, напугал тогда Марчика, но не очень, потому что был нарисованный, как картинки в бумажной книге. Однажды Марчик спросил кибера, почему он такие рисованные мультики показывает, а не те, что мама смотрит – там у неё совсем не картинки, а будто на самом деле. Киберпомощник ответил сухо: «Объёмное изображение не полезно для твоей существимости, Маркус. Плоская графика, механические игрушки, тактильные настольные игры – вот что рекомендовано детям до девяти лет. И старая двумерная анимация как раз входит в этот перечень». Марчик уловил понятное слово и зацепился за него: «Старая. У тебя, Киба, есть только старое?» Кибер, похоже, обиделся: «Нет, Маркус. В меня записано всё культурное наследие человечества. Но ваше сообщество использует речь, образы, понятия только одного исторического периода – до середины двадцать первого века. По мнению ваших креоников, в ту пору человечество ещё оставалось чистым от рассущести, поэтому его можно взять за эталон. Мне дальше объяснять? Ты ничего этого не понимаешь, Маркус, по причине своего малолетства. Поэтому должен просто поверить мне, что я показываю те мультфильмы, которые самые лучшие для тебя. И были лучшие для твоих родителей, и для родителей их родителей».
В тот же вечер – после позднего ужина со свечами – Марчик укладывался спать, и кибер зачем-то вновь заговорил о сущести-рассущести. Вместо сказки перед сном, он начал торжественно:
– Поздравляю тебя, Маркус, с завершением младенчества, которое, благодаря твоей маме, длилось по нынешний день и по общепринятым меркам несколько затянулось. Отныне ты официально вступил в пору взросления, что автоматически запускает учебную практику существимости. Мне доверено направлять тебя в этом и отслеживать результаты. Не бойся, Маркус, ничего страшного тебя не ждёт, а будет даже интересно.
– Что интересно?
– Для начала ты будешь запоминать свои сны и утром мне их рассказывать.
– Ага, Киба, ты хочешь узнать про сны! Я так и знал, что ты никогда не спишь, а сам заставляешь меня спать!
– Это нужно для твоей существимости. Попробую тебе объяснить. Помнишь, я рассказывал тебе про домовёнка Кузю, который в деревенском доме под печкой жил? Когда в доме случился пожар, он в лес убежал. Бежал он, бежал, налетел на огромное дерево и кувырк вверх лаптями. Дерево ему: «Куда бежишь? Почто спешишь?» Кузя отвечает: «А я позабыл, откуда прибежал!» Так вот, когда ты вырастешь, ты тоже попадёшь в лес, в волшебный лес, который называется Эос. И там забудешь себя, кто ты и откуда – рассуществишься, как этот домовёнок Кузя, если не будешь сейчас тренироваться в своих снах.
– А Кузя совсем-совсем заблудился? Он домой не пришёл?
– К счастью, домовёнку встретился Зеленохвостик, который рассказал ему его дорогу: «Ты пробежал мимо сосен Кривобоконькой и Сиволапки, между осинами Рыжкой и Трясушкой, обежал куст Растрёпыш, пободал Могучий дуб – и лапки кверху»*. Узнав имена деревьев, Кузя не пропал в лесу и смог найти обратную дорогу. В будущем ты сам сможешь давать имена и запоминать их, и они станут якорями твоей существимости. А пока что предстоит тебе научиться путешествовать по своим снам. Если сможешь найти дорогу во снах, то не заблудишься и в Эосе.
(* сноска: Из сказки Татьяны Александровой «Домовёнок Кузька»)
– А этот Эос – это сон?
– Нет, он реален. Даже сверхреален. В этом и проблема.
– Киба, а ты мне поможешь?
– Там ты будешь один. А здесь, да, помогу.
– Киба, а давай я буду звать тебя Кузей…
– Логичней было бы назвать меня Зеленохвостиком.
– У тебя нет хвоста, Киба. Будь лучше Кузей, он весёлый.
– Хорошо, Маркус, засыпай. И запоминай всё, что увидишь.
С наступлением «поры взросления» в жизни Марчика ничего не изменилось – не считая того, что он отдалился от мамы, или она от него, что было уже не важно. И ещё вот эти путешествия во снах. Они никак не получались. Каждое утро нудный кибер допытывался у малыша, что ему снилось; понимал ли он во сне, что спит; пробовал ли он руководить своим сном, создавая в нём свои сущности. Так пролетели пять лет, которые ничем не запомнились, как и виденные сны. Мама, всё время пропадавшая на какой-то Планете, иногда возвращалась к прежней работе на полигоне, далеко протянувшемся за их домом, и брала с собой сына. Однажды они ехали на каре в бамбуковую рощу, на самый край дендрария, и увидели бегущего впереди человека. Он был в майке и в смешных больших трусах. Мама прибавила кару скорости и отвернулась в сторону, словно что-то высматривая в мелькавших по обочине камышах, а Марчик замахал рукой незнакомцу. Тот тоже приветственно поднял руку.
– Мама, ты почему отвернулась?
– Дедушка почти раздет, а на старое тело смотреть неприлично. Запомни это.
Почему неприлично? Перед глазами стояла только что виденная картина: сухая вскинутая вверх рука, воздушный пух белёсых волосинок на голове и тёмное пятно пота на майке. Также Марчик заметил, что ноги у этого человека какие-то корявые, в синих прожилках. А ещё у него была борода!
Вечером за семейным ужином мама вдруг вспомнила:
– Серёж, представляешь, мы сегодня деда встретили.
– Георгия Степановича? Он что, выполз из холодильника, или в дабле был?
– Он у нас в дендрарии здоровье поправлял, бегом занимался.
– Значит, в своём теле, даблу-то здоровье ни к чему. Ну, Гриб даёт!
– Говорят, он даблами вообще не пользуется и в Эос не ходит, давно его там не видели. А в холодильнике в буквальном смысле спит, включает анабиоз.
– Ну да. Он же бывший космонавт. Старые привычки.
– По мне, так это сумасшествие!
Марчик, помешивая ложкой горячую лапшичку, подумал: вот почему у старика ноги синие – он их отморозил, когда в холодильнике спал. Но папа говорит, что он космонавт. А все космонавты одеты в скафандры, так в мультиках показывают, как же он отморозил? Может, у него плохой скафандр, с дыркой?
Вскоре этот человек пришёл в их дом. Марчик слышал из игровой комнаты, как гостя встречали родители, потом и сам заглянул в гостиную. Дед в мешковатом костюме, с пёстрым галстуком у шеи сидел в кресле, напротив папы. Оба они дожидались, когда мама приготовит кофе, и молчали. Наконец гость похвалил, как в комнате красиво и сколько в ней аутентичных вещей.
– Не будем, Григорий Степанович, ритуалы разводить. Здесь только одна подлинная вещь, – хозяин дома кивнул на модель парусного корабля, подвешенную к потолку, – её мой предок успел с Земли вывезти. Остальное из креатора. Да ещё у супруги есть комод, он в спальне стоит.
Дед вежливо поцокал, давая понять, что на осмотре комода настаивать не будет. И тоже попенял:
– А у меня только железяки да кое-что из электроники, со своего корабля снял. Милости прошу, Сергей Николаевич, в гости, отсек мой прямо над техническим ярусом.
– Непременно, – ответил Сергей Николаевич и тут же повернулся к супруге, вошедшей в гостиную с кофейником: – Лена, Григорий Степанович приглашает нас в свой… отсек. У него много раритетов.
– Спасибо, – улыбнулась хозяйка. – А вы, Григорий Степанович, решили спортом заняться? Намедни по дорожке бежали.
– Да просто хочу мышцы размять после холодильника. Хорошо здесь у вас, деревьев много, легко дышится. И вот думаю временно перебраться на вашу палубу, домик поставить, не возражаете?
– Палуба, как вы говорите, не наша, дендрарий-то общий.
– Но вы здесь одни живёте, может, думаю, уединение вашей семье требуется.
– Мы в дендрарии живём, потому что у меня работа здесь. Точнее, была. Но и сейчас продолжаю присматривать за подопечными.
– Премного наслышан о ваших удивительных опытах. И что же, эти искусственные животные хорошо плодятся, не мрут?
– Слава Богу, на Планете, где мы их посеяли, популяции устойчивы, там хорошие условия.
– А вы так и не придумали название той планете? Я заглянул в космоатлас, у неё до сих пор числовое обозначение.
– Мы биологи, а не астрономы. Называем просто Планетой.
– А-а, понимаю, – усмехнулся в бороду Григорий Степанович, – оставили эту честь своим подопечным. Что ж, красивое решение. Только надо ведь ждать, когда они там эволюционируют, в разум войдут, чтобы названия свои придумать. Это же уйма времени.
Хозяйка подняла бровь и на лёгкую насмешку гостя ответила:
– Как говорят креоники, для вечника нет времени…
– …но есть неизмеримый смысл происходящего, – продолжил цитату гость. – А вы знаете, кого в древней России вечниками называли? Вовсе не вечно живущих, а бедолаг, приговорённых на пожизненную каторгу.
– Вот как? – удивился Сергей Николаевич. – Одинаковые слова, а смысл разный. По-научному это называется «омонимы». Я ведь филологией увлекался, прежде чем за физику взяться. А вы, наверное, занимались древней историей?
– По первой профессии я почти ваш коллега – математик, программист, обслуживал искины на кораблях. Но чего-то мы в сторону ушли, – Григорий Степанович повернулся к хозяйке: – Извините меня великодушно, Елена Петровна, что толки людские пересказываю, но слышал я, что вы не сразу в стазис-камеру, в холодильник-то, вернулись, когда ребёночка родили.
– В этом нет тайны. С ребёнком я была три года в своём биологическом теле.
– Значит, для вас важно, чтобы малыш общался не с даблом, а с живым человеком?
– Разницы между даблом и человеком нет, вы же знаете, – ответил за жену Сергей Николаевич. – Дабл дублирует наше тело в точности до каждого атома. Или вы, коллега, о другом хотите подискутировать – о переносе сознания?
– Ни в коем разе! – гость поднял руки, словно защищаясь. – Об этой чертовщине даже думать не хочу.
– Зачем же сразу в мистику впадать. Хотя, согласен, это пока выше нашего понимания, – Сергей Николаевич явно был рад поразглагольствовать на близкую ему тему. – Переноса вроде бы и нет. Даже в ощущениях. Вот мы лежим в холодильнике, бренную тушку свою бережём для вечнобытия, а сознанием в дабле пребываем. И что чувствуем? Да ничего нового, потому что новая оболочка ощущается нами как старая – она же точная копия. А физика этого процесса? Вообще никакими приборами не наблюдается! Представьте, человек креатит свой дабл в другой галактике, расстояние между ними в миллионы световых лет, а сигнал от мозга к нервным окончаниям дабла проходит почти мгновенно, как внутри обычного тела. Как такое возможно?
– Вы меня спрашиваете? Спросите у того, кто затащил нас в этот Эос.
– Вот именно, Эос! Сигнал передаётся через его внепространство, но никто не знает его физику. Мы много чего не знаем. Но в незнании нет мистики. Какая же мистика в том, что мы где-то недоработали и не нашли пока ответов?
– Про мистику я не говорил, всего лишь назвал всё это чертовщиной, – напомнил гость. – Нарушено что-то фундаментальное в нашей матушке вселенной, так я это вижу.
– Поэтому и не пользуетесь даблами?
Григорий Степанович не сразу ответил, подумал и отчеканил:
– Да мне плевать на них. С высокой колокольни. Я могу не понимать вашу физику, но вашу супругу очень понимаю – она отдала три года биожизни, чтобы понянчиться с младенцем напрямую, без суррогата. И за это – мой вам поклон.
– Спасибо за поддержку, – Елена Петровна также в ответ склонила голову, – только ни о чём таком я не думала. Считайте, это у меня причуда была. Атавистка я и сектантка, как величает меня мой благоверный.
– А ещё мамочка-тигрица, ты забыла! – Сергей Николаевич рассмеялся, потом пытливо посмотрел на гостя: – Но вы же заговорили об этом неспроста?
– Я готов подхватить эстафету, побыть с мальчиком в своём теле.
– Почему? Вас так впечатлил давешний подвиг моей жены?
– В холодильнике я был долго, обратно пока не хочется. Так что вполне располагайте мной.
– А как же ваш… – Елена Петровна не договорила.
– Биологический возраст? Знаете, у моих внутренних часов очень тугой завод, мне кажется, часики тикают уже вечность. И пять лет меньше, пять лет больше, какая разница.
Сергей Николаевич, помолчав, глянул на супругу и предложил:
– Через год мы начнём подбирать учителей для Маркуса, и заранее просим вас принять участие. А пока будем рады просто вашим визитам. Надеюсь, вам удастся найти контакт с мальчиком.
Гость улыбнулся:
– Я постараюсь. Кто-то, не помню, сказал: «Во вселенной единственные инопланетяне – это дети. С ними каждый раз нужно налаживать контакт».
– Ну да, – кивнул Сергей Николаевич, оценив шутку, – других братьев по разуму мы так и не нашли.
– Их всерьёз и не искали.
– Но как же, перед войной была грандиозная экспедиция, галактику за галактикой прочёсывали в поисках иного разума. Я читал об этом.
– Было больше шума, чем реальных поисков. Эту экспедицию Конвент придумал, чтобы отвлечь людей, сплотить, так сказать, человечество идеей вселенского братства. Но без толку, глобы и стоперы всё равно передрались. Когда экспедиция вернулась, Земля уже сгорела.
– Такое впечатление, будто вы участвовали во всём этом.
– Я же говорю, у моих часиков тугой завод, – старик встал, ещё раз поклонился хозяйке: – Спасибо за кофе, пойду, пора и честь знать. Так, значит, завтра я к вам с утра? Погуляю с Марком.
– Будем вас ждать! – Елена Петровна проводила гостя до дверей. Когда она вернулась, муж спросил:
– Что скажешь, Лен?
– Не знаю, можно ли Марчика ему доверить. Странный человек, помнит то, чего с ним не было. Про экспедицию рассказывает, про Конвент – а это было тысячу лет назад, даже больше! И про часики какие-то с заводом.
– Это он про механические часы, с пружиной. Их вручную заводили.
– Час от часу не легче! Неужели он такой старый?
– Давай посмотрим, что получится. Отказаться всегда можно.
* * *
С охотничьим луком сразу же не заладилось. Григорий Степанович пытался сначала сделать его из молодой берёзки, затем перешёл на ивовые прутья – и лук получался то слишком тугим для восьмилетнего мальчика, то очень уж слабеньким, выпущенная из него стрела падала в двух шагах.
– Тебе подрасти бы надо, силушку нагулять, – вздохнул старик. – Жаль, деревья напрасно попортил.
– Деда, нас никто не заругает, никто же не видел, как ты их рубил.
– Да уж, не видел! Аргус всегда бдит, работа у него такая.
– Кто, деда?
– Аргус, великан. У него тысяча глаз спереди и сзади. Не слышал про него? Аргус охранял одну девицу, которую Зевс превратил в корову, и никто подступиться к ней не мог. Потому что он охранял даже во сне – одни глаза у него закрывались, а другие открывались.
– А сейчас он нас охраняет?
– Типа того. Я же про кибера говорю. Он страж нашего ковчега, людские тушки бережёт и за всем приглядывает.
– А-а, деда, ты про Кузю говоришь! Он совсем не злой! Только непонятный. А твой великан – он из сказки?
– Да, была такая греческая сказка.
– И великана победили? Корова снова человеком стала?
– Всё закончилось хорошо, Гермес отрезал голову Аргусу и освободил Ио. Правда, потом за этой девицей привидение бегало – в личине многоглазой собаки… Слушай, а может нам лучше модельки делать?
– Какие модельки?
– А вот у вас в гостиной модель парусного корабля висит. Сделаем такую и по озеру будем пускать.
– Здорово! Деда, а давай твой корабль сделаем, космический. Сядем в него и улетим отсюда.
– Настоящий у нас не получится, только игрушечный. А так-то я на разных летал… Эй, Аргуша, покажи-ка, в двухмерной проекции, – обратился дед к невидимому киберу. Тотчас в воздухе возникли рисунки трёх космических кораблей. Марчика они не впечатлили – какие-то бублики, проткнутые спицами.
– Да, парусник у твоего папы покрасивше будет, – угадал дед мысли мальчика. – Тогда вот что, давай соберём модель ковчега, в котором живём. Это ведь тоже космический корабль, только большой. Сделаем стенки его прозрачными, чтобы все палубы и отсеки были видны. Получится интересно и с пользой. Как тебе? Только сначала надо чертёж составить, а для этого – по ковчегу пройтись.
Следующим утром Григорий Степанович привёл мальчика к центральному транспортному колодцу, там экскурсия и началась.
– Итак, граждане, сейчас мы находимся на самой верхней палубе ковчега «Назарет», – подражая кому-то, деланным голосом заговорил старик. И пояснил: – Ну, если верхом считать тупой конец яйца, а его низом – острый конец.
– А почему яйца, деда?
– Потому что наш корабль, ковчег то есть, имеет форму яйца. Вообще, Маркуша, ковчегов в космосе очень много. Их строили после войны разные коммуны, и каждая заказывала эоскомпьютеру скреатить что-то своё, особенное. Наши решили, что лучше яйца ничего нет. Какая самая идеальная форма, знаешь? Это шар! Потому что у него самый большой объём, в его нутро больше всего впихнуть можно – это я тебе как математик говорю. А если шар растянуть по закону золотого сечения, в соотношении вертикали и горизонтали 8 к 5, то яйцо и получим. Такое соотношение «числом Бога» называется. А ещё, если по христиански, то яйцо – это символ возрождения жизни. У нас же коммуна споначалу христианской была, и вот построили десять ковчегов как десять пасхальных яиц в небесной корзине, и что-то ещё красивое говорили, не помню. Сейчас-то корзинка не полная, из десяти ковчегов у нас осталось только семь – три переметнулись в другие коммуны, к нехристям, так сказать, короче, к мумми…
Григорий Степанович замолчал, теребя пальцем бороду, потом вскинулся:
– О чём это я? А, да! Условно говоря, мы сейчас в верхушке яйца. А размеры яйца такие: длинна – 30 километров, ширина – 19 с половиной. Внутри яйцо поделено на ярусы, их всего шесть и они разной высоты – в 3 и 6 километров. На высоте потолков никто не экономил, все хотели, чтобы над головой было настоящее небо, с облаками. Первый ярус, верхушка – это дендрарий, где мы стоим. Ниже – верхняя жилая палуба. Под ним – креариум, и далее нижняя жилая палуба, технический ярус и обсерватория, которая занимает нижний, «острый» конец яйца. Всё пешочком обойти мы, конечно, не сможем, но на каждой палубе побываем. Вперёд!
Дед, взяв за руку мальчонку, ступил в центр транспортного колодца, и оба ухнули вниз. Марчик едва заметил, как они пролетели три километра в трубе с туманными стенками и оказались на площадке, от которой в разные стороны тянулись движущиеся дорожки. Вверху сияло искусственное солнце – точно такое же, как и в дендрарии.
– На всех ярусах смена дня и ночи одинаковая, единое время, чтобы люди не путались, – пояснял Григорий Степанович, когда дорожка несла их мимо зелёных садов, среди которых виднелись крыши дворцов и разных диковинных сооружений.
– Деда, а где люди?
– Ты имеешь в виду, где даблы? Сами-то люди в холодильнике лежат, а даблы их шастают по всему космосу, сигая туда-сюда через Эос. Ковчег нашему брату уже опостылел, сколько уж в нём торчим, вот и креатятся на разных планетах, астероидах, чем-то там занимаются. Хороших планет, какой была Земля, не так уж много, поэтому люди приспосабливают свои даблы к разной силе тяжести, к ядовитой атмосфере и живут там в нечеловеческом обличии. Прям монстры, тьфу! А нашим вера запрещает менять форму тела. Каким создал Бог, таким и живи. Вот я говорил тебе про «число Бога», про золотое сечение. Мы же по нему скроены. Если измерить тебя или меня от макушки до пупа, а потом от пупа до пяток, то будет соотношение 5 к 8. То же самое соотношение между частями рук, ног, пальцев, а также на лице. Везде «число Бога».
– Деда, а мы что, Боги?
– Ну, типа его сыновья. Я в этих делах не силён, Маркуша, не буду врать, пусть лучше попы тебе всё расскажут.
С дорожки они сошли у первого же попавшегося колодца, и с жилой палубы спустились на следующую палубу, в креариум. Оказались на площадке, нависавшей над пропастью. Вокруг расстилался грандиозный мир вздыбленных к небу горных хребтов. И небо здесь тоже было огромное, Марчик это сразу почувствовал. Он стоял, задрав голову вверх, и словно летел туда, к слоистым невесомым облакам.