Глава 1
Стеклянные двери главного входа начищенные, отполированные. Ни одного мелкого пятнышка, ни одного развода. В здании Отдела все такое – вылизанное, стерильное, в светлых тонах безупречности. На прилегающей к зданию территории по-умиротворенному тихо, спокойно и зелено. Разбитый в несколько ярусов сад обступает со всех сторон шелестом листьев, запахом цветов. Наверное, в подобных местах Ланьюн постигала джанны, пока моталась в экспедициях по Тибету. По крайней мере, что-то подобное описывала, когда говорила об идеальном месте для медитаций. Богдан так и не разобрался в этих ее буддистских захеронах, хотя она и говорила, что у него истинно буддистское спокойствие. Но дело в том, что это не спокойствие, а сдержанность. Принципиально разные вещи, похожие на поверхности. А глубже Ланьюн не пустил. Наверное, правильно сделал. Не сложилось у них по итогу.
Поднимаясь по спиральным аллеям, все еще удивляется чудесам акустической иллюзии. Бывает здесь каждый четверг, а удивление такое же, как впервый раз. Волна городского шума вспенивается только ближе к мосту. Накрывает с головой около кованых ворот. Чувствительный слух реагирует на меняющийся уровень шума болезненно. Приходится переключить режим ушного магтех-модуля. Впереди жизнь вскипает, бурлит и выплескивается самыми разными проявлениями, пока за спиной важно громоздится железобетонная конструкция Отдела Перераспределения Жизненных Сил.
Центральный район пестрит голограммами, визжащими (в некоторых случаях – буквально) вывесками: «Полная очистка кармы без хирургического вмешательства», «Переустановка родовой системы. Первичная диагностика бесплатно», «Вживление талантов железными нитями (в наличии золотые и вольфрамовые». Здесь, за яркими вывесками и проплывающими по стенам рекламными баннерами, почти не замечается обшарпанность массивных фасадов. Люди толпятся на перекрестке, пока ждут зеленый; толкаются локтями, коленками, плечами, спешат к лестницам на платформы скоростных городских поездов; сбиваются кучками около уличных кухонь быстрого питания, берут что-нибудь с собой и спешат дальше. Новоприбывших отличить от местных легко. Первые крутят головами по сторонам, ведутся на снующих в толпе зазывал, обязательно отсыпают на дно медной кружки кому-нибудь из поехавших. Ну, тех, которые в белых колпаках или красных рясах, собирают подаяния на открытие храма какого-нибудь нового религиозного течения.
Богдан доходит до «Ольгино», внутри просторного магазина людей больше, чем в вагоне утренней пригородной электрички. Очередь кривой линией вытягивается на крыльцо и еще на пару метров рядом. Если хочется шоколад из настоящего молока, а не сухого заменителя лабораторного происхождения, придется потратить пару часов, повезет – минут 30-40. Нина по удачной случайности замечает его через панорамное витринное окно. Машет рукой, мол, подожди, Богдан кивает головой и отходит на несколько шагов. Достает из кармана пачку сигарет и зажигалку, предварительно убедившись, что в радиусе пассивного курения нет ни одного ребенка. Не дай Всевышний – любой из предполагаемо существующих – дым попадет на чье-нибудь ненаглядное чадо.
– Привет, – Нина выбегает с цветастой подарочной коробкой маленьких шоколадок и конфет. Слегка запыхавшаяся, с выбившейся синей прядкой с наспех заплетенных кос, с приклеевшейся сладкой карамелью улыбкой. – Вот, держи. Мне просто скинь или наличкой давай, я потом в кассу сама доложу, чек же не нужен?
– Нет, – забирает коробку и кладет ей на ладонь несколько купюр, про себя отмечая, что руки у Нины уже не трясутся, хотя глаза все еще постекленевшие, со зрачком с маковую крошку и кожа в оттенке болезненного желтого. Ей бы отлежаться пару дней. Но Богдана это уже не касается. – Спасибо.