Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

– Тогда давайте посмотрим карты. Вот тут у них прорыты траншеи, здесь стоят пушки. Основной фланг и обоз – вот за этим валом. Если бы мы могли провести кечи в залив, мы бы разбомбили и то и другое.

– Мели, сэр, – с сожалением произнес Маунд.

– Да, – ответил Хорнблауэр. Он не смог отказать себе в удовольствии выдержать эффектную паузу, перед тем как произнести ключевое слово. – Но осадку можно уменьшить камелями.

– Камелями! – воскликнул Маунд, переваривая услышанное. В следующий миг лицо его осветилось. – Клянусь Богом, сэр, вы правы!

Камели – средство уменьшить осадку корабля: наполненные балластом суда прочно принайтовливают к обоим бортам, а затем разгружают, так что они, всплывая, поднимают и сам корабль. Маунд уже продумывал детали.

– В Риге есть баржи и лихтеры, сэр. Нам их дадут, можно не сомневаться. Для балласта возьмем песок, его тут много, или зальем воду, а потом откачаем помпами. С двумя большими лихтерами я могу уменьшить осадку «Гарви» на пять футов – да хоть совсем оторвать его от воды. У лихтеров грузоподъемность – двести тонн, а осадка у порожних – меньше двух футов.

Пока Маунд говорил, Хорнблауэру вспомнилось затруднение, о котором он поначалу не подумал.

– А как вы будете держать курс? «Гарви» станет неуправляем.

– Поставлю дополнительную планку на задней кромке руля, сэр, – тут же ответил Маунд. – Если сделать ее достаточно большой, она повернет что угодно.

– «Дайте мне рычаг, и я переверну землю», – процитировал Хорнблауэр.

– В точности так, сэр. А в лихтерах выпилю отверстия для весел. Ветром сносить будет не больше, чем плот. Если прикажете, сэр, могу приступить немедленно.

Маунд говорил с жаром десятилетнего мальчишки, от его напускного спокойствия не осталось и следа.

– Я отправлю записку губернатору, – сказал Хорнблауэр. – Попрошу четыре лихтера. Даже шесть, на всякий случай. Даю вам час на составление планов. Можете брать матросов и материалы с «Несравненной» и шлюпов.

– Есть, сэр.

Надо было спешить, потому что в тот же вечер залив огласили выстрелы – не угрожающее рычание полевой артиллерии, которое они слышали раньше, но низкий рев осадных пушек: неприятель на пробу открыл огонь из установленных в траншее тяжелых орудий. На следующее утро, как раз когда Хорнблауэр вышел на шканцы, с берега донесся как будто раскат грома: первый неприятельский залп. Его эхо еще не стихло, как грянул другой, менее стройный, за ним третий, еще более разноголосый, и наконец воздух наполнился беспрестанным грохотом, от которого ухо тщетно ждало передышки. Впередсмотрящий с мачты докладывал, что от вражеской батареи по ветру плывет длинный шлейф дыма.

– Спустите мой катер, – приказал Хорнблауэр.

К «Несравненной» уже были пришвартованы чуть ли не все шлюпки эскадры, нагруженные припасами с кечей. В искристом свете зари катер запрыгал по волнам туда, где стояли на якоре кечи, каждый с двумя лихтерами по бокам. Дункан, капитан «Мотылька», обходил три сцепленных судна на ялике. Поравнявшись с катером, он откозырял Хорнблауэру:

– Доброе утро, сэр, – и тут же, возвращаясь к делу, поднял рупор. – Чересчур высоко нос! Подберите носовой канат еще на пал!

Хорнблауэр велел подвести катер к «Гарви» и, не беспокоя офицеров и команду официальными приветствиями, вспрыгнул на лихтер – практически шагнул, поскольку судно было тяжело нагружено балластом. Маунд стоял на крохотных шканцах, ногой проверяя натяжение каната, обмотанного вокруг кеча и лихтеров, по два витка на каждом, на носу и на корме. Канат пришлось позаимствовать на «Несравненной».

– Левая, продолжай! – заорал он.

На каждом лихтере стояли матросы с лопатами, по большей части сколоченными на скорую руку из чего попалось. Как только Маунд отдал приказ, с левого лихтера начали выбрасывать песок за борт. Пыльные облака поплыли к корме. Маунд вновь проверил натяжение каната.

– Правая, продолжай! – крикнул он, затем, увидев подходящего коммодора, отсалютовал.

– Доброе утро, мистер Маунд, – сказал Хорнблауэр.

– Доброе утро, сэр. Как видите, балласт приходится выбрасывать постепенно. Я так облегчил нашу старушку, что она опрокинется, только дай.

– Ясно, мистер Маунд.

– Русские очень быстро прислали лихтеры, сэр.

– Ничуть не удивлен, – ответил Хорнблауэр. – Слышите, как бьет французская батарея?

Маунд прислушался и, очевидно, впервые различил канонаду. Он так погрузился в работу, что до сих пор не замечал грохота пушек. По серому небритому лицу было ясно, что он не отдыхал с тех пор, как вчера днем Хорнблауэр изложил ему свой план. За это время с обоих кечей сняли припасы и доставили на них канаты. В темноте подошли лихтеры, и суда соединили по трое. Натяжение канатов обеспечивал шпиль.

– Извините, сэр, – сказал Маунд и побежал на бак проверить второй канат.

По мере того как сто пар рук выкидывали за борт балласт, лихтеры всплывали, поднимая кеч, канаты скрипели, и надо было следить, чтобы они постоянно оставались натянутыми. Хорнблауэр повернулся к корме глянуть, чем занята там еще одна команда матросов. За борт скинули большую, наполненную водой бочку. К ней были привязаны два троса. Они тянулись к обеим раковинам и дальше от киповых планок к импровизированным лебедкам на палубе. Травя или выбирая тросы, можно было регулировать положение бочки: когда кеч будет на ходу, она станет работать как мощный рычаг. Ей предстояло заменить руль, который уже значительно поднялся над водой.

– Такая вот самоделка, сэр, – сказал вернувшийся с бака Маунд. – Я, как говорил вам, сэр, собирался увеличить заднюю кромку руля. Идею с бочкой предложил Уилсон – я хотел бы особо его отметить, сэр. Убежден, такой руль будет гораздо действенней.

Уилсон, подняв глаза от работы, улыбнулся щербатым ртом.

– Ваше звание? – спросил Хорнблауэр.

– Помощник плотника, сэр.

– Лучший, какого я знал, сэр, – вмешался Маунд.

– Где служили?

– Сперва на старине «Великолепном» два плавания, сэр, потом одно на «Аретузе», теперь здесь.

– Я назначу вас исполняющим обязанности плотника, – сказал Хорнблауэр.

– Благодарствую, сэр, благодарствую.

Маунд легко мог приписать всю заслугу себе. То, что он так не поступил, делает ему честь. Быстро вознаграждать за хорошую работу полезно и для дисциплины, и для боевого духа команды.

– Очень хорошо, мистер Маунд. Продолжайте.

Хорнблауэр вернулся на катер и велел грести к «Мотыльку». Здесь работа продвинулась дальше: песка выбросили столько, что теперь матросам приходилось кидать его через борт на высоте своего плеча. Над водой уже показалась медная обшивка подводной части «Мотылька».

– Следите за дифферентом, мистер Дункан, – сказал Хорнблауэр. – Судно немного наклонилось влево.

– Есть, сэр.

Пришлось довольно долго травить и выбирать канаты, прежде чем «Мотылек» вновь встал на ровный киль.

– Когда закончим, осадка будет меньше двух футов, сэр! – с жаром сообщил Дункан.

– Превосходно, – ответил Хорнблауэр.

Дункан отправил на лихтеры еще матросов, чтобы те перекидывали песок от внутреннего борта к внешнему, облегчая работу тем, кто выбрасывал его за борт.

– Еще два часа – и мы выбросим весь балласт, сэр. Потом останется только выпилить порты для весел.

Он глянул на солнце, еще невысоко поднявшееся над горизонтом, и добавил:

– Будем готовы за полчаса до полудня, сэр.

– Отправьте плотников вырезать порты сейчас, – сказал Хорнблауэр, – а остальные пусть пока отдохнут и позавтракают. А после они смогут кидать песок в порты, и дело пойдет быстрее.

– Есть, сэр.

Теперь Хорнблауэр скорее готов был поверить, что работу закончат к одиннадцати тридцати. Впрочем, даже если она займет на два часа больше, светлого времени, чтоб нанести удар, будет еще вдоволь. Покуда в бортах вырезали порты для весел, он вызвал Дункана и Маунда к себе для последних указаний.

– Я буду с сигнальщиками в церкви, – закончил Хорнблауэр, – и прослежу, чтобы они действовали четко. Ну что ж, удачи.

– Спасибо, сэр! – в один голос ответили они. За радостным возбуждением их усталость была почти незаметна.

Хорнблауэр велел спустить катер и грести к деревне, где узенький дощатый причал избавил его и сигнальщиков от необходимости брести к берегу по мелкой воде. Дибич и Клаузевиц встретили их у пристани и повели к церкви. Проходя мимо земляного вала, опоясывающего деревню со стороны суши, Хорнблауэр поднял глаза и увидел, как русские солдаты – бородатые, голые по пояс из-за жары – заряжают пушки. Офицер переходил от орудия к орудию, наводя каждое на цель.

– В нашей артиллерии мало хороших канониров, – сказал Клаузевиц.

Деревня уже заметно пострадала от обстрела: в ветхих домишках зияли провалы. Когда отряд подходил к церкви, срикошетившее ядро ударило в ее стену, выбив сноп осколков, и осталось в кладке, как слива в пироге. Через мгновение Хорнблауэр обернулся на непонятный звук и увидел, что два мичмана ошалело смотрят на безголовое тело матроса, который мгновение назад шел следом за ними. Ядро, перелетевшее через бруствер, разорвало голову на мельчайшие частицы и бросило тело вперед. Сомерс в ужасе уставился на кровь и мозги, забрызгавшие его белые штаны.

– Идем, – сказал Хорнблауэр.

С галереи вокруг купола осадные работы были как на ладони. Диагональная траншея уже протянулась на половину расстояния до деревни. Русские пушки били по ее ближнему концу, так что летящая земля практически скрывала его из глаз. Однако центральный редут, защищающий вход в деревню, был в плачевном состоянии: от парапета остались только кучи земли, рядом с разбитым лафетом лежала полузасыпанная пушка, хотя вторая все так же упорно отвечала на огонь неприятеля. Все французские укрепления окутывала тонкая пелена дыма от центральной батареи, но даже сквозь него можно было разглядеть пехотную колонну, марширующую от дальнего конца траншеи.

– Солдаты в траншее сменяются в полдень, – пояснил Клаузевиц. – Где же ваши суда, сэр?

– Вот и они, – ответил Хорнблауэр.

По серебристой воде ползли фантастического вида конструкции: кечи под убранными парусами, по бокам от них – уродливые громады лихтеров. Длинные неуклюжие весла, по двенадцать с каждого борта, походили на ноги водомерки, но двигались гораздо медленнее – каждый взмах давался тяжелым усилием гребцов.

– Сомерс! Джерард! – крикнул Хорнблауэр. – Что там у вас? Принайтовьте блоки вот сюда, на карниз! Давайте поскорей, время не ждет.

Мичманы и матросы принялись оснащать на галерее сигнальную станцию. Блоки принайтовили к карнизу, через них пропустили фалы. Русские с интересом наблюдали за приготовлениями. Тем временем бомбардирские кечи медленно ползли на веслах; Хорнблауэру с галереи было хорошо видно, как их сносит ветром. Противник не обращал на странные суденышки никакого внимания: солдаты Бонапарта, покорившие всю Европу от Мадрида до Смоленска, практически не имели случая встретиться с бомбардирскими кечами. Батарея без передышки била по укреплениям, русские яростно отстреливались из-за полуразрушенных валов.

«Гарви» и «Мотылек» подползли совсем близко к берегу: Хорнблауэр в подзорную трубу различил суетящиеся на баке крошечные фигурки и понял, что они бросают якорь. Весла судорожно дергались то с одного борта, то с другого, кечи разворачивались, словно насаженные на булавку жуки. Хорнблауэр наблюдал за ними с колотящимся сердцем. Он мог вообразить, как Дункан и Маунд на шканцах отдают приказы гребцам. Кечи занимали позицию, чтобы бросить второй якорь с кормы, – тогда, травя и подтягивая якорные канаты, можно будет бомбардировать берег в пределах большой дуги. Клаузевиц и штабные офицеры в недоумении наблюдали за непонятными маневрами. Кечи бросили кормовые якоря, и крошечные фигурки навалились на шпили; суденышки еле заметно дернулись сперва в одну сторону, потом в другую: капитаны разворачивали их по ориентирам на берегу.

– На «Гарви» подняли сигнал готовности, – сказал Хорнблауэр, глядя в подзорную трубу.

Блок над головой пронзительно заскрипел, фал с подтверждающим сигналом пошел вверх. В следующий миг «Гарви» выбросил огромный клуб дыма. С такого расстояния Хорнблауэр не мог видеть летящего снаряда и нервно ждал, обводя подзорной трубой все пространство вблизи батареи, чтобы наверняка не пропустить взрыва. Однако там не происходило ровным счетом ничего. Нехотя он велел Сомерсу поднять черный шар, означавший, что они не видели, где взорвалась бомба. «Гарви» выстрелил снова. На сей раз небольшой вулкан земли и обломков взметнулся сразу за батареей.

– Перелет, сэр, – сказал Сомерс.

– Да. Сигнальте «Гарви».

К этому времени Дункан тоже поднял сигнал готовности. Следующая бомба с «Гарви» поразила самый центр батареи, и сразу же туда попала первая бомба с «Мотылька». Без промедления оба кеча начали систематически бомбардировать батарею. Бомбы падали одна за другой, так что не было мгновения, когда над французской траншеей не стоял бы фонтан из земли и дыма. Она была прямоугольная, без переломов или разделительных стенок, и теперь, когда бомбы падали сверху, там не оставалось укрытия. Первые минуты французы еще поддерживали огонь, затем бросились бежать. Внутренность траншеи походила на разворошенный муравейник. Одна из тринадцатидюймовых бомб угодила в парапет; когда дым рассеялся, виден стал огромный пролом в бруствере и за ним – сброшенная с лафета пушка. Она беспомощно застыла жерлом вверх – радостное зрелище для защитников деревни. И это было только начало. Брешь в парапете возникала одна за другой, вся траншея была изрыта бомбами. Один взрыв оказался заметно сильнее остальных: Хорнблауэр предположил, что взлетел на воздух расходный пороховой погреб – небольшой запас пороха, который держат на батарее и постоянно пополняют из основного погреба в тылу. Русские в деревне воодушевились, и теперь все орудия из-за полуразрушенного вала били по французской траншее. Одно из ядер ударило в торчащую стоймя пушку и сбило ее на землю.

– Сигнальте: «Прекратить огонь», – распорядился Хорнблауэр.

Тринадцатидюймовые бомбы в Балтике достать нелегко, так что глупо тратить их на цель, которая надолго выведена из строя. А тем временем, как он и ожидал, французы начали готовить контрудар. На дальний склон въехала полевая батарея: шесть пушек, крошечных на таком расстоянии, мотались и подпрыгивали на передках. Лето еще не просушило местность, и орудия, по ось в раскисшей грязи, продвигались медленно.

Примечания