Вальсирующие истории

Тайное хобби домохозяйки

Я совсем разгорячилась, рассказывая о своей новой книге своей подруге. Мы с ней пьём кофе на кухне. Она домохозяйка. Её трое орущих карапузов ежеминутно врываются к нам за какой-либо надобностью на кухню. Я морщу нос. А ведь первая была на курсе! И что сейчас? Ни карьеры, ни своего пространства, ни личного времени. Они до сих пор снимают квартиру. Жуть. Это и есть семейное счастье?

Дикий ор, все трое опять ворвались на кухню в слезах и с криками, показывают друг на друга пальцами.

– Подожди, успокою их, – бросает на меня виноватый взгляд и измученно улыбается.

Хорошо, думаю, я не замужем. От этих криков даже мысль потеряла. Они вышли, а я вздохнула с облегчением. Вот ведь жизнь. Мысли побежали дальше. Говорят, книги – отражение писателя. И тут я подумала про Агату Кристи. Она писала детективы и была домохозяйкой. Как она отражалась в своих произведениях? Возможно, не будь она писательницей, могла бы стать убийцей?! Посмотрев на жизнь Катюхи, понимаю, я бы точно кого-нибудь уже убила. О боже, вот так поворот!

Делюсь своими мыслями с Катюхой.

– Да ерунда, – говорит Катюха. – Некогда нам, домохозяйкам, о глупостях думать. Стирка, готовка, без ног валишься. Какие ещё убийства?

В этот момент она нарезала зелень в салат. Нож её стал стучать как-то особенно глухо и равномерно. Я задумалась.

– А где Марья Семёновна?

Это хозяйка Катюхина. Я её уже давно не видела. Та ещё перечница, Катюхе житься не давала хуже злющей свекрови.

– На даче, – голос подруги как-то изменился.

– Она вроде её продала?

– А у неё другая есть. Под Самарой.

– А Игорёк когда приедет? Полгода уже как в командировке.

– Работает, тяжело ему. – Фразы холодные как лёд.

Я с трудом проглотила кусочек печенья и потянулась за чашкой кофе.

Подруга шла ко мне с огромным кухонным ножом в руке…

Я проснулась в холодном поту. Приснится же такое! Я писательница и карьеристка? Что за чушь? Это у меня трое детей. И Катюху с выпускного не видела…

Противно пиликали родительские чаты. Сентябрь только начался, а они снова там грызутся или деньги на какую-нибудь очередную ерунду собирают. Пошла на кухню. Чуть не растянулась, наступив на разлитую кем-то воду на линолеуме. Гора посуды, помыть за собой вообще никому не вариант. Все занятые, одна я бездельница. Вечером ещё и уроки с ними делать…

Мне срочно нужно найти себе хобби, а то я так совсем одичаю. Может, книги начать писать?

Злой мороз

Новый год. Если бы не было такого праздника, его непременно следовало придумать. Когда ещё взрослые так верят в чудо! Жаль, что только один день. Возможно, если бы в него верили больше, то и чудеса случались бы чаще. А между тем судьба готовит чудо для каждого из нас. И в этот Новый год оно догнало вечно спешащего Семёна.

Вернее, Аркадия Семёнова. Аркаша, как звали его мама и бабушка. А дети при первом знакомстве тут же подхватывали: «Кашка-Аркашка», ну и ещё в рифму… Семён, прозвище по фамилии, было всяко лучше. Так что имя у него было, как он сам говорил, бутафорское.

Как, впрочем, и сама жизнь. Эта мысль пришла ему в голову, когда он тащил в старенькую «Приору» коробку с взятым в аренду костюмом Деда Мороза.

При этом Семён злился. Он сам не помнил, как и когда начал злиться. В детстве он был милейшим ребёнком. Разозлиться? Да ни в жизнь! Даже когда одноклассники начинали над ним издеваться, Аркаша просто сидел и улыбался. Каша, одним словом. Злость для него тогда была противоестественна, так же как и искренняя улыбка сейчас. А улыбаться, по долгу службы, приходилось постоянно. Ни за что не пошёл бы в театральный, кабы знал, что всю жизнь придётся развлекать этих отвратительных орущих оглоедов. Дед Мороз сейчас, а весь остальной год клоун. Правильно дети клоунов боятся. Так и убил бы всех. Но нужно нести радость и смех. За это, по крайней мере, платят. Не много, судя по разваливающейся колымаге и опять взятому в аренду костюму. Который год уже собирался купить свой после праздников. Но… долги, а потом отдохнуть месяц-другой от ненавистных празднеств, и денег опять не оставалось. Поэтому клоун и… когда там кто у нас родился?

После рабочего шума пустая комнатушка Семёна казалась ему раем. Только именно что казалась. Дом под снос шёл уже очень давно. С момента, когда мать с бабушкой сообщили ему радостную весть: «Скоро переезжаем!» ― прошло больше пятнадцати лет. С того времени ремонт там, естественно, уже не делался. Вот так и жили в ожидании чуда. Бабушка не дождалась первой… А потом и мать. Вот так и он, скорее всего…

Машина уже прогрелась, трогай! Взглянул в зеркало на себя… Ох ты..! С Новым годом, чудище! Мрачные мысли сыграли свою роль. С такой физией точно детей распугать можно. Так, как учили, надел маску!

«Ох-хо-хо! Ха-ха-ха!» – с чувством повторил и вперёд.

В бутафорскую жизнь, в бутафорскую квартиру, клеить бутафорский нос.

И вот они, сюрпризы. «С Новым годом!» ― Семён в очередной раз с сарказмом поздравил сам себя. Как же он ненавидит сюрпризы! За три часа до первого заказа звонок от контакта «Снегурка».

– Семён, прости, катастрофа, – голос больше напоминал Бабу-Ягу, – свалилась окончательно. С утра горло, а сейчас температура под сорок…

– Прелесть-то какая! А чё так рано? Минут за пятнадцать до выезда предупредить нужно было!

Договаривать не стал, бросил трубку. Ну надо же! Деньги-то уже взял за двоих! Ну и где мне Снегурку взять перед самым Новым годом? Бросил рассылку всем потенциальным… И понеслось…

– Нет, не могу.

– Ребенок заболел.

– Я в Саранске…

– Ты ещё имеешь наглость писать мне, урод?

И т.д. и т.п.

Взгляд упал на иконку «Одноклассники» в углу экрана планшета. Там что ли выставить? Статус, а вдруг… Ну всё, сделал всё, что смог. Иди гримируйся, а то и на порог не пустят… Ещё и без Снегурки…

Неожиданный звонок раздался спустя 15 минут.

– Здравствуйте, Аркадий, я по объявлению… – голос тоненький и взволнованный.

– Опыт есть? – выбирать не приходится, хотя и так слышно, что мышь.

– Нет… – собеседница замешкалась и тут же добавила: – Но я когда-то играла в школе…

– Ясно, костюм твой, адрес и время сброшу. И текст. Быть за пятнадцать минут.

Надежды не было. Странная. И про оплату ничего не спросила. Глянул на время… Не успеет… Чудо будет, если успеет.

И вот оно – чудо. Ну надо же! Мёрзнет и трясётся на морозе. Худая, нос на холоде заострился. Кикимора, а не Снегурка. Что это на ней? И это костюм? Ох, ма… Вот так и свяжись по объявлению. Голубые ленты снежинок нашиты были прямо поверх белого длинного пальто. Воротник и опушка из мишуры. А корона картонная, что ли? Так и есть.

– В машину садись, закоченела уже. Говорить-то сможешь?

Она кивнула.

– Текст прочитала?

– Н-н-нет, н-н-не успела…

– И что же мы с тобой делать б-будем? Ладно, сам выкручусь. Смотри, импровизируй, запоминай, дальше сама… Долго костюм делала?

– Ч-час двадцать. Ещё д-доехать нужно было. Корону в такси доделывала. Нормально? – она смущённо поправила головной убор.

– Нормально, – буркнул он. – Мешок на сиденье сзади возьми.

«Меньше двух часов… – Думал Семён, пока поднимались в лифте. – Креативненько. Сообразительная».

При этой мысли появилась надежда, что всё ещё не окончательно испорчено. Но надежда быстро рассеялась. Краснеющая Снегурка и двух слов связать не могла. Всё пришлось вытягивать самому.

– Слушай, у тебя дети есть? Что ты их боишься? Говоришь, в школе выступала, а двух слов связать не можешь. Что с тобой?

– Не знаю, сама удивляюсь. Замерзла, наверное… Зубы стучат. А детей у меня нет… ― и снова краснеет…

Следовало бы догадаться… Были бы, дома бы сидела.

– Ты заработать-то сколько рассчитывала?

– Я не знаю, просто мне дома не хотелось сидеть… Мне не с кем встречать.

– Понятно…

Он криво улыбнулся. Только сейчас осознал, что, наверное, и он по такой же причине занимается этим в Новый год. С каждым следующим визитом Семён злился всё больше. Не знал, что больше его злило, курица эта неловкая или дети, или сама его жизнь в этом нелепом костюме. Однако злость, казалось, придавала сил. А играл-то как! Оскара впору вручать.

Вскоре повалил снег, моментально превратив дороги в сплошное грязное месиво. Старенькая «Приора» пыхтела из последних сил. График посещений начал смещаться. Сняв блокировку экрана, передал телефон новой знакомой. Хоть так время сэкономить. Ехать и одновременно вести переписку было невозможно. Четко говорил, кому и что писать, надеясь, что с этим она справится лучше, чем со своей ролью.

На последнем адресе ждал мальчик Вася. Мамаша уже достала сообщениями: «Васенька ждёт, Васенька волнуется…» Семён уже до жути ненавидел и её, и этого драгоценного Васеньку! Доехали к пяти утра. Как доехали… Заглохли в квартале от нужного адреса. И снова сообщение.

«Васенька уснул. Может, вы утром приедете? В девять мы просыпаемся».

Отлично! Вот тут в машине до девяти и посплю.

Промучился с машиной ещё минут сорок. Снегурка, казалось, совсем посинела, но молча сидела и не жаловалась.

– Тепло ли тебе, девица?

– Тепло, Морозушка.

– Шутишь, значит, живая. Давай телефон, такси вызову. Какой адрес?

– Я тут рядом живу, пешком дойду. В наш район такси сложно вызвать, да ещё в такую погоду. У меня две комнаты. И диван есть для гостей. Не замерзать же вам здесь.

В гости точно не хотелось. Набрал номер такси. Время ожидания сорок минут… Так и совсем замёрзнуть можно. Эх, ладно. В гости так в гости…

Отключился, едва коснувшись дивана, процедив уже сквозь сон: «В восемь разбуди, на адрес нужно».

Проснулся от запаха… Уже такого забытого, из детства. Пирог, как бабушка пекла. Какие у неё были пироги! Полмира отдал бы за кусочек. Или это всё ещё сон? Мамины духи и мягкое одеяло. Точно сон. Открыв глаза, не сразу понял, где находится. Ах да, курица. А у неё ничего… Телефон? Да, вот он. Ух ты, 14:45. От мамы Васи, наверное, куча сообщений. Нет, только одно…

«Спасибо вам большое. Васенька очень доволен! С ним давно никто так не играл. Поблагодарите Лизоньку, она чудо!»

Вот это да, вот так чудо в перьях! Она умеет удивлять. Не ожидал, совсем не ожидал!

А запах пирога, кажется, настоящий. Желудок предательски заурчал…

– Не знала, какую начинку сделать. Мне яблоки нравятся. С детства люблю. Так и печь пироги научилась. В магазине таких не купишь. Ещё есть салаты и мясо. Положить?

Лизонька хлопотала на кухне со ставшей уже привычной для Семёна неловкостью и смущением. Он молча слушал её и, к собственному удивлению, не злился. Кофе с пирогом согревали изнутри, для злости совсем не оставалось места. Всё как-то поменялось, и он сам вдруг стал тихим мальчишкой с последней парты. А что это за фото? Его класс, что ли?

– Я Татьяну Фёдоровну видела недавно, – сказала Лиза, перехватив его взгляд. ― Старенькая стала. Не преподаёт уже…

Семёну не удалось скрыть недоумение, он так и застыл с чашкой кофе у рта.

– А ты меня не помнишь совсем, Аркаша? Я Лиза Синицына. На третьей парте слева сидела. Я ведь влюблена в тебя была с первого класса…

Да, бывает и так. В наше время тоже случаются маленькие чудеса.

А главное чудо – ещё очень-очень много лет эти двое встречали Новый год вместе. Аркадий сам перестал ездить на заказные представления, это стали делать сотрудники его агентства. И костюмы на прокат брали теперь уже у него. А шила их Лиза. Пока не открыла свой цех и ателье. И детей Аркадий полюбил. Для начала своих.

В общем, жили они долго и счастливо. Так, кажется, все хорошие истории заканчиваются. А если у вас пока не так, то значит это ещё не конец!

Закон об обязательной лжи

Завтра писательский семинар. Я на своей кухне пью чай и смотрю на картину на стене. Именно она дала сюжет для рассказа «Русская сеньора», что сейчас распечатан и лежит передо мной. Вот он, тот самый залив с множеством лодок, катерков и яхт. А вот то кафе рядом с магазином картин и круглый стол, покрытый скатертью. В эту картину погружает меня моя фантазия. И вот уже я иду по узким улочкам, вдыхая солёный аромат и наслаждаясь шумом прибоя. Ищу глазами Джельсомино. Знаю, что его нет, он герой другой книги. ― «Джельсомино в стране лжецов».

А в этой жизни Джельсомино – это я. Потому как и мой голос если не стены разрушить может, то, как минимум, сделать кому-то неприятно.

А в мыслях уже другое произведение. Повесть Сёмина «Семеро в одном доме». Когда его обсуждали, я, подобно Джельсомино, зная о разрушительных свойствах своего голоса, молчала. Молчала, повинуясь закону об обязательной лжи. Так уж принято. Действует он негласно в каждой стране, в каждом городке, в каждой семье. В каждой компании, в любом сообществе.

Повинуясь этому закону, я не могла сказать, что на страницах повести не «нормальная жизнь», а мерзость. Сёмин сам об этом говорит. Но робко, как можно тише. Потому как в то время закон об обязательной лжи действовал на государственном уровне. Но и молчать он не мог. Не мог держать в себе мерзость. Мерзость – от начала до конца. Многие так живут, но не понимают, не видят, что это мерзость.

Я знаю Ирку. И хоть сейчас могу вписать в ту повесть несколько моментов похлеще пьяного бессмысленного убийства и ножа в боку отца Женькиной невесты.

Могу рассказать, как Женька, изрядно подвыпивший, принес в дом ворованное мясо. Соседнее село гудело от ужаса совершенного. Он, чтобы не убивать теленка, отрезал у него ногу. У живого. И сам Сёмин с Мулей прятали то самое мясо и шкуру, чтобы Женьку не посадили. Молчали они и когда читали свидетельство о бабкиной смерти. Она умерла от разросшейся гематомы. Полтора месяца назад Нинка ударила бабку скалкой по голове, и та упала, потеряв сознание. Так и лежала в луже собственной крови, пока Нинка на коленях перед Мулей белугой ревела, а Муля со свойственным ей хладнокровием решала, как поступить. Сказать правду – Нинку посадят. А бабка чувствовала, что умрёт. Плакала, а в больницу не шла. Может быть, по той же причине – чтобы Нинке отвечать не пришлось.

Могу рассказать, как засидевшаяся за стаканчиком с подружками Муля выгнала зимой маленькую Ирку в школу в три часа ночи. Или о том, как её, Ирку, гоняли по улице, чтобы она потерянные деньги искала. А Муля поносила её почём свет стоит за то, что она глупая, безответственная, никчёмная и т. д. и т. п. Это манькин жених Васька эти деньги у шестилетнего ребёнка вытащил потихоньку и в пивнушку снёс. Потом наблюдал за всем, сидя на завалинке, уже отоваренный, с засоловевшими глазками. В какой-то момент ему даже Ирку жалко стало.

– А может, не она потеряла, может, у неё украли, – решился он остановить происходящую на его глазах пытку.

– Нечего её защищать, сама виновата, сама пусть и ищет, – Муля и здесь, конечно, всё лучше всех знала.

Знала она точно – не могла Ирка нарисовать потрясающе красивый рисунок. В первом классе нашло на ребёнка вдруг вдохновение, и она нарисовала так, как никогда до этого раньше не получалось. У Мули всё чётко. Врать ребёнок не должен. Может так же повторить рисунок сама – поверю. А нет – не сама рисовала, и нечего врать. Не смогла, не повторила Ирка. И теперь стояла вот уже как два часа без передышки посреди комнаты. А Муля только и твердила: «Не признаешься – спать не ляжешь». Время – двенадцатый час ночи. Спать хочется. Мать не переспоришь. Призналась – а по факту соврала. Возможно, первый раз в жизни.

Ещё много было историй, где закон об обязательной лжи был применён во всей полноте своей мерзости. Нет, конечно, не было этих историй в жизни героев Сёмина. Но были они в моей. Точно такой обычной, простой, «нормальной» жизни. Точно так же, как и Муля, люди рассуждают о том, что написано в Библии, ни разу, скорее всего, так её и не открыв. А там всё как раз о такой жизни всё описано. О тумане иллюзии. О стяжательстве, об отсутствии любви к ближнему, о гордыне, об отсутствии развития и много ещё чего странного и непонятного обычному человеку.

Точнее, с уверенностью Мули они знают, что им всё понятно. А попробуй скажи, что это не так! Обидятся, врагами станут. Вот и приходится помалкивать, соблюдая закон об обязательной лжи.

Чай допит. Складываю в папку рассказ, подготавливая его к завтрашней поездке. Погоди, потерпи ещё немного, итальянская душа, мой друг Джельсомино. Мы ещё скажем своё слово!

Потерянная весна

Ни для кого не секрет, что люди постоянно теряют время. Осознанно или нет, растачивают драгоценные минуты своей жизни впустую.

А случалось ли вам терять время года? Катя, например, умудрилась потерять целую весну.

Устроившись на работу, она, тогда ещё молодой специалист, застала время старой, горобумагаморательной отчётности нашего любимого Сбербанка. Отчёты свозили мешками в центральное отделение, где люди, подобно колонии муравьёв, разгребали их, сначала разделяя по отделам, потом сводя отчётность, сверяя друг с другом, снова собирали воедино и отправляли в архив. А заведующей архива стала наша Екатерина. Красивая должность. На деле оказалось, что ей в одиночку, как грузчику, приходилось перетаскивать горы мешков с бумагами, стараясь найти им место, попутно разыскивать материалы в старых завалах, уже два месяца как бесхозного архива более пятидесяти филиалов сразу. Понятно, почему ей, девочке с улицы, хоть бы и с высшим экономическим образованием, досталась эта работа. Через тонкие стены доносился противный звук матричного принтера, казалось, круглосуточно не перестающего работать, изрыгая из себя широкие бумажные ленты отчётов, а десятки компьютеров в едином ритме пчелиного роя дружно ему подпевали. В этой весёлой обстановке прошло несколько месяцев, прежде чем она смогла наконец впервые вовремя уйти с работы домой.

По дороге её охватило чувство, которое она не могла даже описать. Но остановилась. Была тишина. Правда. Тишина. На удивление, на улице не было ни машин, ни людей. Она оглянулась вокруг и вдруг увидела… весну. Она бушевала повсюду. Трава на газонах уже набирала силу, лишаясь своего новорожденного желтовато-молочного цвета и наливаясь насыщенной зеленью. Уже не видно было даже почек, почти все они полопались, выпустив на свободу пучки любопытных листьев. А ёлочки и сосенки, как барышни, только что сделавшие маникюр, выставили напоказ кисти с мягонькими, ласковыми, совсем не колючими кончиками. Порыв лёгкого ветерка принёс опавшие лепестки весеннего древесного первоцвета и запах – невероятный, чарующий запах зелени… Как? Как она могла пропустить приход весны? Не видела ни чернеющего снега, превращающегося в ручьи, ни набухающих почек деревьев. Пропустила прилёт перелётных птиц. Последний раз природу при свете солнца она видела… Да. Зимой, перед тем, как устроилась на работу. Было ощущение, будто кто-то вырезал, как из киноленты, какой-то важный кусок её жизни и так нелепо склеил. Нерадужной представилась жизнь, проведённая в подвальном помещении с узкими окнами под потолком. Зарплата была хорошая, наверное, оно того стоило. А впрочем, стоило ли?

Как будто успокаивая, вечернее солнце нежно коснулось её лица своими нежными, ласковыми, жёлтыми лучами. На сердце стало теплее. Лазурное чистое небо вселило надежду на лучшее, светлое будущее. И уверенность в том, что в жизни нужно что-то поменять.

Весна, экзамены и стриж

Весна. Чтобы искренне полюбить её, мне нужно было стать студенткой. В студенческие годы весна особенная. Сердце объято волнением, если не от любви, то от предстоящей сессии точно.

Одна мне особенно запомнилась. Комнаты общежития как-то в один миг оживлялись, здание заполнялось особым суетливым шумом и тут же следом пустело. Так стаи воробьев налетают облаком на дерево и тут же все разом исчезают куда-то. Так и студенты: бросают сумки после занятий и тут же кто куда: кто в парк на свидание, кто на дискотеку, а кто-то в библиотеку.

Я тоже искала уютный уголок в парке, чтобы в тишине открыть, наконец, учебник по статистике. Свернула на тихую тропинку, и вдруг прямо под ноги мне вывалился птенец. Странный какой-то. Чей ты, малыш? Оставить жалко – кошки съедят. Что же мне с тобой делать? Гнезда поблизости нигде не нашла. Дышит тяжело, бедолага. Сердечко вот-вот выпрыгнет. Потрепыхался ещё немного и упал без сил. И что же мне с тобою делать? Взяла с собой.

Толпа студентов вечером устроила дискуссию. Пытались выяснить его расовую принадлежность. Пришли к выводу, что это, скорее всего, стрижонок. Откуда взялся? Бог весть.

«Назад отнеси» – был самый частый совет. И оставить малыша на съедение или мучительную смерть от холода и голода? К вечеру дождь зарядил не на шутку. Ну уж нет. Сделаю всё, что от меня зависит, чтобы спасти несчастного.

К тому времени мне удалось выяснить, что ест он исключительно мух, а напоить его можно только через поцелуй. Видела, как голубей поили. Решила повторить. Он быстро понял, чего от него хотят. Вот и пришлось мне стать нянькой малыша. Мух предостаточно. И из соседних комнат неравнодушные люди приносили. В общем, заботилась о нём лучше родной мамочки. У меня он из гнезда не выпадал. Кушал хорошо. Повеселел и уже не так боялся человеческих рук, хотя поглядывал с недоверием. Не на убой ли откармливают?

Так рос он у меня почти месяц. Заметно возмужал и креп. Решила его потихоньку приучать к полетам. Эх, если бы ругаться мог, крыл бы меня, наверное, почём свет стоит. Но потом понял. Даже как будто этого ждал.

Уроки проходили над кроватью. Всё выше и выше. И вот он, первый полёт. В открытую дверь и по коридору. Грузно плюхнулся, на ноги не встать. Вернулись обратно. На сегодня достаточно.

Потом были полёты с кровати на кровать, пока в один прекрасный момент не направил он свои крылья в открытое окно.

Так неожиданно… Вот он летит. Всё увереннее и увереннее. Всё дальше и дальше. Первый, второй, третий тополь остался позади. Уже и почти не разглядеть. Повернул обратно. Видно, устал. Взял немного правее, потом левее, обдумывая маршрут, и спрятался в ветках дерева.

А я ещё долго стояла у окна. Как ребёнка проводила. И даже не попрощался, шалопай. Ну что ж, я сделала для тебя всё, что могла. Завтра последний экзамен и домой. А тебе чудесного лета, малыш!

Время учиться

Для меня сентябрь – это начало учёбы. В школе, в институте. И снова школа. Трижды. Три сына. Бесконечный учебный процесс. Надоело до жути. Я потом даже на линейки перестала ходить.

Но первый раз в первый класс – это святое. Удивительно, что люди здесь всё те же. Кто-то и впрямь уже знакомый. Подгадали в один год и старших, и младших народить. Обнимаемся, как старые знакомые. А кто-то по характеру точь-в-точь родители из предыдущих классов. Вот ноющая мамаша и тянет слова, как кота за непристойное место. Вот вечно всем недовольная. Вот дерганная и ребенка, и всех окружающих затюкает.

А вот этот тип мне особенно нравится. Госпожа Простакова собственной персоной. Та, что уверена, что в школе всё лишнее. «Без наук люди живут и жили». А сынок ваш Митрофанушка где? Ах, вижу, вижу, важно в костюмчике расхаживает. Удачи тебе, малыш, и терпения. Так же как и учителям с вами, такими хорошими, и родителями.

Вот малышей повели в класс. На улице стою, жду своё чадо. Как и водится, сбежала за угол кучка старшеклассников. Те, у кого «уши опухли», жуть покурить хочется. И девочки, и мальчики. Мальчишки скромненько, а девочки не скрываются. Как будто всему миру заявить хотят, какие они взрослые, потому что курят и матерными словами разбрасываются.

У нас в институте тоже, помню, на первом курсе все такие были. Только я не курила, как белая ворона. Самая правильная? Да нет, ещё в школе от этой привычки отказалась. Но это секрет. Со временем и они отказались, к пятому курсу уже почти все. Видно, тоже повзрослели.

Сказать ли этим школярам, что взрослые – это когда от привычек избавляются? Не стоит. Пустое. У них сейчас такой период, что сами лучше всех всё знают. С советами не лезь.

И я такой была когда-то. Знаете, а ведь это самое, пожалуй, опасное состояние человека, когда он уверен, что всё знает. В таком состоянии он закрыт от всего нового. Любая информация, как говорится, как об стенку горох…

А в мире столько всему можно ещё научиться… Мне, к примеру, под полтинник, а я ноты учу. Зачем мне это нужно? Для радости. Радости от того, что не колода старая, а ученик. А учиться и правда интересно.

Рассказать, чему научилась? Гордыню свою отслеживать. Людей не осуждать. Не завидовать. Разве не повод для радости? Радоваться научилась. Улыбаться. Не обижаться. Разве не прелесть?

И да, представьте, для настроения мне совсем не нужен бокал вина.