- -
- 100%
- +
Хозяйка, бабка Лида, поставила передо мной кружку с облезлым медвежонком. Чай пах мятой и чем-то приторным – возможно, в него тайком подлили варенье. Ее лицо напоминало старую карту: морщины-дороги сходились у глаз, образуя «города». А сами глаза… Усталые, но добрые. И слишком знающие.
– Здесь дует, – ткнула она костлявым пальцем в щель под подоконником. – Но ты не бойся, я тебе утеплитель принесу. Молодая еще, застудишься…
Ее взгляд – быстрый, как укол, – скользнул по моему животу. Еще плоскому. Еще невидимому. Но я уже чувствовала его тяжесть. Руки сами потянулись прикрыть низ живота, а щеки запылали.
Баба Лида ничего не сказала. Просто вздохнула так, что стало ясно: она видела таких, как я, сотни. Девчонок с испуганными глазами и дрожащими руками.
Общежитие жило своей тайной жизнью. Где-то на кухне звенела посуда, за стеной мужчина храпел, будто пилил бревно, а с верхнего этажа доносился сдержанный плач ребенка. Тишина здесь была особенной – густой, как суп в столовой, и такой же насыщенной чужими историями.
Я села на кровать. Пружины завизжали, как обиженные коты.
"Я в безопасности", – попыталась убедить себя.
Кабинет УЗИ встретил меня ледяным дыханием. Воздух был пропитан резким запахом спирта и чем-то стерильно-металлическим, словно здесь годами вытравливали не только микробы, но и эмоции. Свет лампы, приглушённый до тусклого мерцания, отбрасывал размытые тени на стены, и я едва различала очертания врача.
Она сидела за аппаратом – женщина с лицом, на котором синие тени под глазами сливались с усталостью, въевшейся в кожу. Её руки, привычные к датчикам и чужим телам, двигались автоматически, но в каждом жесте читалась отстранённость. Казалось, она уже давно перестала удивляться чужим историям.
– Шесть недель, – пробормотала она, проводя холодным датчиком по моему животу.
Гель оставил за собой влажный след, и я невольно вздрогнула.
– Сердце бьётся. Вон, смотри.
На экране возникла крошечная пульсирующая точка. А потом – звук.
Тук-тук-тук.
156 ударов в минуту. Быстро, как галоп испуганного жеребёнка. Звук заполнил кабинет, и я замерла, не в силах оторвать взгляд от экрана. Это было чудо – маленькое, хрупкое и пугающее. Чудо, которое уже жило во мне, не спрашивая разрешения.
Врач вытерла датчик салфеткой, и звук исчез так же внезапно, как появился.
– Всё хорошо, – сказала она, не глядя на меня. – Но тебе нужно будет приходить сюда регулярно.
Её голос был ровным, без намёка на осуждение или одобрение. Просто констатация факта.
Я кивнула, чувствуя, как в горле встаёт ком. Слёзы подступали, но я сжала кулаки, стараясь удержать их. Как я скажу матери? Как объясню, что решила оставить ребёнка от человека, который так со мной поступил?
В коридоре меня ждала Крис. Она нервно переминалась с ноги на ногу, а в руках сжимала смятую бумажку с номером очереди.
– Ну что? – бросилась она ко мне, едва я вышла.
Я молча протянула ей бланк и снимок УЗИ.
– Шесть недель… – прошептала, и голос предательски дрогнул.
Крис внимательно разглядывала снимок, будто пыталась разгадать в этих размытых очертаниях ответ на все вопросы.
– Что ты решила? – спросила она тихо, наконец подняв на меня глаза.
Я не ответила. Вместо слов из меня вырвалось только прерывистое дыхание, а потом – слёзы. Горячие, неудержимые.
– Я не смогу от него… – я захлёбывалась, но Крис уже притянула меня к себе, обняв так крепко, что стало легче дышать.
– Всё нормально, – прошептала она, гладя меня по голове, как маленькую. – Всё будет нормально.
Но я знала – ничего нормального уже не будет.
В голове царил хаос. Мысли путались, натыкаясь друг на друга, как пьяные посетители в баре, где мы работали. Руки предательски дрожали каждый раз, когда я осознавала – моя жизнь уже никогда не будет прежней. Время действительно лечит, но эти первые недели шли мучительно медленно, и если бы не Кристина… Не знаю, как бы я справилась одна.
Она стала моим якорем в этом шторме – приносила чай с мятой по утрам, когда меня мутило, молча гладила по спине, когда я плакала, и никогда не говорила «я же предупреждала». Хотя могла бы. Все вокруг твердили, что правильнее было бы избавиться от «ошибки», но одна только мысль об этом заставляла желудок сжиматься в болезненном спазме. Я не могла. Просто не могла.
Встав на учет по беременности, я все еще не находила в себе сил позвонить матери. Каждый раз, набирая ее номер, я бросала трубку после первого же гудка. Как сказать женщине, которая растила меня одна после смерти отца, что ее дочь повторила ее судьбу? Только без любви, без обещаний, без всего того, что хоть как-то оправдывало бы этот поступок.
Работа официанткой в баре стала спасением. Наш график с Крис пересекался редко. Пахло жареным маслом и потеющими телами, ноги гудели к концу дня, зато не было времени думать. Каждые чаевые, каждая лишняя копейка сразу отправлялась в конверт с надписью «НАДО». Я экономила на всем.
Но с приближением сентября тревога росла. Крис съезжала обратно в университетское общежитие, а я… Я оставалась здесь одна. С пустым кошельком, растущим животом и паническим страхом. В отчаянии я все чаще думала о нем. О том, что имеет право знать. Что должен помогать. Что это и его ответственность тоже.
Но то, что я увидела через три дня, развеяло эти мысли как дым.
Последние дни Крис вела себя странно. Она отвечала односложно, пропадала на долгие часы, а ее взгляд постоянно ускользал куда-то в сторону. Когда я пыталась расспросить, она отшучивалась или резко меняла тему. За год дружбы я научилась понимать: если захочет, она сама все расскажет. Да и лезть в душу единственному человеку, который не отвернулся от меня, не было ни сил, ни желания.
Но сегодня все изменилось.
Она ворвалась в мою комнату, хлопнув дверью так, что с полки свалилась кружка. Ее лицо было мокрым от слез, а губы дрожали.
– Крис, что случилось? – я вскочила с кровати, стараясь не перейти на крик, но внутри все сжалось в ледяной ком.
– Ублюдок… – она выдохнула сквозь зубы, отстраняясь и яростно вытирая ладонями щеки. – Теперь я верю в эту дурацкую поговорку… "Скажи мне, кто твой друг…"
Я схватила стакан, налила воды и буквально впихнула ей в руки. Пальцы Крис дрожали так сильно, что вода расплескалась на ее черную водолазку.
– Умоляю, не пугай меня так. Говори уже!
Она швырнула на кровать рюкзак и вытащила оттуда тест. Две полоски. Я застыла, ощущая, как по спине бегут мурашки. Глупая, истерическая улыбка пыталась прорваться наружу – слишком уж нелепым был этот поворот.
– Я пришла к этому уроду, рассказала… – Крис скривила губы, передразнивая саму себя: – "Так ведь правильно?"А он… – ее голос сорвался, – он посоветовал проверить всех, с кем я спала, и не втягивать его в "мои проблемы"!
Я уставилась на нее, медленно осознавая:
– Подожди… Вы же расстались после истории с Королёвым. Это было почти три месяца назад!
Крис отвела взгляд, играя краем стакана.
– Ну… Мы случайно встретились в баре три недели назад. – она махнула рукой, – в общем, страсть, буря, безумие. Я думала… – ее голос стал тише, – что, может, получится начать все заново. Но наутро он просто исчез. А вчера я поняла… Задержка почти на неделю.
Она сдавленно застонала, закрывая лицо руками. Я осторожно обняла ее, чувствуя, как ее плечи сотрясаются от рыданий.
– Все будет хорошо, – прошептала я, гладя ее по спине, как она делала для меня всего пару месяцев назад. – Ты сама мне говорила – безвыходных ситуаций не бывает.
Но в глазах Крис читалось другое – страх, ярость и предательская надежда, от которой становилось только больнее. Я успокаивала её, а сама обмирала от мысли, что если бы я рассказала Роме о том, что он станет отцом, и он так же бы со мной поступил я бы просто сломаться.
Время текло, как песок сквозь пальцы – неумолимо и безжалостно. Работа, бесконечные походы к гинекологу… Наши дни превратились в череду однообразных событий, перемежающихся моментами паники и отчаяния. Крис, несмотря на все сложности, решила оставить ребенка и осталась со мной, пытаясь совмещать университет с подработками. Порой, глядя на нашу жизнь, меня охватывал истерический смех – мы словно героини дешевой мелодрамы, с той лишь разницей, что в нашем сюжете не будет счастливого финала. Никаких прекрасных принцев, готовых спасти нас. Только мы сами, да наши стремительно растущие животы.
Но в этой абсурдной ситуации была одна несправедливость, которая тихой змейкой заползала мне в сердце – у Крис, в отличие от меня, была поддержка. Ее бабушка с дедушкой, узнав о беременности, не отвернулись от нее. Они плакали, ругались, но в итоге обняли и сказали: "Разбираться будем вместе".
А у меня…
Разговор с матерью до сих пор звенел в ушах, как колокольный набат.
– Ты что, совсем охренела?! – ее голос, пронзительный и полный ненависти, резал слух. – В восемнадцать лет нагуляла ребенка?! Да ты свою жизнь похоронила! На мою помощь не рассчитывай – у меня наконец-то появился шанс на нормальную жизнь, а ты… Ты все испортила!
Самое обидное? Я понимала ее. После смерти отца мать едва сводила концы с концами, а теперь, когда ей наконец удалось устроиться на хорошую работу и даже начать встречаться с мужчиной… Появилась я. С моим "подарком".
Я сильнее обняла подушку, пытаясь заглушить боль в груди. В темноте комнаты только тикали часы, отсчитывая секунды до нового дня. Такого же тяжелого, как и предыдущий.
Глава 13
Каждый вдох давался с огромным трудом. Я лежала на жесткой каталке скорой помощи, вцепившись пальцами в холодные поручни, словно они могли удержать меня в этом мире. Боль накатывала волнами, как океанские приливы, и с каждым вдохом становилась невыносимее. Она разрывала меня изнутри, будто кто-то раскаленными щипцами выкручивал мои внутренности. В голове промелькнула безумная мысль:
"Если бы мне сломали все ребра, было бы не так больно".
Первый врач вошел в палату, бросил на меня короткий взгляд и вышел, не сказав ни слова. Его молчание было страшнее любых ругательств. Часы на стене тикали невыносимо медленно, словно отсчитывая последние минуты моей жизни. Я стискивала зубы, повторяя как мантру: "Это не навсегда. Это закончится. Это не навсегда…"Но слова не приносили утешения, они были лишь жалким утешением для разума, который не мог справиться с накатывающей волной ужаса.
Прошло девять часов. За это время я успела погрузиться в пучину отчаяния, а затем подняться на вершину надежды. Но все изменилось, когда в палату ворвался новый врач. Его лицо было таким напряженным и серьезным, что мое сердце упало в пятки.
– Гипоксия, – коротко бросил он, и это слово прозвучало как приговор, как приговор, который невозможно обжаловать.
– Кто принимал? – голос врача был холодным, как сталь.
– Т-Терещенко, – дрожащим голосом ответила медсестра, её лицо было белым, как полотно.
– Срочно в операционную! – рявкнул врач, и меня тут же подхватили под руки.
В операционной было светло и холодно. Яркий свет резал глаза, а запах антисептика казался невыносимым. Мне сунули в руки какие-то бумаги, и я, не читая, подписала их. Буквы расплывались перед глазами, но я знала одно: моего ребенка надо спасти. Любой ценой.
Меня уложили на операционный стол, и мир вокруг начал исчезать. Что-то кололи, и я почувствовала, как сознание покидает меня. Последнее, что я услышала, был голос врача:
– Да все с ним будет хорошо. Сейчас достанем, и ты сама увидишь своего богатыря.
Но это обещание не принесло мне облегчения. Оно было лишь каплей надежды в океане страха.
И вот…
Плач. Пронзительный, живой. Самый прекрасный звук на свете.
Меня приподняли, и я увидела маленькое красное личико, сморщенное, мокрое, но такое совершенное. Он был здесь, мой маленький смысл, моя вселенная. Я прижалась губами к его бархатной коже, чувствуя, как слезы хлынули из глаз. Горячие, соленые, счастливые.
– Мой, – прошептала я, чувствуя, как что-то внутри меня щелкает. Щелкает навсегда. – Мой маленький герой.
Врач улыбнулся и кивнул.
– Всё будет хорошо, – повторил он. – Ты справилась.
И я поверила. Поверила в то, что жизнь может быть не только болью, но и радостью. Поверила в то, что любовь способна преодолеть любые преграды.
Мой маленький смысл был здесь. Моя вселенная была со мной. И этого было достаточно.
После родов началось самое тяжелое – я заново училась ходить. Боль в шве была невыносимой, каждый шаг отзывался жгучим уколом, но ради малыша я готова была терпеть любые муки. Врачи и медсестры не разрешали мне видеть ребенка, объясняя это тем, что он еще слишком слаб. Его приносили только на короткое время, и я старалась запомнить каждую минуту, проведенную с ним.
Однако меня не пускали к малышу, и его не приносили. Только к вечеру перевели в обычную палату, где я смогла наконец увидеть его. Я стиснула зубы, поднялась и, держась за стены, доплелась до детского отделения. Медсестра с недоумением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я подошла к кювезу, осторожно взяла малыша на руки и прижала его к груди. Это было самое удивительное чувство в моей жизни – ощущать тепло его маленького тела, слышать его дыхание.
Когда пришли «ругаться», я устроила такой скандал, что медперсонал отступил, разведя руками. Никто не ожидал, что я, слабая и измученная родами, смогу так заступиться за своего ребенка. А я, наконец взяв сына на руки, поняла – теперь он мой навсегда. Никто не отнимет его у меня. Он был так прекрасен, что захватывало дух – крошечный носик, пухлые губки, маленькие пальчики, цепляющиеся за мой халат. Я не могла налюбоваться им, не могла оторвать от него глаз.
Через неделю нас выписали. За мной приехали Крис с неожиданными попутчиками – Лидией Петровной и Михаилом Андреевичем, ее бабушкой и дедушкой. Эти двое за последние месяцы стали нам настоящей семьей. Они постоянно уговаривали нас переехать в их деревенский дом, но я не хотела обременять добрых людей, а Крис, кажется, боялась их гиперопеки.
– Какой маленький! – воскликнула Крис, заглянув в конверт с сыном. Но вдруг вскрикнула, хватаясь за живот.
Так, по закону подлости, наша «торжественная выписка» превратилась в экстренные роды подруги. Лидия Петровна и Михаил Андреевич бросились к ней, оставив меня одну с сыном. Я стояла в коридоре роддома, сжимая конверт, и не знала, что делать. В горле стоял ком, на глаза навернулись слезы. Чужие люди заботились обо мне, а родная мать даже не позвонила.
Когда все уладилось, и Крис родила здорового мальчика, мы вернулись домой. Дома меня ждал сюрприз – пока я была в роддоме, дед Кристины собрал кроватку. Ту самую, которую доставили в день родов, и которую я физически не могла собрать после кесарева сечения. Он сделал это с такой любовью и заботой, что я почувствовала себя еще более одинокой.
На общей кухне нас ждал скромный, но душевный ужин. Никаких изысков, просто картошка с котлетами и домашний компот. Но это было вкуснее любых ресторанов, потому что за этим ужином я чувствовала поддержку и тепло. Лидия Петровна вручила мне ванночку с горкой, бережно погладив сверток в моих руках. Ее глаза светились добротой и заботой.
Когда они уехали, я наконец разревелась. Не от горя, а от этой неожиданной доброты. Мой сын мирно сопел в новой кроватке, а я сидела на полу и плакала, гладя его теплую щеку. Я чувствовала, как внутри меня растет благодарность за все, что сделали для меня эти люди. Они стали для меня настоящей семьей, и я знала, что никогда не забуду их доброту и заботу.
Прошло пять дней, и Крис вернулась из роддома с крошечной Алисой на руках. Мы ждали ее с нетерпением, но не были готовы к тому, что нас ждет. Так начался наш хаотичный, бессонный, но удивительно светлый период.
Первые месяцы стали настоящим испытанием. Каждый день был полон забот и неожиданностей. Мы с Крис по очереди качали малышей, пытаясь успокоить их, напевая бессмысленные песенки, которые казались нам единственными звуками, способными унять их плач.
Бессонные ночи стали неотъемлемой частью нашей жизни. Мы сидели на кухне, укачивая детей, и пили остывший чай, стараясь не чихнуть, чтобы не разбудить их. Это было похоже на вечную борьбу со временем.
Послеродовая депрессия накрывала волнами, особенно тяжело было Крис. Она могла часами сидеть у окна, беззвучно плача, словно пытаясь выплеснуть все свои эмоции. Я старалась быть рядом, поддерживать ее, но иногда мне казалось, что я тоже на грани.
Если бы не бабушка Лида, мы бы точно не справились. Она появлялась как ангел-спаситель с сумками еды, чистыми пеленками и главное – с опытом. Бабушка Лида знала, как успокоить детей, как приготовить вкусную еду и как поддержать нас в самые трудные моменты. Ее присутствие было для нас настоящим спасением.
Особенно тяжело было осознавать, что помощи ждать неоткуда. Мы с Крис были одни, и это осознание давило на нас. Мне хоть повезло – Лёшка с самого начала брал грудь, а вот Алиса сначала отказывалась, и мы с Крис считали каждую копейку на смеси. Это были тяжелые времена, когда каждый день был борьбой за выживание.
Потом пришли первые зубы. Дети кричали от боли, а мы с Крис похудели, стали похожи на тени, ночами сменяя друг друга у кроваток. Мы не знали, как справиться с этой болью, как помочь нашим малышам.
Когда Лёшка начал ползать, казалось, что он задался целью засунуть в рот всё, что плохо лежит – от пультов до бабушкиных очков. Это было еще одно испытание, которое нам пришлось пройти.
Были моменты, когда вчетвером мы ревели в унисон – дети от боли, мы от бессилия. В такие минуты мы с Крис садились на пол между кроватками, обнимались и смеялись сквозь слезы. Это было наше маленькое безумие, но оно помогало нам справляться с трудностями.
Я старалась не думать об отце Лёшки. У нас с Крис было негласное правило – не вспоминать бывших. Это было тяжело, но мы знали, что если будем думать о прошлом, то никогда не сможем двигаться вперед.
Но иногда, в самые темные ночи, когда сын наконец засыпал, а за окном мерцала одинокая фонарная звезда, я не могла не думать о нем. Его улыбка всплывала в памяти, та самая, бесшабашная, из другого времени. Я представляла, как могло бы быть… если бы он… если бы мы…
Боль от этих мыслей была острой, как первый вдох после родов. Тогда я напоминала себе правду – если бы он хоть немного любил, то нашел бы. Даже через смену номеров и блокировки. В большом городе все дороги ведут к тем, кого действительно ищешь.
И я знала, что однажды судьба сведёт меня с ним. Но сейчас у меня были другие приоритеты – мой сын, моя семья. И я была готова сделать все, чтобы мы были счастливы.
Глава 14
Лёшке вот-вот исполнится полтора года, а долгожданная очередь в садик всё не сдвигается. Мы с Крис выкручивались как могли: устроились на сменную работу, чтобы накопить хоть немного денег на нормальное жильё. Общежитие было настоящим испытанием: две крохотные комнаты, постоянный шум, крики младенцев, чужие запахи и звуки за тонкими стенами. Это был ад в квадрате.
Когда нам наконец удалось скопить небольшую сумму, начался новый квест – поиск квартиры. Большинство хозяев жилья смотрели на нас, двух одиноких мам с маленькими детьми, с недоверием и опаской. Они видели в нас потенциальную проблему: малыши могут шуметь, плакать, болеть. Но нам повезло.
Мы нашли светлую двушку в старом доме с облупившимися обоями. Зато район был хороший, а главное – это было наше собственное жильё. Когда мы впервые вошли в этот дом с детскими колясками, я не смогла сдержать слёз. Собственный туалет, своя ванная – это было настоящее счастье. Больше никаких соседских вздохов и криков за стеной. Я была на седьмом небе от радости.
Крис устроилась в зоомагазин через подругу, и ей повезло: график был идеальным – с 7 до 15 часов. Мне же предстояло найти работу с вечерней сменой, чтобы не тратить время на дорогу утром. Я носилась по городу всю неделю, пока не увидела объявление о вакансии в новом спортзале. График был просто мечтой – с 16 до полуночи.
– Ну, я пошла, – сказала я, глубоко вдохнув, пытаясь унять дрожь в руках. Работа была очень нужна.
– Да иди уже, а то опоздаешь! – рассмеялась Крис, размахивая полотенцем как флагом. За её спиной наши «ангелочки» Лёшка и Дина увлечённо раскидывали игрушки.
Детский смех проводил меня до дверей. Всю дорогу я повторяла как мантру:
«Меня просто не могут не взять».
В спортзале меня встретила улыбчивая девушка с розовыми волосами.
– Анкету заполните там, на диванчике, – сказала она, указывая на небольшой столик в углу. – Через полчаса позовём.
Я нервно сжимала ручку, заполняя графы, и старалась не думать о том, что это может быть моё последнее собеседование. Рядом хлопнула дверь кабинета – оттуда вышла хмурая соискательница с недовольным выражением лица.
– Можете проходить! – позвала меня администратор.
В кабинете за столом, заваленным бумагами, сидела женщина с каштановыми кудрями. Выглядела она строго, но её глаза светились теплотой.
– Опыта нет, – констатировала она, просматривая моё резюме.
– Но я быстро учусь! – выпалила я, чувствуя, как сердце бьётся быстрее.
Разговор длился около пятнадцати минут. Жанна Викторовна задавала вопросы о моих навыках, опыте работы и причинах, по которым я решила сменить место. Когда она наконец улыбнулась и сказала: «Завтра на пробу», я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
– Месяц испытательного, – предупредила она. – Документы в порядке? Медкнижка есть?
– Да, всё в порядке, – ответила я, стараясь не показывать волнения.
– Тогда вам повезло – мы как раз срочно ищем сотрудника.
Когда я вышла из спортзала, я не могла сдержать эмоций. На улице я закричала от восторга, не обращая внимания на странные взгляды прохожих. Слёзы радости текли по моим щекам. Впервые за долгое время судьба повернулась ко мне лицом.
Неделю я привыкала к новому ритму и работе, максимально вникая во все детали. Погружение в новую обстановку давалось непросто, но я старалась не терять концентрации. В конце концов, это была не просто работа, а шанс начать всё сначала.
В понедельник администратор собрала всех новеньких в просторном переговорном зале. Она объявила, что владелец компании хочет познакомиться с новым персоналом, нанятым за время его отсутствия. Мы переглянулись с коллегами, чувствуя волнение. Настал и мой черёд. Я постучала в дверь кабинета и, получив разрешение, вошла.
Внутри меня охватило странное чувство, когда я увидела его. Ник сидел за массивным деревянным столом, погружённый в бумаги. Он даже не поднял глаз, когда я вошла, но его присутствие ощущалось в каждой детали интерьера.
– Присаживайтесь, – сказал он, не глядя на меня. Его голос был ровным, почти безразличным.
Я осторожно присела на краешек стула, стараясь не выдать своего волнения. Ник начал задавать стандартные вопросы о моём опыте работы, образовании и профессиональных навыках. Я отвечала уверенно, стараясь не думать о том, что он был человеком из прошлого, словно из другой жизни.
Внезапно он поднял глаза и посмотрел на меня. В его взгляде мелькнуло что-то, заставившее моё сердце замереть. Узнал? Но потом он снова отвёл взгляд и продолжил собеседование. Нет, не узнал.
Через пятнадцать минут он закончил задавать вопросы.
– Что ж, Дарья Владимировна, вы нас полностью устраиваете, – произнёс он, глядя на меня.
– Спасибо, Никита Данилович, – ответила я, стараясь скрыть своё облегчение.
Выйдя из кабинета, я задумалась о своём решении. Стоит ли риск того, чтобы прошлое снова ворвалось в мою жизнь? Эта работа действительно нужна мне, или лучше найти что-то другое?
Я решила остаться. Сомневаюсь, что Ник захочет узнать что-то обо мне, учитывая, что он даже не узнал меня. Но внутри всё равно неприятно свербило. Я вспомнила, как он поступил с Крис, и задалась вопросом, стоит ли мне оставаться здесь. Ведь не к добру человек из старой жизни снова появился.
Но потом я подумала, что Ник вряд ли вспомнит меня. Он даже не узнал меня тогда, когда мы встретились в офисе. И уж тем более он не вспомнит ту, чьей подругой я была. Какая же я дура, если бы только знала, чем для меня это обернётся…
Следующие две недели на новой работе стали для меня настоящим испытанием. Я жила в постоянном напряжении, каждый день был как на иголках. Сердце колотилось при виде любого мужского силуэта в зале, пальцы холодели от страха. Даже телефонный звонок вызывал у меня нервную дрожь. Я не могла понять, чего именно боюсь. Возможно, что прошлое, которое я так старательно пыталась забыть, вдруг ворвётся в мою новую жизнь и разрушит её.
Но дни шли, и ничего страшного не происходило. Постепенно я начала привыкать к новой обстановке, и работа стала приносить мне удовольствие. Удобный график, комфортное расположение зала – всё это делало моё пребывание здесь более приятным. Даже моя подруга Крис заметила, что я перестала вздрагивать при каждом сообщении или звонке.