Самый лучший комсомолец. Том 6
- -
- 100%
- +
– Меня это очень расстраивает, – вздохнул я. – Увы, никто не застрахован от неудачных решений предшественников. Главное – не довольствоваться статусом‑кво, а решать накопившиеся проблемы. Этим дедушка и его коллеги и занимаются уже третий год. Кроме того, мистер Уилсон, я не вижу ничего плохого в стремлении не допустить продовольственного кризиса при помощи импорта. Золота у нас много, и люди для нас важнее, чем оно.
– Однако Российская Империя являлась главным экспортером зерновых на планете, – заметил посол.
– В которой, тем не менее, массовый голод был вечным спутником жизни крестьян и рабочих, – пожал я плечами. – А теперь там, где располагались основные «хлебные» латифундии, у нас, помимо пшеницы и ржи, выращивают рис, цитрусовые, гречу, бобовые, бахчевые и еще много всего. Капиталисты любят играть цифрами как им удобно, но по совершенно любой произведенной продукции СССР кроет Империю как бог черепаху.
– За это нужно благодарить общечеловеческий прогресс, – отмахнулся мистер Уилсон. – За этот век планета изменилась.
– Прогресс в наличии, – согласился я. – С этим только идиот спорить будет. Но если сидеть на заднице и ничего не делать – прогресс пройдет мимо.
– Что ж, я не стану идти против фактов и соглашусь, – кивнул посол. – Вы – на заднице не сидите.
– Здорово, что вы хоть немного заглядываете в объективную реальность, – ухмыльнулся я.
– Не теряй время на мистера Уилсона, Сергей, – выдал дельный совет Леннон. – Королева платит ему зарплату, а он за это видит только то, что выгодно.
– Просто слишком люблю свою страну и свой народ, – развел я руками. – Я же понимаю, что мистер Уилсон, если ему прикажут, назовет черное белым, но сделать ничего не могу – расстраиваюсь.
– И он этим пользуется, – кивнул Джон.
– Не‑а, – покачал я головой. – «Пользоваться» – это извлекать выгоду, а мистер Уилсон – наоборот, дает мне возможности рассказать о жизни в СССР так, чтобы это не выглядело притянутой за уши пропагандой. Спасибо, мистер Уилсон. Если однажды вам надоест старая добрая Англия, я приложу все усилия, чтобы вам выдали квартиру и наше гражданство.
– Сильно сомневаюсь, что такая ситуация возникнет, – фыркнул мистер Уилсон. – Но я ценю ваше предложение, мистер Ткачев.
– Вам переехать к нам не предлагаю, – добавил для Леннонов. – Чтобы мистер Уилсон не нашел повода обвинить меня в вашей вербовке.
– Когда им нужно, чинуши найдут повод для чего угодно, – отмахнулся Джон.
– Согласен, – поддакнул я. – Государство – это репрессивный аппарат, призванный обеспечивать монополию на насилие. Прозвучит очень пессимистично, но без этого люди очень быстро деградируют, разобьются на племена и начнут резать друг друга за ресурсы и просто так.
– В юности я был анархистом, – признался Леннон. – Но с годами понял, насколько много зла в людях, и только общество может заставить человека жить по правилам, не прибегая к насилию. Но ублюдки‑политики слишком любят класть чужие жизни ради своих доходов.
– Англия не воевала со времен Второй мировой, – заметил посол.
– Не считая подавления восстания в Булуджистане, гражданской войны в Греции, участия в войне с коммунистами в Малайзии, Корейской войны, англо‑египетской войны, подавления восстания Мау‑Мау в Кении, зарубу во времена Суэцкого кризиса, подавления восстания в Верхней Яфе, конфликта на Ближнем востоке, начавшегося с восстания в Дофаре, войны в Йемене, – перечислил я. – И это я не беру в расчет первые послевоенные годы, когда вашу колониальную систему ломали через колено и привычные вам неприятности с Ирландской республиканской армией и прочими радикалами.
– Вы хорошо подготовились, мистер Ткачев, – похвалил меня мистер Уилсон.
– Он вас умыл! – фыркнула на него Йоко.
– Я впервые слышу о доброй половине, – признался Леннон.
– Замечу, что в большей части данных конфликтов наша страна принимала участие не в одиночестве, – влез посол.
– В юриспруденции преступление, совершенное группой лиц, является более сурово наказуемым, чем совершенное в одиночку, – улыбнулся я.
Мистер Уилсон ощерился:
– Судя по слухам, которые о вас ходят, о преступлениях вы знаете гораздо больше, чем нужно юноше вашего возраста. Особенно – об экономических.
– Какие слухи? – сымитировал живое любопытство опытный лицедей Сережа.
– Слухи о том, что ты лично сажаешь в ГУЛАГ тех, кто тебе не понравился, – ответил вместо него Джон и пояснил. – Нас с Йоко долго запугивали коллеги мистера Уилсона.
– Слышал такие слухи, – кивнул я. – Про робота были интереснее.
– В свое время и слухи о том, что вы – внук мистера Андропова, вызывал кое‑у‑кого саркастическую усмешку, – ухмыльнулся посол.
– Это – другое, – отмахнулся я. – Там я реально ничего не знал, иначе не стал бы отпираться – все равно такой удивительный факт на долгой дистанции не утаишь. Помог ли я немного МВД и КГБ, проявляя гражданскую сознательность? Безусловно. Сажал ли я кого‑то в ГУЛАГ лично? Конечно нет!
«В ГУЛАГ» вообще никого посадить нельзя – это же управляющая структура!
– А как ты «помог» КГБ? – спросил Леннон.
– Мне пишут много писем, – пожал я плечами. – В некоторых из них люди рассказывают о проблемах и обидах. Часть этих писем я переправлял органам правопорядка, для проверки.
– А еще, когда мистер Ткачев отправляется куда‑то выступать, с ним прибывает оперативная группа с широкими полномочиями, – добавил посол.
– Верно, – кивнул я. – Группа устраивает неожиданные служебные проверки в строгом соответствии с Советским законодательством. Иногда по ее итогам приходится заводить уголовное дело, но чаще – нет, у нас здесь очень маленькая преступность и огромное количество добропорядочных, склонных к честности и справедливости, людей.
– Такое положение дел тебя устраивает? – поморщился Леннон.
– Более чем, – пожал я плечами. – Если я могу помочь родной стране немного почиститься от паразитов и злодеев, значит должен так делать. Это ведь моя страна, мои соотечественники. Если преступности станет меньше – они станут лучше жить, а именно в служении Родине и населяющим ее людям я вижу свое предназначение. Въезжаем в промышленный район, – указал за окошко. – Обратите внимание на обилие барельефов и мозаик.
Гости посмотрели, позадавали вопросы формата «а кто это?» и вынесли вердикт – да, круто!
– Вон там, – на перекрестке я указал на КПП. – Секретный научно‑исследовательский институт и воинская часть, которая его охраняет.
– И проверяет разработки на пригодность к войне с капиталистами? – предположил посол.
– Не, такими разработками другие институты занимаются, – с улыбкой покачал я головой. – Коллектив, который работает в нашем, разрабатывал драм‑машину, электронные барабаны, совершенствовал звукосниматели для скрипок корейских певиц, по моей просьбе изобрел процессор для гитары, который дает дисторшен и фьюз, а еще сконструировал «Одиссею». Словом – исключительно развлекательно‑прикладные гражданские разработки.
– Когда мы впервые выступали на стадионе, за криками толпы не слышали даже самих себя, – поделился байкой Леннон. – И это при том, что нашему продюсеру пришлось доставать самое мощное оборудование из доступного. А еще задолго до этого мы иногда пользовались для выступлений сломанным усилителем, который окрашивал звук помехами.
– Я так и написал тогда в техническом задании, – с улыбкой кивнул я. – Сославшись на ваши выступления. Ваше влияние на мировую музыку переоценить невозможно, Джон, и Советский союз этого влияния не избежал. Я хочу показать вам некоторые прототипы, но мистеру Уилсону в институт нельзя, а одних он вас не отпустит – вдруг мы промоем вам мозги секретной установкой?
Народ гоготнул.
– Так что после экскурсии поедем в Дом Культуры, туда принесут интересное, – добавил я. – Мистер Уилсон, все необходимые патенты у нас есть, поэтому очень надеюсь, что вы не станете портить свою репутацию пошлым промышленным шпионажем.
– Можете быть спокойны, мистер Ткачев, – привычно не обиделся посол. – Я совсем ничего не понимаю в электронике.
Глава 6
Промышленный кластер остался позади, и по итогам визита на фабрику по пошиву игрушек Йоко обрела плюшевого Чебурашку, а Леннон – крокодила Гену, исполненного с гармошкой в руках. Мультик посмотрим вечером.
– Вот она – моя любимая экосистема! – радостно развел я руками на подъезде к студии. – По большей части это телестудия, которая изготавливает материалы для нового Советского телеканала «Восток». Вещание начнет в декабре. Это – первый наш канал, который будет делать упор на развлекательный контент…
– «Контент»? – не понял Леннон.
– «Контент» – любая пригодная для транслирования на народные массы информация: книги, фильмы, музыка, телепередачи, статьи в газетах и журналах – для удобства я называю это все «контент».
– Запомню, – пообещал Джон.
– Так вот – политических программ на «Востоке» будет минимум, – продолжил я.
– Ваша авторская телепередача, – проявил информированность посол.
– Две, – уточнил я. – Первая – интервью с интересными людьми, вторая – так сказать сольная, с упором на исторические события. В числе прочего я планирую длинный цикл о Столетней войне, и буду рад, мистер Уилсон, если вы немного в ней поучаствуете.
– В горниле Столетней войны выковалась английская нация, – благосклонно кивнул он. – И я охотно поговорю о ней, если, разумеется, вы не планируете по итогу цикла привить ненависть к нам.
– Англию ненавидеть невозможно, – отмахнулся я. – Жизнь на скудном на ресурсы острове наложила свой отпечаток, и вы выбрали единственный возможный для вас способ жизнедеятельности, выстроив гигантскую империю, которая поставляла прибавочную стоимость в метрополии. Но теперь это в прошлом, и Великобритания – всего лишь еще одна страна, потому что главный наш враг, в лице банковско‑промышленного капитала, перебрался за океан. Вот их мы люто ненавидим, – с улыбкой признался я. – Но и не обольщаемся – у вас очень мощный тандем: Америка дает денег, МИ‑6 проводит на эти деньги операции. В конце концов, многовековой опыт наведения суеты в мире и управления аборигенами никто не отменял.
– У вас есть конкретные доказательства, или это – ваши домыслы, мистер Ткачев? – спросил посол.
– Предположения, – признался я.
– Мистер Леннон, посмотрите на мистера Ткачева, – обратился к звезде мистер Уилсон. – Он пылает патриотизмом и ничего зазорного в работе с КГБ и озвучивании необходимых СССР вещей в средствах массовой информации не видит. Может задумаетесь над тем, чтобы брать с него пример?
– Когда шахтеры начнут получать пятисотфунтовые зарплаты, я подумаю, – саркастично пообещал Леннон и обратился ко мне. – В твоем возрасте я был бунтарем, им и остался.
– Родись я в капитализме, тоже бы бунтовал, – пожал я плечами. – Но мне повезло родиться там, где в основе общества лежит концепция справедливости. Не стопроцентной, мистер Уилсон, не нужно так ехидно ухмыляться – проблемы и изъяны есть везде, и мы здесь – не исключение, но факт остается фактом – Советский человек в подавляющем большинстве живет так, как мало кто в мире. У вас на Западе есть концепция «золотого миллиарда», вы с ней знакомы?
Интуристы покивали.
– Так вот – нас «в золотом миллиарде» никто не ждал и не хотел, но мы забрались в него явочным порядком, при помощи распределения прибавочной стоимости не в карманы богачей, а на улучшение уровня жизни народных масс. Итоги – налицо: закончив выстраивать мощную индустриальную экономику, создав обеспечивающий нам мирное небо над головой военно‑промышленный комплекс, достигнув ядерного паритета со стратегическим противником, мы можем себе позволить сосредоточиться на последовательном улучшении уровня жизни населения, немного ослабив гайки и интегрировав в экономическую модель элементы общества потребления, призванные сделать процесс построения коммунизма более приятным, веселым и комфортным. Прости, Джон, но я не вижу ни одной причины не любить Советский союз, ощущаю полную уверенность в правильности выбранного нами пути, и готов отдать за Родину жизнь, если потребуется. Как, впрочем, и десятки миллионов моих соотечественников. А бунт… – хмыкнув, пожал плечами. – Желание бунтовать я сублимирую в добрые дела. Я слышал, у вас есть свой фонд, миссис Леннон?
– Да, – с улыбкой кивнула она. – Небольшой, содержит школы в Африке. Пожертвований я не принимаю, потому что там, где появляются большие деньги, появляется политика. Мои возможности невелики, но так я уверена, что каждый цент пойдет в дело, а не станет рычагом в чьим‑то руках.
– Йоко не берет даже моих денег, – добавил Леннон.
– У мистера Ткачева тоже есть фонд, – спалил меня посол.
– Есть, – подтвердил я. – Изначально модель была как у вас, миссис Леннон – он аккумулировал доходы от моих проектов и распоряжался ими для решения проблем моих соотечественников. Он не секретный, но о нем особо не говорят – незачем. Но со временем о так называемом «Фонде Ткачева» узнали многие, и теперь мы принимаем пожертвования. Город Хрущевск построен на средства фонда, целиком, включая жилые дома, дороги, заводы, ряд совхозов неподалеку и эту студию. Так же он занимается отправкой наших граждан на лечение за границу. Не скальтесь, мистер Уилсон, прогресс идет, наша медицина развивается, и список неизлечимых собственными силами болезней сокращается. Кроме того, сила нашей медицины в другом – она доступна каждому жителю СССР совершенно бесплатно, вне зависимости от стоимости лечения. У вас в Англии медицина тоже во многом бесплатная, что гораздо человечнее, например, американской модели.
– Неужели я услышал комплимент в адрес моей страны? – «ахнул» мистер Уилсон.
– Я стараюсь быть объективным, – развел я руками.
Машина миновала КПП и остановилась.
– Идемте, покажу, где тут у нас что! – с улыбкой поманил я гостей и спрыгнул на хрустнувший под ногами снежок.
* * *
– Здесь сейчас снимают передачу о поиске людей, – указал на павильон справа от нас. – Наша страна за первую половину XX века пережила чудовищные потрясения, и потерянных родственников, друзей и возлюбленных очень много. Посмотрим?
– Интересно! – кивнула Йоко, и мы вошли внутрь.
Студия ничем не отличалась от «Жди меня» в моем времени – исполнена в светлых тонах, оснащена диванчиками, в роли ведущих – выпускник и выпускница соответствующего ВУЗа. Потому что принцип «дорогу молодым» на мой взгляд вполне легитимен. Пристроившись в темноте, за спинами операторов и технического персонала, старательно не отвлекающихся на нас, мы увидели кульминацию передачи: дородный бородатый сорокалетний мужик в свитере и джинсах «Тверь» (личные, не выдавали), с совершенно детским воплем «Мама!» бросился к подскочившей с диванчика, стремительно намокающей глазами, старушке.
Под аплодисменты пары десятков зрителей – у этих граждан Хрущевска сегодня выходной, у нас же заводы всю неделю пашут, поэтому выходные «плавающие» – герои передачи обнялись и заплакали.
Ведущая с улыбкой смахнула слезинку, ведущий мужественно каменел лицом.
– Сыночек, как ты вырос! – погладила мужика по щеке старушка. – Я уж и не думала, что свидимся.
– Я двадцать пять лет тебя искал! – шмыгнул тот носом, погладив маму по щеке в ответ.
– Дура я была‑а‑а, – залилась та глазами и упала на колени, обняв сына за ноги. – Молодая, бросила кровиночку и в город убежала! Прости меня, Сашенька!
Посол тихонько переводил происходящее Леннонам, и Йоко проняло – заплакала. Немножко скуксилась и Вилочка, но мы с ней и не такое видали.
– Ты же мама моя! – жалобно ответил мужик и бережно поднял старушку на ноги. – Как я могу на тебя обиду держать? У нас с Любкой трое детей, внуки твои. Очень бабушку увидеть хотят!
– До свидания, дорогие телезрители, – тихонько шепнул в микрофон ведущий.
– Стоп! – скомандовал режиссер и обратился к героям. – Спасибо, товарищи, Матвей отвезет вас в гостиницу и поможет добраться до места жительства. Если нужна помощь с переездом поближе друг к другу, поможем и с этим.
Бабушка, отпустив сына, кинулась к режиссеру, обняла и расцеловала в щеки:
– Голубчик мой, спасибо‑спасибо‑спасибо! Век за тебя богу молиться буду.
– Не актеры? – дошло до Леннона.
– С актерами от такой передачи толку не будет, – улыбнулся я ему.
– Очень трогательно, – вытирая слезы платочком, признала Йоко.
– Ваши соотечественники сейчас готовятся снимать аналог, – улыбнулся я ей. – Права на передачу были переданы бесплатно, вместе с документами о пребывании на наших землях японских военнопленных – это им нужно для оформления пенсий в Японии.
– «Пребывание» – это каторжные работы? – с вызовом посмотрела на меня Йоко.
– Именно они, – не смутился я. – Вся западная часть СССР по итогам боевых действий лежала в руинах, и лично я не вижу в использовании труда военнопленных ничего плохого – не надо было воевать на стороне Гитлера.
– И чем вы тогда отличаетесь от немцев? – ощерилась она.
– Йоко, – жалобно попытался одернуть ее Леннон.
Тем временем герои передачи скрылись за кулисами, а направившаяся было к нам съемочная группа, почуяв неладное, решила повременить.
– Что? – окрысилась Йоко на мужа. – Я должна быть благодарна за какие‑то документы и передачу? Моя семья голодала из‑за этой войны!
Джон смущенно поиграл желваками, мистер Уилсон старательно скрывал радость от зарождающегося конфликта.
– Удивительно, – вздохнул я. – Почему‑то настоящие японцы относятся к нашей стране нормально, а вот живущие в Америке, которая бросала на их родину атомные бомбы, ненавидят. Я ужинал с Его Императорским Величеством Хирохито и играл в настольный теннис с его внуком. А вы, миссис Леннон?
– Я недостаточно японка для тебя? – высокомерно вздернув подбородок, спросила она.
– Простите, что мои предки не умерли ради торжества нацизма во всем мире! – фыркнул я.
– Джон, я уезжаю! – прошипела та.
– Держи себя в руках! – прошипел тот в ответ и взял жену за руку. – Нам нужно поговорить наедине, – поведал нам, и они вышли поговорить на улицу.
– Вот и политизировали, – вздохнул я.
– Поэтому я и предлагал этого не делать! – сымитировав скорбь на лице, покивал мистер Уилсон. – У вас здесь есть телефон, мистер Ткачев? Нужно заказать обратные билеты для мистера и миссис Леннон.
– Подождем немного, – пожал я плечами. – Может миссис Леннон передумает. Если так случится, я даже извинюсь перед ней за грубость.
– Грубость не так уж велика, – утешил меня посол. – Она уже давно не живет в Японии, и, вполне возможно, ее это расстраивает – японцы очень сильно цепляются за свой остров.
– Потому и пошли захватывать колонии по вашим, так сказать, методичкам – параллель напрашивалась сама собой, – кивнул я.
– Если сравнить уровень жизни стран в том регионе, японцы не слишком‑то ошиблись, – ухмыльнулся он.
Ленноны вернулись, и я, все поняв по образцово‑показательно виноватому лицу Йоко, сделал шаг вперед:
– Извините, миссис Леннон, мне не следовало говорить таких ужасных слов.
Джон облегченно вздохнул, мистер Уилсон умело скрыл разочарование.
– Это я должна извиняться, – покачала она головой. – Это – не оправдание, но перелет был очень долгим, и я до сих пор не привыкла к часовым поясам.
– Давайте оставим исторические обиды? – предложил я. – Война – это ужас, кровь и голод для всех, кроме греющих на ней руки элит. Ругаясь друг с другом, мы идем у них на поводу.
– Согласна! – протянула мне Йоко руку.
Я аккуратно пожал.
– Съемочная группа хочет познакомиться, но я помню, что вы здесь инкогнито, поэтому можем уйти, – предложил Леннонам выбор.
– Будет странно приехать в СССР и не пообщаться с его жителями! – весело ответил Джон, радуясь возможности окончательно похоронить неприятную ситуацию.
Я махнул рукой сотрудникам, и нас окружила глазеющая на Леннона как на божество (потому что тут почти все – вчерашние выпускники‑студенты) толпа. Процедура прошла штатно – звезда пожала всем руки, раздала автографы (нашелся целый десяток вызвавших у него удивление контрабандных пластинок «Битлз»), и тут произошло неожиданное – осветитель‑Кеша с виноватой улыбкой сунул Леннону безликий, самодельный, склеенный из коричневой бумаги, конверт.
– Здесь нет пластинки, – заметил Джон.
Незаметно вздохнув, я покачал головой:
– Она там есть. Открой.
Он открыл и удивленно уставился на кривовато обрезанный ножницами, украшенный кольцами нарезанных звуковых дорожек, рентгеновский снимок.
– Флюорография?
– Это – нелегальная копия, – пояснил я.
– А есть проигрыватель? – блеснул весельем в глазах Леннон. – Я бы хотел оценить звук!
– Проигрыватель товарищу Леннону, – попросил я.
Пара товарищей бросилась в подсобку, почти сразу вернувшись с ГДРовским проигрывателем. Джон тем временем подписал конверт, дал подписать Йоко, и вернул «ребра» хозяину с просьбой:
– Поставь.
Я подтвердил кивком, и Кеша бросился выполнять распоряжение.
– В Москве нам показывали нашу местную пластинку, – похвастался Леннон, пока «ребра» занимали свое место на проигрывателе. – «Зэ бэст».
– У вас много альбомов, – развел я руками. – И на покупку прав на их все мы бы потратили слишком много валюты. Пришлось выбрать лучшее.
– Я бы поспорил насчет некоторых песен, – хохотнул Леннон. – Прости, я не могу дать вам скидку – права на альбомы принадлежат лейблу.
– Само собой, – улыбнулся я. – И я о ней не просил – просто рассказал, как обстоят дела. Гарантирую, в Москве тебе говорили другое.
– Какой‑то мужик двадцать минут рассказывал мне о том, что такой формат позволит слушателям оценить творческий путь «Битлз» от начала до конца, – фыркнул Джон. – О деньгах не было и слова.
– Вам повезло, мистер Леннон, что до недавнего времени ваша музыка вместе с остальным роком была в СССР под запретом, – влез мистер Уилсон. – Иначе ваши пластинки можно было бы найти в каждом магазине и каждом доме – СССР только два года назад подписал конвенцию о защите авторских прав, и раньше вы бы не получили ничего. А молодой человек, – кивнул на жмущего кнопку воспроизведения Кешу. – Мог попасть в серьезные неприятности за хранение такой ужасной, запрещенной и вредной музыки.
– Это правда, – пожал я плечами под удивленным взглядом Леннона. – В тюрьму бы не попал, но из университета могли выгнать. Сейчас такой глупости у нас нет.
– Ол ай гат ту ду‑у‑у… – донесся из проигрывателя искажаемый помехами и скрипами, едва узнаваемый голос Джона.
– Фак, выключите это! – схватился за уши Леннон‑во‑плоти.
– Выключай! – продублировал я и с улыбкой подмигнул соотечественникам – испугались реакции же.
– Я привез с собой несколько пластинок, «With the Veatles» там есть, давай я подарю тебе ее, а ты взамен сожжешь это, – указал Джон на «ребра».
Я перевел и добавил:
– Приходи к восьми на Центральную, 3.
И мы с интуристами покинули павильон.
– Я даже не знал, что на рентгеновский снимок можно записывать музыку, – по пути восхищался находчивостью Советских людей Леннон. – А они еще и рисковали будущим ради наших песен!
– «Битломания» охватила весь мир, и мы – не исключение, – кивнул я. – Парадокс – пока на Западе молодежь отказывается принимать навязываемое ей элитами общество потребления, проникаясь взамен левыми идеями, здесь до недавнего времени ситуация была прямо противоположной.
– А сейчас? – заинтересовался Джон.
– А сейчас это поколение, – указал я на оставшийся позади павильон. – Последнее, кто по инерции испытывает перед Западом благоговение. Нескромно, но это во многом моя заслуга: мои проекты покорили мир не хуже вас в свое время – это вылечило комплексы наших людей, показав истинную ценность нашей культуры, а экономические реформы наполнили рынок потребительскими товарами. У нас даже импортные джинсы уже почти никто не носит – все выбирают «Тверь», – оттянул штанину на своем бедре.
– Можно потрогать? – попросил Джон.
– Конечно, – разрешил я.
– Отличное качество! – оценил он. – Дорого?
Я, конечно, преувеличил популярность «Твери», карго‑культ штука очень крепкая, но фотка Леннона в Советских джинсах – это мощнейший добивающий удар по хиреющему рынку фарцы.
– Тридцать семь рублей, – ответил я.
– Заглянем в магазин, когда закончим здесь?
– Конечно!
Глава 7
Экскурсия по студии шла своим чередом, и по итогам посещения моего личного павильона Леннон похвалил музыкально‑студийное оборудование. Напоследок сходили посмотреть на студию передачи «Голос» – в Москве запустить так и не успели, поэтому забрал себе.
Плюхнувшись в удобное судейское кресло, кивнул гостям на остальные. Джон и мистер Уилсон предложением воспользовались, а Йоко осталась стоять.