Глава 1
Небо Волда неправдоподобно сочное. Не просто голубое, а насыщенно-синее, почти индиго, словно картинка в детской раскраске, для которой ребенок выбрал самый яркий фломастер. Такого неба на Земле не увидишь – наверное, состав атмосферы отличается.
Это гипертрофированно-синее небо было раздражающе безоблачным, а солнце – нестерпимо знойным. Казалось, что от жары плавится даже песок, и картинка перед глазами расплывалась в горячем мареве, словно голографическая открытка, сгенерированная сверхмощной нейросетью.
Песок под ногами обжигал даже сквозь грубую подошву местной обуви – если это вообще можно было назвать обувью. Скорее, куски потрескавшейся кожи, кое-как привязанные к ступням веревками из высушенных жил. Каждый шаг отдавался болью, но эта боль была ничем по сравнению с тем хаосом, что творился в моей голове.
Два дня. Всего два дня прошло с тех пор, как я очнулся в этом проклятом мире. Два дня, которые перевернули все мое представление о реальности, о возможном и невозможном. Я до сих пор не мог поверить, что Волд – это не сон и не галлюцинация, вызванная травмой головы.
Я стоял на деревенской площади, задрав голову, и тонул в бездонной глубине неба, наслаждаясь кратким мигом свободы. Жалкий сгусток плоти и костей, затерянный между двух противостоящих групп людей. Я словно оказался на съемках исторического блокбастера: с одной стороны площади застыли идеально ровные ряды императорских гвардейцев в до блеска начищенных доспехах, с другой – напуганные селяне в грязных обносках. А между – мы, несколько десятков юношей и девушек.
По случаю прибытия важной шишки, которого все уважительно именовали «Посланником Императора», меня вытащили из подземной тюрьмы, где я провел двое суток, приходя в себя от шока первого знакомства с этим мирком. Подвал был вонючим, сырым и больше походил на выгребную яму, чем на место временного содержания человека. Хотя человеком меня здесь явно не считали.
Эти два дня в подвале были адом. Не из-за физических страданий – хотя голод, жажда и вонь делали свое дело. Настоящим адом было одиночество, помноженное на непонимание происходящего. Я просыпался и засыпал с одной мыслью: это сон, это должен быть сон. Но боль была слишком реальной, запахи – слишком отчетливыми, а страх – слишком всепоглощающим, чтобы новая реальность оказалась порождением моего воображения.
Охранники приходили дважды в день – приносили воду и что-то отдаленно напоминающее еду. Серая каша с привкусом плесени и кусок черствого хлеба, больше похожего на спрессованные опилки. Они смотрели на меня как на диковинного зверя – с любопытством, смешанным со страхом.
Аборигены называли меня чужаком, найденышем и проклятым – эти слова повторялись чаще всего. Но иногда они произносили еще одно слово, которое заставляло их понижать голос до суеверного шепота: джампер.
Перед встречей с Посланником мое лицо обильно вымазали субстанцией, по запаху и консистенции напоминающей содержимое ночного горшка. Драные лохмотья, заменяющие мне одежду, марать не пришлось – они и так воняли псиной, мочой и прогорклым жиром.
Процедура подготовки была унизительной до тошноты. Двое охранников держали меня, пока третий, морщась от отвращения, размазывал вонючую жижу по моему лицу и волосам. «Чтобы не выделялся, и Посланник ничего не заподозрил», – пояснил один из них на ломаном наречии, которое я начал понимать.
Не заподозрил что? Я думал об этом, пока меня вели по деревне. Узкие улочки между глинобитными домами были пусты – все жители собрались на центральной площади.
Деревня производила впечатление места, застывшего во времени. Или, точнее, места, где время текло по другим законам. Дома были сложены из необожженного кирпича, а крыши покрыты связками высушенной травы. Ни электричества, ни водопровода, ни каких-либо признаков современной цивилизации. Зато повсюду были следы другой силы – выжженные символы на стенах, оплавленные камни, и глубокие борозды в земле.