Вторая попытка стать любимым

Глава 1

В начале всего – море было первым сердцем мира.

Оно дышало, и с каждым вдохом рождался свет, а с каждым выдохом – жизнь. Из его дыхания возникли сирены. Они пели и в их песнях жила сама любовь – бесконечная, как прилив.

Люди же были созданы позже – из пепла огня и первой слезы, упавшей с неба. Они не знали песен, но в них горел живой свет, тот, что может согреть и разрушить одновременно.

Люди преподносили дары морю, а море давало взамен жемчуг и ветер. До тех пор, пока зеркальная гладь не проснулась в крови. В тот день, когда подводная королева – хранительница моря и мать всех сирен – поднялась к поверхности, чтобы спеть свою песнь полюбившимся ей людям, всё закончилось.

Её супруг, обезумев от боли, воздвиг стену – из античных колонн, уткнувшихся в облака, столь высоких, что даже птицы не решались перелететь. Эти колонны стали гранью – между сушей и бездной, между любовью и памятью.

Так был заключён закон:

«Ни одна сирена не приблизится к берегу. Ни один человек не коснётся моря.

Кто свяжет сердце с существом из иного мира – падёт».

С тех пор море и суша дышали порознь. Но каждая волна, ударяясь о колонны, всё ещё шептала имена тех, кто нарушал эту клятву.

Сирены – дети любви. Они рождались из пены, из дыхания волн, из самой тоски океана. Не знали войн и не нуждались в богатствах – только в чувствах. Их жизнь длилась века, но сердце выбирало лишь однажды. Когда сирена находила свою вторую половину, мир начинал звучать для неё иначе – мягче, глубже. С тех пор любовь становилась их сутью, их проклятием и спасением. Сирена могла влюбиться и в человека, но тогда, ребёнок воды мог выйти на сушу, обрести ноги, лишь если человек будет готов разделить своё сердце и свою душу. Тогда же на теле обоих появлялась метка – у сирены на хвосте, у человека на шее, в форме сплетённых волн, похожих на знак бесконечности, где одна синяя линия – море, а другая белая – небо. Эти метки светились серебром, когда двое были рядом, и обжигали, когда между ними вставало расстояние.

На дне моря лежал город, вырезанный из прозрачного камня, светящегося изнутри. Подводный мир казался сном, застывшим под толщей воды. Там жил юный наследник – Леонар, сын владыки морей. Волосы его белые, почти прозрачные, глаза – серые, словно кусочки стекла, что плавали в глубине. Он унаследовал от матери мягкость, а от отца – желание владеть.

С ранних лет мальчишка тянулся к тому, что было под запретом. С закатом, когда всё постепенно погружалось в сон, он плыл к самому краю подводного города – туда, где огромные колонны терялись в темноте. За той стеной – другой мир. Мир, где солнце не скрывалось под водой. Леонар не впервые ускользал из своего дома. Мальчик делал это часто – тихо, как тень, рассекая толщу воды, чтобы издалека любоваться тем, что было недосягаемо.

Он любил людей, как и его мать. Любил их за громкий смех, за яркие танцы, за тёплые объятья, которые не думали о вечности, а жили только моментом. Огни на побережье казались ему звёздами, упавшими в песок. Музыка доносилась сквозь воды и звучала, будто чьё-то дыхание. Влюблённые пары, прижавшиеся друг к другу у костров, казались Леонару живыми картинами – хрупкими и прекрасными в своей быстротечности. Сирена могла жить веками, отчего её союз с человеком выглядел уже заранее обречённым на боль.

Мальчику нравилось часами наблюдать за людьми, забывая о времени. А потом – в один из таких вечеров, когда море уже отражало огненные гирлянды с берега и когда он прижался ладонью к трещине в камне, выглянув наружу, – появилась она.

Внезапно и прямо перед Леонаром, выглянула любопытная фигура. Тёмные волосы растрепанные ветром и глаза – огромные, глубокие, будто из самой ночи – смотрели прямо в душу.

В эту же секунду, Леонар нахмурился. Сначала он решил, что это мальчишка. Закатанные штаны, колени в песке, руки в ссадинах – ничего от привычной для него человеческой красоты. Он ожидал увидеть кого-то из тех, кого он привык тайно созерцать: девушек с венками, лёгкость, мягкость жестов… А вместо этого перед ним стоял кто-то шмыгающий носом, упрямо щурящийся на солнце и с таким видом, будто собирался бросить вызов самой стихии.

Леонар, находившийся в непонимании, лишь моргнул. И только через пару секунд он осознал – перед ним девочка. Это осознание напугало его ещё больше. Она была чересчур громкая, слишком живая, слишком… не та. Она топнула своей босой ногой, рассмеялась – и звук её смеха разрезал воздух, как всплеск.

Мир на миг остановился.

Леонар вздрогнул и в попытках смыться, задел от волнения скалу своим хвостом. Она же, наоборот, шагнула ближе – уверенно.

– Эй! – Крикнула девчонка куда-то в сторону моря. – Я знаю, ты там!

Его сердце забилось, будто тысячи мелких пузырьков вырвались наружу. Он нырнул, спрятался в темноте, но голос её – звонкий, дерзкий – ещё долго звенел у него в ушах.

На следующий вечер, Леонар вернулся. И снова – она. Сидела на камне, обняв колени, и ковыряя палкой воду.

Когда он появился, девочка подняла голову и прищурилась:

– Я думала, ты трус. – Ярко улыбнувшись, выдала она. – А ты просто медленный.

В эту же секунду он захотел снова скрыться от страха под водой, но рука девчонки резко потянулась к воде – коснулась его пальцев, а затем и его ладони. Она не дала ему улизнуть. Сирена впервые за долгое время прикоснулась к суше, а море – к сердцу человека.

В тот миг Леонар понял: это чудо, в мальчишеских одеждах, нарушило все его представления о красоте…

Глава 2

Каждый вечер, когда солнце клонилось к горизонту, а его лучи превращали воду в расплавленное золото, маленький Леонар подплывал к трещине между колоннами. Уже не боялся – он ждал. Ждал того самого смеха, что звучал громче голосов сирен.

Лин всегда приходила первой. Наполовину заправленная рубашка и волосы, которые выглядели так, словно она недавно вернулась из драки. Неизменная палка в руках – ещё немного и она точно была бы готова объявить войну морским богам.

– Где ты? – Задавалась вопросом она, вглядываясь в свое морское отражение.

Иногда, Лин швыряла в море разноцветные камушки, и Леонар тихо фыркал, спрятавшись в глубине.

– Это не вежливо! – Наконец выныривал он, а лицо и не скрывало недовольства.

– А что вежливо? – Напористо интересовалась она, наклоняясь ближе к лицу мальчика. – Прятаться, когда с тобой разговаривают?

Тот не находил, что ответить. Только тихо отводил свой взгляд, а Лин громко смеялась.

Лин часто приносила что-то с собой. Стекляшки, фантики, пёрышки – «сокровища суши», как она говорила. Девочка рассматривала их в своих ладонях, пока Леонар рассказывал ей о жизни в глубине, о садах, где растут растения, похожие на огонь, и рыбах, которые поют ночью. Она слушала, подперев щёку ладонью, и казалось – само время замедляет дыхание, чтобы не помешать им.

– А у вас есть звёзды? – Спросила восьмилетняя Лин.

– У нас светят медузы. Они похожи на звёзды, только двигаются.

– Повезло же тебе…

Воздух пах солью и вечерней прохладой. Тень от колонн ложилась на море и сам мир замирал между светом и тьмой.

Лин увлечённо рассказывала мальчику историю, широко размахивая руками.

– Смотри! Видишь? – Она пыталась изобразить что-то странное – то ли танец, то ли боевую стойку.

Леонар, вынырнув по пояс, смотрел на Лин снизу вверх, прищурившись с очевидным недоверием:

– Это… магия людей?

– Почти! – Гордо ответила она и повернулась спиной к морю, чтобы показать финальный трюк.

В этот момент её босая нога соскользнула и раздался короткий вскрик – и всплеск.

Леонар не рассмеялся. Даже не успел подумать – просто метнулся вперёд. Вода сомкнулась над ними, и в следующее мгновение он уже держал её – лёгкую, растерянную, с прилипшими к лицу тёмными волосами.

Она судорожно вдохнула, а глаза распахнулись – испуганные, блестящие.

– Я… я утонула? – Выдохнула она.

– Почти. – Ответил он и уголки его губ дрогнули.

Это была первая его улыбка – не холодная, как отблеск подводных камней, а настоящая, тёплая. Лин дрожала в его руках, то ли от холода, то ли от того, что впервые видела, как он улыбается.

– Ты смеёшься надо мной? – Пробормотала она, пытаясь сохранить гордость.

– Нет же. – Ответил Леонар. – Я только рад, что ты не рыба. Думаю, что это было бы нелепо.

Она захохотала. Звонко, как всегда, и плеснула ему водой в лицо. Он моргнул, словно ошарашенно, а затем, тоже рассмеялся – коротко и неловко, будто не знал, как это делать. Казалось, что море вокруг тоже улыбалось: волны тихо качнули их, а на горизонте солнце окончательно нырнуло в воду.

Иногда, когда его подруга делала что-нибудь безрассудное, Леонар не успевал испугаться – только уже после. Так было и в тот раз, когда он вытащил её из воды. Он помог ей встать и вернул опору её ногам, но всё ровно не отпускал свои руки, держа их в напряжении. Лин хохотала, а он – стоял неподвижно и незаметно обхватывал своё запястье, чтобы вонзить ногти прямо в свою бледную кожу. Так он делал всегда, с самого детства – когда был напуган, когда сердце билось слишком быстро. Никто не знал, кроме него, что эта боль помогала ему не распасться.

Лин, конечно, ничего не заметила – уже болтала о том, как море должно благодарить её за смелость, а не пугать шумом волн. Он слушал её, и боль под ногтями отступала.

Однажды, когда вечер почти перетёк в ночь, Лин появилась, сияя загадочной улыбкой. За спиной у неё был узелок, перевязанный белой лентой.

– У меня кое-что есть… – Прошептала она, будто совершила преступление.

– Снова фантики? – Лениво спросил Леонар, вынырнув из-под воды.

– А что с ними не так? – Девочка надула свои щёки и гордо развернула принесённый свёрток. – Бумага, краски и кисти из дворца.

– Ты… украла это?

– Одолжила. – Поправила Лин, внезапно покашливая. – Для науки.

С тех пор всё изменилось. Каждый раз, когда она приносила с собой листы, мальчик преображался. Он аккуратно держал кисть, словно она могла разбиться, а взгляд его тут же менялся – становился мягким, глубоким, как самое тихое течение. Сирена, сын морского владыки – вдруг ребёнок и весь в невинном свете.

Лин сидела рядом, поджав свои ноги, и наблюдала. Наблюдала за тем, как он ловит оттенки на волнах, как проводит кистью, как чуть склоняет голову, будто слышит музыку.

– Хвостик, ты так прекрасен прямо сейчас! – Сказала она вдруг, как факт.

Кисть в фарфоровых руках дрогнула, Леонар в секунду застыл. Затем, резко выпрямился, будто от прикосновения жгучей лавы. Щёки его, обычно бесцветные, налились внезапно розовым до самых ушей.

– Что?.. – Он даже не смог закончить.

– Ты просто… светишься. – Пожала плечами та.

Леонар неловко отвернулся от неё, уткнув взгляд в бумагу, и тихо произнёс:

– Глупая, не называй меня так! Я принц морей и покровитель сирен!

Лин улыбнулась. Разумеется, она не знала, что сказала нечто, что останется в нём навсегда – словно тихий огонь, который не погаснет даже под водой.

С каждым вечером, маленький наследник всё осознаннее стал замечать узоры на морской пене, изгибы камней, переливы света в воде – и вдруг понял, что всё это можно воссоздать, повторить.

Смелость Лин, её прямолинейность, каждое движение вдохновляли его. Он подбирал оттенки, смешивал краски, изучал пропорции, как будто впервые видел мир. И каждая её улыбка, каждый взгляд, каждое слово – отражались в его рисунках. Принц учился красоте не из книг – а через смех девочки, через её лёгкость и открытость к миру. И чем больше он творил, тем яснее становилось: это его мир, его способ дышать. Искусство стало его тайной радостью, его побегом и его ритуалом.

Время шло, а вместе с ним менялись и они.

Лин уже не была той маленькой дерзкой девчонкой в мальчишеских одеждах. Ей было четырнадцать, и тело постепенно выправлялось, изгибы становились мягкими и утончёнными. Юная девушка пыталась носить платья – по приказу отца, короля, – но ей казалось это глупым. Леонар тайно наблюдал за ней из воды и едва сдерживал свой смех. Её усилия походили на попытку сражаться с самой природой: мягкость и грация не шли рука об руку с дерзкой твердостью её взгляда. Но ему было весело.

Лин же так и продолжала увлечения, чуждые обычным девушкам. Если в детстве она лазала по стенам крепостей, то теперь же, открыла для себя стрельбу из лука. Каждый выстрел был точным, уверенным, словно она хотела доказать миру: смелость – её стихия, а не нежность. Король только охал и тяжко выдыхал, наблюдая за своей дочкой. Мудрый правитель и любящий отец уже начинал терять веру в то, что сможет найти ей мужа, который будет в силах совладать с характером воина.

Леонар, в свои шестнадцать, тоже изменился. Скромный мальчик, что некогда прятал свои глаза – теперь же, в его взгляде отражалось осознание собственной привлекательности. Он стал ловким, умел играть своей красотой, смехом, движением – иногда и в ущерб правилам, иногда – в шутку, но чаще – в игре. Он мог быть милым джентльменом, а мог – скрыто – поставить Лин перед «фактом»: сдаёшься в этой игре прямо сейчас, и я буду милосерден, если нет – наблюдай, как рушатся империи. И всё это в улыбке, шутке, в очаровательном взгляде, что уже намекал на его вторую сторону: всепоглощающую и желающую. Сторона, что берёт всё, пока не останется ничего, как истинный представитель сирен. Именно теперь – когда они стали встречаться после заката у их тайного места между колоннами, играть в карточные игры, смеяться, дурачиться – становилось заметно, что Леонар приобретал двойственность характера. Одна сторона —ласковая, игривая. Другая – тёмная, ближе к легендам.

Лин не понимала этого до конца, но чувствовала, что его взгляд способен одновременно пленить и насторожить. Парень знал, что делал с ней и тут же начинал смеяться от этого.

Мир между ними становился более сложным, но удивительно живым: смех, азарт, лёгкая дерзость – всё переплеталось с первой искренней тревогой, которая однажды перерастёт в одержимость, в невозможность отпускать.

Вечер склонился почти бесшумно.

Лин сидела на камне, вытянув ноги, руки опирались на колени, и взгляд её был сосредоточен. В руках она держала карты – тщательно перемешанные, ровно по правилам, честно.

– Хвостик, уверен, что готов играть по-честному? – Спросила она, улыбаясь так, будто уже знала ответ.

Леонар вынырнул из воды, белокурые волосы прилипали к плечам. Глаза серые, прозрачные, как стекло, и улыбка, в которой скрывалась искра хитрости.

– По-честному? – Повторил он, приподняв бровь.

Парень разложил карты – и в тот же момент скрытно подтащил одну карту к себе, едва заметно, тонкой игрой пальцев. Лин сразу почувствовала лёгкий диссонанс.

– Эй! – Вскрикнула она, нахмурившись. – Я видела, как ты это сделал!

– Что? – Леонар изобразил удивление, прикрыв свой рот рукой. – Не могу понять, о чём ты.

Лин вздохнула, бросила карту аккуратно на камень и скрестила руки.

– Ты будешь честным. Или проиграешь.

– Ах, Лин… – Протянул он, словно нежно, почти умоляя. – Если я проиграю… что тогда?

– Что скажу, то и будет.

Леонар притворился поражённым, но в ту же секунду слегка поддёрнул карту у себя – и тихо рассмеялся, когда Лин не заметила. Он наслаждался этой игрой, маленьким нарушением правил, его взгляд был мягким, но глаза – чарующими.

– Сдаёшься? – Снова спросила Лин.

– Никогда. – Ответил парень, слегка кланяясь.

Игра продолжалась. Смеясь, споря, споря и смеясь. Леонар ловко жульничал, Лин же оставалась настоящей, прямой, честной – и именно эта честность зажигала в нём интерес, заставляла улыбаться иначе, сильнее.

Каждый раз, когда Лин поднимала взгляд и смотрела прямо в его глаза, он не смотрел в ответ, но чувствовал, как его сердце начинало биться быстрее, будто впервые узнаёт, что значит настоящая искренность.

И в этих вечерах, между шутками, хитростями и смехом, их характеры становились яснее.

Он – обаятельный, умеющий играть тёмной стороной своей натуры.

Она – честная до костей, не боящаяся смотреть прямо и держать бой до конца.

Мир вокруг казался затаившим дыхание, а море и суша шептали, будто слушали их смех, каждый шорох волн и каждый вздох, которые соединяли их детство с историей, полной света. Камни колонн, ещё недавно горячие от дневного света, теперь были холодными и влажными, отражая последние отблески заката.

Лин стояла на краю, прислушиваясь к шёпоту моря. В кристальной воде она заметила что-то блестящее среди плоских камней. Она наклонилась, неловко балансируя на скользкой поверхности, и внезапно нога соскользнула.

– Эй! – Воскликнул Леонар, а вода всплеснула вокруг него, когда он потянулся к ней. Его руки мгновенно обхватили талию и спину девушки, поднимая её над холодной глубиной.

Она замерла, сердце билось так быстро, что казалось, оно хочет вырваться наружу. Лин ощущала мягкость его прикосновения и одновременно непостижимую силу, что удерживала её над водой.

– Ты что… не отпустишь? – Спросила она аккуратно.

Парень почувствовал знакомое напряжение в груди. Воспоминания рванулись к тому вечеру, когда они были младше, и он – ещё ребёнок – позволил ей упасть в воду. Тогда он был беспомощен, а дрожь в его руках была больше от страха, чем от силы. Сейчас – теперь – он держал её иначе, аккуратно. В эту минуту, он не мог ответить ей. Только держал и позволял её сердцу найти равновесие в его руках. Но чем дольше длилось это молчание, тем сильнее он осознавал, как близко она находится. Влажные пряди чёрных волос касались его щеки, а дыхание Лин едва щекотало его губы. И вдруг – будто от неожиданного жара – он смутился, отвёл взгляд и поспешно разжал руки.

– Леонар! – Только и успела вскрикнуть Лин, прежде чем с плеском ушла под воду.

Он моргнул, ошеломлённый собственным поступком, а затем тихо рассмеялся, когда над поверхностью появилась её возмущённая голова.

– Боже! – Выдохнула она, вытирая лицо и отбрасывая свои мокрые волосы. – Ты стал ещё более вредным, чем был!

Он всё ещё улыбался – виновато, но с теплом.

– Возможно.

Лин фыркнула, шлёпнув по воде ладонью, а брызги осели на плечах парня, сверкая в последних отблесках солнца.

С каждым годом в их мире становилось больше тишины.

Когда Лин исполнилось восемнадцать, она словно распустилась из тени – не вдруг, а медленно, как цветок, что долго хранил красоту для единственного взгляда. Её волосы теперь падали до самых бёдер – гладкие, тяжёлые, блестящие, будто впитали в себя полночное небо. В них нередко запутывался ветер, и тогда Лин привычным движением убирала прядь за ухо, не замечая, что этот простой жест завораживал куда сильнее, чем самые дорогие украшения.

Её платья стали длиннее – струящиеся ткани ложились складками, подчеркивая изящество движений. Но даже в роскоши шелка и кружев оставался тот же внутренний огонь, что когда-то заставлял её босиком бегать по стенам цитадели и смеяться, не думая о приличиях. Лин изменилась внешне – но в её взгляде всё так же горела жизнь.

Она всегда была немного странным ребёнком – с глазами, в которых будто отражалась тьма. Дети её побаивались: в её взгляде было слишком много смысла и слишком мало наивности. Но отец – король – никогда не позволял ей сомневаться в себе. Он растил её не как куклу, а как наследницу, учил не опускать взгляд и иметь мнение на каждый счёт. Он хотел, чтобы она умела быть сильной, но при этом оставалась женщиной. К восемнадцати годам Лин стала воплощением этой задумки. Она была прекрасна, но не в кричащем смысле – её красота дышала глубиной. В чёрных глазах, обрамлённых густыми ресницами, светилось нечто неуловимое – будто каждый, кто встречался с её взглядом, на миг забывал, где находится. Даже самые стойкие теряли почву под ногами.

Леонар же…

Тот робкий мальчик, что когда-то боялся поднять свои глаза – исчез насовсем. Теперь он умел смотреть прямо, так, что его взгляд пробуждал дрожь, а женщины были готовы потерять рассудок. Ирония заключалась в том, что именно Лин и научила его этому – ещё тогда, в детстве, когда она сердито твердила: «Не смей прятать глаза, смотри перед собой, смотри на мир».

Теперь он смотрел – и мир смотрел на него.

Его тело окрепло, линии стали чётче, движения – решительнее. На груди поблёскивало ожерелье из драгоценных металлов, сплетённое в форму коралла, от которого свисала перламутровая ракушка – детский подарок от матери. Тяжёлые браслеты на запястьях, похожие на украшения из мифов, поблёскивали, когда он поднимал руки. На голове – диадема из коралла, отливающая тёплым светом. Серебристый хвост отражал лунные отблески, будто сама вода хотела удержать этот блеск в себе.

Но в его глазах поселилось что-то иное – память.

После гибели правительницы, отец Леонара замкнулся. Горе морского правителя стало стеной – настоящей, возведённой у границ, за которые никто не смел заплывать. Люди больше не подходили к морю. А Леонар – копия своей матери, живое напоминание о жене, которую потерял владыка морей – продолжал оставаться по другую сторону этой стены.

С тех пор парень редко смеялся по-настоящему. Но рядом с Лин всё было иначе. Она была единственным, кто всё ещё видел в нём того мальчишку, что однажды спас её от падения в воду и от одиночества.

Теперь, встречи были редкими.

После заката, когда дворцы засыпали, а море окрашивалось в свинцово-голубой. Они знали – их нельзя было увидеть вместе. Но тайна придавала их встречам особую остроту: каждое движение, каждый взгляд, каждое прикосновение было драгоценным, как дыхание между словами.

Когда Лин приходила к воде, он уже ждал её – сидел у колонны, прикрыв хвост длинной тканью, чтобы не отражался свет от полумесяца.

– Опоздала. – Тихо говорил он, улыбаясь краем губ.

– Тебе ведь нравится ждать. – Отвечала она, поднимая глаза.

И тогда, тишина между ними становилась почти осязаемой.

Он смотрел на неё – уже не как на друга детства. Как на женщину, чьё присутствие грело и мучило одновременно. Не касался её – но казалось, что стоит лишь вдохнуть глубже, и расстояние исчезнет само собой.

Леонар всегда был нежным, внимательным, но где-то под этой мягкостью жила и опасность – зовущая. Та самая тень, что когда-нибудь научится любить не просто сильно, а до одержимости. Но пока – только лёгкая дрожь в воздухе, только невидимая нить между двумя дыханиями.

Море слушало их молчание, зная, что привязанность, зародившаяся из детской дружбы, уже давно перестала быть просто светлой.

Глава 3

Наследники встречались не по вечерам – а ночами.

Море в это время становилось чернильным и тихим, будто само хранило их тайну. Лунный свет играл на воде, отражаясь в серебре волн, и только где-то вдалеке можно было различить силуэты величественных колонн – тех самых, что когда-то были для них детской границей между мирами. Теперь же – рубежом, за которым начиналось запретное. Они виделись там, где вода касалась скал, – ночью, когда мир спал, и только их дыхание и шорох волн наполняли пространство между словами.

Они были осторожны: Лин оглядывалась через плечо, а Леонар держался в тенях. Им нельзя было видеть друг друга, но продолжали. И когда девушка спускалась к воде, отбрасывая свои волосы назад, появлялся он – как вспышка лунного света. И каждый раз им казалось, что время не шло. Парень видел, как ветер играется с её волосами – тёмными, гладкими, как ночь, и всё время падающими на лицо.

– Твои волосы снова спутались. – Негромко заметил он.

– Ну и пусть. – Усмехнулась Лин, опустив глаза. – Всё равно ты не поможешь.

Он подплыл ближе. Вода колыхнулась у подогнутых коленей девушки. Его ладони поднялись из глубины. Осторожно, будто парень касался сна. Он взял несколько чёрных прядей, провёл по ним пальцами и заправил за ухо девушки. Пальцы задержались на мгновение – чуть дольше, чем было нужно.

– Так лучше. – Полушёпотом, произнёс он.

Она подняла взгляд. В её глазах отражалось свечение, мягкое и холодное.

– Ты стал слишком смелым.

Леонар улыбнулся. В этой улыбке было что-то взрослое и почти опасное.

– Или просто перестал бояться.

Волны стихли, воздух стал плотным, как между вдохом и признанием.

Он заплетал ей волосы – неуклюже, но бережно, а когда концы коснулись её шеи, кожа под его пальцами дрогнула.

Девушка не отстранилась, а лишь тихо выдохнула:

– Всё ещё мешаются?

– Нет. – Ответил он. Голос его прозвучал ниже, чем обычно. – Теперь – нет.

Между ними всё ещё была вода, но казалось, что границ – нет. Леонар хотел сказать ей что-то, но не смог. Просто опустил лицо. Казалось, что он расстроился от того, что, если продолжит смотреть в глаза девушки – утонет без остатка.