РАЗВОД. ЗОНА ЛЮБВИ
Ульяна Соболева
Аннотация:
Она прожила 25 лет в браке, считая, что её жизнь – это идеальная сказка. Но в один вечер всё рухнуло. Стук в дверь. Полиция. Обвинения в хищении миллионов из семейного бизнеса. И тот, кого она любила больше жизни, её муж, молчит. Его слова убивают её медленнее пули: «Я сам недавно узнал. И я в шоке» Наручники впиваются в запястья, дети отворачиваются с ненавистью в глазах, а дом, который был её крепостью, остаётся позади. Её бросили на растерзание – как предателя, как преступницу. Она в аду. Женская тюрьма строгого режима – это место, где слабых ломают за секунду.
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СОВРЕМЕННОСТЬ! Автор может чудить!
ПРОЛОГ
Предательство – это не удар. Это не мгновенная боль, от которой кричат. Это тишина. Глухая, липкая тишина, которая обволакивает тебя, медленно разъедая изнутри.
Сначала ты не веришь. Ты смотришь в глаза тому, кого любила, ждёшь объяснений, оправданий, чего угодно – только не этого молчания. Но он молчит. Ты зовёшь его по имени, но он отворачивается, будто тебя больше нет.
В этот момент ты умираешь. Не полностью, нет. Всё сложнее. Ты остаёшься живой, но та часть тебя, что верила в любовь, больше не дышит. Это медленная смерть. С каждым вдохом в груди становится пусто.
Я сам недавно узнал. Мне жаль.
Эти слова звучат в голове снова и снова, как плёнка, застрявшая на одном кадре. Мне жаль. Он не сказал: Я боролся за тебя. Я верю тебе. Я не позволю им это сделать. Он просто сказал жаль – и отдал меня чужим людям, словно выбросил ненужную вещь.
Наручники обжали запястья, холодный металл впивался в кожу, но это была не самая сильная боль в тот момент. Настоящая боль – это их взгляды. Марины, Славика. Дети, которых я любила больше жизни, смотрели на меня так, будто я враг. Будто я их предала, хотя предали меня. Я пыталась найти их глаза, шептала: Пожалуйста, поверьте мне. Но они уже не слышали меня.
Я помню каждый их взгляд, каждую тень разочарования на лицах, каждую слезу. Это не забывается. Ты засыпаешь с этим, просыпаешься с этим. Ты смотришь в потолок, думая: Что я сделала не так? Почему моя любовь не спасла нас?
Иногда я думаю, что легче было бы умереть тогда, в тот вечер. Но меня заставили жить. Жить с этим молчанием внутри. Жить с пустотой там, где раньше был дом, семья, он.
Иногда я даже боюсь дышать слишком глубоко. Боюсь, что эта боль разорвёт меня изнутри.
Глава 1
Сегодня мне исполнилось 45.
Я стою у зеркала, медленно провожу пальцами по ткани светло-кремового платья. Оно струится по фигуре мягко и изысканно – именно так, как я хотела. Виктор всегда говорил, что в этом цвете я выгляжу, как королева. Я улыбаюсь, поправляю прядь волос за ухо и произношу вслух:
– Королева.
Мой голос звучит почти уверенно. Почти.
Из кухни доносятся голоса детей, и я невольно задерживаю дыхание, прислушиваясь. Марина смеётся, шутит над чем-то, а Славик бурчит в ответ, как всегда. Они дома. Мои дети. Моя семья. На секунду я закрываю глаза и пытаюсь зацепиться за это чувство. Это мой день. Сегодня я должна чувствовать себя счастливой.
Но внутри что-то холодное шевелится и не даёт покоя. Ком в груди всё растёт, хотя я пытаюсь его задавить. В последние недели Виктор был странным. Сначала это были мелочи: короткие ответы, быстрые поцелуи в щёку, которые даже не касались кожи. Потом он перестал держать меня за руку, когда мы ложились спать. Когда я наклонялась обнять его сзади на кухне, он отодвигался. Я думала, что это усталость. Проблемы на работе. Мы же вместе столько лет – не может быть иначе.
Я помню вчерашний вечер. Я вошла в кабинет, а он быстро выключил экран ноутбука и встал, как будто я застала его за чем-то запретным.
– Что ты там делаешь? – спросила я, пытаясь говорить легко.
– Ничего важного, – ответил он слишком быстро и потянулся к телефону. – Просто дела.
Мне показалось, что я больше не знаю этого мужчину. Я вышла из комнаты, но сердце билось так быстро, что мне пришлось сесть в коридоре и положить ладонь на грудь. Я была уверена, что это пройдёт.
Но это не прошло. И сейчас, стоя у зеркала, я чувствую, как что-то надвигается, как шторм на горизонте. Я боюсь поверить своим мыслям.
Может, он разлюбил меня?
Нет. Нет, я не позволю этим мыслям разрушить сегодняшний вечер. Я глубокий вдох, ещё один. Сегодня всё будет хорошо.
Марина появляется в дверях, прислонившись к косяку с бокалом вина в руке. Она уже взрослая женщина, но в её улыбке я всё ещё вижу ту маленькую девочку, которая однажды принесла мне букет ромашек из сада, сказав, что я её самая красивая мама.
– Мам, всё готово, – говорит она. – Славик уже открыл вино. Пойдём. Сегодня твой день.
Я улыбаюсь ей, хотя в груди всё так же холодно. Я не покажу ей, что боюсь. Я мать. Мать всегда должна быть сильной.
– Пойду, – шепчу я и делаю последний взгляд в зеркало.
Соберись. Ты сделала всё, чтобы этот день стал идеальным. Пусть он будет таким.
Марина подходит ко мне ближе, кладёт руку мне на плечо:
– Мам, ты уверена, что всё в порядке?
Она чувствует это. Чувствует, что внутри меня что-то трещит. Я вижу это в её глазах.
– Всё хорошо, дорогая. Просто немного устала. – Я сжимаю её руку и пытаюсь передать ей тепло, которого самой не хватает.
Марина кивает, но перед тем, как выйти из комнаты, бросает на меня долгий, задумчивый взгляд.
Когда я остаюсь одна, я снова смотрю на своё отражение.
Ты Анна Брагина. Ты успешная женщина. Ты прожила 25 лет в браке с мужчиной, которого любишь. Ты построила дом, вырастила детей, и сегодня твой день. Ты заслуживаешь счастья. Слышишь меня? Ты заслуживаешь счастья.
Но чем дольше я смотрю на своё лицо, тем больше мне кажется, что эта уверенность – лишь тонкий слой, который может треснуть в любой момент.
Я смотрю на бокал в своей руке, вижу, как тонкая золотистая жидкость лениво катится по стенкам, и делаю глубокий вдох. Этот вечер должен быть идеальным. Дети смеются, свечи горят, на столе блюда, которые я готовила с любовью. Это мой день. Я заслуживаю счастья.
Я поднимаю бокал. Рука дрожит едва заметно, но я быстро сжимаю стекло крепче. Взгляд на Виктора. Он рядом, как и всегда. Мой муж, моя опора, мой дом.
– Хочу сказать несколько слов, – мой голос звучит ровно, но внутри меня всё словно на тонкой грани, где одна неверная эмоция может сорваться в крик. Я сглатываю и продолжаю:
– Мне было 18, когда мы поженились. Почти вся моя жизнь прошла рядом с тобой. И я благодарна за это. Я люблю тебя.
Виктор кивает, но глаза не поднимает. Он смотрит куда-то в тарелку с рыбой и молчит. Его лицо спокойное, но слишком пустое. Как будто это не слова обо мне и не слова о нас. Я знаю его слишком хорошо, чтобы не почувствовать это отчуждение. Я пытаюсь говорить дальше, но ком в горле становится всё больше.
– Мы вместе преодолели столько трудных моментов. Бывало тяжело, но мы всегда находили способ оставаться семьёй. Я горжусь нами. Я горжусь тобой, Виктор. Мне сорок пять, а я чувствую как будто мне двадцать.
Я улыбаюсь, но эта улыбка больше похожа на маску. Дети аплодируют, Марина слегка трёт мне руку, как будто хочет поддержать, но я замечаю, как её глаза косо косятся в сторону отца. Она тоже чувствует это – что-то не так.
Виктор кивает ещё раз, бросает короткий взгляд на меня, но сразу же опускает глаза обратно в тарелку. Я замечаю, как его рука скользит к телефону под столом. Он быстро проверяет экран, почти незаметно. Почти. Но я вижу всё.
Это уже не случайность. Это бьёт меня в самое сердце.
Я сжимаю зубы, чтобы не спросить: «Что там, Виктор? Что может быть важнее меня?» Я молчу, потому что, если я заговорю, то потеряю контроль. А если я потеряю контроль, я уже не смогу остановиться.
– Мам? – тихо спрашивает Марина, наклоняясь к моему уху. Её голос – это едва слышимый шёпот, но в нём столько тревоги, что у меня внутри всё переворачивается. – С папой всё в порядке?
Я делаю вид, что её вопрос не задел меня, хотя от этих слов у меня сдавливает грудь. Я боюсь, что сейчас взорвусь. Я беру её за руку и мягко сжимаю. Улыбаюсь так, как умеют только матери, когда не хотят, чтобы их дети знали, что внутри всё рушится.
– Конечно, всё в порядке. Просто по работе звонят.
Она не верит. Я вижу это в её глазах. Она знает меня слишком хорошо. Но я держусь, потому что не могу позволить ей увидеть мои трещины.
Виктор откидывается на спинку стула и берёт вилку в руки, будто просто решил попробовать кусок рыбы, но я вижу, как его пальцы сжимаются слишком крепко. Он знает, что я чувствую это. Он знает, что я вижу его насквозь. Но он ничего не делает.
Я отпускаю руку Марины, снова делаю глоток шампанского и чувствую, как оно обжигает горло. Боже, я не хочу этого знать. Я не хочу знать, что происходит с моим мужем.
Но теперь, сидя за этим идеально накрытым столом, я понимаю: эта трещина больше, чем я думала.
Снаружи позвонили. Кто-то пришел.
________
Я вздрагиваю и автоматически бросаю взгляд на часы – слишком поздно для гостей.
– Я открою, – говорю я и встаю со стула. Сердце бьётся быстро, но я заставляю себя успокоиться. Может, это сосед, попросить соль или пожаловаться на музыку.
– Может…поздравить пришли или принесли цветы. – говорит Марина.
Звонят настойчиво. Я выхожу по узкой дорожке к калитке, открываю, и всё внутри меня вздрагивает.
1EhBmSq4
Передо мной стоят четверо полицейских в форме. Холодные лица. Никакой улыбки, никакого объяснения, только деловой тон и документ, который мне суют прямо в лицо.
– Анна Викторовна Брагина?
– Да, – мой голос трещит, как старое стекло.
– У нас ордер на обыск и арест по подозрению в финансовых махинациях и хищении крупных денежных средств через семейный бизнес.
Я не понимаю слов. Они звучат, как шум телевизора на заднем плане, в который ты не вслушиваешься. Обыск. Арест. Хищение. Семейный бизнес.
Я слышу, как бокал выскальзывает из моей руки и разбивается о дорожку, разлетаясь осколками. Звук возвращает меня в реальность, но ненадолго. Я открываю рот, но из него вырывается только:
– Что? Нет. Это ошибка. Это какая-то ошибка!
Офицеры проходят мимо меня в дом, как будто я – пустое место. Я пытаюсь их остановить, кричу:
– Подождите! Остановитесь! Виктор!
Я оборачиваюсь и вижу его. Мой муж стоит в холле, напротив лестницы. Его лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию. Он не двигается. Он просто смотрит.
– Виктор, скажи им! – Я хватаю его за руку, но она ледяная, как будто он уже не живой. – Скажи им, что это ошибка!
EmeNl0Iw
Его пальцы отодвигаются от моих так осторожно, как будто я яд.
Полицейский подходит ближе и спрашивает его:
– Господин Брагин, вы знали о финансовых махинациях вашей жены?
Я смотрю на Виктора. Я молюсь, что сейчас он посмотрит на меня, возьмёт мою руку и скажет, что это чушь. Что это ошибка. Что мы вместе разберёмся. Он же мой муж. Мы женаты уже 25 лет. Он клянётся мне в любви каждое утро, когда пьёт кофе.
Но он тяжело вздыхает.
– Нет, – говорит он ровным голосом, но я слышу в нём усталость. – Я сам недавно узнал. Я в шоке, как и вы.
Как и вы.
У меня холодеют пальцы, колени подгибаются, и я хватаюсь за его плечо, как утопающий за спасательный круг. Но его плечо холодное, и он отступает на шаг назад.
– Ты знал, – шепчу я. Горло пересыхает, а голос срывается так тихо, что я не уверена, услышал ли он меня. – Ты знал… и молчал?
Виктор не смотрит на меня. Он смотрит куда-то мимо, на пол, на стену – куда угодно, только не в мои глаза. Как будто я перестала существовать.
Я оседаю на колени прямо на пол прихожей, хотя даже не помню, как упала. Моё платье собирается складками, туфли впиваются в щиколотки, но я ничего не чувствую. Только боль в груди. Дети молчат. Не двигаются…Марина смотрит на меня, на отца.
– Это какое-то недоразумение. Папа не молчи.
– Увы это правда! – кивает он…
Мир рушится. Я больше не слышу команд офицеров, не вижу, как они вытаскивают документы из шкафа. Я слышу только его слова, снова и снова: Я сам недавно узнал. Я в шоке, как и вы.
Сколько времени он знал? Неделю? Месяц? А может, с самого начала? Он всё это время спал со мной в одной кровати, смотрел мне в глаза и молчал. Он предал меня так тихо, что я даже не заметила, когда это случилось.
Полицейские надевают на меня наручники. Металл холодит кожу. Я не сопротивляюсь. Мои глаза всё ещё прикованы к Виктору. Он даже не пытается вмешаться.
Глава 2
Его слова впиваются в меня, как нож, разрывая всё внутри.
– Я не мог представить, что ты способна на такое.
Я слышу его голос, но не понимаю. Это не может быть он. Не мой Виктор. Мой муж никогда бы не сказал этого. Он знает меня. Он должен знать. Мы столько лет были вместе. Я держала его за руку в больнице, когда он лежал с температурой, стирала его рубашки, когда он приходил домой поздно, я родила ему детей и улыбалась, даже когда хотела плакать от усталости. Он знает меня. Он должен знать, что это ошибка.
Я смотрю на него, как будто сейчас смогу прочитать правду в его глазах. Но там пусто. Серо. Ничего.
– Ты… не веришь мне? – шепчу я. Губы едва двигаются. Словно парализованы. Я боюсь даже дышать, потому что если он не ответит, я рухну прямо здесь.
Он молчит.3UPNi8fg
Его молчание – это самое страшное, что я когда-либо слышала. Оно холодное, как ледяная вода, которая заливает лёгкие и не даёт дышать. Я ищу в его взгляде что-то, что скажет мне: Я верю тебе. Я с тобой. Но он смотрит сквозь меня, как будто я больше не существую.
Нет. Нет. Это сон. Это ошибка.
Я делаю шаг вперёд и хватаюсь за край его пиджака, как за спасательный круг. Он должен что-то сказать. Сейчас. Он должен меня спасти. Он же мой муж. Мой Виктор.
rdnnuc_L
Но он отступает на шаг назад. Я чувствую, как мои пальцы соскальзывают с его ткани, как будто я упускаю его навсегда. Пустота между нами больше не заполнится.
Марина делает шаг вперёд. Я слышу её всхлип, и этот звук режет меня изнутри. Я смотрю на свою дочь – она выглядит так, будто её мир рушится вместе с моим. Лицо побелело, губы дрожат, глаза блестят от слёз, которые она пытается удержать.
zekzj4br
Она хочет мне верить. Я вижу это. Она цепляется за надежду, за то, что я скажу ей что-то, что развеет этот ужас. Она сжимает кулаки так сильно, что я вижу, как ногти впиваются в кожу.
– Мама… – её голос рвётся из глубины души. – Скажи, что это неправда. Пожалуйста.
Её голос дрожит, она задыхается от собственного страха, но не может остановиться. Она ждёт. Она ещё верит, что я могу всё исправить.
Я тянусь к ней, пытаясь взять её за руку.
vuMk5Tgl. Пальцы дрожат. Я должна её удержать, я не могу позволить ей отдалиться.
Но она отступает.
Она отступает так медленно, но это больнее, чем если бы она закричала. Её шаг назад рвёт моё сердце на куски.
– Марина… – шепчу я, но голос срывается.
– Это ошибка, – наконец произношу я громче. Я хочу верить, что если повторю это достаточно много раз, она поверит. – Это ошибка. Ты должна мне верить. Я не делала этого. UASXpuZG
Но в её глазах я вижу сомнение. Оно растёт, как тень. И эта тень уже поглотила нас обеих.
Когда судья объявляет приговор, я чувствую, как в груди что-то разрывается. Восемь лет. Восемь. Лет. Как медленно и мучительно каждое слово рвёт мой разум на куски, а сердце… сердце кажется мёртвым. Оно больше не бьётся, не сопротивляется, не живёт.
– Восемь лет лишения свободы в колонии общего режима, – голос судьи звучит откуда-то издалека, глухо, словно я слушаю его из-под воды.
Это сон. Это точно сон. Должен быть. Всё это не может быть реальностью. Я не могу сидеть здесь в этом душном, пропахшем слезами и потом зале суда, не могу слышать, как молоток судьи глухо ударяет по деревянной поверхности, запечатывая мою судьбу, как крышка гроба.
Мои руки дрожат. Губы дрожат. Но я молчу. До того момента, пока звук слов не доходит до самой глубины моего сознания.
Восемь лет.
– Нет! – крик срывается с моих губ так неожиданно, что даже охранник вздрагивает. – Нет, я не виновна! Вы не можете так со мной поступить! Я НИЧЕГО не сделала!
Но мой крик глохнет в стенах зала суда, как будто они проглотили его, пережевали и выплюнули обратно – тишиной. Мёртвой тишиной.
Слева сидит Виктор. Его лицо изображает горе – горе «пострадавшего мужа», которому изменили, обманули и предали. Я вижу его сложенные на коленях руки, безупречно отглаженный костюм, и мне хочется рвануться к нему с кулаками. Это он всё это подстроил. Он уничтожил меня.
Он ловит мой взгляд, и его губы чуть дрогнули. Едва заметная, мимолётная усмешка. Показалось? Нет. Я знаю этого человека лучше, чем он думает. Это не ошибка. Он радуется. Радуется моему падению.
Я резко оборачиваюсь к своему адвокату, который с самого начала выглядел так, словно ему всё равно, чем это закончится.
– Делайте что-нибудь! Вы должны их остановить! – почти шепчу ему, хотя внутри меня всё кричит, рычит, сгорает.
Он избегает моего взгляда. Кривит губы в профессиональную маску «ничем помочь не могу».
– Анна, я сделал всё, что мог.
Врет. Он врёт, и я знаю это. Его трусливые глаза бегают по залу, как у загнанного животного. Виктор подкупил его. Купил всё. Судью, свидетелей, доказательства. Даже мой адвокат – его марионетка.
– Подлец, – шепчу я, чувствуя, как комок ненависти подступает к горлу, мешая дышать. – Все вы подлецы.
Они уводят меня. Я даже не замечаю, когда охранники успели подойти ко мне. Их грубые руки сжимают мои запястья, и холод металла наручников врезается в кожу.
Мой взгляд автоматически ищет детей. Пытаюсь зацепиться за что-то настоящее, за спасительную якорь, который не даст мне утонуть в этом море лжи и предательства.
Марина отворачивается. Её тонкие плечи вздрагивают, но она не смотрит в мою сторону.
Максим стоит с опущенной головой. Его волосы падают на лоб, скрывая лицо, но я знаю – он смотрит в пол. Он не поднимает глаз. Не хочет видеть меня.
Горло сдавливает такой спазм, что я чуть не задыхаюсь.
– Дети… – голос ломается на первой же слоге. – Посмотрите на меня! Марина, Максим, я не виновна! Я клянусь вам, это ошибка!
Qt9xaXzj
Но они не поднимают глаз.
Виктор подходит к ним и кладёт руки на их плечи, будто он здесь единственный, кто может их защитить. Их защитить от меня.
– Не уходите… – прошу я, больше не крича, а шепча. Этот шёпот ломается, как сухая ветка под тяжестью снега.
Но они уходят. Они просто разворачиваются и идут к выходу вместе с ним. Мой бывший муж забирает с собой всё, что у меня когда-либо было дорого.
Мои ноги подкашиваются, и только охранники удерживают меня от падения.
Холодный коридор впереди, стражи закона по бокам – путь в новую реальность. В реальность, где меня нет. Где есть только пустота, тюрьма и годы одиночества.
mPQfFvxf
Но хуже всего – это тишина. Тишина в груди, там, где когда-то билось сердце.
Восемь лет.
Эти слова будут звучать в моей голове, пока не сотрётся всё остальное.
Глава 3
Машина трясётся на каждой кочке, и этот глухой ритм словно отбивает мою смерть. Внутри всё онемело. Глаза не мигают, руки ледяные, а грудь будто сдавливает тисками. Я смотрю в окно, но за ним – пустота. Ни города, ни дорог, ни людей. Только серый размазанный фон, который тянется в бесконечность, как моя боль.
Я не чувствую движения. Кажется, будто меня заперли в стеклянной клетке, из которой уже не выбраться. Полицейские впереди о чём-то переговариваются, но я не слышу их. Шум сирены, звон ключей и грубые команды остались где-то далеко, словно это было с кем-то другим. Со мной – всё это не могло случиться.
Нет.
Это просто длинный страшный сон. Сейчас я открою глаза, Виктор поцелует меня в лоб и скажет, что я просто устала, переутомилась, а всё это – игра моего разума. Да, вот сейчас… открою глаза…
Я открываю глаза.
7jT8u92x
Машина едет дальше. Наручники холодят запястья, давят на кожу. Металл будто намертво впился в меня, словно готов остаться навечно.
Как это случилось?
В голове медленно, болезненно всплывают обрывки вчерашнего вечера, как фотографии, из которых кто-то вырвал половину и оставил только фрагменты.
Вчера я стояла на кухне, в моём уютном маленьком мирке, где всё казалось таким простым. Нож стучал по разделочной доске – я резала свежие помидоры для салата, пока на плите шипел стейк. Я помню, как из духовки доносился запах запечённого картофеля. Тёплый, обволакивающий запах дома, где любили, где ждали. Где я думала, что счастлива.
Максим и Марина болтали в соседней комнате, а потом на кухне. Виктор был в кабинете – как всегда занят своими делами. Я думала, что так будет всегда.
Мы планировали отпуск. Я мечтала о том, как летом поедем на море в Испанию, как будем гулять по берегу, смеяться, строить замки из песка. Я помню, как в тот момент даже улыбнулась, представляя, как Марина бежит с обернутым на плечах полотенцем, словно маленькая. Ее муж пойдет за напитками, Виктор валяется на шезлонге.
Всё это – всего лишь вчера.
А сейчас я сижу в полицейской машине, закованная в наручники, и мои дети смотрели на меня, как на преступницу.
Как так быстро всё рухнуло?
– Такие женщины в тюрьме долго не продержатся, – тихо бросает один из полицейских другому, не подозревая, что я слышу.
Такие!
Я не собираюсь умирать.
Моё сердце холодное, но под этой ледяной коркой начинает прорастать маленькое зерно ярости. Оно крошечное, но оно растёт. Оно колет меня изнутри, оживляет.
Я смотрю на свои дрожащие руки и тихо, едва слышно шепчу:
– Я должна выжить.
Мои пальцы стискиваются в кулаки.
– Я должна вернуть свою жизнь.
Внутри меня зреет сила, глухая и первобытная, как зверь в клетке. Пусть я сейчас на дне. Пусть у меня отняли всё. Пусть Виктор считает, что выиграл эту партию.
Но я ещё не сдалась.
Машина трясётся на очередной кочке, и я поднимаю голову. Впервые за весь путь. Я смотрю вперёд, туда, где начинается путь длиной в восемь лет.
Но я знаю одно: я вернусь.
И когда это случится, Виктор пожалеет о каждой секунде того вечера, когда решил разрушить мою жизнь.
Тяжёлая железная дверь захлопнулась за мной с таким гулким стуком, что я почувствовала, как его отголоски пробрались внутрь моего тела. Словно этот звук поставил точку на всей моей прежней жизни. Всё кончено. Теперь – только тьма.
Комната – нет, камера – встретила меня ледяным дыханием сырости и запустения. Грязные, местами отслаивающиеся стены будто сжимались со всех сторон, как ловушка, из которой не выбраться. Узкое окно под потолком, обмотанное решёткой, едва пропускало свет. Серое пятно на полу напоминало засохшую кровь. Я не осмелилась подойти ближе.
Матрас на шконке был серым, вонючим и мятым, с пятнами, о происхождении которых лучше не знать. Он выглядел так, будто прошёл через тысячи чужих ночных кошмаров.
Я стояла посреди камеры, как маленькая потерявшаяся девочка, которую бросили в этом месте на съедение чему-то невидимому и страшному. Глоток воздуха обжигал лёгкие, как кислота.
– Чего встала? Принцесса, нары ждут! – насмешливо хмыкнула одна из сокамерниц, худая женщина с жирными прядями волос и глазами, в которых не было ни намёка на доброту. Она сидела на соседней шконке и ковырялась в грязных ногтях, будто уже привыкла к этой тюрьме так же, как к своим собственным пальцам.
GMaBiiw8
Вторая, с коротко остриженными волосами и татуировкой на шее, захихикала, жуя какой-то сухарь:
– Добро пожаловать в новую жизнь, принцесса. Привыкай. Здесь не будет ни слуг, ни золотых постелей.
Они засмеялись, как стая ворон, каркающих над трупом. Их голоса впивались мне в уши и подталкивали к краю пропасти, где уже готов был сорваться крик отчаяния.
Но я промолчала. Не потому, что не хотела кричать. Я хотела. Боже, как я хотела закричать так, чтобы стены треснули, чтобы они поняли, что я не заслужила этого, что я невиновна. Но мой крик застрял где-то глубоко внутри, у самого дна. Там, где уже начала формироваться новая Анна.
Я медленно опустилась на матрас. Он вонял сыростью, плесенью и чем-то, что вызывало тошноту. Пружины больно врезались в спину, но я не шевелилась. Я легла на него, как ложатся в могилу, когда больше не ждёшь спасения.
Я уставилась в серый потолок и даже не моргала.
Не плачь.
Грудь сдавило так сильно, что я чуть не задохнулась, но я проглотила слёзы. Нет. Сейчас нельзя. Если я заплачу здесь, то буду плакать до конца своих дней. Я знала это.
Они ещё смеются надо мной. Они говорят что-то унизительное, но я больше не слушаю. В какой-то момент голоса становятся просто фоном, каким-то отдалённым гулом, словно я закрыла невидимую дверь внутри себя. Я одна. Одна в этой тьме.
Моя жизнь превратилась в холодную пустоту. vCQKHUHF
Но пока я смотрела в потолок, где паутина словно висела петлями, что-то внутри меня проснулось. Нечто маленькое, но жадное до жизни.
С тобой еще не все кончено, Анна.
Это мой голос. Тот, который не дал мне кричать, но позволил думать.
Я сглотнула и медленно закрыла глаза. Там, в темноте, я почувствовала не страх. Я почувствовала злость.
Ты сильнее, чем они думают.
Я вспомнила детей. Их опущенные головы в зале суда. Вспомнила Виктора с его надменным взглядом, с победоносной улыбкой, когда судья объявил приговор. Вспомнила, как он увел их, будто отнял не только их любовь, но и мою душу.
Я не позволю этому продолжаться.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее, будто от голода к мести.
– Они ещё увидят, – шепчу я так тихо, что мои слова сливаются с шумом вентиляции.
Я не знаю, кто они – эти женщины вокруг меня или весь мир. Но я найду способ.
Я выживу.
Я сжала простыню до боли в пальцах.
Я верну себе жизнь.
И когда я выйду отсюда, Виктор не узнает той Анны, которую он предал. Но я знаю одно: он пожалеет об этом.
Впервые за весь вечер я почувствовала тепло. Оно было жгучим, но спасительным.
Пусть они смеются. Смеется тот, кто смеется последний.