Когда звезды спускаются на землю

ГЛАВА 1 Остров Кабос

Последний свет угасающего дня струился по небу, словно растопленный персидский шафран, окрашивая песчаный берег в густые, почти кровавые тона. Тихой, ленивой волной, словно усталый зверь, лизал берег океан, его соленое дыхание смешивалось с ароматом ночных цветов, уже распустившихся в прибрежных зарослях. На фоне пламенеющего горизонта причудливыми, почти мистическими силуэтами высились серо-черные скалы Кабоса – древние стражи этого забытого богами острова.

По теплому, все еще хранящему дневной жар песку, босыми ступнями ступала юная девушка. Ее тонкая фигура в белоснежной тунике казалась хрупким призраком на фоне могучей стихии. Ей было восемнадцать лет, возраст, по законам Кабоса, требующий принятия власти и полноты женственности, но в ее стройности, в чистоте линий еще читалась некая девичья незавершенность. Она подошла к самой кромке воды, и тонкие, изящные руки поднялись к плечам, чтобы расстегнуть тяжелые, золотые заколки-драконы, скреплявшие ткань на ее плечах.

– Прости меня, великий Ра-Осирис, за то, что я отпускаю твой свет в ночь, – прошептала она, и туника, шелестя шелком, упала к ее ногам, обнажив тело – худощавое, но уже лишенное угловатости отрочества, с мягкими изгибами бедер и высокой, тугой грудью.

Ветер, словно ревнивый любовник, тут же рванулся к ней, обвивая ноги прохладой и растрепав длинные, черные как смоль волосы, бросив прядь на ее лицо. Девушка изящным, отточенным движением убрала непослушные волосы за ухо. Блуждающий луч уходящего солнца скользнул по тонким, аристократическим чертам ее лица, высветив высокие скулы, прямой нос и губы, слишком серьезные для ее лет.

– Арсея! – послышался из-за спины низкий, властный женский голос, в котором звучали ноты беспокойства и привычки командовать.

Девушка не обернулась. Она стояла, застывшая в молитвенном экстазе, с воздетыми к небу ладонями, будто пытаясь удержать последнюю крупицу света. Ее губы беззвучно шептали древние слова, обращенные к ушедшему за горизонт божеству.

Зовущая была высокой, статной женщиной в темно-синей тунике из дорогой, затканной серебряными нитями ткани. Ее густые черные волосы, уложенные в сложную прическу, уже тронула седина – следствие не лет, но бремени власти. На голове сверкала тиара из сапфиров и лунных камней – символ верховной власти. Это была Метера – царица и повелительница острова Кабос. Она молча подошла к дочери и положила руку на ее обнаженное плечо. Кожа под ее пальцами была холодной.

Девушка вздрогнула, словно возвращаясь из другого мира, и медленно опустила руки, открывая глаза – огромные, темные, почти бездонные.

– Мама? Ты напугала меня! Зачем ты здесь? – в ее голосе прозвучало не столько раздражение, сколько усталая покорность. – Я хотела побыть наедине с Богом, проводить его за океан. Разве в этом есть преступление?

– Преступление – в безрассудстве, дочь моя, – Метера мягко, но настойчиво повернула Арсею к себе, поднимая с песка ее одежду. – Уже совсем стемнело, поднимается холодный ветер с океана. Ты стоишь голая, как в первый день творения. Пойдем домой. Одевайся, а то простудишься, и тогда все наши планы рухнут, не успев начаться.

Арсея покорно накинула тунику, а Метера, с материнской тщательностью, помогла ей застегнуть тяжелые заколки, их холодная поверхность на мгновение прикоснулась к нагретой за день коже.

– Ты опять пропустила вечернее торжество в честь послов из Ахейских земель, – уже строже проговорила Метера, беря дочь под руку, и они медленно зашагали по направлению к мерцающим вдали огням дворца.

– Ты же знаешь, мама, я не выношу этих дворцовых церемоний, – поморщилась Арсея, глядя под ноги. – Эти взгляды, полные расчета, эти речи, в которых каждое слово – ловушка. Мне душно в этих стенах.

– Но ты – наследница, Арсея! Через два года, по Закону, ты займешь мое место, и твоей обязанностью будет вести дела королевства, а для этого нужно учиться читать людей, как жрецы читают звезды!

– А мне куда приятнее читать книгу природы, – возразила девушка, останавливаясь и глядя на темнеющий океан. – Слушать, как океан шепчет свои вечные тайны. Молиться богу Солнца, чувствуя его тепло на своей коже, а не только на холодных камнях алтаря. Разве это не тоже самое служение?

– Ты всегда была не такой, как все, дитя мое, – вздохнула Метера, и в ее голосе впервые прозвучала не власть, а тревога. – Но есть вещи, которые нельзя отложить. В твоем возрасте, по нашему Закону, пора уже не просто думать о мужчинах, а познавать их. Не как правительница, а как женщина.

Арсея отвела взгляд, смущенно покраснев. – Они… они меня не интересуют. Пока. Во всяком случае, так, как того требуют обычаи.

– «Пока» длится уже слишком долго, – мягко, но настойчиво сказала Метера. – Тебе восемнадцать, Арсея! Пора набирать свой собственный гарем, присматривать себе достойных мужей, которые станут опорой твоей власти и отцами твоих детей. В твоем возрасте я уже правила своим первым гаремом и знала объятия не одного мужчины. А ты… ты целые дни проводишь в молитвах с жрецами или в библиотеке за старыми свитками!

– Мамочка, не сердись, прошу тебя! – Арсея прижалась к матери, и в ее жесте была вся незащищенность юности. – Я даю тебе слово. Через два года, когда придет мое время, я стану послушной и мудрой преемницей. Я исполню все, что велит Закон и долг. Просто дай мне еще немного времени… побыть собой.

– Ну, хорошо, – смягчилась Метера, гладя дочь по волосам. – Но время, увы, не ждет. Моя власть, как и солнце сегодня, клонится к закату. И я должна быть уверена, что передаю скипетр в надежные руки.

– Я буду самой прилежной твоей ученицей, – с легкой дрожью в голосе уверила Арсея.

Они подошли к царскому дворцу – величественному зданию из бело-розового мрамора, чьи стройные колонны упирались в усыпанное звездами небо. Едва царица с дочерью ступили на порог, как десятки рабов и рабынь в светлых льняных одеждах бросились им навстречу. Зажглись сотни светильников, наполняя воздух ароматом оливкового масла и сандала, и вскоре внутренние покои заиграли в золотом свете. В просторном зале уже стоял огромный эбеновый стол, ломящийся от яств: зажаренные на вертеле перепела, свежие фиги, темный хлеб и кувшины с вином, разбавленным морской водой.

Усевшись на мягкие подушки, Метера с дочерью приступили к трапезе. После долгого молчания царица заговорила снова, и ее голос прозвучал как приговор.

– С завтрашнего утра, дочь моя, ты должна начать положенные по Закону действа. Ты помнишь, в чем их суть?

Арсея опустила глаза, медленно перебирая виноград в своей тарелке. – Помню, мама. Я должна… я должна пройти через возбуждающие ласки, – она произнесла эти слова чуть слышно, – и познать через них телесную прелесть, чтобы желать ее впредь. Но я не думаю, что это возможно. Я не могу заставить себя испытывать удовольствие от… от прикосновений незнакомых людей.

– Почему незнакомых? – удивилась Метера. – Это мои мужчины из моего собственного гарема. Люди проверенные, верные, красивые и умелые. Ты знаешь их с детства – воина Дариона, поэта Ликаона, художника Элатона… Можешь выбрать любого. Они научят тебя искусству любви.

– Я… я лучше помолюсь, – упрямо прошептала Арсея, поднимая на мать умоляющий взгляд. – Я испытываю наивысшее наслаждение, когда моя душа сливается с божеством в экстазе. Разве это не важнее?

– Это совсем другое, дурочка ты моя! – воскликнула Метера, и ее терпение лопнуло. – Одно – пища для души, другое – зов плоти, без которого наш род пресечется! Мне, кажется, так и не дождаться внуков от тебя! Я молю богов, чтобы они вразумили тебя и помогли тебе повзрослеть не только телом, но и сердцем!

– Мама! – лицо Арсеи пылало от стыда и гнева. – Как мне все это надоело! Все эти разговоры о долге, о гаремах, о ласках! – Она резко встала, смахнув со стола недоеденную перепелку. – Я ухожу спать!

– Учти, Арсея! – царица поднялась вслед за ней, и ее голос прозвучал металлом. – Утром к тебе придут! Закон суров, и ему ты должна подчиниться в первую очередь!

В ответ лишь громко хлопнула дверь в покои дочери. Метера осталась стоять одна посреди сияющего зала, ее плечи поникли.

– О, великие боги! – прошептала она, глядя в темное окно, за которым пряталась луна. – Направьте вы мою неразумную, упрямую дочь на истинный путь. Даруйте ей познать не только вашу божественную сладость, но и земную страсть, без которой жизнь женщины пуста и бессмысленна.С этими словами она медленно, словно неся на плечах невидимую тяжесть, направилась в свои покои. Несколько рабов зажженными факлами молча последовали за ней, готовые исполнить любую прихоть своей повелительницы, но не в силах облегчить тяжесть на ее сердце.

Глава 2

Прошло два года. Для острова Кабос, подчиняющегося вечным циклам солнца и океана, это было лишь мгновение. Но для дворца из бело-розового мрамора эти два года стали временем неумолимого скольжения к краю пропасти. Власть Метеры, некогда абсолютная и незыблемая, как те самые скалы, о которые разбивались волны, теперь походила на угасающий светильник – пламя еще трепетало, но масло было уже на исходе. А вместе с ним иссякало и ее терпение.

Царица возлежала на своем ложе из слоновой кости, застеленном тканями цвета ночного неба, расшитыми серебряными звездами. Воздух в покоях был густ и сладок от аромата увядающих лилий в огромных золотых вазах – метафора ее собственной угасающей силы. Ее взгляд, тяжелый и усталый, скользнул по высокому сводчатому потолку, где фрески с изображением триумфов прежних правительниц казались теперь не победными реляциями, а насмешкой. Взмахом руки, на котором золотые браслеты звякнули с непривычной для нее безысходностью, она подозвала застывшую в тени рабыню.

– Приведи ко мне раба, – голос Метеры прозвучал хрипло, – того, что прислуживал мне вчера за ужином. Того, со смуглой кожей и глазами, полными дерзкой почтительности.

Рабыня, не поднимая глаз, склонилась в почтительном поклоне и поспешно удалилась, ее босые ступни бесшумно скользнули по полированному мрамору. Метера закрыла глаза, вжимаясь пальцами в виски. В висках стучало: «Время, время, время…» Оно утекало сквозь пальцы, как песок, уносимый ветром с берега.

Через некоторое время щелчок открывающейся двери заставил ее поднять веки. На пороге стоял он. Юноша, чья красота была столь же очевидной, сколь и опасной. Смуглая кожа отливала золотом в свете масляных ламп, черные волны волос были убраны с высокого лба, а фигура, гибкая и сильная, говорила не о рабской покорности, а о дремавшей в нем дикой, первозданной силе. Он стоял, опустив взгляд, но в самой его позе читалась готовность пружины к разжиманию.

– Как тебя зовут? – спросила Метера, разглядывая его с холодной, аналитической оценкой, с какой осматривают нового скакуна или клинок.

– Атар, – ответил молодой человек, и его голос, низкий и бархатный, прозвучал в тишине комнаты, как струна.

– И давно ты служишь мне? Я не замечала тебя раньше. Твоя красота не должна была ускользнуть от моего внимания.

– Со вчерашнего дня, о, Светлая. До этого я… проходил обучение, – он сделал небольшую, почти театральную паузу, – искусству любви у жрецов Солнца в их горной обители.

Жрецы Солнца. Сердце Метеры сжалось. Те самые, кто все эти годы уводил ее дочь от земных радостей в мистические туманы. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь они же прислали ей орудие для ее возвращения.

– И сколько тебе лет, Атар?

– Двадцать, госпожа.

– Двадцать… – она протянула слово, сравнивая. Ее дочери было двадцать. Возраст расцвета, а не монашеского затворничества. – Жрецы, говоришь, обучали тебя. И ты хорошо освоил эту… науку? Они довольны твоими успехами?

Уголки губ Атара дрогнули в едва уловимой улыбке.

– Наставники были ко мне благосклонны. Поэтому и предоставили мне величайшую честь – служить тебе, моя царица, – он поднял на нее взгляд, и Метера увидела в его темных глазах не рабское подобострастие, а уверенный, почти вызывающий огонь.

– А сможешь ли ты, – Метера приподнялась на ложе, и ее голос стал тише, но весомее. – Увлечь молодую, невинную девушку? Ту, чье сердце и тело дремлют, окутанные покровом молитв? Ту, чьи ладони знают лишь жест воздевания к небу, но не прикосновения к мужской коже?

Атар не смутился. Напротив, его взгляд загорелся азартом.

– Меня обучали, о, Повелительница, не только технике, но и психологии влечения. Меня учили, как разжечь искру там, где, кажется, лежат лишь холодные угли. Как пробудить желание у тех, кто сам о нем не подозревает.

На мгновение Метера почувствовала укол странной ревности. Ревности к той, кому будут предназначаться эти умения. Она отогнала это чувство.

– У меня для тебя особое поручение, Атар. Ты, конечно, знаешь, что у меня есть дочь. Арсея. Ей уже двадцать лет, – она сделала акцент на этом. – Но она… она не познала еще ни единого мужчины. Она проводит дни и ночи в молитвах, в экстазе, обращенном к солнцу, и отворачивается от земных наслаждений, как от скверны. Сколько я ни пыталась ее убедить, уговорить, приказать – все бесполезно. Ее гарем пустует, а ее лоно – нетронуто. Может быть, – и в голосе царицы впервые прозвучала отчаянная мольба. – Тебе удастся найти ту потаенную дверцу, что ведет в ее спящую чувственность. Я очень на это надеюсь. Будущее нашего рода зависит от этого.

Атар медленно опустился на колени, и его поклон был исполнен не рабской униженности, а почти рыцарской преданности делу.

– Благодарю тебя, о, Царица, за оказанное мне доверие! Я приложу все свое умение и всю страсть, что даровали мне боги и наставники.

– Ты красив и молод, – Метера протянула руку и приподняла его голову за подбородок, заставляя вновь встретиться с его взглядом. Ее пальцы почувствовали тепло его кожи. – Возможно, твоя молодость, твоя… энергия, смогут достучаться до нее там, где мои слова оказались бессильны. – она отпустила его, и на ее лице на мгновение мелькнула тень былой, давно утраченной нежности. – Эх, Атар… где мои двадцать лет! Иди. И попытайся. Твоя задача – пробудить в ней не просто отклик плоти, но и интерес, любопытство, жажду.

– Слушаюсь, Повелительница! – Атар легко поднялся с колен, его движения были полны грации и силы.

– Утром придешь и расскажешь об успехах. Что бы там ни произошло.

Атар с глубоким, почтительным поклоном вышел из покоев царицы. Дверь закрылась, и Метера осталась одна в огромной, наполненной угасающими ароматами комнате, с одной-единственной, горящей в темноте надеждой по имени Атар.

Глава 3

В это самое время в своих покоях, в самой дальней от шума и суеты части дворца, Арсея совершала свой ночной ритуал. Здесь не было ни золота, ни роскошных ковров. Лишь простой шерстяной ковер на каменном полу, ложе, застеленное грубым льном, и в нише – золотая статуэтка Бога Солнца, единственная дань роскоши в этом аскетичном убежище.

– О, великий, ты, единственный на земле и небесах! – ее голос, чистый и звонкий, нарушал торжественную тишину. – Дарующий всему живому свет и тепло! Без тебя зачахла бы нива жизни, остановились бы воды в реках, и сердца людей обратились бы в камень.

Она стояла на коленях, обнаженная, как и подобает душе, предстающей перед божеством. Лунный свет, пробивавшийся через высокое окно, окутывал ее стройную фигуру серебристым сиянием. Два года стерли последние следы девичьей угловатости. Теперь это было тело молодой женщины: небольшие, но упругие и красиво очерченные груди, тонкая, гибкая талия, плавные изгибы бедер. Длинные, черные как смоль волосы, не знавшие ножниц рабынь-парикмахеров, волной струились по ее спине, почти достигая колен. Но в ее огромных, темных глазах, устремленных на сияющий лик идола, горел все тот же отрешенный, почти фанатичный огонь.

– Наполни меня своей божественной силой, – шептала она, воздевая руки, – не дай вечерней мгле затмить мое сердце. Я преклоняюсь перед твоим сиянием, твоей животворящей энергией. Ты – моя жизнь! Ты – моя любовь! Я отдаюсь тебе всем своим существом!

Ее губы беззвучно шептали древние слова заклинаний, глаза закрылись, а тело внезапно затрепетало, будто по нему пробежал разряд молнии. Сначала это была легкая дрожь в кончиках пальцев, затем волна, прокатившаяся по всему телу, заставила выгнуться ее спину и сжаться пальцы ног. Она дышала прерывисто и глубоко, на ее бледной коже проступила испарина.

Это был экстаз, пик мистического соединения с божеством, ради которого она жила. Так продолжалось несколько минут, наполненных внутренним светом и трансом. Наконец, сила покинула ее, и она безвольно рухнула на грубый ковер, подобно срезанному цветку.Лежа, она несколько минут приходила в себя, слушая, как бешено стучит ее сердце – не от земной страсти, а от соприкосновения с безмерным. Наконец, дрожащей рукой она потянулась к низкому столику и взяла с серебряного подноса персик. Плод, символ жизни и плоти, который она всегда употребляла после ритуала, чтобы «заземлиться». Откусив небольшой сочный кусочек, она медленно прожевала его, ощущая, как сладость фрукта возвращает ее к реальности. Отложив недоеденный персик, она подошла к окну.

Полная луна, холодная и отстраненная, царила в небе. Арсея смотрела на нее с безмолвным вызовом. Луна была символом всего, что она отвергала: пассивности, женских таинств, связанных с кровью и деторождением, ночи, скрывающей лик ее бога. Ее тело, освещенное лунным светом, казалось мраморной статуей, воздвигнутой в честь дневного светила. Сделав резкий, отвращающий знак пальцами в сторону ночного светила, Арсея отошла от окна и легла на свое ложе. Усталость от пережитого экстаза быстро погрузила ее в глубокий, безмятежный сон. На ее губах застыла улыбка единения с богом.

Дверь в ее покои скрипнула с такой осторожностью, что звук был не громче падения сухого листа. В проеме возникла темная фигура Атара. Он был бос, его движения были плавны и бесшумны, как у пантеры, крадущейся за добычей. Дверь закрылась за ним, и он остался стоять в полной темноте, позволяя своим глазам привыкнуть к мраку, разбавленному лишь полоской лунного света от окна.

Затем он двинулся вперед. Его шаги были беззвучны. Он подошел к ложу и присел на самый его край, не нарушая пространства сна. Лунный свет падал прямо на лицо Арсеи, и Атар замер, завороженный. Длинные, темные ресницы отбрасывали легкие тени на ее бледные щеки. Прямой, изящный нос, губы, красиво изогнутые даже в полном покое, – в ее лице была хрупкая, почти неземная гармония. Ее худоба, которую Метера называла «излишней», была худобой юной ланки, готовой в любой момент сорваться в бег. Атар, видевший многих женщин в стенах храма, понимал, что эта девушка была иной. Ее красота была не для услады глаз, а для поклонения.

Он не стал будить ее. Его миссия была иной. Он должен был проникнуть в ее мир не как завоеватель, а как сновидение. Его пальцы, легкие и теплые, прикоснулись сначала к ее бровям, повторив их изгиб. Затем они скользнули по вискам к нежным, высоким скулам. Он чувствовал под подушечками пальцев бархат ее кожи, и его собственное дыхание стало глубже. Он очертил контур ее губ, не касаясь их, ощущая исходящее от них почти осязаемое тепло. Его рука, все такая же невесомая, опустилась ниже, скользя по длинной, изящной линии шеи к ключицам, а затем едва заметно, почти мимолетно, провела по округлости ее груди, чуть ниже соска.

От этого прикосновения, столь легкого и в то же время столь уверенного, по телу Арсеи пробежала легкая судорога, хотя она и не проснулась. Атар чуть слышно застонал, чувствуя, как волна желания подкатывает к его собственному горлу. Он был искусным любовником, но эта девушка, эта спящая весталка, пробуждала в нем не только профессиональный азарт, но и нечто первобытное, жаждущее не просто обладания, а причастия.

Его ладони, знавшие все азы и тайны любовной науки, продолжили свой путь. Они скользили по ее телу, не спеша, вырисовывая невидимые узоры на ее коже. Он нежно гладил ее живот, бедра, внутреннюю сторону коленей – те места, где кожа была особенно тонкой и чувствительной. Он не применял грубых или навязчивых ласк; его прикосновения были словно шепотом, обещанием, вопросом, заданным спящему телу.

И тело начало отвечать. Сначала это был легкий румянец, выступивший на груди. Затем – едва уловимое движение бедер навстречу его ладони, когда она скользнула по внутренней стороне бедра. Ее дыхание, до этого ровное и спокойное, стало сбиваться, становиться глубже. Во сне она тихо застонала, и этот звук, полный неподдельного, неосознанного наслаждения, был для Атара музыкой победы.

Он знал, что приближается кульминация. Его пальцы, точные и нежные, нашли ту самую «лону любви», о которой говорила Метера, и начали свой танец вокруг нее, лаская и возбуждая, но не вторгаясь, растравляя огонь, но не туша его грубым прикосновением. Он будил в ее теле память, о которой она сама не подозревала – память плоти о предназначенном ей наслаждении.

Волны нарастающего, стихийного оргазма начали охватывать низ ее живота. Ее тело выгнулось, мышцы напряглись, как тетива лука. Атар видел, как под ее веками бешено задвигались зрачки, следя за картинами сна, которые теперь слились с реальностью ощущений. И, наконец, наступила разрядка. Тихий, сдавленный крик сорвался с ее губ, ее тело содрогнулось в серии мощных, непроизвольных спазмов, и ей почудилось, будто внутри нее вспыхнули тысячи солнц, разлетаясь по всем конечностям, даря ей неведомое, всепоглощающее, почти мистическое наслаждение, которое на мгновение затмило даже экстаз ее молитв. Трепет утих. Арсея медленно открыла глаза. Они были темными, влажными и полными глубочайшего изумления. Она не сразу поняла, где находится. Реальность сна и явь сплелись воедино. И тогда она увидела его. Темный силуэт на краю ее ложа, человека с руками, что все еще излучали тепло на ее коже.

– Кто… кто ты? – прошептала она, и в ее голосе не было страха, лишь смущение и дрожь не отшумевшего возбуждения.

– Я Атар, – его голос прозвучал тихо и ласково. – Твой раб. Царица, твоя мать, послала меня… разбудить в тебе дремлющие силы любви и желания. Пробудить женщину, что прячется за ликом жрицы.

Арсея приподнялась на локте, прикрывая грудь рукой, но не от стыда, а от переполнявших ее новых, непонятных чувств. Она вспомнила волны удовольствия, что только что пронеслись по ее телу. Это было иначе, чем в молитве. Более земно, более… телесно. И оттого не менее прекрасно.

– Я… я не думала, что это настолько… хорошо, – прошептала она, облизнув пересохшие от страсти губы. В ее глазах читалась растерянность, но уже не отторжение.

Атар склонился в почтительном, но исполненном достоинства поклоне.

– Я – лишь инструмент в руках богов, госпожа. И я готов доставлять тебе это приятное, открывать для тебя новые грани наслаждения столько, сколько ты сама пожелаешь.

Мысль о том, что это можно повторить, что это не было разовым, случайным чудом, заставила сердце Арсеи забиться чаще. Впервые долг и желание шли рука об руку.

– Ты действительно сделал мне очень приятно, – сказала она уже более уверенно, и в ее голосе прозвучали ноты той самой власти, которой ее так долго учили. – Теперь моя мать, я думаю, будет довольна. – она сделала паузу, обдумывая. – Я… я определю тебя в свой гарем. Первым. Похоже, пришло время заняться его созданием. Чтобы порадовать маму и… исполнить свой долг.

«И чтобы познать это снова», – пронеслось у нее в голове, но это она оставила при себе.

– Благодарю тебя, госпожа! – в голосе Атара прозвучала искренняя радость. Первый и самый трудный рубеж был взят. – Ты не пожалеешь! Я готов всегда служить тебе и доставлять удовольствие, какое ты только пожелаешь.

– А теперь… оставь меня, – мягко, но твердо приказала Арсея. Ей нужно было побыть одной, чтобы осмыслить этот переворот в собственной душе, чтобы отделить экстаз божественный от экстаза земного и понять, могут ли они сосуществовать.

– Слушаюсь, госпожа, – Атар с последним глубоким поклоном бесшумно удалился, растворившись в темноте так же незаметно, как и появился.

Дверь закрылась. Арсея осталась одна в лунном свете. Она провела рукой по своему телу, туда, где еще жили отголоски его ласк. На ее лице, всегда обращенном к небу, впервые появилось выражение чисто человеческого, земного любопытства и пробудившейся жажды. Стена между мирами дала трещину.

Глава 4

Покинув опьяняющий полумрак покоев Арсеи, Атар не сразу направился к Метере. Он задержался в тени высокой колоннады, прислонившись лбом к прохладному мрамору, пытаясь обрести равновесие. Воздух все еще был наполнен ее запахом – смесью ладана, ночных цветов и чего-то неуловимого, сугубо личного, что навсегда врезалось в его память. Его тело, возбужденное ее откликом, все еще трепетало, а в душе бушевала странная смесь триумфа и смятения. Он выполнил приказ царицы, но сделал нечто большее – прикоснулся к тайне, и эта тайна манила его сильнее любой награды.