Подмалевки

Лазарь Соколовский

Издательство:

Автор

Жанры:

стихи и поэзия,серьезное чтение,cтихи, поэзия

Аннотация

Читать онлайн

Cкачать на Литрес

-
100%
+

Алла Соколовская Фотограф

ISBN 978-5-4485-2296-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подмалевки

Зима задержалась… Наверно, в верхахкакие-то вышли разборки.Что видно отсюда: весь свод в облаках,слежалые снежные горкик подъездам. Наш город – село, не село,и к марту такая скучища…Ну, скоро ли Солнце? добро или злов создании? станет ли пищадуховней? – скорее зависит от нас,и все-таки больше бы света…Вразвалочку день разорился на час,да зябко и тускло при этоми некуда выйти: очески землидавно не скучают по росам,ощерившись настом, дороги в соли,лениво толпятся торосыу кромки на озере, дальше за нихвода отдувается жестью…В движении ступор, и ветер затих,как будто творец не на месте.Да так ли? Все это забудется, лишьвозьмется апрель за работу,и вряд ли тогда у окна усидишь,сметенный его разворотом.Пусть нынче надежда – скорее просчет,хоть лезет в башку бестолково,март – это весна не взаправду еще,март – это еще подмалевок.Последний лист снесло вчерас дубка, что выскочил напротивприюта нашего. Всей плоти —былинка с метр, одна кора…Молоденький, он спал взахлеб,так дети спят, и не заметил,как налетел возвратный ветер,одежку хлипенькую сгреби сдул играя. Пусть она,подсохшая, уже не грела —какой-то смысл давала телу.Теперь – безмолвная струнабез дуг девичьих, без колков —наследья Фебова угара,не лира, даже не гитара —один из выживших ростковотца того ль, что вечность пьетв аллее щелковского парка,или Толстовского подаркас «Войны и мира», чей полеткогда-то сдвинул и менявослед Андрею с мертвой точки…Проснись, малыш! уж март, и почкипригрело солнцем, суетнявот-вот начнется: гомон птицразбудит темные криницы,возьмутся травы, медуницы,как трепетные лики жриц,закружат хороводом, чтобснова растревожить память.Пусть не равняться со столпами,но как представишь – столько троп,подростку, предстоит емупройти в слепых годах ученья,чтоб, став частицею твореньяи растворенья, свет и тьмувбирая в плоть, среди бродягтаких же, с золотой листвоюрасстаться, сморщиться корою,в иную мудрость отходя.Когда представишь… Что там лист,пускай отмоленный, последний —сама судьба стоит в передней:– Ты все играешься, артист?не перепел себя? – ростки,хотя бы два, стройней и выше…Зачем, что в космосе расслышал,размениваешь на стишки?Опять весна подкатывает первымчуть слышным бормотаньем поутрус пути уставшей птахи. Вот и прервансон зимний… Только что я соберу,сбежав сюда от сутолки столичной,где прогремит отчаливать звонок?Откуда говорить – мне безразлично,откуда достучаться – все одно,лишь достучаться б зовом, хрипом, песнью…Все заново начать невмоготу —уж ниточки гусей по поднебесьюотчеркивают вехи на лету,они домой летят – мне на гнездовьесиленок не собрать: года не те…Но как проститься с нажитой любовью,чтобы пристать к беззвездной пустоте?Как не срастись с весною этой ранней,где влился сам в настройку скрипачей,летящих зыбким клином, с бормотаньемслучайной птахи? Как уйти ни с чемсовсем в ничто? Когда бы в том пространстве,что кинули, мы оставляли след…Приехали – с завидным постоянствомопять изобретать велосипеднетленности души, опять пределыотодвигать, где грез невпроворот.Упаковал сон зимний в бренность тело,казалось, прочно… Но весна грядет,и к черту все сомненья, все просчетыбылые, свежий ветер разорилслежалый кров. И тянешься к блокноту —озвучить взмахи мощных чьих-то крыли, значит, тоже снова приобщитьсяне к угасанью постному. В алчбезайдется сердце – прилетают птицы,природа повторяется в себе.Хоть нам видна обложка повторенья —подернутая солнечным огнемсинь мартовская – крохой вдохновеньяоттаявшей, возможно, оживем,ведь текст внутри… Оставив, домочадцамизмаранные начерно листыпопыток скудных, если б достучатьсядо слепоты окружной, глухоты…

Снова горы

Отголосками прежних песенмир качнувшийся не сберечь…Замаячил опять Lake Placid,будто тяжкая ноша с плеч.И с чего грустить в самом деле,что опять где-то там разор —профиль гор из окна отеля,не кавказских, но все же гор.Будто Лермонтова страницырасплескали былой ампир,нам отмерены не границыкем-то вбитые – целый мир,где скитаться уже привычно,коли гонит своя страна.Что ж… пускай языки различны,но природа везде однаи тогда была и поныне.Нам, как Лермонтову, близкиреки, степи, моря, пустыни —средство верное от тоски.Только горы – пейзаж особый:ближе к небу ль, яснее взгляд…Как смывает с души хворобыдальней родины. Встали в рядозабоченными хребтами,где подспудный процесс таимсозиданья, хоть пусто в храме —сохранится ли третий Рим…Перепетая, вроде, тема —те же варвары изнутри,пролетит, усмехаясь, Демоннад потугами индустрий.Вновь от бога – одни обноски:в древних складках гранитных риз,как игрушечные, полоски —слалом катится к черту вниз;озадачивая крутины(камнепаду подставить лбы?..),словно вызов, торчат трамплины,выворачивая горбы.Падший ангел, какое дело,что проявится под крылом…Та же рукопись пожелтелав детском споре добра со злом,спать поэту – не катит даромлегкий профиль в углу листа.Промелькнет, словно лик Тамары,ускользающая красотаи утонет в нездешних весях,не востребована никем,раскидав отголоски песенс несостарившихся поэм.Но и в этом несбереженноммире вдруг будто вздрогнет хор —девы, что так не вышли в жены,позовут из-за кромки гор.

Отрывок

Я не говорю ни о мести, ни о прощении. Забвение – вот единственная месть и единственное прощение.

Хорхе Луис Борхес «Фрагменты апокрифического Евангелия» Забвенье – все, что нам дано:опять заснуть, надумав сказку.Забвенье – хитрая отмазка,где плоть – за хлеб, за кровь – вино.Как это все?.. Еще вчера,казалось, затемно сидели.Чадил костер. Канун недели.Скорее холм был, чем гора.Ни любопытных, ни зевак,и только отблески закататого высвечивали брата,затем другого, дальше мрак…Он что-то говорил, но в насслова еще не оседалитой мощью, что осмыслит дали —корм не в коня в который раз.Усталым разве важно, чейглагол явил бы в сновиденьесмещенный свет. Сжимались звеньяЕго космических речей.«Мой срок недолог, на родувам писано нести скрижализавета с миром, пусть вначалездесь, дома… Но когда уйду,едва приестся детский гамсоседских толп, погрязших в быте,в границы чуждые неситевсем: и собратьям, и врагам —весть, что на нет сойдет война,когда одной семьей навекистать. Как деревья, камни, реки —все эти божьи письменасвидетельство: одна земляи море, где я шел по суху.Благословим же нищих духом,кому легко начать с нуля,нытьем не искушать судеб,а, встав по солнышку, как птицы,росой холодною напитьсяи ставить дом, и сеять хлеб.Отмеченным – тем кисть, перо:воображение – опоратруду, но чтоб без перебора,ведь безответное добротак хрупко. Кто и помудрей…случится: перевесишь меру —скорее ханжество, чем вера,не долг – тщеславие скорей.Парча покровов, злато чаш,иконы правду кроют пылью…Сопротивление не насильем —любовью есть путь крестный ваш.И как ни манит бытие,не поддавайтесь сну и лени —идущий к истине блаженен,пусть как до неба до нее.Конечно, время растрясети то, что вам пришлось увидеть…»Он смолк. Мы снова дремлем сидя,что и вчера. Как это все? —в который раз повис вопрос:опять забвенье вместо порки?А, может, это просто Борхесапокриф случаем занес,где праздник братства и любвивсеобщих – пшик!? Распались звеньяЕго речей. И вновь забвеньепохоронило звездный вихрь.Месть ли, прощенье ли… За что?кому? Так было изначально.Молитва – лишь намек печальный,разворошенное не то?

Весенний звездопад

Соблазн заиграться настолько велик —еще бы, такая приманка! —и зуд перемен, поддаваясь на крик,смутил и тебя спозаранку.Весна захлебнулась ли – птичьих руладуже не вмещаешь с рассветом,а тут еще пробный смурной звездопадсезонные валит приметы.Довольно, бездельник, пора подвестиитоги дерзаний несмелых,где взял, что искусство уже не в чести —а кто там гремит оголтелоиз ближних кустов! Ни концов, ни начал —залетный поток несмышленый,как будто хозяин какой распихалвсю тварь по абсурдным вагонамсостава, где валится принцип игры,что был за творенье расчислен.Бессмысленный хаос рождает миры —а что, коль не так он бессмыслен?Молись ли, бунтуй – а природа своевозьмет, не нуждаясь в оценкетвоей или чьей-то. Мы ладим раек —она разрывает плаценту,хоть даром бери: изобилия роготкликнулся маем лукаво —и сыплются гроздья бессмысленных строк,где буйствуют птицы и травы.Вали, звездопад! Бесшабашность – уделне ждущих размеренных сроков,и взмыленный хаос разбить захотелунылую праведность рока.Наверно, и ты б бескорыстно раздалвесь дар… кабы мы были в праве.Но где-то твоя полыхает звезда,что тоже зачем-то оставил…

В дороге

Май на подходе. Радужные нитиуже покрыли вновь каркас древес,уставших ждать его, зеленым пухом.До синевы небес голубизнасгустилась. Лишь живительная лавана землю полилась, тотчас бутонывсех мыслимых цветов, прорвавши тьму,одним порывом развернулись к свету,возжаждавши с приливом плоти воли,и трепетно раскрыли естество,таимое от глаз чужих, покудав них не пробьется вновь иная плоть,чтоб предъявить права на продолженье.Заманит ли опять круговоротобманщицы-природы летописцав мечту или скорей в ее игру,что оба Главных сверху нам швыряют —в «начнем сначала»? Как соблазн велик —вслед за весною!.. Если позабытьоб осени, ей противоположной.И все же – да. Десятков семь с лихвойсудьба несла по этой каруселито вскачь, то притормаживая ход,а то и вообще пытаясь сбросить,чтобы не слишком многое пыталузнать, что не положено до сроканаивно заигравшимся слепцам,решившим, вроде, мудро: стань над схваткойтого, что быть могло бы, с тем, что есть.Она права, но не принять соблазнане духа не достанет даже – сил!Разумная отрава скептицизматут не удержит – тщусь еще разокв хвост поезда взобраться на подножку.Иначе кто меня, как черта, гналвслед за грозой по мокрому хайвэюв спокойном, я-то думал, «Малибу»,что, будто конь, на мост, ополоумев,влетел – и на дыбы! Куда! – на насвдруг сверху радуга, как перст, прямая —Сатурна гневный перпендикуляр,не мягкой что дугой срастался с теломна запад отходящих туч, уже,казалось бы, пролившихся потокомнеровных строк на свежую траву,что впитывала жадно эту влагу.Как мысль вошла, мол, кончилось искусство,наш век свернул в иную ипостась,где для творца какие-то задворкив теряющем сознание миру?С чего я взял, что рушатся основыне нами обозначенных начал,а, значит, и концов?.. По косогорам,как зеркальца, свои взметнули солнцатромбоны одуванчиков. Органвоздушных сосен справа выводилклассический порыв токкаты Баха,оческом грома вторя небесам.А саксофон – лохматый ельник слева —оттягивал полоску горизонтак стыдливо розовевшему закатуза кромкой отплясавших джигу туч.Все это был один шальной оркестр,плевавший на различье инструментов,что критиков повергло бы в экстаз.Искусство – отражение искусства,что много выше, глубже, шире иворчливому сознанью неподвластно.Немногим – память о былом, что бьет,когда изменят ей, возвратным светом.Очнись, безумец! Пять минут назадты тоже мчался, с жадностью глотаяосколки преходящей красотыразверзшейся стихии, и в салонеей в унисон Чайковский душу рвал.Конец искусства как конец дыханья.Пусть ты не бог – спеши природе вслед,пока в блокноте есть листков с десяток,тобою не замаранных ещев тоске, чтоб оправдаться до июня.И что же – вот: пишу в аэропорте,где ждать из дальней родины жену.

У черты

Вы снова здесь, изменчивые тени…

Гете «Фауст» Настало: занавес почтиготов сорваться, там, за сценой,стучиться кто-то… Ты в ночине спишь и холодеют вены.Бежать от старости смешно,как ныть о молодости глупо,единственно – фальшивых ноткак будто меньше, слишком хрупоксухой остаток: завтра – свет,глубокий сумрак – послезавтра,прищелкнуть пальцами в обедеще не значит сесть за завтракв день следующий. Но покамысль жадная опоры ищетв безбрежье щедром языка —ты жив, пришлец, и, значит, пищадуховная опять нужнане телу бренному – сознанью,как ни горька, ни солона.И позднее сольется с раннимв одной цепочке временной,пусть тем сходить, а те в началепути. Но что там, за чертойотпущенной, в какие даливихрь унесет? в какой раекнаивной басенки старинной,где бытие – небытие,а из частиц – одни нейтрино?Кого здесь спросишь, что комуназначено – пустая тьма лишь?Не достучаться к Самому,что молишься и что скандалишь.Поверить астрономам, ноих инструмент – всего-то лупа,а старость… право же, смешно.Вот молодость… да тоже глупо.Осталось разве ублажатьостаток трезвый поздним рвеньем.Как Фауст, ты не все сказатьуспел, еще хотя б мгновенье…Несутся опрометью дни —как Маргарита поседела!Повремени, повремени,душа, не сдавшаяся телу,ты снова корчишься строкой,готовясь вдаль с сумой заплечной.Нам только грезится покой —какой покой, когда он вечный…Где старость бьется пред дверьми,где юность тщится пасть за други,простор осмысленный, примихоть эти жалкие потугикаких-то слов, каких-то дел —мы суетимся, будто живыв веках… И я не все успел,как и соспутник мой строптивый,кому сквозь ночь уже виднейпосланник, что за нами выслан.Но есть еще остаток днейдля сопряженья с высшим смыслом.

После того…

1. Она

Опять весна… но выдержать ли намтакое обновление природы,когда эпохи рвет напополам —на до и после празднеств и исхода.Все повторялось. Так недавно Пансо вздохом – вздрогнул Рим! – исчез куда-то.Как будто кто качал – валил туман,и людям становилось тесноватов привычных стенах, будто их сдвигалвозвратный вихрь, рвущийся с Голгофы,не знавший, на кого обрушить валпоследних слов, еще не сбитых в строфы:«Отец, ты где?» Чуть больше десятиучеников. Куда им против силытолпы? Шептать лишь: «Сможешь, мать, прости,не сберегли…» И что ж, она простила?Да, Он учил прощать, но каковоей, женщине!.. Куда ей до пророков,до книжников. Был сын – и нет его,другие есть… Что ж ей так одиноко?Поодаль слушать ли, припасть к плечу,когда один грустил, друзей нет рядом…Одиннадцать пришли. Я промолчу.Я все им отдала. Чего же надоеще? Чтоб с ними я пошла к толпенадежду дать здоровым, утешеньекалекам и недужным? Как пропелпетух три раза – хоть сопротивленьекакое… Петр, наш камень, наш храбрец!Иаков, Иоанн, что ближе прочих…и где же он, духовный ваш отец —все разбежались после первой ночи!А перед тем, как в день последний свойна воле он молился: «Как же рано…» —повязаны порукой круговой,вы спали под оливой Гефсимана!Валить на Кариотина… смешно…Фома, Андрей, Филипп – вы разве чище,когда затем был хлеб, лилось вино…Вся плоть Его теперь пойдет на пищу?Вы разбредетесь по миру нестиЕго уроки – что от воли вашейостанется? От главных десятине отойти – итог не станет страшен,коль рвенья чересчур, без берегов —свое вбить, отвергая и достойных?Он звал к добру, велел прощать врагов —вдруг именем Его зажгутся войны?Как смертный знал: всему положен срок —а что, как долг его переосоздан?Он шел к любви земной – зачем же богдалекий, как блуждающие звезды?Соратники… некрепки вы… просчет,что так легко решать Его задачи.Достанет духа вам, Матфей, Зилот,иль кто-то новый все переиначит?Варфоломей и два еще на «и»,повторные Иаков и Иуда,спешить вам на восток, кресты своитащить не за дела Его – за чудо,которое с приставкой гробовойк Нему прилепят лихо, и поди ты!Пройдут века, и сказочкой такойумело оболванивать левитамдоверчивую паству. Родовыхкровей своих предать я не готова.Простила б я, пусть мертв, спасете ль выхоть капельку Его живого Слова?Опять весна… Я не скажу вам «нет»,все впереди еще, покажет осень,что стоите. Мы все идем воследУчителям, а вот куда нас сносит…

2. Они

Что нам ответить, подобрать словакакие… Пусто в нас, как пусто в храме.Ты – мать, и этим ты уже права —нам правоту доказывать делами.Что ж, вышло так, как вышло. Видно, срокнастал и наш служить еще страничкойтой памяти, что мучает Востокне в первый раз. Наметилась привычкаот патриархов, дальше по кругамона скатилась мягко к Моисею.Ветра слоили почву. Как же намкуда-то вспять от этой панацеитрадиций. Так ломать, как Он ломал —откуда духа взять… Что наша ролька?Без пастуха сметет нас первый вал…Да, ты права, мы не крепки настолько,чтоб следовать Ему во всем. Порывна пике не удержишь, если сразуне взмоешь вверх – Восток сползет в архив,подмятый за века иным экстазом.Куда там! С ним не сладить: вдруг один,речистый посильнее нас плюс тот жекакой-нибудь вояка Константин —и в боги твоего рукоположат,а дальше… Дальше что, когда с трудомне слиться с фанатизмом при началепути после Него. Но сладить дом,в котором сохранились бы скрижалинетронутыми?.. С нами ли, без нас —как не свалиться с той бездонной выси,что задал Он!.. Какой бы пересказни явишь – все не то, как ни божись мы.Свидетели чего – той мировойантичной бойни или же смиреньявсеместного? Ты родила кого —замену бога прежнего ль? явленьеиного Человека, что пришелнамного раньше, чем его приветитьдано живущим, чей печной горшоки есть вся вера. Остальное – ветер,что как навеял, так и унесетнаивные потуги, катастрофудежурную?.. Отдышится народ —и зарастет легендами Голгофа,настроят храмов, и такой же валпаломников ворвется в дикой лаже…Какое Слово! – нужен ритуалс сопутствующей этому пропажейисконного. Вновь – свечка за пятак,как до того по требухе синицыгадали, те божки ушли вот так —с глубоким вздохом вдоль по всем границам.Язычество… но там хотя б отсчетпо кольцам ежегодного приростаживой натуры. Ну, а нас что ждет?Что задал Он, решить отнюдь не просто,хоть облачимся в нимбы… Но и ты,какая нас сегодня судишь, как тыизбегнешь той же доли? Где мосты,чтоб чуть подать назад? Какие фактыостанутся – бог весть… И нам путиотмерены не Им, бери повыше.Что сможем, то удержим, мать. Простиза завтра тоже. Но покуда дышим,пусть мытари мы или рыбаки,простые люди с грубою подстежкой,все ж каяться вперед нам не с руки.Коль крест случится… Обожди немножко.Он сеял рьяно, но какой ростокпробьется к маю… если б знать заране,к тому ж, куда снесет нас – сведал кто?Но что-то вдруг проявится в тумане…

3. Он

Одиннадцать ступили за порог,оставив Мать в предчувствии сакральном.Что б Он ответил, если только смогответить прямо здесь, не виртуально?Дожди смывали дужки от подковконей легионерских. Зеленямихолмы уже покрылись. Время сноврассеялось опять. Мечта с векамиуйдет куда-то вглубь, но вместе с нейи шорохи уйдут, наплывы теней,что были или не были? Яснейкартина станет дальним поколеньям?Исчезнет след могилы ли, крестав возглавии?.. Уходят молодымипосланники, не разомкнув уста,став судьями меж Матерью и Ими.Хоть что судить, кто плох был, кто хорош,когда так искажаются посылыначальные. Светило плещет то ж,да люди так же слепы и бескрылы.Лишь иногда какой-то вихрь взметнетволну неприкасаемого быта,тогда, возможно, на подходе тот,кому частичка истины открыта,и поначалу внемлют стар и мал,отбитые у вечного испуга.Но день, другой – уже народ устал,привычно расползется по лачугам…Кто их вернет, опутанных тоскойстоль многолетней, что слиняли речивсех книжников земли? Пророк какойих разведет с планидой человечьей,где легче верить сказкам, чем в расчетпринять, что и от них зависит что-то?Что Он ответит… Иордан течет,в котором старший брат завел охотусмыть это все. И Он от тех же водхотел вести людей к добру и миру…Но отчего пошло наоборот —опять смолчит изъеденный папирус.А что, если совсем не надо? Пустьлежал бы камень, как лежал он прежде…Грусть расходилась шире, та же грустьосенняя, что куталась в одеждыоставленной листвы. Хлеб и вино —простая жизнь: верстак, доска, рубанок…Почто тебе любви передано,в заложники намеченный подранок?Два яблочка переварились, те —с познанья и раздора, кривотолкиродившие. Еще одной мечтеразвеяться, лишь мать взяла иголкушить ей пеленки? саван? Если б знать,как подсознанье обрастает плотью…Что ж, спутники правы, права и мать:едва вздохнешь – от снов одни лохмотья.Век, два прошло всего – фундамент сели накренился смысл Пизанской Башней.Они о деле ей… а сколько делзаведанных смывает день вчерашний,не говоря о завтрашнем? И взглядпроплыл, где ни смирения, ни злости,сквозь лысый холм с часовней, зеленявдоль той тропы, обугленные кости —свои ль? – под дубом сморщенным. Как малзажженный свет, что пал в тот вечер после…Мать не спала. Круг избранных дремал.И кто-то юный снова шел на постриг.Колокола заманивал Граальвесть о бессмертье вбить куда попалопо всем народам. Он молчал. И даль,казалось, пробужденная, молчала.

К пейзажу

Брату

Хорош здесь пейзаж, но когда чересчурвтирается смыслу в замену,тогда со-творенья уже не ищу,укутан божественной пенойкосмических ритмов, где даже прибой —расхожая галька метафор.В угаре замены принять этот сбой,соль жизни меняя на сахарподобья… Уже и красоты не впрок:как зеркальце, воды качаютподушки небес – подслащенный чаексквозь хищные выкрики чаек.Когда ж параллельный земной тарарамцепочкой натянется длинной,отнюдь не пейзаж расползается – саммелькнешь лишь наброском картины,столетним Аврамом, вписавшим в Заветорнамент намоленным парнем,той жертвой, какой оправдания нет,пускай оказался напарниквсего шутником. Что ж, истец и судьяты тоже, какие бы книжкипоток ни унес – и твои сыновьяза те же ответят коврижки:за грусть созерцанья в усталую медьвходящего в море светила,за то, что и им никогда не взлететьнад этим пейзажем постылым,без коего сам не протянешь и дня,и даже за теми столпами,где прежних не видно тебя и меня,ему простираться над нами.Что – здешний пейзаж бы ответил – не так,природа опять виновата:две трети воды, мол?.. Чего же, чудак,приперся? Ступай за расплатойв тот край, где случился, где абрис инойстоит пред несуетным взглядом,где дуб твой столетний на тропке леснойупал, над заброшенным садомтоска… А когда-то твоею рукойон вымахал не на бумаге,нелегкая почва брала, как запой,все силы – не так ли в оврагепетляла река?.. Вспомни, как трепетал,пред смутной дорогою сидя.И все же решился… При чем здесь металлпрезренный – тебе-то! В обидепричина, огулом на все и на вся…Так из зачумленного Римабежали и те, ничего не просяу родины неизлечимой.Пейзаж – пейзажем, но если нельзярабу хоть ослабить подпругу…Как тень бестелесная, бродим скользяпо этому ж самому кругу,где даже неважно – морской ли, леснойдорожкой светило уходитза край горизонта, таща за собойтвой загнанный промысел, вроде,что, может, пробьется еще между строк,хоть выданный срок все короче…Ведь мы лишь частичка пейзажа, глазок,и то слившись с ним, между прочим.Ты смотришь на пейзаж с той стороны,я – с этой. Словно братья перед фронтомв Гражданской, так мы разъединенылишь им или пунктиром горизонта.По вертикали ж занавес меж нас,где я на сцене – ты в глубинах зала,а море, лес – случайный пересказхудожника, картонные лекалакартинок мира, чтобы без концамелькать в раскрасках хрупких декораций,где мне не видно твоего лицаи голоса не слышно… Может статься,найдет наш режиссер такой прием,чтобы банальность сгинула к финалу:спектакль кончится, а мы с тобой вдвоемв одном пейзаже поплывем, сначалане знающие, как с разрывом летвернуться к прежней общности понятий.Ты столько там прошел, и этот следнеизгладим… Но уж почти не братья,как в юности, когда отчужденыгодами поисков – тогда всего двумя лишь,нащупаем тропу, где мы должныпризнать, увы: ни на кого не свалишь —не вышли в мастера… И каковоподсчитывать итог! Сказать неловко:все, что писалось слету до то-го,что думалось, – скорее подмалевки,так, черновой подстертый карандаш…Но как оглянешься – одно и было средствоосуществиться, вылившись в пейзаж,что распростерся с нами по соседству.

Вторичный эпос

Тянет на эпос заброшенный… Что ж, подошловремя возвратное: снова случился на гранидерзкого вызова, будто бы чье-то крылолишь прикоснулось слегка – повело на скитанья.Фауст, мальчишка упрямый, не лучше ль, присев,пересмотреть двойником обжитые страницы,чем с Мефистофелем в трагикосмический блефпоисков смысла в абсурде? Что сможет случитьсяв хаосе – ясно: любовь промелькнет в унисонс юностью купленной, долго б ее и не вынес —сад соловьиный! Не разумом схватим урон —сердце защемит… Какими бы ни были, вы неполые боги – страстишки преследуют нас,если же спутник такой темпераментный – вдвое!Душу растратить до смерти, забыв про наказ:не увлекаться… Куда заведет ретивое!Разве мгновенье обещанным сдуру: порадальше и дальше – замена?.. Незнание ширевыданных глазу пространств, где наука – иградетства ли, зрелости, старости, смерти. Четыреесть временных протяженностей и ни чертабольше. Какие куличики сварят ретортыв тесной теории, даже когда пустота,вроде, заполнена, пусть не без помощи черта?Тот, что с ним спорил, не прав ли: буди – не буди,тропка твоя поневоле дотянет до выси,пусть искушенья, которых еще впереди…стянут куда-то? Но только природы держись ипей из нее лишь – возможно, тогда обретешьсилы живое принять, о себе забываяв бешеной гонке надуманной. Прочее – ложь,вроде награды за поиски крашеным раем.Разве не тот испытующий гонит, что Самв волнах бытийного моря достичь сердцевинытайного промысла тщится? По этим местамслепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,где за печатями манит, за всеми семью,тяга – хоть как-то избыть поднебесную смуту,где сквозь абсурд Маргарита мятежность твоюсудьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..Было бы проще: в деревьях затерянный дом,старая теткина дача на ближней Казанке —будто бы детство мелькнуло за мутным окном,или вторичная память играет в обманку.Редкие крепкие сосны, сухая хвояСнизу, кругами, скрывающий тайны подлесокближней окраины… Если бы воля твоя —в этих границах остаться, органная мессаперетянула бы проклятую суетумысли, еще не созревшей, но мчащейся прочь уж,только набухнет, в грызню социальную, ту,что в оправданье неверности высшему прочим.Как же тебя затащил в эту музыку бес?ты что пытался озвучить на рухляди старой? —всех осчастливить, собой расплатившись… А лестак и стоит, как стоял, хоть и вовсе без пары —без Самого и посланника, с кем договорнаобещал о-го-го… на поверку же хрупкимсном оказался. Куда там! Серебряный Боресли бы нам удержать от бандитской порубки,Остров Лосиный сберечь бы от шустрых деляг,дьявольский Брокен кремлевский хоть как-то приструнив…Вовсе не сказки: за лесом уж новый ГУЛАГ,есть развернуться где буйной совковой Фортуне.Вновь ни вперед, ни назад, как бывало, с трудомлишь сосчитать корабли, обложившие Трою,да за колючкой бараки… Построил бы домв немолодом сосняке, где подруга удвоитпыл не геройский – лирический. Если ж нуждавынудит перелистать вековые страницы,то на иной, что попроще дорожке, кудабыл бы заброшен не делателем – летописцем.Все объективней: не гнать поперек лошадейвскачь по прошедшим когда-то и будущим далям —что сохранится под будничной сутолкой дней…Но не промчись мимо главных, не книжных деталей:там, где любовь, и лукавый бессилен, хотявцепится крепко, едва протянуть ему палец…Эпос по сути вторичен – ужели шутяв этом потоке нас выкупал веймарский старец?Эпос катил не спеша, отдаляясь строкойот промелькнувших событий, что были не хуженынешних, видимо. Что же мы чести такойне удостоились как-то, утешившись вчужемалыми формами, где, подмастерье, итогхилый тебе подбивать, оставаясь в сторонкеот роковых передряг. Почему-то в песокнаши поделки уходят, забыв похоронки.В прошлом отечества черных канунов не счесть,да и теперь не сказать, что намного светлее —та же в учебники валит придворная лесть,те же витии рыгают церковным елеем.Разве трагедии века не стоят перапусть безымянных аэдов, что, выйдя из гущиих породивших народов, смогли б из нутрадушу живую вдохнуть в омертвевшую сущность?Нет, не сложить «Илиады», и даже Роландс кличем «Аой!» не прорвется сквозь полчища мавров,хоть в 41-м вставал молодой лейтенантперед фашистской броней, чтоб ответить за лаврытрусов в лампасах. Катарсис, грохочут валы:море насилья не стерпит, как эпос! – куда мнеот озорного соблазна к познанью уплыть,даже когда эту мощь разбивает о камни?Хаос бушует… Сыскать приложения сил,чтоб захватили тебя без расчисленной мерыкем-то, пускай сатана бы любой предложилвсе испытать за мещанскую, сытую серость…Домик в березках… – ну, нет уж! сменить полюсаистин привычных, готовых до смерти затискать!Гениев грешных из рая гремят голоса:а не пора ли в дорогу? Ну, где там расписка!Вот неуемная прорва – не валится стихв яму конца, что уже приготовлена, вроде,эпос несет его дальше, во время глухих:та же толпа ждет не этих – попсовых мелодий.Видимо, перетерпеть нам и этот ледник,гон перманентный, что снова сметет динозавров,чтобы из хаоса звук музыкальный возникв землях атлантов, в расщелинах горного Тавра,почва нальется под осень – родится поэт,что воссоздаст для потомков живые картины.Эпос хотя и вторичен – истории нет,коли умрет… память Трои не скрасят руины.Лишь понесется по миру биенье струны,самой высокой, с богами чтоб спорить на равныхв тех же сраженьях абсурдных – тогда со стенызапричитает опять о судьбе Ярославна.Эпос есть со-бытие, потому родником,словно кипящая жизнь, и течет нескончаем,крохи познанья не валятся нам прямиком —мы со-творцы, отдаем по чуть-чуть, принимая.

12>