Сосны звонкие шумят над Смоленщиной,
С неба вороны поют песни вещие.
Не кручинься, не горюй, выйдя в полюшко,
Коли ратная стезя – твоя долюшка.
Холодный утренний туман полз по земле, сбирался по склонам и цеплялся за кустарник. В сером рассвете дорога была едва различима – лишь вытоптанная полоса земли между вздувшимися от сырости буграми. Слева и справа перелески, где среди густых елей ещё лежал иней.
Ополченцы стояли ломаным строем. Уставшие, молчаливые, перед хмурыми лицами плыли клубы дыхания. И чудилось, будто каждый выдыхал не пар, а собственный страх. У кого – пика, у кого – бердыш, другой и вовсе держал отцовскую рогатину. Больше половины – люди вчерашней мирной работы: кузнецы, дворовые, углежоги. А позади, в низине, худые лошадки тянули телеги. В них сидели те, кто уже не мог идти: старики, женщины и дети. Скомканный поток отступающих двигался до обидного медленно, уж слишком много там было калеченных и уставших.
– Боязно? – спросил Михаила сосед. – Не робей, братец, авось и выдержим лихо.
Михаил кивнул. Но сердцем молодой человек понимал, шансов выдержать основной удар у их крошечного войска нет. Они должны были лишь задержать, сбить один из передовых отрядов поляков. Выиграть немного времени. За спинами ополченцев – дорога к стенам Смоленска. Туда уходили телеги. Там была надежда.
Ах, если бы в строю защитников было больше настоящих воинов! Но для многих, как и самого Мишки, это должен быть первый бой. А значит, для большинства и последний.
Кафтан жался к телу, напитанный сыростью и потом, тяжёлый, как чужая кожа. Древко пики скользило в ладонях не от росы, от липкого, гонимого сердцем страха.
Дорога вспухла звуком.
Сперва послышался гулкий ритмичный лязг. Потом стук копыт. Сперва редкий, но чем ближе, тем всё чаще и плотнее. Стали слышны короткие окрики, наконец, вот и они! Белесый морок впереди прорезала тёмная масса, словно сама мать-земля подалась вперёд. А потом туман разорвался.
Польские гусары. Три десятка.
Узкие флажки копий колыхаются на ветру, трепещут накидки, шлемы сверкают в редких солнечных лучах. А за спинами гусар их знаменитые крылья. Как тени птиц, перья, распятые на деревянных креплениях, будто это и не всадники вовсе, а сама смерть на лошадях!
Поляки разом опустили копья и перешли с рыси на галоп.
– Стоим! – закричал кто-то из старших, командующих ополчением. – Пики вперед! Держим рубеж!
Из русского пешего строя грянул залп, и тут же еще один. Едко запахло порохом. Два всадника упали, третий схватился за лицо и резко дернул поводья в сторону. Но остальные, уже взяв разгон лавой накатывались на защитников. Гусары летели, чтобы врезаться в плотную людскую массу, смять, разметать заслон сходу.
В лошадином топоте, в звоне железа, раздалось громкое, раскатистое, гортанное:
– Na nich, bracia! Na Moskala! (На них, братья! На москаля!)
С рёвом и грохотом гусары врезались в человеческую стену. Та дрогнула, изогнулась и подалась назад.
Михаил отступил на шаг, другой, пика в его руках предательски задрожала. Взгляд испуганно метнулся, и он увидел, как один из всадников летит прямо на него. Разум выхватил фрагменты: металлический шлем с наносником, острое жало копья и гудящие за спиной крылья. Но главное – полные холодной ярости глаза.
Мишка выпустил оружие и в ужасе шарахнулся в сторону. Падая в холодную липкую грязь, он почувствовал, как чужое железо чиркнуло его по боку, и тут же огненным цветком вспыхнула боль. Мир вывернулся наизнанку.
Тьма. Где-то вдалеке голос, будто зовущий сквозь толщу воды:
– Миша… Миша, ты меня слышишь?
Резкий вдох. Вокруг тёплый стерильный воздух, никакого пороха и лошадиного пота. Над головой едва слышно гудит вентилятор. Мягкий электрический свет бьёт в глаза.
– Он очнулся! Михаил, ты с нами? – прозвучал знакомый голос, и кто-то сжал Мишкино плечо.
Миша дёрнулся было вскочить, но тело утонуло в кресле. Напротив замерли встревоженные лица инженеров. За спиной мигал пульт экспериментальной установки.
– А где… где ляхи?! – хрипло спросил Мишка.
Люди недоуменно переглянулись, зашептались. Человек, державший Мишу за плечо, моргнул, а потом растерянно спросил:
– Какие ещё ляхи? Как ты себя чувствуешь?
Миша посмотрел на свои руки, совсем недавно сжимавшие тёмное древко пики. На лабораторное кресло, приборы и хорошо знакомую установку.
Образы внутри головы будто осыпались песком. Неужели случившееся: жуткие крики, смерть, кровь, всё было не по-настоящему?
– Нормально.
– Точно? Ты упал в обморок во время эксперимента. Мы отключили всё к чёртовой матери.
Михаил с трудом кивнул.
– Нет, правда, я в норме. Просто… привиделось что-то.
– Ладно, – собеседник, инженер с информационным планшетом, облегчённо выдохнул. – Ты вот что. Сходи к врачу. Возьми паузу, поспи. Мы зафиксировали все логи. Завтра вернёмся к работе.
Михаил кивнул, покачиваясь, встал из кресла и вышел из лаборатории. Во рту всё ещё чувствовался вкус земли, в ушах стоял звон стали. Сердце продолжало яростно стучать, словно оно по-прежнему было в бою.
Только вот никакого боя, похоже, не было?
К врачу Мишка, разумеется, не пошёл. Он мрачно шагал в противоположную сторону и размышлял: «Если рассказать докторам всё, что мне привиделось, никто не поверит. Вот уж к гадалке не ходи, соберут консилиум и погонят из проекта, как сумасшедшего. Зачем им проводник с галлюцинациями, измененным сознанием? И тогда вся моя работа с установкой схлопнется. Всё, к чему я так долго шёл, развеется, как тот туман над дорогой, из которого вывалились поляки. Проклятье! Откуда, вообще, в голове взялись польские гусары и русские ополченцы XVII века? Только потому, что тут, под боком, Смоленск?»
Инженер бросил взгляд на аккуратные модульные домики научного лагеря в обрамлении елей и сосен. Всё вокруг казалось тихим и безмятежным и нисколько не напоминало атмосферу давно отгремевших сражений.
«Нет! Надо молчать в тряпочку и списать всё на переутомление. Я отдохну, высплюсь и завтра продолжим. Завтра всё пройдёт нормально. Главное – не сорваться, не выдать себя», – решил он.
Миша поднялся на крыльцо жилого модуля, приложил карточку к замку и вошёл внутрь. Комната, рассчитанная на двух человек, была пустой. Мишка, не снимая обуви, растянулся на кровати.
Несмотря на слабость и переутомление, сон не приходил. Инженер покрутился в койке, потом потянулся к столу и взял техническую документацию по проекту.
Изобретение было революционным. Полгода назад компании «Заслон», в которой работал Михаил, удалось разработать уникальную установку связи названную «Рефлекс». Та позволяла передавать сигнал через особо сложную среду: под водой, в толще горных пород, через бетонные стены.
Она не отправляла сигнал напрямую, а использовала мозг оператора как проводник, настраивая резонанс между двумя точками. Для обороны, разведки, глубоких экспедиций это было незаменимо.
Сегодняшний эксперимент был посвящён тому, насколько быстро пройдёт очередной сигнал между двумя максимально удалёнными точками.
Но что-то пошло не так, что-то не срослось. Сидя в кресле установки, вместо работы с данными Миша провалился в пугающие реализмом исторические галлюцинации. При том совершенно не отдавая себе отчёта, что никакой он не ополченец смоленского воинства, а инженер передовой технологической компании. Это было странно, дико и пугающее правдоподобно.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Мишин сосед. Нескладный, рыхловатый Генка, предпочитавший, чтобы к нему обращались Геннадий Валентинович. Сосед открыл шкафчик и достал какую-то папку с файлами.
Потом окинул товарища взглядом, поправил на переносице очки и спросил:
– Что, Мишаня, не в духе? Вот и мы не рады. Из-за твоего обморока целый день работы лаборатории насмарку. Что с тобой стряслось, не хочешь объяснить?
Михаил угрюмо вздохнул и отвернулся к стенке. Знал, если Генку игнорировать, тот сам отстанет. Мише было не до него. Отчего-то в памяти снова всплыло копьё польского гусара, бьющее в бок, боль, и мысль, что он умер, это конец!
Но Генка отчего-то не уходил. Потоптавшись на пороге, он сделал несколько шагов к Мишиной кровати. Михаил не видел его, но внезапно, головой и телом ощутил какую-то опасность. Бессознательную жуть! Волосы на затылке шевельнулись, тишина стала звенящей.
И в ней отчётливо прозвучал чужой ледяной голос:
– Naprawdę myślisz, że to koniec, Panie? (Действительно думаешь, что это конец, пан?)
Совершив немыслимый кульбит, Мишка слетел с кровати. Он отшатнулся в сторону и, подхватив с пола стул, выставил его перед собой.
– Что?!
Генкины очки зловеще мерцали в свете лампы, а на лице залегли мрачные тени. Но прошёл миг, и лицо соседа вновь приняло знакомый облик. Теперь оно даже казалось растерянным.
– Я спросил, ты точно завтра будешь в порядке? Хотя уже в этом не уверен…
Михаил потряс головой, отгоняя наваждение. Нет, перед ним определённо стоял сосед Генка.
– Да, – скрывая дрожь, Мишка деликатно вернул стул на место. – Завтра всё будет хорошо. Я просто перенервничал, пройдёт.
– Чудишь! Не нравится мне это… – с опаской бросил сосед и, ещё раз окинув Михаила взглядом, быстро, бочком вышел из комнаты.
Спустя минут десять на улицу выбрался и Михаил. Он решил пройтись по вечернему лагерю. Холодный воздух освежал, делая мысли собраннее и яснее.
«Что это было? – снова и снова спрашивал себя Миша. – Очередной фортель моего сознания? Генка на самом деле говорил по-польски, или мне привиделось? Да нет, не может быть!»
В стороне хлопнула дверь, послышались разговоры – на улицу вышла группа инженеров. Они что-то активно обсуждали, кто-то даже шутил, казалось, никому в мире нет дела до Мишкиной беды.
«А с другой стороны, в ком, вообще, можно быть уверенным? Вон стоит Чижов… – Мишка мельком глянул на коллегу у здания столовой, – вроде бы мировой парень, два раза у него до зарплаты одалживался. А хорошо ли я его знаю? Да, пожалуй, что нет. И ребята говорили, у него жена – полька. Вот тебе и Чижов! А Рушницкий? Вон тот румяный блондин, в прошлом году ездил в отпуск в Варшаву. Но в отпуск ли? Да и прочих хватает, взять хоть того невысокого рыжеусого мужика в тёмно-синем костюме, он кто? Не первый раз мелькает, видимо, связан как-то с нашим проектом, а я про него ничего не знаю. Или работяги, – рассуждал дальше Михаил, провожая взглядом группу рабочих в серых спецовках. – Сколько их тут сменилось? Их кто-нибудь проверял?»
И тут же отругал сам себя: «Чёрт, что за мысли, ну конечно же проверяли! И рабочих, и мужика этого в костюме, и Рушницкого с Чижовым. Кажется, я начинаю сходить с ума от паранойи».
А уже спустя минуту в голове вспыхнула и распустилась тревожным цветком новая мысль: «Но насколько тщательно их проверяли? Вопрос!»
Миша остановился и закрыл глаза. Надо было что-то делать, так недолго и в психушку загреметь. Он успокоил дыхание, широко расставил ноги и упёр руки в бока. Глубокий вдох. Медленный выдох.
«Это было просто видение, вымысел. Игра моего сознания и ничего больше».
Вдох…
В боку сильно отдалось болью. Мишка зашипел и осторожно приподнял рубашку, осматривая рёбра. В том месте, где его ударило вымышленное копьё польского гусара, отчётливо багровел свежий длинный кровоподтёк. Михаил ощутил на лбу лёгкую испарину.
– Нам надо поговорить! – раздался позади голос.
И Миша, вздрогнув, обернулся.
***
– Нам надо поговорить. Только не здесь, – молодая шатенка поманила за собой, – пойдём.
– Ир, а это нельзя отложить? Я сейчас немного не в духе. Ты же была в лаборатории, сама видела, что со мной произошло.
– Об этом и пойдёт речь, – бросила та, подходя к двери технического блока.
– Ира, я, правда, не уверен, что готов сейчас обсуждать случившееся…
– Ты потерял сознание во время эксперимента не просто так, Миша, – Ира понизила голос. – Накануне кто-то тайно изменил параметры установки.
Михаил обомлел.
– Что? Откуда ты знаешь?
– Решила перепроверить настройки и увидела расхождения. А также время, когда в алгоритм были внесены изменения. Тот, кто это сделал, хотел остаться анонимным и подчистил логи. Правда, не слишком умело.
– Ты уже кому-нибудь сообщила?
– Нет, Миш, пока нет.
– Но… почему? Это же саботаж! Я мог погибнуть.
Шатенка посмотрела на Мишу, а потом быстро перевела взгляд ему за спину.
Миша обернулся и увидел Дим-Димыча, своего начальника, в компании с каким-то незнакомым мужчиной в военной форме. Впрочем, Мишка сразу сообразил кто это. Тот самый куратор проекта от министерства обороны, которого им накануне обещали представить. Куратор оказался высоким, уже в годах, но седина делала его только мужественнее. Шаг человека был уверенным, твёрдым, в отличие от всегда куда-то спешащего и косолапящего Дим-Димыча.
Ирина дождалась, пока они пройдут мимо, и снова обратилась к Мишке:
– Я подумала, что ты сам захочешь посмотреть. Прежде чем мы решим, что делать дальше.
В техблоке Ира села за стол и открыла крышку ноутбука.
– Как ты знаешь, у входа и внутри в лаборатории есть камеры наблюдения. Внутренние записи подчищены безвозвратно, а вот ту, что на входе, мне удалось восстановить. Фрагмент совсем крошечный, но тебе будет интересно.
– Показывай! – взволнованно поторопил Миша.
Девушка щёлкнула мышкой, и на экране побежала картинка. Дверь перед лабораторией, цифры показывающее время записи: 23:39. Время позднее. Вот в пустом коридоре показалась тень, человек в толстовке и накинутом на голову капюшоне быстро подходит к двери. Осторожно озирается. А затем поднимает голову вверх и тянет руку, чтобы заклеить объектив камеры. Ира поставила запись на паузу.
– Узнал?
Михаил смотрел на экран и не мог поверить своим глазам. Нет, это было невозможно! На стоп-кадре в камеру смотрело лицо самого Мишки.
– Что за… Это же бред! – выдохнул он с возмущением. – Меня там не было!
– Ты открыл лабораторию своим пропуском. А вот логи подчистил плохо, впрочем, этому я не удивляюсь, не твой профиль. Я даже смогла найти изменения в настройках установки, которые ты применил. Показать? – не дождавшись ответа, Ирина выложила перед Михаилом распечатку с цифрами.
Миша взял её дрожащими пальцами и прочитал. Определённо он видел это впервые.
Или… нет?
– Ир, я правда не знаю. Клянусь, не понимаю, что происходит. Я ложусь спать в десять. Сосед Генка подтвердит! Хоть убей, не помню, чтобы я вставал ночью и ходил в лабораторию. Тем более отключал камеры, подчищал логи и менял что-то в установке! Какой в этом смысл? Я даже не могу понять, почему настройки именно такие, это же ерунда какая-то! Ты мне веришь?
– Сколько мы уже знакомы, Сомов?
– С университета?
– С него. И ты никогда не умел врать. По крайней мере, хорошо.
– Ты это к чему?
– К тому, что либо ты сейчас не врёшь, либо передо мной не Мишка Сомов.
– Да не вру я! Но… уже сам не знаю, кто я, – в отчаянии произнёс Михаил. – Слушай, а это лицо на камере не может быть дипфейком?
– А пропуск подделкой? – добавила Ирина. – Боюсь, что нет. Я посмотрела записи с других камер. Можно легко проследить, как в 23:17 ты вышел из своего жилого модуля и, избегая освещённых мест, прошёл к лаборатории. Дальше ты видел.
– Мне конец! – Мишка схватился за голову. – Если запись увидит служба безопасности проекта, сопоставит с сегодняшним сбоем установки… Меня уволят. А может, и посадят за диверсию.
– Ну, попади запись на анализ в СБ, вопросы, конечно, возникнут. Очень уж это всё странно. А вот насчёт диверсии не уверена. Никакого сбоя ведь не было. Установка работала штатно. Хоть и с другими настройками, вне рамок эксперимента. А вот с тобой что-то произошло, это факт. Ты ничего не хочешь рассказать?
– Я повторю, вообще, не помню, чтобы куда-то отлучался ночью…
– Не про то, Миш. Что именно с тобой произошло во время эксперимента?
– Сомневаюсь, что ты мне поверишь, – угрюмо сказал Сомов.
– А ты начни. Чуднее, чем то, что я уже увидела, вряд ли будет.
– О! Ты даже не догадываешься насколько! – горько усмехнулся Мишка, но всё-таки начал рассказ…
Когда он закончил, Ирина задумчиво сидела и крутила пальцем локон тёмных волос.
– Значит, ты настолько поверил в реальность происходившего, что стал подозревать всех подряд?
– А как не поверить? Я тебе даже синяк показал в том самом месте, куда меня ударило копьё! Я был в том чёртовом бою!
– Сомов, ты ведь инженер. С хорошей теоретической базой. Сам знаешь, путешествия в прошлое невозможны! Для того чтобы оказаться в том историческом периоде под Смоленском, нужно, чтобы совпал миллиард компонентов. Например, планета вновь должна находиться в том самом месте, где была в XVII веке. А с учетом того, что пространство постоянно меняется, шанс оказаться там… Да что я тебе рассказываю, ты и сам всё знаешь. Но главное – мы работаем с установкой, обеспечивающей передачу связи, и она, в принципе, не предназначена для таких путешествий. Это абсурд.