Рождественское перевоспитание с призраками

- -
- 100%
- +

Порядок чтения:
«Солнце в лампе и тайна Коллекционера»
«Чудо № 34»
«Чудеса и методы их сотворения»
«Рождественское перевоспитание с призраками»
23 декабря
⁂
Меня зовут Пьер Чарльз Грей (младший). Раньше, давным-давно, моя фамилия была Флетчер, но когда мама вышла замуж за Квентина и он меня усыновил, мы все стали Греями.
Мне одиннадцать лет.
И это моё завещание.
Перьевой венец сиу, лук и трубку мира я оставляю дедушке, Томасу Олдриджу. Коллекцию миниатюрных паровозиков получит мой брат, Том Грей (младший-младший) – только пусть не играет с ней, пока не вырастет. Квентину я завещаю свой журнал вымышленных путешествий, а также руководство по разведению и уходу за воображаемыми пушистыми драконами. А моей маме…
⁂
– Мистер Грей, сэр.
Пьер вздрогнул и поспешно захлопнул – теперь уже не особо – секретную тетрадку. Озабоченный судьбой любимых сокровищ, он не заметил, что Оскар подглядывает.
– Если ты переживаешь, что твоё имя не упоминается в завещании, – прошептал он, – так это я просто ещё до него не дошёл.
– Нет, сэр. Я переживаю… кхм. Я не одобряю саму идею составить завещание.
Пьер закатил глаза – между прочим, на сырой, покрытый паутиной и плесенью потолок. Что люди, что гномы, что домовые… его окружали неисправимые оптимисты. Это так угнетало.
– Чем же плоха такая идея, когда мы заперты в тёмной комнате без окон и надежды на спасение? Я должен успеть составить завещание, пока голод не затуманил мой разум.
Оскар закатывать глаза не умел.
– Смею заметить, сэр, – он сверился с часами на цепочке, – что заперты мы несколько часов. А перед этим вы плотно поужинали тушёной говядиной с отварным картофелем и рисовым пудингом на десерт.
– Верно, – согласился Пьер. – Но приближается время завтрака, и если я не получу свои два круассана, яйцо пашот с ломтиками ветчины и салатом кресс, паштет и – на десерт – брусничное варенье, то буду очень несчастен… Кстати! Надо дописать про здравый ум.
– Что будет с мадам, когда она увидит вашу тетрадь?
– Сразу после того, как найдёт моё исхудавшее бездыханное тело? Не думаю, что завещание произведёт на неё такое уж впечатление.
Подбадривать Оскар тоже не умел. Мысленно откинув бездоказательные аргументы вроде «всё будет хорошо» и «ну-ну…», он на некоторое время замолчал. Тогда в разговор вмешался третий человек, запертый вместе с ними. Его чуть скрипучий, с нотками презрения голос прозвучал крайне раздражённо.
– Без печати нотариуса твои каракули не имеют юридической силы, эм… мальчик. Лучше напиши, как мы все тут оказались. И не забудь отметить, что всё это твоя вина.
Воспитание не позволило Пьеру показать язык. Но идея была хорошей!
Он перевернул страницу.
⁂
Наша семья была образцово счастливой. Одна из таких, которым тихо завидуют и громко улыбаются. С тех пор как у нас появился Квентин, меня даже перестали называть «ce pauvre enfant» (то обстоятельство, что душа моего отца отправилась путешествовать в другие миры, почему-то вызывает у людей сочувствие).
Но в последние месяцы… Возможно, виной тому была дождливая осень, но Квентин «захандрил». Между ними с мамой ощущалось такое молчаливое напряжение… как пружинка из часов, как жёсткий волос из бороды гнома, привыкший к своей кудрявости – и вдруг растянутый и засунутый под пресс-папье.
⁂
– «Засунутый» звучит не литературно.
Теперь у Пьера было два подглядывателя. Если Оскар заботился о психической стабильности доверенного ему ребёнка, то второй желал лишь демонстрировать превосходство. Это его цыканье, хмыканье, пропущенный через носовые пазухи (там содержится высокомерие) голос.
– Захандрил он, видите ли! – не унимался советчик. – Что и требовалось доказать. Я редко ошибаюсь – и тут оказался прав. Впрочем, всё это не имеет отношения к неприятностям, в которые ты, мальчик, нас втянул.
– Очень даже имеет, – возразил Пьер и снова перелистнул страницу.
⁂
Значение неизвестного мне английского глагола «захандрил» я решил выяснить у мсье Поля, редактора нашей местной газеты. Он знает не только всякие слова, но и Квентина лично, поэтому мог подбирать синонимы прицельно. С пачкой газет под мышкой, с портфелем в одной руке и кружкой кофе в другой, сжимая зубами сигару, мсье Поль выпустил облачко дыма мне в лицо и перечислил: «Затосковал. Э-э… приуныл. Но я тебе так скажу, мой мальчик, тесно ему здесь!»
Наш Виль-д'Авре, конечно, город небольшой, но как в нём может быть тесно? Сперва я решил, что Квентин потолстел, и взял на себя его десерты. Только вот его настроение становилось всё хуже (ещё бы, нехватка сахара), и тогда я понял главное: они с мамой скоро расстанутся, а счастье всегда заканчивается.
⁂
– Допишите ещё про бренность бытия, сэр.
– Спасибо, Оскар.
⁂
И бренность бытия.
В середине осени неожиданное событие всколыхнуло наш дом.
* Всколыхнуло буквально, потому что в эти дни в Château de Breteuil проходил чемпионат по футрестлингу среди великанов, который вызвал во всей округе лёгкое землетрясение.
Маме и Квентину пришло письмо из Лондона с предложением вернуться на службу в БДУРМС. Той же ночью я (подслушал) случайно услышал их разговор, мол, почему бы и нет. За завтраком дедушка Том быстро проникся этим «почему бы и нет» – оказалось, он тоже соскучился по шуму лондонских улиц и своей старой лавке чудес. Тем более (надо же, какое совпадение), что галантерея оттуда переехала и здание пустовало.
* От угрюмого Жерома, моего знакомого буки из главпочтамта, я узнал, что этому письму предшествовало другое, совершенно секретное, в котором дедушка Том интересовался у своего давнего знакомого Роджера Финли из Отдела Магических Артефактов, нет ли у того двух свободных вакансий для дочки и зятя.
Должен отдать должное воспитательным навыкам моих родителей. Накормив меня шоколадным мороженым (напоминаю, была осень), вручив в подарок настоящие ковбойские сапоги, они без давления и манипуляций узнали моё мнение. А я что? Я был только за! Тем более, что летом мы собирались приезжать в Виль-д'Авре на каникулы. Тем более, что мама с Квентином снова стали больше обниматься, шептаться и хихикать.
А в декабре, когда вещи были почти собраны, а дела улажены, я уговорил родителей (без давления и манипуляций, только истерика средней тяжести) отпустить меня в Лондон на несколько недель раньше с Оскаром и дедушкой – готовить к открытию старую-новую «Лавку Чудес» на Мун-стрит.
⁂
– Вы грозились уйти жить к русалкам, сэр, – напомнил Оскар.
– Я и пишу, истерика средней тяжести.
– Средней тяжести бывает только инфаркт, – вновь прозвучала придирка в которой никто не нуждался. – Полагаю, именно этим для меня сегодняшняя ночь и закончится.
Ричард Александр Грей, третий граф Хэлброк, хотел было демонстративно схватиться за сердце, но вспомнил, что показывать слабость не в его правилах.
21 декабря (позавчера)
– Оскар, ну пожалуйста…
– Нет, сэр.
– Но ведь Реддл разрешил!
Не сразу, конечно, но Пьер умел договариваться с людьми… и с гномами. Кувшин бесконечного молока, коробка печенья, комплимент ухоженности ушных волос – и дело, как говорится, в шапке (вязаной, голубой, с узором из снежинок).
Было раннее утро. Дедушка Томас отлучился решать какие-то бюрократические вопросы. А Пьер, сидя у Оскара на плечах, чистил вывеску над входом в их старую-новую «Лавку Чудес». Спиртовой раствор на измельчённых (предварительно обезтоксиненных) шляпках мухоморов, с засушенным пухом одуванчиков в качестве абразива, действовал хорошо: позолоченный сапожок уже блестел в первых солнечных лучах. Однако слезать Пьер не торопился.
Может, и с Оскаром мухоморы попробовать? Или там… спирт?
– Реддлпоп? – уточнил домовой. – Главный распорядитель новогодних чудес? Откуда вы его знаете, сэр, мы в Лондоне меньше недели.
Пьер бы ответил. Но рассказ включал слежку, шпионаж и отлучки из дома, о которых никому не полагалось знать.
– Я общительный, – выкрутился он. – Да и неважно это, я тебе главного не сказал! Если поможешь мне сейчас, тебе зачтётся новогоднее чудосотворение, и после ты сможешь просто отдыхать – даже на собрание в Альберт-Холл идти не придётся.
– Но сэр, откуда вам известно о новогодних чудесах? – Оскар понизил голос, хотя на улице больше никого не было. – И о собраниях?
Пьер бы ответил… Год назад, когда Оскар был в Лондоне, к ним домой несколько раз с занятными просьбами наведывался один гном. И он случайно услышал, как Квентин передал гному зачарованную печатную машинку, а потом мама рассказывала что-то про любовь… Что ж, разве мог Пьер не спрятать семимильные сапоги гнома, не поймать его и не выпытать подробности?
– Эм… просто я ещё и любознательный.
Догадавшись, что вывеска заблестела чистотой, домовой опустил его на землю и мягко подтолкнул в дверной проём.
Внутри «Лавка Чудес» выглядела почти как двадцать лет назад – Пьер знал об этом из фотографий и рассказов. Над вешалкой для зонтиков тикали в обратную сторону часы; из дальнего угла, рядом с чашей для печалей, готовился отправиться по железным рельсам через весь зал миниатюрный паровозик. А накануне вечером на прилавок водрузили кассовый аппарат с фигуркой лепрекона, которая улыбалась при звоне монет и кривилась, когда отсчитывали сдачу (обычный механизм из шестерёнок и рычажков, который придумал мастер ван Дейк). Прилавок был тот самый, переживший и разорение, и продажу галстуков с перчатками, и – давным-давно – прощальные поцелуи Квентина и Джейн.
Пьер подпрыгнул и уселся на него. Нужно было успеть договориться с Оскаром, пока дедушка не вернулся. У него остался последний аргумент:
– Ты ведь понимаешь, Оскар, что это нужное чудо. Я готовился целый год, я написал сценарий!
По складке между густыми бровями было заметно, что Оскар понимал.
– При всём желании, сэр, есть правила. Запрещено творить чудеса для родственников, запрещено вовлекать в них людей. Вы просите меня нарушить оба. Сэр.
– Технически он не родственник, мы не знакомы даже, – горячо возразил Пьер. – К тому же, это не ты, а я тебя вовлекаю. И Реддл разрешил. И сценарий готов! А чудо-то какое полезное. В общем, ты согласен, я чувствую.
И пока не прозвучали возражения, Пьер помчался на второй этаж за секретной тетрадкой. Вышеупомянутый сценарий трёх предрождественских ночей начинался так:
⁂
Святочное перевоспитание с привидениями. В прозе.
Идея: Чарльз Диккенс.
Адаптация: Пьер Чарльз Грей.
⁂
Чёрный Роллс-Ройс в темноте ночи не слишком заметен. Особенно, если прикрыть его чарами для отвода глаз. Оставляя в снегу глубокие борозды, которые тут же присыпались сверху новой порцией снежинок, автомобиль остановился у кованых ворот особняка Хэлброков.
Передняя правая дверь беззвучно открылась, и на тротуар ступил водитель в подшитом мехом пальто, кожаных перчатках и фуражке. Водитель называл себя домовым. И хотя все знают, что домовых с таким ростом и мышечной массой не бывает, спорить с самоопределением Оскара никто не решался – вероятно, как раз из-за мышечной массы.
С другой стороны из машины выскочил – не дождавшись, пока ему с поклоном и «сэром» откроют дверь, – мальчик в вязаной шапке и распахнутой куртке. Одной рукой он сжимал тетрадь, а другой – свёрнутую в рулон простыню.
Секунду спустя от чёрного ствола дуба на другой стороне улицы отделились и направились в сторону притихшего Роллс-Ройса два силуэта: один коренастый, приземистый; другая – тоненькая и воздушная, в лёгком зелёном плаще, сапожках с загнутыми носками и берете с помпоном на копне рыжих кудрей.
– Все на месте! – торжественным шёпотом объявил Пьер. – Оскар, ты ведь знаком с Даддлом и Лилливин?
Знаком Оскар был, а удивился и поперхнулся морозным воздухом он совсем по другой причине.
– Даддл? – От чуточку угрожающей интонации по улице закружила снежная позёмка.
– А что я? – Гном хмыкнул. – Может, это мне раньше лень было чудесами заниматься. Может, мне понравилось даже. А что? На почте скучно – принимай да отдавай посылки. А с вами… Главное, не просите меня нарушать закон.
Оскар посчитал аргументы убедительными и повернулся к фее, которую помнил по ежегодным собраниям в Альберт-Холле.
– А почему бы не помочь? – ответила Лил на мысленно заданный вопрос. – Мальчику нужно немного чар… парочка безобидных перемещений, щепотка пыли в глаза да лёгкое заблуждение. Разве мне трудно? Мне не трудно.
Пьер сиял ярче серебряного колокольчика, который он утром повесил над вдохом в магазин. От улыбки феи Лилливин, прекраснейшей из девушек – после мисс Люси Бейкер… или не после? Ах, как трудно выбрать! – на его щеках расцвёл румянец. Однако время близилось к полуночи – время важного дела, а не всяких романтических глупостей. Пьер поправил шапку и деловито поинтересовался:
– Как дедушка Том?
– Будет до утра танцевать на святочном балу с моей сестрой, – отозвалась Лил. – Сегодня, завтра и послезавтра.
Послышался тихий завистливый вздох.
– Замечательно! – Пьер хлопнул ладонями, потом снял варежки и хлопнул ещё раз, со звуком. – Тогда мы можем приступать. Лил, ты будешь изображать маму. А ты, Даддл, будешь Квентином.
– Квентином Греем, твоим отчимом, бывшим сотрудником БДУРМС, любителем проводить перепись имущества?
– Ага.
– Хе-хе…
– Вот ваши роли. – Из секретной тетради появились отдельные, исписанные мелким почерком страницы. – Только постарайтесь всё запомнить и быть похожими, иначе нас разоблачат.
Фея быстро пролистала текст и кивнула. Гном, нервно жуя бороду, забормотал вслух реплики. А Оскар незаметно отступал к автомобилю.
– Я ведь буду ждать здесь и следить за порядком, сэр? – спросил он, приоткрыв дверцу.
– Неа, – с радостной улыбкой ответил Пьер. – Ты набросишь на себя простыню и будешь Духом Прошлого!
Тот, за кем тайно следят, иногда (не сегодня) это замечает.
Однако тот, кто следит сам, не допускает мысли, что и за ним в свою очередь может кто-нибудь следить. Особенно, если это не по сценарию.
***
Среда графа Хэлброка не задалась с самого утра. Сначала новый камердинер – прежнего граф вышвырнул без выходного пособия за… что там было… ах, нечто наверняка возмутительное – притащил ему слишком холодную воду для бритья и кислый чай. На завтрак подали пережаренный бекон, а в клубе какой-то бестолковый лакей назвал его «ваша светлость» вместо «ваша милость» и всучил вчерашний The Times. Горничная не дотёрла пыль в библиотеке, а дворецкий за ужином посмел скривиться на его справедливое замечание о неплотно задвинутых гардинах. Коньяк выдохся. Грелка, которую ему положили в постель, остыла… Снег ещё этот. Скверный, весьма скверный день.
Впрочем, эта среда мало отличалась от вторника и почти поминутно повторяла каждую среду этого года. И прошлого. Кто-то не выдержал бы подобной монотонности, а граф Хэлброк её ценил и называл стабильностью. Засыпая с заново приготовленной грелкой (новый камердинер имел полфунта лишнего веса, лишний раз подняться на третий этаж ему было только на пользу), граф точно знал, что что ждёт его утром.
Однако он никак не предвидел того, что случилось ночью.
Стукнула оконная рама. В спальню ворвался морозный воздух с пригоршней снежинок и откинул в сторону полог кровати. Граф Хэлброк ещё не проснулся, а его рука уже ощупывала прикроватную тумбочку в поисках колокольчика. Естественно, его там не оказалось. Рыча проклятия в адрес слуг, строителей дома и зимы, граф сел на постели и проморгался. Над ним возвышалась тень, облачённая в длинную белоснежную тогу. Его милость беззвучно сглотнул. Тень прокашлялась и приглушённым хриплым басом продекламировала:
– Я – Святочный Дух Прошлых Лет.1 Этой ночью явился я, дабы спасти тебя. Встань! И следуй… те за мной… сэр.
Глаза графа Хэлброка постепенно привыкали к темноте. Он разглядел рядом с кроватью очертания стула и жестом указал на него. Не из вежливости, просто задирать голову было неудобно.
– Ты правда думал, что я не узнаю тебя, Оскар? – проворчал он. – Тебя мой сын послал, да? Хочет довести меня до инфаркта, чтобы получить наследство? Так вот, можешь передать, что он не получит ни фунта!
Ворчание звучало всё быстрее и невнятнее, пока не превратилось в шипение. Его милость стёр слюну с подбородка и набросил одеяло на ноги.
Оскар опустился на краешек предложенного стула.
– Нет, сэр, ваш сын меня не посылал.
Злиться стало чуть сложнее. Вместо того, чтобы уточнить, граф спросил:
– Хм. Хм… И как… он, кхм, там?
Оскар пожал плечами.
– Разве ваши люди, которых я регулярно наблюдаю рядом с домом, в булочной на соседней улице или в бильярдном клубе, не сообщают вам новости, ваша милость?
– Что…
– К чему такие ухищрения, сэр? Вы могли бы и сами наведаться в гости.
– Зачем? Дворецкий подписывает открытки от моего имени два раза в год: на Рождество и его день рождения.
– Вы правы, сэр, этого достаточно.
Граф Хэлброк снова прокашлялся. Он вдруг догадался, что слуг можно позвать и без колокольчика, криком. Но почему-то он прошипел очень тихо:
– У меня связи в Скотленд-Ярде. Сейчас я велю послать…
– Нет, сэр, прошу прощения, сэр, – перебил Оскар. – Сейчас вы пойдёте со мной.
– Вот ещё! Никуда я идти не собираюсь.
– Безусловно, не собираетесь, сэр. И всё же собирайтесь. – Стул со скрипом отодвинулся: тень встала и будто бы заполнила собой всю (отнюдь не маленькую) спальню. – Вреда я вам не причиню, но если вы станете сопротивляться, смогу заставить. Вы же знаете, что я могу, сэр?
– Ты не посмеешь! – вскричал граф. Он замер, ожидая услышать на лестнице торопливые шаги: тяжёлые шаги нового камердинера с лишним весом или быстрые, семенящие шаги истеричной домоправительницы. Было тихо. – Ты не посмеешь тронуть своего хозяина, Оскар!
– Вы уже давно не мой хозяин, ваша милость. К тому же… так-то я смею делать всё, что пожелаю, сэр. Собирайтесь.
Граф Хэлброк против собственной воли (он был в этом уверен) соскользнул с кровати и глянул на шкаф.
– Мне нужен камердинер, чтобы одеться.
– Вам понадобятся лишь носки, тапочки и халат, сэр.
– Я замёрзну!
– Меня заверили, что нет.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Цитата из повести-сказки Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе» (1843).
Перевод: Т.А. Озерская.





