На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади

Так рушились мечты вчерашних выпускников, которые пять лет в розовых очках ожидали, что сразу после окончания института станут генеральными директорами, главными финансистами, менеджерами крупных проектов и так далее. Но если с иллюзиями ситуация почти одинаковая и рушатся они практически у всех после первого же рабочего дня, то хуже дело обстояло с перспективой: ее вообще не было. Но зато, как это часто случается, она совершенно неожиданно появилась у других.

Кто бы мог подумать, что после десятилетнего развала наша промышленность, технологии, гражданское строительство и прочее начнут если и не подниматься с колен, то хотя бы вставать на колени с лежачего состояния. А они начали. Кто бы мог подумать, что словно бы из ниоткуда возникнет спрос на инженерный труд. А он возник. И не прогадали те, которые после школы, руководствуясь каким-то только им известным чутьем, пошли в институты учиться на инженеров.

Вадим же не пошел. Во-первых, он был слишком далек от наук, тем более от таких как физика, химия и математика. Во-вторых, смотрел он на родителей-инженеров некоторых своих школьных приятелей, которые работали за нищенские зарплаты и кое-как сводили концы с концами, слушал своего папу Гошу, говорившего об этих «ученых бестолочах» бог знает что, и думал, что однозначно не станет заниматься ничем подобным. За время своего детства он прочно усвоил: известная всем поговорка, гласящая, что ученье свет, а неученье тьма, сильно далека от истины и вообще глупость для разного рода дурачков, готовых за гроши горбатиться на полуразваленных заводах, в нищенских проектных борю и убогих строительных организациях до пенсии, а потом на пенсии – доживать на государственное подаяние.

Зато Гошины принципы усвоил он в полной мере:

– Сынок, не трать время на всякое дерьмо. Понимаешь…

Потом Гоша придавал своему лицу выражение умудренного опытом человека:

– Надо по жизни правильным мужиком быть. Главное, кто ты вообще. Понимаешь. А эти. Посмотри на них. Учителя твои. Да хочешь, я завтра твоему математику шею сверну или с химичкой так поговорю, что она дорогу домой забудет? Учат они нас. Двойки ставят. А толку? У меня вот все есть. Даже яхта. Вот чему учись, главному – как человеком стать! И как заработать! А эта вся дрянь – для инженеришек и дурачков всяких. Пусть горбатятся на консервном заводе, пока не сдохнут. Их погонять надо! Понял меня?

– Да, папа…

Такие разговоры бывали часто, и Вадим, и без того не горящий желанием хоть сколько-нибудь усердствовать, получал папину поддержку и опору, все больше укрепляясь в убеждении, что все делает правильно.

А все, что он делал, – это шлялся с такими же оболтусами по своему району, нагонял страху на местных «лохов», курил в подъездах, а потом, в старших классах, и выпивал. Комплекции он был крупной, за словом в карман не лез, нрава был буйного (пошел в папу), поэтому местные пацаны его уважали и даже побаивались, а оттого чувствовал он себя в пределах родного района как рыба в воде. Играло роль и то, что папу его знали и уважали еще больше, обходя его стороной. Ну и, кроме прочего, у него были деньги.

Деньги Гоше приносил его бизнес, который в начале нулевых (как раз в то время, когда Вадим поступал в институт) переживал свой расцвет, чтобы потом, в течение нескольких лет, стремительно пойти к закату. Конечно, тогда Гоша не знал, даже предположить не мог, что вот уже, можно сказать, завтра останется он практически ни с чем, чувствовал себя вполне уверенно, почти королем и счастлив был безмерно.

Жил от тогда со своей третьей женой, Натальей. Этот брак длился уже пять лет, что по Гошиным меркам было уже прилично, отчего Гошин организм все чаще требовал разнообразия. Однако деньги делали свое дело, и Наташа закрывала глаза на небольшие Гошины грешки, хотя и знала о них прекрасно. Да и Гоша ничего особенно не скрывал. По его собственному выражению, плевать он хотел на ее мнение по этому поводу, а если ей что-то не нравится, то она может проваливать. А вообще она должна быть благодарна ему за то, что связал с ней жизнь да еще и форму поддерживает. А поддерживать форму – это уж природа диктует, требует разнообразия. Тут ничего не поделаешь.

Наташа была умной женщиной и имела все, что можно было поиметь в ее положении (собственно говоря, это были деньги), глядя сквозь пальцы на некоторые особенности мужа и прежде всего на его активность по отношению к противоположному полу. Само собой разумеется, что в дальнейшем, когда у Гоши начались финансовые и другие неприятности, она с ним развелась, ни секунды не раздумывая.

Вадим был сыном Гоши от его второй жены Юли и жил по большей части с ней и ее новым мужем Виктором. Витя оказался человеком порядочным и к Вадиму относился пускай и не с любовью, но, по крайней мере, нейтрально, не позволяя себе каких-либо серьезных воспитательных воздействий. И вряд ли на эту его позицию оказал какое-то влияние Гоша, который, узнав от сына, что его мать сошлась с каким-то мужиком, сразу же поехал к этому мужику, то есть к Вите, и сказал, что если узнает, будто тот грубит его сыну, все ребра ему переломает, а также ноги, так что тот будет только лежать и харкать кровью, пока не сдохнет. Витя прослушал это предупреждение и сказал Гоше, чтобы тот проваливал и не переживал без повода. Гоша кивнул, прищурил глаза, сказал: «Ну ты меня понял» – и ушел, но с тех пор с нетерпением ждал, когда Витя его сына все-таки обидит.

Однако никак не мог он этого дождаться и в глубине души по этому поводу очень огорчался. Часто, когда Вадим приходил к отцу в гости, тот спрашивал:

– Ну как там этот козел себя ведет? Не обижает тебя?

На это Вадим отвечал:

– Нет, все нормально.

И Гоша разочаровано вздыхал:

– Ну ладно. Если он что позволит себе, сразу скажи…

И кто знает, что играло бóльшую роль в этом стремлении Гоши наказать Витю: то ли действительно желание обеспечить безопасное существование своего сына, то ли ревность к бывшей жене. Скорее всего и то и другое. И хотя бывшая жена ему не изменяла и развелись они по другой причине – потому что, по ее словам, Гоша был самодур и потаскун, – а Витю она нашла уже позже, спустя почти год после развода, Гошу такой ее поступок задел до глубины души. Он считал ее своей собственностью, и, по его мнению, права на самостоятельную жизнь и тем более на другого мужчину она не имела даже после развода. Вдобавок ко всему это не он ее бросил, а она сама ушла от него. Ушла от него и нашла другого. Гоше это было трудно принять, и он уже который год не мог успокоиться.

Юля же, с одной стороны, была женщиной принципиальной в том, что касается мужчин (и измен, и всякого паскудного поведения терпеть не могла), а с другой – очень покладистой и мягкой в том, что касается сына, позволяя своему чаду буквально все. Такой ее подход в сочетании с Гошиными нравоучениями и уроками правильной жизни при почти полном отсутствии влияния отчима делал свое дело и обеспечивал все перспективы для такого будущего Вадима, которое вскорости и наступило.

Ясно было, что поступать в ПТУ – дело неперспективное и дурацкое, а потому Вадима после девятого класса заставили учиться в школе еще два года. Насчет образования вообще странно вышло. Гоша сам окончил восемь классов, после чего поступил в техникум, отучился на автослесаря и какое-то время после армии даже работал по специальности в автомастерской, пока его оттуда не выгнали за то, что сумел со всеми разругаться и дошел до того, что заявил начальнику при всем коллективе, что «засунет ему в задницу коленвал и будет крутить, пока дым не пойдет». В дальнейшем он кем только ни работал, но занятия свои, все без исключения, рассматривал только как средство заработка и работу ненавидел. А еще больше ненавидел тех, у кого работа была связана с интеллектуальным, а не физическим трудом. Этих он презирал – и их самих, и их образование.

Однако же, всю жизнь будучи уверенным в правильности такого своего мировоззрения, когда дело дошло до обучения сына, он решил однозначно, что образование ребенку нужно непременно высшее. И причина была не в том, что Гоша вдруг стал уважительно относиться к интеллектуальному труду, но в том, что своими большими ноздрями как будто учуял он современные тренды и понял, что без этого самого образования перспектив у его сына просто нет. Получить образование, однако же, по Гошиному мнению, никак не означало учиться. Школу нужно было просто окончить (лишь бы не выгнали), а в институте – провалять дурака пять лет на платном отделении, покупая вдобавок каждую сессию, чтобы в итоге просто получить диплом. А потом – свой бизнес или устройство в какую-нибудь контору по знакомству (это уж если сам захочет). Дураки пусть учатся, чтобы потом выбрать, где вкалывать за гроши: на заводах или в конторах вроде Гошиной. Все равно им уготована унизительная жизнь и нищенская старость. А сыну его – другая участь, и тут главное – жизни учиться, а не всем этим научным глупостям.

Решение о будущей специальности Вадима было принято очень просто, исходя из того, что круг достойных направлений для учебы с учетом Гошиного мировоззрения был сильно органичен, а также из постулата, что Вадим – прирожденный лидер и сразу после окончания института будет руководить. Не иначе как Гоша видел в нем великого полководца, подобного ему самому, а также тешил собственные амбиции – какого сына растит!

Так и пошел Вадим учиться на специальность «менеджмент», но отнюдь не для того, чтобы потом, подобно большинству так называемых менеджеров (благодаря какому-то общенациональному искажению терминологии), продавать только начавшие набирать популярность мобильные телефоны, бытовую технику или еще что-нибудь, но для того, чтобы завести свой собственный бизнес или, благодаря Гошиным знакомствам, занять руководящую должность в чужом.

С первого же курса Вадим усвоил, что появляться в университете часто вовсе не обязательно, и пару раз в неделю – вполне даже достаточно; понял он, что здесь, как и во всем другом, деньги играют решающую роль, и если они есть, то вопрос с сессией может быть решен без каких-либо проблем. Все остальное время Вадим уделял развлечениям: улица с такими же, как и он, друзьями-раздолбаями, пивнухи, клубы, девочки, алкоголь, а затем и легкие наркотики. Очень скоро он перестал стесняться заваливаться домой пьяным, и если поначалу какую-то неловкость от читающегося во взгляде матери укора он ощущал, то на третий раз перестал и на ее робкие попытки сделать замечание отвечал сухо: «Отвали». Поначалу Виктор в такие минуты смотрел на него, скрипел зубами от злости, но молчал, будучи уверенным, что рано или поздно эта «бестолочь» (как он его про себя называл) получит свое. Конечно, высказывал он все, что думал по этому поводу, Юле, но она всегда принималась оправдывать сына, говоря, что у него «переходный возраст», что он «ищет себя», что «скоро это пройдет», и всегда останавливала Витю, который неоднократно порывался поговорить с Вадимом как следует.

Глава 3

Но однажды такой разговор все-таки состоялся и, как следовало предполагать, имел самые серьезные последствия.

Вадим, тогдашний студент второго курса, отмечал день рождения в компании друзей и подруг. Специально для этого мероприятия сняли квартиру и действовали по стандартному для таких случаев плану: начать в квартире пораньше, ближе к ночи поехать в клуб, там продолжить, под утро уже вернуться обратно в квартиру, где завершить праздник в объятиях подруг и поспать, если повезет, до вечера после бурного веселья. А дальше как бог даст – может, и продолжить.

И все бы пошло по намеченному плану, если бы Вадим не узнал, что Ира – девушка, с которой он тогда встречался – ему изменила. Ира была студенткой медицинского колледжа и жила в общежитии, в одной комнате с подругой Мариной, внешность имела привлекательную, сексапильную и считала, что от молодости надо брать все, пока эта самая молодость еще не прошла. Потому она, хоть и встречалась с Вадимом, не брезговала и другими, когда появлялась возможность.

Как раз накануне такая возможность в очередной раз появилась. Собрались в общежитии небольшой компанией две эти подружки, Ира и Марина, и два парня: ухажер Марины Сергей и его друг Костя – высокий лысый молодой человек, вида уверенного, мужественного, пивший водку так по-взрослому, как будто с пониманием процесса, не то что основная масса мальчишек в этом возрасте – не знают, как и подступиться: то подавятся, то еле-еле отхлебнут. Этот был другой, как будто взрослее, все делал красиво. И говорил хорошо, уверенно. Вечером, когда уже выпили прилично и съели почти всё, Марина с Сергеем сказали, что уезжают до утра, попрощались и ушли. Ира с Костей остались.

И вот теперь в этой самой квартире, где отмечали день рождения Вадима, пока все гости шумно и весело проводили время в других комнатах, Марина и Ира сидели вдвоем на кухне и разговаривали. Марина рассказала, что вчера они отправились к Сергею, потому что его родители уехали на дачу, и хорошо провели время, а потом спросила:

– Ну а вы как вчера… с Костей?

Ира ответила, глядя в окно:

– Нормально…

И поскольку секретов от подруги не имела, да и подобное было для нее в порядке вещей, добавила:

– Вчера он меня так оттрахал, что я до сих пор вспоминаю.

А потом посмотрела на дверь и увидела Вадима.

Не имело смысла притворяться, будто речь шла о нем, потому что вчера Ирина с Вадимом не встречалась. Не имело смысла просить прощения. Так она стояла и смотрела на него, а он на нее. Спустя секунду он сказал:

– Спасибо. «С днем рождения, Вадим».

И ушел.

Вообще такое поведение не слишком-то соответствовало нраву Вадима, и с большей вероятностью можно было ожидать от него другой реакции: криков, оскорблений, драки в конце концов. Но была одна деталь, благодаря которой он поступил именно так: неожиданно для всех и самого себя, глупо и малодушно (как он сам думал впоследствии), – он ее любил. По крайней мере, Вадим так считал. А на деле о том, являлось ли это чувство любовью, можно и порассуждать, и если это все-таки была любовь, то вот вопрос: к кому? Не к себе ли?

Так или иначе, любовь (о какой бы ни шла речь) была уязвлена, и впервые настолько сильно, поэтому первая его реакция была похожа на растерянность, порыв – сбежать, сперва сбежать отсюда, а потом уже решать, что делать дальше. Хотя что делать и так было ясно. С ней – уже ничего. А вот с ним – с тем, который ее вчера… Конец ему. А впрочем, отложить, все отложить до завтра. Завтра решить. Нет, сегодня же… Убить его…

Выйдя на улицу, Вадим все же решил ехать домой. Да и других вариантов, в общем-то, не было, если не считать кабаков, всегда в таких случаях распахивающих свои дружеские объятия. Но в кабак не хотелось, к тому же изрядная доза алкоголя в крови уже была. Вадим поднялся на пятый этаж, позвонил. Открыл Витя. Хотя никогда раньше Вадим на отчима особо не огрызался, но в этот раз агрессия, скопившаяся внутри, видимо, сделала свое дело, и он, заходя в квартиру, рявкнул на него:

– Ну чё стал?! Отвали, урод!

Витя завелся мгновенно, сжал зубы и прошипел:

– Ты, пьяный придурок! Опять нажрался!

Вадим как будто получил то, чего в глубине души хотел, какой-то толчок, искру – и, уже толком не контролируя себя, с криком «Ах ты, сука!» нанес размашистый удар Вите в челюсть. Удар вышел неточным, скользящим и большого вреда не причинил, хотя и был неприятным. Витя, в свою очередь, не готовый терпеть такое обращение, запустил увесистый кулак Вадиму в нос. И этот удар имел большой успех: что-то хрустнуло, Вадим откинулся назад и почти упал, брызнула кровь, растеклась по Вадиному лицу, заляпала куртку, руки, которыми он инстинктивно закрылся от возможного продолжения… Но продолжения не было. Витя был в достаточной степени здравомыслящим человеком, чтобы не продолжать. Вадим сполз на пол и, размазывая руками сопливо-кровавое месиво, скулил и матерился.

Подбежала Юля, вся в слезах, кинулась спасать сына и ругать Витю, что, мол, инвалидом сделал ее единственное чадо, что своих детей нет, так над чужими издевается, что она терпеть такого не будет, а на замечание Вити, что сын ее – пьяный придурок и сам начал драться, сказала, чтобы тот убирался к черту. Конечно же, Витя дальше соседней комнаты никуда убираться не хотел, а потому пошел смотреть телевизор, оставив остальных участников этой семейной драмы наедине друг с другом, сломанным носом, ручьями слез и лужей крови.

Уже лежа на диване и не находя себе места от всхлипываний жены, совершенно неуместных, Витя крикнул:

– Ничего с ним не случится! Выспится, к врачу сходит и все на этом! А то совсем оборзел уже!

Ответа от жены не последовало, зато раздался вопль Вадима:

– Ну все, пиздец тебе, урод! Сдохнешь скоро! Молись!

И опять – завывания Юли из коридора, потом из кухни.

Вадим разделся, залез в ванну. Он сидел, глядя на плавающие от выпитого и после удара квадратики плитки на стене, вытирал все еще сочившуюся кровь, сопли, слюни – и думал, злобно думал о том, как отомстит он своим врагам, которых отныне было трое: его теперь уже бывшая подруга Ира, ее новый, пока еще неизвестный Вадиму любовник и Витя, этот урод, посмевший поднять руку на любимого сына женщины, с которой живет. Что касается Вити, тут было просто – поговорить с ребятами и избить ублюдка, и как можно раньше, может быть даже завтра. С остальными сложнее. Ириного дружка нужно было еще найти. А с ней… С ней – отложить напоследок. А может, и вообще ничего не делать. Что с нее взять. Дура. А вот тот на чужую бабу залез. Этого простить нельзя.

Вадим рассматривал плывущим взглядом комнату, слышал звук вибрирующего телефона (тогда у него уже был мобильный телефон, большой и неудобный). Опять. Наверное, она. Он вылез из ванны, вытер руки, взял телефон. Нет, не она. Звонил его друг Денис по кличке Дед, который получил свое прозвище за привычку сутулиться при ходьбе, неспешность и в самом деле стариковские манеры. Кроме того, он был уважаем среди пацанов, к его мнению прислушивались, и зачастую его слово было решающим – что-то вроде местного авторитета в этой компании. Вадим взял трубку.