Благодарение

Лидия Андреевна Сычева Редактор

© Валентин Сорокин, 2024

ISBN 978-5-4490-9041-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга Валентина Сорокина «Благодарение» (поэт о поэтах) вышла в 1986 году в издательстве «Современник» с предисловием Евгения Осетрова.

Аннотация издательства:

«В книгу «Благодарение» включены статьи-раздумья, очерки-рассказы о поэтах. В них автор осмысливает то, что сделано известными нашими поэтами за послевоенные годы.

Валентин Сорокин через творческие судьбы близких ему людей показывает и свою судьбу. Он как бы раскрывает большой «многоцветный мир современной поэзии. Раскрывает восторженно и благодарно…

Книга рассчитана на широкий круг читателей».

Настоящее издание является перевыпуском книги 1986 года, за исключением трёх глав «Звезда большая, неугасимая» [О поэзии Сергея Есенина], Богатырь в слове [О поэзии Александра Прокофьева], Взгляд друга [О поэзии Олега Шестинского].

Книгу к републикации подготовила Лидии Сычева.

Свой почерк

Я давно знаю и внимательно слежу за творчеством Валентина Сорокина, поэта, о котором с таким любовным уважением писал, теперь уже в давние годы, мой сотоварищ по редакционной работе – Александр Макаров, один из самых заинтересованных критиков современной поэзии. Гораздо меньше до сих пор я знал Валентина Сорокина как автора литературно-критических опытов, посвященных поэтам и поэзии.

Настоящий сборник статей Валентина Сорокина особенно интересен тем, что в нем пишет о людях и стихах-событиях человек собственного художественного почерка, со своими ярко и отчетливо выраженными пристрастиями, симпатиями и антипатиями. В этом смысле Сорокин уверенно продолжает линию, начатую некогда, литературно-мемуарными и литературно-критическими сборниками Константина Федина, Максима Рыльского, Сергея Наровчатова, Михаила Исаковского, Александра| Твардовского. Автор статей знает товарищей по цеху со I всеми их творческими и житейскими особенностями.

В самые последние годы заметным успехом пользуются поэмы Егора Исаева, – их читают и перечитывают, они звучат в концертном исполнении, у них огромная читательская аудитория. Валентин Сорокин отлично знает и глубоко понимает поэзию Егора Исаева, пишет о ней по-своему, его взгляд носит сугубо личностный характер. Представление о стихах Валентин Сорокин убежденно и темпераментно дополняет знанием человеческих достоинств, которые естественно объединяет с достоинствами художественными. Возникает многообъемное воспроизведение, дающее нам возможность увидеть эстетическое явление во всей его сложности и красоте.

Перед нами – страстная, заинтересованная речь, скрепленная собственным взглядом и житейским опытом, дающим возможность подходить к словесному искусству с собственными художественными мерками.

Удачна глава, посвященная Людмиле Татьяничевой.

Я не раз выступал в периодике, да и в книгах о стихах и поэмах Татьяничевой и прекрасно вижу, насколько самостоятелен подход Валентина Сорокина к поэту – певцу рабочего класса.

Валентин Сорокин обо всем пишет предельно правдиво, он не сглаживает и не приукрашивает, – все достоверно, психологически точно. Рассказ поэта о Борисе Ручьеве и его стихах позволит нам определить достойное место автора «Индустриальной истории». Валентин Сорокин сам вышел из рабочей среды, из горячего мартеновского цеха.

Статьи носят полемический характер. Поэт называет по именам и фамилиям не только тех, кого он любит, но и тех, чья работа вызывает чувство несогласия. Как художник, он несомненно имеет право быть пристрастным.

Книга Валентина Сорокина по своему направлению и сути – антистандартная и, несомненно, заметное событие в нашей духовной жизни.

Евг. Осетров

Бежит дорога

Интересно читать Егора Исаева, интересно его слушать. Яростный, вдохновенный – он зажигает своей страстностью, неординарностью размышлений. Нет в нем размеренности, боязни «израсходоваться», той самобережливости, от которой веет расчетом и равнодушием.

Помню, приехал он к нам в Челябинск, молодой, красивый. Жесты – резкие, пламенные, голос – рокочущий, сильный. Вот Егор Исаев читает поэму «Суд памяти». Читает увлеченно, с полной уверенностью, что так и надо читать поэму, говорящую нам о страшной войне:

– Огонь!

– Огонь!..– На сто дорог

Вдоль западных границ

Вломились тысячи сапог,

Колес

И гусениц.

– Огонь! —

И Герман Хорст

Поштучным,

пачечным,

строчным

С колена бил,

С брони…

Егор Исаев интересен. Мысль его всегда опирается на конкретную жизнь и в устах поэта, по мере накала, начинает гореть, сверкать остроумием, задыхаться жаждой полета.

Однажды я слышал импровизированную поэму Егора Исаева. Поэма текла, бурлила, уходила далеко в иносказания и снова являлась жаркой, напряженной и заполняла собой сердце.

До сих пор жалею: пропало все, развеялось. Сколько раз я говорил Егору Александровичу – надо иметь «постоянный» магнитофон, легкий и комфортабельный, дабы не терять золотого запаса.

Слушать Егора Исаева, говорить с ним – наслаждение, равноправное соучастие в разговоре. Поэт как бы выверяет на собеседнике свои творческие и философские устремления. Его часто можно встретить в кругу братьев по перу и молодых, и маститых.

Судьба у поэта богатая. Мальчишкой – попал на фронт. Прошел войну. Прошел через труд – от поля до завода. Дальше – Литературный институт. И – труд поэта-редактора. А эта работа – скажу по опыту – тяжелая. Тут нужен человек любящий, понимающий слово. Может быть, поэтому Егор Исаев никогда не навязывает своих замечаний. Он спорит. Рассуждает. Горюет или восторгается.

Поэт всегда в гуще событий, литературных споров. Солдат Великой Отечественной, он с постоянной готовностью бойца и самозабвенной преданностью русской поэзии – пример и опора для молодых.

Поэт Егор Исаев – терпеливый, ищущий старатель-словотворец. От его поэмы «Суд памяти» до новой поэмы «Даль памяти» – десятилетие!..

Он платит за каждую строчку дорогой ценой времени. Не так много им создано. Но то, что создано, будет долго жить и работать на человека. Можно сто раз перечитывать строки, характеризующие Хорста, завоевателя:

Вперед!

За жизненный простор!

И я

Стрелял и топал,

Да так, что шаг мой до сих пор

В печенках у Европы.

И «Суд памяти», и «Даль памяти» – боль поэта, протест его против насилия. Поэма вливается в поэму, как речка в речку, как волна в волну.

Жестокость к другу – благородство души. Не забуду, как после окончания Высших литературных курсов, уезжая в Саратов заведовать поэзией журнала «Волга», я зашел к Егору Исаеву попрощаться. Долго мы гуляли около здания Литературного института. Егор Александрович восклицал: «Нет тебя со вкусами личными, привязанностями личными. Нет! Ты редактор. У тебя в руках власть. Сохранить, конечно, надо себя, надо! Но не за счет „убиения“ других. Люби других – сам вырастешь! Ты – отдел поэзии. Целая республика! Ты – для всех. Но не все – для всех, не все! Четкость. Строгость. Объективность. Вкусы и вкусовщина – дома. У себя – в тетради, но не в чужой рукописи. Запомни!»

Тогда мне его советы очень пригодились. И как я убедился за многие годы работы с литераторами, субъективизм, «сытость» суждений, эгоизм – злейшие враги творческого человека. Можно загубить юную душу, юное вдохновение и равнодушием, и собственной вкусовщиной или «правотой».

Словом, сдержанность педагога нужна и в ласке к автору, и в строгости к нему.

Простота обращения с братьями по слову – признак внутренней свободы поэта, достоинство его. В нашем ремесле должна быть открытой и светлой душа. Все мы – солдаты единого поля битвы по имени Поэзия. Огонь ее пепелит наши волосы, а свет ее обжигает наши души.

Егор Исаев всегда помнит, что к той воронежской земле, где он родился, прикоснулись сердцем Кольцов, Никитин, Бунин и другие поэты и прозаики, чьи имена стали гордостью нашей литературы.

Сейчас в Воронеже живут и работают прекрасные писатели – Гавриил Троепольский, Юрий Гончаров, поэт Владимир Гордейчев…

Егор Исаев родился в 1926 году. Десять лет нас отделяют друг от друга. Это годы, между которыми пролегла война. Егор Исаев вынес эту войну на себе, а я знаю о ней лишь по рассказам отца, по книгам. Память и суть слова Егора Исаева неспроста обращены к прошлой трагедии:

Вы думаете, павшие молчат?

Конечно, да – вы скажете.

Неверно!

Они кричат,

Пока еще стучат

Сердца живых

И осязают нервы,

Они кричат не где-нибудь,

А в нас.

За нас кричат.

Особенно ночами,

Когда стоит бессонница у глаз

И прошлое толпится за плечами.

Надо иметь большое сердце, чтобы так мужественно и громко говорить о пережитой боли народа, боли земли. Голос Егора Исаева звучен и прям. Истина, открытая поэтом, вечна.

Поэмы «Суд памяти» и «Даль памяти» не могли родиться на свет без преемственности и высоких достижений в мастерстве всей нашей многонациональной современной поэзии, и, прежде всего – русской классики.

В самую трудную пору, когда царское самодержавие всячески пыталось лишить русский народ влияния Радищева и Пушкина, Гоголя и Лермонтова, на земле Алексея Кольцова зазвучал искренний голос Ивана Никитина.

Иван Саввич Никитин явился как бы по горестному зову народа: ни один русский поэт до Ивана Никитина и после него не был так слитен психологией и судьбой с родным народом. И в этом – особая главнейшая черта яркого и размашистого таланта Р1вана Никитина.

Даже в обычном пейзаже, нарисованном поэтом, чувствовался огромный, до предела напряженный мир страстей и ожиданий, мир предсказания и торжества:

Дремлет чуткий камыш, тишь, безлюдье вокруг.

Чуть приметна тропинка росистая.

Куст заденешь плечом, на лидо тебе вдруг

С листьев брызнет роса серебристая.

Живое ощущение природы Иван Никитин выразил точно и до удивления эмоционально. Он первый из всех русских поэтов определил своим даром и словом ту грань, где соединяется высшее духовное настроение сердца и разума с отчим простором, с Родиной…

Опираясь на великие творения предшественников, зная быт и язык, гражданскую и ратную славу Отчизны, Иван Никитин основательно и неопровержимо сблизил речь поэта с речью народа.

Частушечное, песенное, одовое, былинное начало строфы, безусловно, пришло к нему из самых сокровенных глубин простой и неодолимой в своей правоте жизни народа:

Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью!

Встать за честь твою

Против недруга,

За тебя в нужде

Сложить голову!

Песни Ивана Никитина пронесли через исторические и социальные бури В. Брюсов, А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин и известные советские поэты: М. Исаковский, А. Прокофьев, А. Твардовский, Б. Ручьев и многие другие, кто черпал из щедрого никитинского родника светлые силы вдохновения.

В наши дни значение творчества Ивана Никитина не только не уменьшилось, но и возросло. Если высшая офицерская знать старалась увидеть в поэте «прозревшего» плебея, требующего братства, то великий русский народ накрепко признал в нем певца и наставника, утвердив его, как выдающегося мыслителя и гражданина, в семье равенства и многонационального единства.

Никитинская любовь к отчему слову, его верность родному народу сегодня развивается и утверждается. «Даль памяти» Егора Исаева – прямое продолжение разговора о человеке и его назначении на земле. Неспроста начало поэмы так внезапно и смело, что мы не сразу понимаем, почему поэт начинает повествование такой строкой:

Ко мне приходит облако.

С рожденья

Оно мое,

Оно идет с полей

Не по теченью ветра,

По веленью

Души моей

И памяти моей.

По веленью души… За громом войн, за ревом реактивных лайнеров ныне трудно сохранить первозданную восприимчивость человека к природе, ту, что так щедро дарил нам Иван Никитин.

Егор Исаев одним из первых попытался заговорить стихами о необходимости сохранить первородную свежесть чувств, без которой нет самого человека.

Очень интересна глава «Домой, домой…”. Она построена на рассказе о том, как мальчик, а потом – подросток живо окружает себя травами, дождями, облаками, как он врастает в землю, в небо, в звездные дали… И не по чьей-то подсказке, а сам понимает пульсирующую кровь природы, видит глазами и пьет горлом движущийся мир жизни листа, соловья, звезды:

А травы те

Тогда густыми были

И рослыми не по моим летам,

Они, как ливни, под рубаху били

Из-под земли

И сверху,

Где-то там,

Над головой,

Под самым синим небом

Цветки свои качали, не дыша…

Егор Исаев любит довести образ почти до подлинного его состояния, чтобы читатель постиг этот образ, чуть ли не потрогал его руками… Поэтому «Даль памяти» надо познавать медленно. Поначалу поэма кажется несколько «унесенной» от горячей круговерти дня, от наших забот, а когда всмотришься, «вдышишься» в нее, тогда-то и откроется она перед тобой, как степь, как море, как мощное ветровое пространство…

Неделимость малого и большого миров – главный мотив поэмы. Росинка среди рос, звезда среди звезд, человек среди людей – живут и действуют по единому закону мироздания. Егор Исаев и сегодня обращается к нам с теми же глобальными вопросами времени – как спасти все доброе и вечное на земле, в собственной душе.

От кованых строф поэта веет великой, клятвенной любовью к истории нашей страны, к ее народу.

Душа поэта то поет, то мятежничает о правде жизни, о красоте ее, о тайне рождения, жизни и смерти. Но личность не рождается сама по себе. Она приходит из недр народных, вскормленная и выхоженная народом. Как степные версты, как горные цепи – от первой, небольшой и до последней, самой высокой вершины, как шаги рожденного жить – все подчинено движению народа, его истории, опыту народному.

Какой-то факт, необычный случай – вдруг дают понять, что:

Горит в моем горнильце

Запазушное солнышко мое

Чуть что – я тут! —

напомнит под рукою,

Не вечное,

Но вечному сродни:

Они вдвоем в заздравном непокое

На вырост мой раскатывали дни.

Маленькое солнышко – сердце и большое вселенское сердце – солнце вдвоем работают и растят человека в человеке. Так образно, несколько гиперболизированно, заявил нам поэт.

Если поэма «Суд памяти» – речь страстная и обличительная, горькая правда воина, отстоявшего личное право на жизнь и на Отечество, то «Даль памяти» – забота, стремление убедить людей в реальности светлой и счастливой человеческой судьбы, если эта судьба не будет подвержена злу, варварству…

Мы привыкли к расхожему суждению: чем больше пережил человек, тем глубже и мудрее он постигает жизнь. Но ведь есть где-то предел этому грустному принципу?! Неужели человечество никогда не достигнет такой черты, такой высоты, когда исчезнет необходимость подразумевать эти условия, в которых якобы происходит очищение той или иной человеческой личности?

Пословицы, поговорки, сказки всегда были направлены против зла, против черной недоли и лжи. Песни, гимны, былины – это оды правде, свободе, красоте личности. Осмысливать сегодняшнее – значит учиться на прошлом опыте народа. Как царевна-лебедь из волны, так герой выходит из народа. Поэма «Даль памяти» ценна тем, что в ней очень щедро используются жизненные «уроки» простых людей – от старшего брата до отца, деда, используется мудрость всенародная. Например, в главе «Посвящение в мужики» лирический герой лихо поднял в «галоп» рабочего коня, и колхозники заволновались: конь-то рабочий, зачем на нем гарцевать и ублажать собственную удаль?.. Деталь вроде бы и небольшая, но о многом говорящая. Не перевелись и в наши дни лихие «умельцы» праздно посостязаться— кто раньше прискачет к трибуне или к плакату… Земля стонет от таких крикунов-наездников.

Но захлестнула парня минутная удаль, размечталось ему на глазах у зазнобы Клавы.

Грубость и попрание благородства люди никому не прощают:

На что Рудяк – мужик добрей чем добрый,

И тот, как идол до святой Руси,

Окаменел.

…………………………………………………..

– Резвисси, значит?

А на ком резвисси?!

Поизмывался, шачит, над конем!.. —

И что ни слово —

Кнут без кнутовища,

Да сыромятным

по глазам

огнем!

Да по душе – восторженной! —

По нервам…

Люди знают, что грешно резвиться на чужой боли… Однако, беря во внимание честную и ухватистую сноровку лирического героя в косьбе, мужики посвящают его в мужики: «и зарвался, а в целом-то парень хороший…»

Поэма – мудрая. И не зря ее автор прошел трудный, кремнистый путь поэта. Это еще одна страница в книге лучших поэм нашего народа. Поэма традиционна, зависима от всех славных русских поэм – в святом и непреложном понимании этой сути. И сам Егор Исаев – традиционный человек. Родился в деревне. Учился. Пахал. Сеял. Жал. Воевал с врагами Родины. Биография Егора Исаева – биография труженика, биография бойца.

Егор Исаев воспитывался сам и теперь воспитывает других на опыте старших поэтов – Николая Тихонова, Александра Прокофьева, Владимира Луговского, Николая Асеева, Александра Твардовского. Не забывает он и фронтового поколения поэтов – Алексея Недогонова, Михаила Луконина, Дмитрия Ковалева, Сергея Наровчатова, Михаила Львова.

И разве можно не уважать в нашей современной поэзии путь Василия Федорова или Бориса Ручьева, Сергея Поделкова или Николая Тряпкина? Павел Васильев и Борис Корнилов, Петр Комаров и Павел Шубин – притоки единой реки по имени – русская поэзия…

Егор Исаев народен своей честностью, своей позицией. Народен умением рассказать, поведать с юморком о серьезном, с ясностью о мудреном. Об индустриализации страны он рассуждает почти весело, и мысли его сразу же становятся нам понятными:

И что ж – прочли,

Дознались,

Домечтали,

Свели с огнем железную руду,

И вот она

Грохочет —

Сталь по стали, —

Индустрия на собственном ходу.

– Иду!.. Иду-у!.. —

Раскатисто и ходко

По магистральным

шпарит

колеям!..

Эти строки запоминаются. Непринужденность и подвижность, обычность в новизне и новизна в обычности речи – есть признаки высокой школы, мужественного терпения в работе…

Способность «трансформировать» народную пословицу, поговорку или загадку в стих – завидная способность.

Вот как Егор Исаев описывает «тягловую силу» в стихе:

А трактор взять?

По тягловому делу

Он все равно что

сродственник коню.

Идет.

Гудет,

Обходит всю сторонку.

Без хомута,

А держится возле.

Весь городской,

Железный весь,

А вон как

По-деревенски

Ладится к земле…

Идет-гудет – рифмующиеся слова и сам тон стиха зовут к загадке… А мысль, весь городской, «железный весь, а вон как по-деревенски ладится к земле» – отповедь тем «философам» от литературы, которые до сих пор не оставили умысла – разделить современных литераторов ложными знаками «городской», «деревенский», разделить современную литературу на ведомственные «районы».

Деревня испокон веков вносила в города России свежую струю, свежую рабочую силу. Бывшие деревенские пареньки становились сталеварами, экскаваторщиками, хозяевами прокатных и мартеновских цехов. Моя родина, Урал, – весь теперь индустриальный, а когда-то из деревень и хуторов сходился народ к доменным и мартеновским печам…

Егор Исаев в поэме «Суд памяти» хорошо показал единство жизни села и города, единство людских забот. В поэме же «Даль памяти» эта линия вырисовывается еще острее. Глава «Кремень-слезы» – неопровержимое подтверждение этих мыслей. Возле кремень-слезы и дед, бывший буденно-вец, качает головой, и мать-крестьянка остановилась в раздумье, и молодой гармонист-ухарь наклонился над чудом…

Глава «Кремень-слеза» – заглавная в поэме, ее вершина и ее маяк. Она – глава единения всех других глав.

В этой главе сошлись все действующие герои поэмы, со своими страстями, бедами и надеждами. В ней слились и зазвучали единым хором все страсти и порывы самого поэта. И, конечно же, кремень-слеза не что иное, как земля:

Земля везде:

И сверху, на земле,

И под землей,

И над землей – она же,

Как день и ночь,

Как берег и волна,

Как хлеб и соль…

Не чья-нибудь, а наша

Земля-сторонка

И земля-страна

Просторная

И в сторону Сибири,

И в сторону кронштадтских маяков.

Родная вся!..

Поэма не терпит суеты. Поэма «Даль памяти» – это повесть, роман в стихах. Написать такую поэму – совершить подвиг. Она действует на память, на чувства неотразимо и высоко.

Когда появляются такие произведения, наша русская и вся многонациональная советская литература в целом как бы делается выше ростом, шире расправляет плечи…

Размах замысла, пронзительность слова – счастливые свойства поэмы «Даль памяти», но даются эти свойства только большим мастерам. Егор Исаев говорит своим словом о судьбе народа, государства на примере жизни братьев и отцов. Работа эта ответственная, государственная…

Переводы Егором Исаевым стихов братских поэтов – большое дело для нашей многонациональной поэзии.

Звучит в русских залах чувашская поэзия Якова Ух-сайя, донесенная до нас русским поэтом Егором Исаевым:

Белый снег

И синий иней.

Изумрудный зов лесов,

Очертанья плавных линий

Птичьих крыл

И парусов.

Любовь поэта к другу-поэту, любовь к чужому языку и распахнутость души дали поэту силы и мужество в работе над поэмами «Суд памяти» и «Даль памяти».

Оба поэта как бы «нашли» друг друга, породнились между собой, по-новому взглянули на свои народы, на их культуру, историю, на сегодняшний день.

Прозаик и поэт, переводчик и публицист – в наше время нередко представляет одно лицо. Пушкин и Некрасов, Лермонтов и Толстой, Горький и Маяковский…

Иногда раздаются голоса: «А что он может понимать, скажем, в детской литературе, он же романист». Или: «Он же поэт для взрослых!» Мещанское, обывательское отношение к делу или продуманное стремление «оторвать» друг от друга жанры, чтобы проще было «творить» тем «переводчикам», тем «специалистам» и тем «детским писателям», которые кроме «детскости» ни к чему не способны.

А литература одна! Слово едино, кому бы оно ни предназначалось.

Вспомним Пушкина:

Ты волна моя, волна,

Ты гульлива и вольна;

Плещешь ты, куда захочешь,

Ты морские камни точишь…

Или вспомним ершовского «Конька-горбунка», есенинского «Пастушонка Петю», вспомним удивительные рассказы Бажова, лирические картины Пришвина, – неужели так «выхолостилась», так «обособилась» душа писателя, поэта, что, кроме читателя определенного толка и возраста, автор не может никому другому адресовать свои произведения. Я понимаю, что, исключая из поля зрения переводы, Самуилу Маршаку действительно нечего было рекомендовать из своих творений взрослым людям. Та же ситуация и у Агнии Барто. Но разве только этими именами исчерпываются достижения русской современной литературы?..

Дело тут, скорее, в широте и мере таланта, а не в привязанности к одному какому-то направлению, методу и т. д.

Очень тонко и прямо-таки саркастически высказался по этому поводу Василий Федоров:

Говорят, моя строка

Детям – хуже яда.

Детям дайте Маршака,

А меня не надо…

По форме изложения и по сюжету поэма «Даль памяти» – как бы самостоятельная книга. Думалось: что скажет Егор Исаев нового, куда поведет своих героев, сохранит ли ту стремительность и порывистость, которая подняла и окрылила поэму «Суд памяти»?

Да, новые герои – новые задачи!.. И та же деспотическая манера автора доводить слово до звонкого каления, чтобы оно с предельной точностью и ковкостью накрепко связало строку:

Не высветить с высокого порога,

Не перелить т протяжные слова.

Бежит, бежит

Полночная дорога,

Как чья-то вековечная вдова.

Дорога памяти не дорога ли жизни? Через ручьи и речушки, через луга и равнины, через селения и города ведет человека дорога:

Ты не гадай —

Иди к ней и потрогай,

Уж раз ты недоверчивый такой.

А что дорога?

Ясно, что дорога —

Она, что руль, что вожжи под рукой,

Везет свое – навалят, не навалят —

Торопит неотложную версту.

Она и ночью до свету дневалит

У памяти великой на посту.

В этой поэме – покой большой и чуткой души поэта, способной выдержать и скоростную нагрузку века, и благодарное возвращение мыслей к истории народа…

Покой этот внятен и необходим, ибо только при нем, благородном спокойствии духа, можно по-хозяйски решать насущные проблемы земли. Порой кажется: никакая другая Родина не способна сообщить человеку столько чудесной тоски по тайнам жизни и мирозданья, дать столько сил и воли на преодоление высот судьбы личной и коллективной судьбы-высоты!..