Папенькина дочка

ОТ АВТОРА

Эту книгу – «Папенькина дочка» я написал быстро. Правда, торопливость во время письма не позволяла мне кропотливо подбирать слова, оттачивать предложения, четко выделять абзацы, главы, но была хороша тем, что я сохранил целостность задуманного сюжета и не потерял ни одной мысли при повествовании. Посидеть над бумагой, воображаемой – монитором (от настоящей – я уже давно отказался и использую для письма только компьютер) можно после, когда дописана последняя строка и книга готова.

Отчего я был вынужден писать быстро, не имея четкого пространственного плана? Потому что его разработка требует много времени, а еще детального обдумывания сюжета, которое можно сделать непосредственно при повествовании. Неинтересно заниматься одним и тем же делом дважды. Я только единожды занимался написанием плана, работая над первой своей большой книгой. Это была проба пера – решил, до каких пор увлекаться одними рассказами, пора что-то и серьезное создать. И то, я тогда написал план, разбросал все по полочкам не сразу, а когда уже были готовы несколько глав, и я запутался. Не в состоянии был сделать и «шага». Для других моих повествований он уже не требовался. Буду надеяться, что не потребуется и в дальнейшем.

Тему, а также и название для книги мне помогла найти коллега по работе солидная женщина заместитель директора научно-исследовательского института. Я разузнал у нее, что она долгое время была папенькиной дочкой, а также мне удалось, выяснить, с чем это было связано.

За написание книги я принялся ни сразу, прошло время, рассказ коллеги был подзабыт. Возможно, я бы и ни сел за компьютер, но в детстве мне приходилось слышать выражение: «папенькина дочка». Оно в моей жизни не было случайным, так как моя мать была второй женой отца. От первой – где-то далеко на западе страны у него была дочь – моя старшая сестра. Долгое время я о ней ничего не знал.

Родители, не только мать, но и отец ее прятали от меня, долго, сколько возможно. Соседская девочка проболталась. Я даже запомнил ее имя – это Маня.

Она уже посматривала на мальчиков, любила вникать в разговоры взрослых – подслушивать. Однажды, Маня забежала к нам домой для передачи на словах чего-то важного моей матери. Ее отправила бабушка. Матери дома не оказалось, и девочка в ожидании принялась пялиться на фотографии в больших рамках – раньше их модно было вывешивать на стены, а не хранить в фотоальбомах. Разглядывая фотографии, она увидела совместный портрет отца и матери, и лукаво взглянув на меня, поинтересовалась, не с первой ли женой мой отец сфотографирован. Я ничего не знал о жизни отца до его встречи с матерью и не понял ее, сказал, чтобы она валила из дома да поскорее. Маня тут же манерно принялась ойкать, затем обозвала меня маленьким, выходя за калитку, словно невзначай, сообщила о том, что у меня есть старшая сестра. Я замахнулся на нее рукой и она, засмеявшись, убежала.

Неделю-две мне было не по себе, я находился в неведении, но подойти к родителям не только к отцу, но и к матери и расспросить у них о старшей сестре, я не смел, пока однажды не нашел случайно оставленное отцом письмо и не прочитал его. Оно было от папенькиной дочки. Затем, много лет спустя, я с нею встретился, познакомился.

Память о встрече со старшей сестрой – «папенькиной дочкой» и рассказ сотрудницы подтолкнули меня сесть за книгу. Правда, я использовал то, что осталось в памяти. Не надоедать же женщине-коллеге снова и лезть со своими расспросами. Кто я такой? Ну, да ладно. Материала мне хватило. Я добавил в ее сюжет еще одну папенькину дочку – свою старшую сестру по отцовской линии. Брат женщины – бедолага стал моим братом, судьба которого чуть менее трагична, но также по-своему несчастна. То, о чем я не знал или же позабыл, я нашел в своей жизни. В ней было предостаточно всяких событий и хороших, и плохих.

В желании уйти от фальши при работе над книгой «Папенькина дочка» я должен был повествовать от лица девушки, женщины, или же от автора, но никак ни юноши, мужчины. Но у меня не было уверенности в своих способностях полно передать женскую душу.

Женщина – это женщина. Оставалось писать от автора. Опыт, имелся. Я попробовал, но скоро отказался, желание ощущать себя участником событий, рассказанных коллегой, перевесило, и я принялся повествовать от лица жениха, затем мужа героини – папенькиной дочки.

Муж реальной героини был учителем физкультуры, занимался легкой атлетикой, мечтал об олимпийских медалях и я, то есть мой герой Андрей Асоков тоже. В отличие от него, я работал «в науке» и отношения к профессиональному спорту не имел. Но что важно – в науке, как и в спорте, главной чертой характера является упорство и целеустремленность. Я постарался и наделил этими качествами Андрея Асокова. Он, не стоит на месте, постоянно развивается, добивается звания мастера спорта в легкой атлетике, преподает физическую культуру в техникуме, без отрыва от работы поступает в физкультурный институт.

Андрей Асоков студент и папенькина дочка Светлана Зорова, отчего-то Зорова, а не… – Ямаева, тоже студентка. Она приехала на учебу из поселка в подмосковный городок – на родину Андрея и встретилась с ним в Доме культуры машиностроительного завода.

В жизни подобных ситуаций сколь угодно много. Для встречи молодых людей потребовалось время, подруга Татьяна Полнушка и брат Зоровой – Алексей. Валентина – другая подруга Светланы тоже сыграет свою роль, но значительно позже. Рядом возле Андрея Асокова будут находиться друзья Виктор Преснов и Михаил Крутов. У последнего – свое мнение о приезжих девушках. С ними можно гулять, а жениться необходимо на своих, местных, считает парень. Мне, по книге – Андрею Асокову знакомо это мнение. Долгое время я (автор) жил в большом селе (ранее посаде) недалеко от сельскохозяйственного училища, в котором учились девчонки, приобретая специальности бухгалтеров, цветоводов, овощеводов и другие. Парней почти не было, а если и были, то одни ветеринары. Они тогда не котировались. Мне было с кого списать характеры своих героев, и я это делал с удовольствием.

Андрей Асоков, познакомившись с девушкой, стал ухаживать за ней. Они полюбили друг дружку. Парень познакомил девушку со своими родителями: отцом Николаем Валентовичем высокообразованным, культурным человеком, пользующимся любовью у женщин – министерским работником и матерью Любовь Ивановной начальником центральной заводской лаборатории. А вот когда настало время знакомства с родителями Светланы, возникли проблемы. Затем оно это знакомство состоялось, но девушка вдруг неожиданно исчезла, и долгое время избегала встреч с Андреем. Он мучился, искал ее, не понимая причин разлуки. Филипп Григорьевич Ямаев, хотя возможно его звали-величали иначе, так как он был то ли башкир то ли татарин – отец Светланы неожиданно влез в жизнь Андрея и, видя, что молодой человек любит его дочь, поженил их.

Тестя Андрея Асокова – Филиппа Григорьевича я слепил из нескольких человек, знакомых мне. Одним из них был мой отец. Правда, он присутствует и в Николае Валентовиче – отце Андрея Асокова. Для создания портрета Николая Валентовича я оживил в своей памяти взаимоотношения с одним знакомым, с которым однажды работал на заводе, а затем в научно-исследовательском институте. Его, как и отца Андрея Асокова забрали с завода на работу в министерство, а затем вовремя передряг, начавшихся в стране, уволили и предложили ему место в НИИ, где мы снова встретились и долгое время трудились вместе. Общение с бывшим министерским работником помогло мне и не только оно – лет несколько я был вхож, в министерство автомобильной отросли, так как после перехода НИИ на хозрасчет вел договора.

Женитьба Андрея Асокова и Светланы Зоровой соединила Николая Валентовича и Филиппа Григорьевича, хоть они и были разные, но неожиданно сошлись, предавшись воспоминаниям о военных днях, оба были фронтовики. И еще что важно им не помешало то, что они, имели разное образование и национальные корни. Главное – выросли в огромной многонациональной стране и воспитаны были на принципах интернационализма.

Задолго до событий, которые разворачиваются в книге «Папенькина дочка» Филипп Григорьевич Ямаев, возвращаясь с войны, не доехал до дома. Он, желая день-два отдохнуть у товарища-однополчанина будущего отца Татьяны Полнушки, неожиданно влюбился в русскую женщину солдатку вдову Марию Федоровну Зорову и пригрел с нею дочку. Не один раз Ямаев пытался отправиться домой и повиниться перед родными, уладить отношения, но что-то его всегда удерживало. Однажды он, вняв совету Николая Валентовича, решается и едет к себе в Башкирию, чтобы поставить все точки на «и».

Отъезд Филиппа Григорьевича выпал на нелегкое время – развал страны. Фиктивный развод дочери Светланы с Андреем Асоковым, необходимый

Николаю Валентовичу чтобы получить квартиру для своей дочери Инги выводит Ямаева из себя. Правда, не сам развод, а то, что его любименькая доченька снова – Зорова, а не Ямаева. Уж лучше бы она оставила фамилию мужа, так нет же.

Забыты принципы равенства, братства, равноправия среди людей великого могучего государства СССР. Это забывчивость, посеянная и взращенная мелкопоместными князьками – правителями республик необходима для развала страны.

Николай Валентович отец Андрея Асокова, как и Филипп Григорьевич отправляется в нелегкий путь, но не на восток, а на юг страны. Он знает зачем – спасти свою дочь Ингу и внука, вытащить их из «очага национальных распрей» и привезти в городок. Для них в Москве готова квартира, доставшаяся большой ценой – благодаря фиктивному разводу Андрея и Светланы. Это ему удается, но пожить уже не суждено, «наци» отколотили Николая Валентовича, и он по возвращении умирает.

Филипп Григорьевич из-за мнимого предательства дочери, прибыв в Башкирию, хочет остаток лет прожить на родине, но это сделать непросто, так ему объяснили «наци». Для того чтобы стать одним из сынов своего народа, влиться в его сообщество он должен в ненавистной Москве надеть пояс моджахеда.

За это ему проститься проживание на чужбине. Он будет признан своим, пусть и на том свете, но своим. Ему воздадут похвалы в мечетях по всей стране.

Мне знакомо чувство хаоса и неопределенности. Моя семья и знакомые, гостившие у нас в Москве, пережили опасный момент, отправив детей на концерт в Тушино. Я был вынужден даже вызвать скорую помощь для женщин. Они были вне себя. Причина была в том, что люди, одевшие пояса моджахедов, принялись подрывать себя. Одну из террористок схватили и обезвредили. Они подобно Ямаеву хотели приобщиться к своему национальному сообществу, религии, но на том свете. Мой герой Филипп Григорьевич, отправившись на поезде в Москву, не погиб на массовом мероприятии, находясь в забытьи, он вдруг видит образ Николая Валентовича, тот выталкивает его из вагона для того, чтобы Филипп Григорьевич заехал и простился с Марией Федоровной и дочерью. Оказавшись в поселке, Ямаев осознает, что не чужой здесь, о нем не забыли, беспокоились и встретили со слезами радости, даже Алексей Зоров и тот не помнил ему ничего плохого.

Филипп Григорьевич оказывается дома в знаменательный день венчания Андрея и Светланы – своей доченьки. Их близкие, родные, друзья поздравляют молодых, почему бы им не быть таковыми, не смотря на годы. Андрей Асоков, соединившись со Светланой, осознает, что его отец Николай Валентович не мог быть разлучником, он предвидел будущее семьи сына Андрея и помог своей дочке – его старшей сестре. Не забыт Николай Валентович и Филиппом Григорьевичем. Он только о нем и думал, переживает по поводу смерти свата, которого сгубили «наци». Ему не нужна призрачная родина. Его родина, это небольшой поселок, близ маленького городка и большой огромной Москвы, захваченной кучкой зажравшихся олигархов, виноватой во всех грехах и оттого, раздираемой на части. Москва должна очиститься, и не только она, но и другие большие города, уже вкусившие «кровавого мяса» – человеческого горя простых людей. Мои герои чувствуют, что благостью веет с некогда заброшенных и восстановленных церквей, а еще с нераспаханных брошенных полей, заросших по пояс и выше – травами и цветами. Жизнь наладится. Пустоши будут распаханы, не только реальные, но и в головах людей – страна поднимется с колен, научиться ценить обычного человека с его маленькими запросами и большими духовными желаниями.

2010г.

1

Девушка меня поразила. Ее, я увидел на танцах в Доме культуры машиностроительного завода. Она была невысокого роста, тонкая, как осинка в простом незамысловатом платьице, на ее точеных ножках красовались черные туфельки на каблучках. У нее были большие зеленые глаза, аккуратный носик, пухленькие губы и густые русые волосы с отдельными вьющимися прядями. Возможно, девушка, до того, как отправиться на вечер накручивала их и долго ходила в папильотках. Других доступных способов применимых в домашних условиях тогда не существовало. Не идти же в парикмахерскую.

Зеленые глаза девушки слегка выделялись, будто тлели в полутемном зале и лишь при встрече с моим взглядом вспыхнули ярко-ярко подобно огню электросварки. На мгновенье я ослеп и долго приходил в себя…

– Ну, что, поймал «зайца»? – спросил, находившийся рядом друг детства Виктор Преснов, и засмеялся, за ним следом загоготал другой мой однокурсник Михаил Крутов. Он будущий технолог по сварке как никто другой понимал слова товарища.

Я учился с парнями в техникуме и, кроме этого, серьезно увлекался легкой атлетикой. Мне неплохо давались: бег, прыжки, как в высоту, так и в длину, я далеко метал диск, копье, а еще делал много упражнений на перекладине, особенно эффектно крутил «солнце». Что интересного в том? Занятия тут же прерывались. Не только девчонки, но и многие из ребят моей группы засматривались на меня.

– Да-а-а, ты мастак, – не раз говорил мне Виктор Преснов, – я просто завидую…

– И я, – тут же добавлял другой мой товарищ.

Не раз я срывал аплодисменты восторженных зрителей. От девушек не было отбоя. Хвалили. Однако я не задавался, не робел – вел себя спокойно, а тут вдруг… Опешил – другого слова не придумаешь.

На танцы я попал случайно. Мое своевольное поведение могло помешать мне, следовать режиму, который однажды установил мой физорг – Олег Анатольевич Физурнов.

Он не зря меня выделил среди студентов техникума. В избранные попали не многие. Из всех групп нас набралось человек пять, не больше. Мои друзья – Виктор Преснов и Михаил Крутов ему чем-то не подошли, он их забраковал. Я отличался от них телосложением. Оно было безукоризненным. Взглянув на меня, преподаватель физкультуры определил, что я способен прославить себя, техникум, а еще в придачу и его.

– Андрей Асоков, у тебя хорошие физические данные! – сказал мне Олег Анатольевич. – Я, думаю, через год, два ты уже станешь мастером спорта. И знаешь, не буду загадывать, но все может статься – чем черт не шутит, возьмешь и вырвешься – выступишь ни где-нибудь в районе, в самой Москве.

Столица находилась не далеко – рукой подать – километров тридцать от нашего городка. Физурнов сам когда-то мечтал о большом спорте, часто смотрел в сторону мегаполиса, он успешно шел, но что-то у него не получилось, поговаривали, помешала травма ноги. Я видел, что когда он нервничал, то начинал слегка прихрамывать.

На занятиях группы Олег Анатольевич работал в основном только со мной. Остальные беспокоили его постольку поскольку. Большей частью мои однокурсники находились недалеко, вблизи, выполняя простые физические упражнения или же получив от преподавателя мяч, шли на поле играть в футбол.

Физические нагрузки я приветствовал. Мне нравилось качаться. Однако из-за занятий спортом я не только в учебном заведении, но и дома был не свободен. Они у меня забирали массу времени. Я чувствовал присутствие Физурнова, он словно дышал мне в спину, находился рядом.

Спорт давал силу. Эта самая сила приносила мне ощущение легкости. Я, после занятий физкультурой, домой не плелся, не тащил еле-еле ноги, как многие из моих знакомых, а летел. Чувство полета мне было знакомо еще со времени службы в армии. Оно было прекрасно, но что меня в жизни тяготило – я должен был рано ложиться спать и рано вставать. Из-за этого я много терял. Прежде всего, мне не хватало общения с друзьями.

Однажды, после очередного отказа пойти в кино, Виктор Преснов, не удержался и сказал:

– Андрей, армия тебя испортила. Я бы тебя понял, если бы ты устроился на работу в Москве и изо дня в день мотался на электричке. Ну, пусть, на крайний случай, сменами работал у нас на машзаводе в горячем цеху, как мой отец или, например, отец Михаила. Так нет же! Ты здесь – и тебя нет!

– Не-е-е, не наш ты, чужой, – тут же поддержал его, стоящий рядом Михаил Крутов – Мы ведь также, как и ты отслужили в армии, – продолжил он свою речь. – Пусть вернулись чуть раньше, раньше пошли – курсы шоферов, как ты мы не кончали, но не чокнулись же? А ты – чокнулся! На этой? Как там… – на мгновенье запнулся и продолжил: – своей гимнастике, – после чего сделал несколько движений. Одно из них было рукой у головы. Что меня слегка вывело из себя. Преснов это заметил. Он знал, что я мог двинуть парню кулаком в дых и вовремя встал, между нами.

Я решил не связываться, но для того, чтобы показать свое неприятие, придав голосу жесткость, тут же поправил Крутова:

– Не на гимнастике, а на атлетике, легкой, – и посмотрел ему прямо в глаза. Он слегка отодвинулся и, выглянув из-за спины Преснова, тут же неожиданно со мной согласился:

– Ну, пусть на атлетике.

– Легкой! – сказал я.

– Да-да, легкой, – добавил он.

– Да какая разница. О чем спор. Гимнастика или атлетика, – тут же выдал Преснов, придя Крутову на помощь. – Не в этом дело. Друзья так не поступают. Запомни, Андрей, не поступают.

Я с ребятами согласился. Мне было перед ними неудобно, чувствовал вину, если бы нет – с чего бы вдруг поддался на уговоры Виктора пойти на танцы, танцевать я ведь толком не умел. Мне до сих пор не понятно, как это произошло.

День был как день. Ничего такого особенного. Я, вернувшись из техникума, пообедал, затем немного позанимался – полистал лекции. После отправился в спортзал. Там, меня уже ожидал Олег Анатольевич Физурнов. Под его присмотром я как следует, четко, от и до, отработал положенных два часа.

– Молодец! Все, как надо! – сказал мне мой физорг. – Иди домой. Отдыхай. Завтра жду! – Я попрощался с Олегом Анатольевичем, оделся в легкую не по сезону курточку, и вышел из спортзала. Немного прошелся размеренным шагом, отдалившись от техникума, почувствовав холод, чтобы разогреться, не удержался, побежал, используя окольные пути, сделал три километра и уже распаренный оказался у дома.

Дверь мне открыла мать. Она уже вернулась с машиностроительного завода, где работала начальником центральной лаборатории. Там все ее называли по имени и отчеству. Я тоже иногда обращался к ней со словами: «Любовь Ивановна, а можно мне…». Она замахивалась на меня полотенцем и кричала: «Андрей, не смей меня так называть. Мы находимся дома, а ни где-нибудь.  Я тебе кто? Мать! Понятно тебе это».

– Понятно, понятно, – тут же соглашался я, но проходило время, и о нашей договоренности забывал.

Мать готовила ужин. Я был голоден, но себя сдержал. Мне было известно: она не любила, когда я что-то хватал у нее из-под руки, поэтому, заглянув на кухню, я тут же отправиться к себе в комнату. Там, от нечего делать, я достал из-под кровати гири-пудовики и принялся выполнять упражнения. Ловко подбрасывал их и ловил.

Мой товарищ появился неожиданно. Вначале я услышал из прихожей его громкий голос:

– Любовь Ивановна, а Андрей дома? – затем, не менее громкий, ответ из кухни матери:

– А где же ему быть? Дома! Ты бы хоть его вытянул куда-нибудь – один спорт на уме. Занятия, занятия и занятия. Свихнуться можно! Иди он там у себя… – А затем я увидел Виктора Крутова. Он меня не баловал своим посещением, да и я у него после возвращения из армии бывал редко. Я рад был видеться с другом, но не мог. Наше общение ограничивалось лишь тем временем, которое у нас было в техникуме. Преснов больше толкался с Крутовым. Я, во время перерыва стоял рядом возле них и слушал. Договариваться о чем-то, я не смел. Это у них всегда были длинными вечера, и мучила проблема, как их «убить». Мне понятно – катастрофически не хватало времени.

Мой товарищ меня отвлек – минут десять-пятнадцать можно было бы позаниматься. Ужин еще не был готов. Но, я решил на сегодня достаточно. Я, толкнул раз несколько гири-пудовики, затем поставил их на место. У меня не было желания выполнять упражнения под внимательным взглядом друга.

– Как ты? – поинтересовался я и тут же добавил: – Все нормально?

– Да! – ответил Виктор.

– Подожди минут пять, – попросил я друга, – сейчас схожу в ванную. Хорошо? – и тут же вышел из комнаты.

Когда я вновь предстал перед Виктором, он, не дожидаясь лишних вопросов, принялся меня «укладывать на лопатки» – я сразу заметил: ему что-то от меня надо. Для этого было достаточно подслушанного случайно разговора Преснова с моей матерью. Ее слова для парня оказались, кстати. Он понял, что в случае необходимости она придет ему на помощь.

Матери, да и отцу, но ей в первую очередь не нравилось то, что я очень уж рьяно занимался спортом. Ей казалось, что Олег Анатольевич меня использует.

«Спорт – это хорошо, но зачем ты так выкладываешься. Все, должно быть в меру, – часто говорила мне мать. – Я не хочу, чтобы мой сын – молодой парень калечил себя – тянул жилы ради каких-то званий, призов и медалей».

Отца беспокоило то, что занятия легкой атлетикой забирали у меня все время, и я не мог гулять с девушками. Я часто от него слышал:

– Андрей, я тебя никак не пойму? Ты же мой сын. Я в твои годы уже был женат. Посмотри на меня. Женщины вокруг меня как пчелы крутятся. Но я ведь старый, а ты? Ты, что монах?

Что я мог ответить? Ничего. Правда, отец не договаривал. Я знал о его первой женитьбе – Николая Валентовича напоили и расписали в Загсе с ненужной ему женщиной. От нее он, после еле избавился, долгое время не брал даже капли в рот спиртного.

Мой друг Преснов меня буравил глазами. Я отводил взгляд, дергал головой, пытаясь его стряхнуть. Ничего не помогло.

– Асоков! Я, к тебе с просьбой, – сказал он. – Ты знаешь Михаила Крутова. Я чуть, что к нему. Сегодня он занят, а мне позарез нужно быть на танцах. Я, тебя, никогда не просил. Сейчас прошу! Танцы – это та же физкультура. Немного развеешься. Тебе это не помешает. Ты вон как гири толкаешь! – Я молчал. Преснов всматривался в мое лицо, ловил мой взгляд.

– Ты, пойми, я не собираюсь тебя втягивать ни в какие конфликты, – сказал мне друг. Не беспокойся, драться тебе не придется. Мне нужно лишь твое присутствие. – И я дрогнул. Наверное, из-за того, что за спиной невольно ощущал присутствие матери. Она в любую минуту могла предстать передо мной и сказать: «Иди сынок! Иди!». Слова друга: «Я, тебя, никогда не просил, сейчас прошу!» – также возымели на меня свое действие и я немного попиравшись, дал «добро».

Одно время я ходил на танцы. Не много, раза два-три, но это сразу же после возвращения из армии. Затем я поступил в техникум, познакомился с Олегом Анатольевичем и на этом мои «гулянки» окончились. И вот после значительного перерыва я вновь отважился рискнуть.

На танцы мы отправились ни сразу. Я вначале поужинал, затем принялся подбирать одежду. Она у меня была спортивного покроя и к данному мероприятию не очень подходила. Мне пришлось долго копаться в шифоньере, я бы так и не выбрал подходящую, но мать помогла:

– Сынок, надень брюки, рубашку и свитер. Брюки прежде отгладь. Да и не забудь сапоги – они должны блестеть, как у отца!

Мой отец Николай Валентович любил наряжаться. Одежда у него была безукоризненной. Мать это связывала не только с работой, но и с тем, что его словно магнитом тянуло к слабому полу. Шикарные костюмы, рубашки, особенно галстуки, помогали отцу быть с этим самым полом «на высоте», вести себя свободно, без стесненья. Я с ним сравниться не мог. Отец часто предлагал мне отправиться в столицу и как следует приодеться, но я был равнодушен, отказывался. Мне было достаточно того набора, который однажды второпях я купил себе вместе с матерью в нашем местном универмаге после возвращения со службы в армии. Сейчас я мог винить только себя. Размышлять долго, не было времени. Я оделся, как мне велела мать, и предстал перед зеркалом. В нем я увидел какого-то напыщенного парня. Мне мой вид не понравился.

– Мам, посмотри на меня, – спросил я, – ну, разве вот так будет хорошо? Ты согласна меня отпустить? – я, нарочно неуклюже, повел большими широкими плечами.

– Да, я тебя отпускаю, – улыбнувшись, ответила мать.

Я не удержался и задал ей провокационный вопрос: