Город под свинцовым небом

Пролог

В глазах темнело, в лёгкие будто засыпали пепел, а я всё продолжал бежать, раз за разом сбиваясь и ударяясь о бетонные стены. Уже десять минут тёмные переулки сменялись один за другим, а топот за спиной всё не утихал. В очередной раз прозвучал противный свисток, и появилось сильное желание засунуть его в глотку хозяину.

– А ну стой, паскуда! – раздался сзади запыхавшийся голос.

«Тоже устали, уроды…» – пронеслось в голове, как вдруг уставшие ноги заплелись, я споткнулся и кубарем полетел вниз. Лицо впечаталось в мокрый асфальт и добрые метра полтора проехало по нему вперёд, однако эта боль разом поблекла на фоне удара кирзовым сапогом под дых.

– Ага! Говорил же, поймаем! – раздался над головой гнусавый голос, и мир выключился от удара дубинкой.

Вся эта история началась чуть больше полувека назад. Просто в один день границы города закрыли, и десятки тысяч людей враз оказались заперты в самом поганом месте на земле, прикованные трудовой повинностью к шахте в пятнадцати километрах за чертой поселения и градообразующему химзаводу. В тот день кончилась старая и началась привычная для нас жизнь этого маленького городка, изменившая сознание многих людей. А мы – дети этого города. Грязные, чумные и радиоактивные. Вечно голодные и никогда не просыхающие. И остаётся нам лишь безмолвно вариться в этом котле, не в силах что-то изменить. Не в силах пробудить в себе жажду перемен. И лишь одна маленькая мысль о том, что что-то не так, всё вилась где-то в периферии, а я никак не мог её ухватить. И с каждым ударом дубинки по хребту она удалялась всё дальше и дальше…

Глава I

Рукав плаща предательски зацепился за небрежно срубленные кусачками края сетки, отчего забор дёрнулся, и по переулку, отражаясь от мокрых бетонных стен, полетел неприятный лязг, нарушающий ночную тишину. В темноте кто-то встрепыхнулся, раздался удаляющийся топот чьих-то лап. Я с досадой ощупал образовавшуюся на локте дыру, отряхнулся и встал без движения, вглядываясь во мрак за спиной. Никого. Преследования не было, как и, впрочем, вчера, позавчера, да и в любой другой раз. Почти любой. Этой поганой осторожности не было бы вообще, если бы не тот случай со внезапно появившимся в переулке капитаном и последующей неделей отработок за нарушение режима. Неясно только, кому это самое нарушение вредит. Там, в управлении, знали всё: когда, где и как проводит свободное время каждый рабочий. Знали и молчали, а ловили только последних неудачников, угораздивших попасться на глаза патрульным. Таких, как я, например.

Где-то вдали затрезвонил свисток жандармов, залаяли собаки, бьющиеся о громыхающие сетчатые заборы. Я развернулся на месте и быстрым шагом направился дальше. Нет, гнались точно не за мной – уж больно далеко. Но, как говорил Сива, стоит держаться подальше от подобных происшествий. Всегда есть риск попасться на глаза патрульным, решившим посмотреть, что за шум на секторе. В лучшем случае отправят на отработки, в худшем – повесят побег от служивых, пусть ты даже и не пытался удрать.

А полицаев в последнее время начали присылать всё злее и злее. В морду двинет – и глазом не моргнёт. Я прибавил шагу.

Уставший после тяжёлого дня, город спал. Глухую тишину нарушали лишь редкие крики патрульных и стук колёс со стороны железнодорожной насыпи, располагавшейся где-то на западе. Наиболее удачливая половина местного населения давно разбрелась по норам заливать тоску прозрачной. Остальные, в свою очередь, уже как несколько часов скрылись на ночной смене в заводах и фабриках. Улицы пустовали, пугая своей темнотой любого злостного нарушителя режима. Впрочем, тысячи рабочих часов в сырых и мрачных подвалах избавили местных от любого страха. Бояться в этих местах не было ни желания, ни сил.

Спустя пару минут петляний по переулкам я вышел к знакомому зданию. Серая двухэтажная коробка глядела на улицу тёмными квадратами зарешеченных окон, из которых, если присмотреться, сквозь щели в ставнях пробивался тусклый свет.

«СЕКТОР 5. ДИСПЕТЧЕРСКАЯ» – гласила надпись на табличке, прибитой справа от входа. Я немного постоял в нерешительности на ступени и, напоследок пробежавшись взглядом по проржавевшим буквам, потянул дверь не себя. Раздался тихий металлический скрип, на мокром асфальте засветилась тонкая желтоватая полоска, но затем быстро пропала, и улица окончательно опустела.

В выжженные ноздри резко ударил едкий запах спирта, а глаза, привыкшие к темноте, непроизвольно закрылись, спасаясь от света висящей под потолком лампочки. Неразборчивое бормотание, слышно которое стало только внутри диспетчерской, вдруг прекратилось, скрипнули половицы.

– Марк, это ты? – раздался вкрадчивый голос где-то спереди. Приглядевшись, я с трудом смог разглядеть лицо Сэма, выглядывающего из-за двери подсобки. Парень в нерешительности переминался с ноги на ногу и пристально меня рассматривал, чуть подавшись вперёд. Я уж хотел было спросить, не случилось ли чего, как вдруг вспомнил, что одежда на мне сегодня была совершенно другая, и из-под большого капюшона совсем не было видно лица. Марк, должно быть, принял меня за чужого, отчего насторожился. Чужих у нас не любят.

– Угу, – промычал я и скинул капюшон. Парень вмиг расслабился и, приветственно кивнув, скрылся в подсобке.

– Заходи, Марк, давно тебя ждём. – Донёсся следом всё тот же голос, и я, заперев дверь на тяжёлый засов, пошёл следом.

Запах спирта усилился. Я вошёл в тускло освещенную единственной лампочкой комнатку без окон и с одной лишь дверью, переоборудованную когда-то стариком Борландом из складского помещения диспетчерской в место для попоек. Полупустые железные стеллажи с парой старых радиоприёмников на них были сдвинуты к стенам, рядом стояли коробки с непонятным железным хламом, а в центре помещения располагался простенький стол из старой бочки и листа фанеры на ней. На столе уже красовались три бутылки водки и полупустой паёк рабочего класса «Б», отличавшийся от других пайков яркой красной упаковкой.

Я стянул плащ и, кинув его на ящик с радиодеталями, сел на любезно поставленный Сэмом табурет. Тут же передо мной появилась стопка, и жилистая рука до краёв наполнила её прозрачной. Я благодарно кивнул Сиве и, зажмурившись, опрокинул штрафную. Палёный алкоголь раскаленной медью пролился в желудок, обжигая пищевод, но вместе с теплом почти сразу пришло расслабление. Стало вдруг очень спокойно, лёгкий озноб, не отступавший с улицы, спал, а гудящие после тяжёлой работы руки утихли. Я тяжело выдохнул.

«Не беспокой человека, только пришедшего со смены», – так звучало негласное правило, уже давно действовавшее в здешних краях. Никто никогда не произносил этих слов – понимание само укладывалось в душах людей с каждым прожитым в этом месте днём. Город менял человека с пелёнок, делая его, подобно себе, тихим и мрачным, закапывая все надежды и мечты. Эмоции заменялись скупым безразличием, слова – безмолвным пониманием. Менталитет, негласные правила – всё это, словно наркотик, с ранних лет попадало в разум человека и крепко заседало там без возможности избавления. Именно поэтому совсем не нужно было слов, чтобы понять – мне сейчас нужна лишь стопка водки и минута тишины. С расспросами никто не приставал.

Спустя некоторое время, проведённое в немом молчании, я перевёл рассеянный взгляд на присутствующих. Всё трое сидящих за столом выжидающе глядели на меня, кто покручивая в руке пустую стопку, а кто просто скрестив руки.

– Почему так долго? Поймали? – раздался вдруг хриплый голос старика Борланда. Он сидел на стуле прямо напротив, сверля меня своим вечно оценивающим взглядом.

– Нет, – ответил я почему-то виновато, хоть ничего и не произошло. – Хвоста тоже не было.

Борланд ничего не ответил. Лишь неопределённо хмыкнул и, откинувшись на спинке стула, стал постукивать пальцами по фанере.

Старик по натуре своей всегда был крайне ворчлив и скуп, однако на протяжении уже нескольких лет каждую ночь двери его диспетчерской, куда он был спихнут ещё в давние времена по причине старости, радушно открывались для трёх лиц. Это можно было бы назвать чем-то сродни дружбы, если бы от неё осталось хоть что-то в этом гнилом городишке.

Возраст свой старик никогда не называл, однако выглядел лет на шестьдесят. Редкие седые волосы на его голове ближе к макушке переходили в гладкую лысину, а обвисшее лицо покрылось морщинами. И хоть возраст постепенно начинал сказываться на здоровье, вопреки всему выглядел он довольно бодро и, казалось, готов был пережить даже Сэма, которому едва стукнуло двадцать.

Ходили слухи, что скряга застал время, когда ещё не было ни оравы патрулей, ни цепей КПП, а выезд из города был свободен. Однако, причина, по которой он не уехал ещё тогда, известна, пожалуй, одному дьяволу.

– И где ты шлялся? – продолжал старик недовольным голосом, попутно подливая себе в стопку водки.

– Пришлось со стороны шестого сектора обходить, в переулках заплутал мальца.

– На кой хрен? – удивился диспетчер.

Отвечать мне не пришлось, так как в диалог вклинился Сива.

– Жандармов на улице в последнее время как чертей в омуте. Патрули усилили так, что на улицу носу не сунешь.

– Совсем, паскуды, озверели! – вскрикнул вдруг из своего угла Сэм, со злобой хлопая себя рукой по колену. – И так жизни не давали, а теперь что?!

Сэм – Парнишка в вечном некогда синем комбинезоне – в нашей компании был самый молодой. Ни отца, ни матери у него с детства не было, потому, только ему стукнуло восемнадцать, старик прибрал его к своим рукам. Парень работал в котельной, но был и рад помочь Борланду по мелочам. Этому мерзавцу лишь бы самому не работать, да других запрячь.

Хороший был парень Сэм, приятный, однако в силу молодости наивный и вспыльчивый. В нас с лысым это с годами само стёрлось, как стирается в любом из обитателей этого города после пары лет убогой жизни.

Сэм, чуть поднявшись, вопросительно посмотрел на нас с Сивой, после чего, уловив строгий взгляд старика, вернулся на своё место и затих. Тот для молодого всегда был авторитетом.

– Да, жмут работяг… – угрюмо произнёс Сива и опустил голову. Я перевёл взгляд на него.

Это был крепкий, среднего роста мужик лет тридцати трёх на вид, немного старше меня. Среди других работяг он отличался полностью лысой головой без единого волоска. Говорят, перед тем, как хапнуть дозу радиации, Сива был абсолютно седой. Звали его с тех пор только по прозвищу, так как имя его кроме него самого знал, разве что, наш диспетчер, да и тот на этот счёт не распространялся.

Работали мы с ним на одном и том же заводе, работали с рудой для какого-то там топлива. Разве что, трудился я в цехе первичной обработки, а Сива занимался вторичной и последующей упаковкой. Там, пару лет назад во время перекура, мы и познакомились, после чего лысый свёл меня со стариком.

– Ну, хотя бы не поймали, – решил я разбавить обстановку. Видеть эти кислые мины не было никакого желания. – Давайте выпьем.

– От это дело!

Сэм мигом оживился, наполнил наши с ним стопки и все четверо молча опрокинули в себя по сто грамм. Стало заметно веселее, и тягость работы отошла на второй план. На некоторое время наступила тишина.

– Слыхали, на днях Сашку Живого мёртвым нашли, – сказал Сэм угрюмо.

– Да ну? – изумился Сива. – Быть не может!

– А вот… Может. В своём же доме загнулся.

– Он же здоровый как бык был… Неужто убили?

– Нет. Неизвестно, отчего умер, правда. Говорят, болел чем-то.

– Да, совсем чахлый в последнее время был… – отозвался с другого конца стола старик. Мне вдруг стало очень грустно от такой новости. Сашка был мужиком хорошим, никогда не жалел даже последней сигареты.

– Слушай, – вспомнил я, – у него ж ведь жена была?

– Повесилась, – ответил Сэм. Все замолчали.

– Ну… За упокой, – протянул Сива, наполняя наши стопки. Мы снова выпили, после чего я невольно задумался: чего такого вдруг могло произойти с этим миром, что человеческая жизнь стала едва ли дороже пачки сигарет? Почему люди умирают в своих же домах хрен пойми от чего, и никто не может помочь? А потом о них навсегда забывают, будто и не было никогда. Лишь глубокой ночью где-то в тёмной каморке поднимут стопку за упокой пара таких же работяг, после чего память об умершем безвозвратно исчезает. Получается, зазря погиб и Сашка, и ещё сотни таких же, как он. Неправильно это… Несправедливо.

Сидеть дальше было тошно, и я, коротко попрощавшись с товарищами, поспешно удалился, на ходу натягивая плащ.

Скрипнула тяжёлая дверь, улица встречала той же прохладной сыростью и мрачными силуэтами бетонных коробок. Я вдохнул свежий относительно прокуренной кладовки воздух и огляделся. В стороне возвышались чёрные трубы котельной, выпускающие в мрачное небо едкий дым, в темноте кое-где светились квадратики окон отдалённых заводов. Становилось холодновато, и я, в голове проложив обходной маршрут до своей берлоги, скрылся в переулке.

Глава II

Кто-то говорил, что смерть – это совсем не плохо. Каждая смерть – это маленький шажок к счастливому будущему, которое мы построим своими руками. А погибнуть на работе – великая честь. Потому «Хватай, работник, молоток, и строй свой идеальный мир!»

Чёрт его знает, где эти фанатики ещё берут такие плакаты. Висели, конечно, когда-то на каждом шагу, на заводах, "для повышения боевого духа рабочих", да только давно уже все выцвели и оборвалась. Таких вот личностей обычно под руки выводили из бара, и недельку они точно не кричали.

Другие говорили, что каждая смерть – шаг к краху нашего мира. Мол, все мы дохнем ни за что, и жить в городе невозможно. Таких тоже выводили под руки, но уже в карцер. После этого на бедолагу было страшно смотреть.

А меня же учили не забивать голову чепухой. Работать, сколько требуется, получать свою копеечку и тащить в бар. Главное не выделяться. Кто выделяется – долго здесь не живёт. Потому жил я относительно спокойно. «Зато почки не отбиты».

И хоть лезли порой по ночам в голову странные мысли, на утро я уже их не помнил.

Новый день начинался довольно паршиво. Ещё по дороге на работу у проходной остановили постовые. Спрашивали, где находился вчера вечером и не шастал ли по улицам. Дескать, засекли вчера какого-то человека, на меня похож. Минут пятнадцать за ним гонялись, да только всё равно удрал. Я, хоть от патрульных вчера и не убегал, режим всё же нарушил, отчего стало немного страшно.

Благо, после двух минут искусной лжи и дрожи в коленках меня отпустили и, получив документы обратно, я поспешил уйти от проходной подальше. Дальнейшая дорога прошла без происшествий, если не считать проехавший по луже рядом со мной грузовик, из-за которого шмотки можно было выжимать.

Сейчас же я сидел на старенькой лавочке с тлеющей сигаретой в дрожащей от усталости руке, задумчиво разглядывая город, лежащий за бетонным забором, что огораживал территорию завода. Всё тело ныло, а впереди был ещё целый день работы. До конца перекура оставалось ещё десять минут. Моя смена разбрелась кто куда: одни курили на заднем дворе, другие поскорее побежали стрелять папиросы и, если было надо, обсудить что-то личное. Во время работы болтать запрещалось, да и желания ни у кого не было. О многом ли можно поговорить сквозь гул конвейера и натянутый на лицо респиратор?

Поэтому сидел я абсолютно один, про себя радуясь тишине и спокойствию. Взгляд скользнул по крышам и переместился куда-то вверх.

Небо в здешних краях отличалось чрезмерной мрачностью. Затянутое едким дымом, оно имело все пятьдесят оттенков серого, и ни намёка на голубой или хотя бы белый. Что уж говорить о солнце: бледный круг, большую часть времени не появляющийся в поле зрения, лишь изредка просвечивал сквозь тёмные тучи. В такие дни патрульные почти никого не ловили, смертность на предприятиях резко падала, а водка на столах заменялась самогоном. Добрые были дни.

Однако сегодня было как обычно. Серое полотно заняло всё пространство от одного края горизонта до другого, разбавляемое лишь пеленой чёрного дыма, струящегося из десятков труб. Хорошим настроением и не пахло.

Вдруг чья-то рука легла на моё плечо. Я вздрогнул от неожиданности, а когда обернулся, задорный смешок раздавался уже передо мной.

– Привет, Марк!

– Ах ты…

Мальчишка с озорным лицом уселся на скамейку радом со мной и примирительно хлопнул по плечу.

– Видел бы ты своё лицо, старик! – снова рассмеялся он, а я еле сдерживался, чтобы не придушить засранца. Ещё немного, и руки бы сами по себе сжались на шее парнишки, чтобы он…

– Эй, ну ты чего завис? – он ткнул меня в плечо. – Смотри, я тебе поесть притащил.

Димка стянул с плеча сумку, с которой он не расставался практически никогда, и достал оттуда маленький газетный свёрток. Сквозь запах пыли и гари в жжёные ноздри пробрался аромат чего-то съестного, и китовая песнь желудка дала понять, что тянуть не стоит. Я взял тепловатый комок и, развернув, достал оттуда свежую булку и кусок сыра.

– Марта испекла? – спросил я, откусывая ещё тёплой выпечки. Димкина мать всегда готовила вкусно. С любовью.

– Ага. Привет тебе передавала.

– Ей тоже. Спасибо. А ты как сюда залез-то? Пропуск чей-то спёр что ли?

– Да какой пропуск? Эти увальни до сих пор не догадались залатать дыру в заборе, ходи кто хочешь.

– Ай, хитёр! Смотри только, чтоб не поймали. А то я тебя от дежурного вряд ли спасти смогу.

Я на некоторое время замолчал, сосредоточившись на еде. Дима тоже не начинал разговор, лишь разглядывал крыши домов за забором. Прямо как я пару минут назад.

Димка был всего на пару лет младше нашего Сэма. Где-то около шестнадцати. С парнишкой этим я был знаком уже давно, и того дольше с его родителями. Отец – Миша – всегда был хорошим, отзывчивым человеком. Когда после учёбы нас только раскидали по рабочим местам, он, тогда уже три года отработав на погрузке грузовых составов, вместе со своей женой, здорово помогал мне советами, деньгами и, в принципе, всем, чем сможет. В их доме я всегда был желанным гостем, особенно для маленького Димки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.