Прядущая

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Наталья Способина, 2024

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Посвящается моим читателям, которые в далеком две тысячи девятом году полюбили героев этой истории и отправились вместе с ними в долгое и увлекательное путешествие. Вы лучшие! Спасибо вам за поддержку

 
Скажи мне, автор, кто я в этой саге?
Я на героя точно непохож.
Ты видишь только строчки на бумаге,
А я… ты знаешь, ненавижу ложь.
 
 
Я не хочу терпеть несправедливость,
Я злюсь, когда мой враг на шаг вперед,
Я не люблю твою дурную милость,
Ведь за нее опять предъявят счет.
 
 
Ты чью-то смерть, не думая, опишешь –
Опишешь и забудешь до поры,
А мне ведь после с этим жить, ты слышишь?
И выжить, и не выйти из игры…
 
 
Ответь же мне! А впрочем, нет… помедли.
Рассвет написанный немыслимо хорош.
Мне это утро вдруг почудилось последним…
Не отвечай – боюсь, опять соврешь.
 
 
Мою усталость перепишешь в смелость,
И я, конечно же, не поверну назад…
Но знаешь, автор, мне бы так хотелось
Хотя бы раз взглянуть тебе в глаза.
 
 
Когда бессильно ветер треплет стяги,
Когда дрожит у уха тетива,
Ты видишь только строчки на бумаге…
Смотри теперь, как оживут слова.
 

Глава 1

Солнце поднималось над Стремной, как и сотни лет назад, все так же играя на быстрых волнах. Оно золотило верхушки деревьев и пики сторожевых башен. То тут, то там слышались привычные звуки: крик петуха, звон колодезной цепи, скрип петель и половиц, негромкие голоса. Город просыпался, готовясь к новому дню. Новому дню новой жизни.

Волны набегали на мелкие камни и откатывались обратно, оставляя после себя белую пену. С каждым разом они подбирались все ближе. С самого детства я любила море за то, что оно, бескрайнее и могучее, умело быть ласковым и теплым. Но в этот раз с морем было что-то не так. А может быть, что-то не так было со мной.

– Ну где вы там? – Лена уже стояла у подножия лестницы, ведущей с пляжа.

Оля с мученическим стоном поднялась с гальки и отряхнула шорты. Мы планировали где-нибудь поужинать и собрать вещи, чтобы завтра с самого утра выехать по выбранному заранее маршруту. В этот раз мы решили попутешествовать вдоль побережья Чёрного моря.

Вот только мое радостное предвкушение предстоящего отпуска сменилось необъяснимой тревогой. Совершенно ничем не обоснованной. Все складывалось отлично: мы с девчонками прекрасно долетели, провели два чудесных дня на море, а впереди нас ждало целых три недели путешествия и беззаботного отдыха с выключенными телефонами и запретом говорить о работе.

– Идешь? – Оля тронула меня за плечо, и я собралась было встать, но почему-то качнула головой.

– Пару минут еще посижу и догоню.

– Подходи тогда к пиццерии у памятника, – подруга окинула меня внимательным взглядом и пошла к поджидавшей нас Лене.

Я оценила ее тактичность, впрочем, понимала, что расспросов за ужином не избежать. Самое забавное заключалось в том, что ответов у меня не было. Ну не говорить же: «Что-то мне тревожно. Давайте вернемся в Москву»?

Проводив взглядом подруг, которые вдруг помчались вверх по крутой каменной лестнице наперегонки, я осмотрелась по сторонам. Для раннего вечера народу на пляже было неожиданно мало: метрах в пяти от меня собирало вещи шумное семейство с близнецами, а чуть дальше сидел седоволосый мужчина, то и дело бросавший камушки в воду.

Очередная волна окатила не только мои ступни, но и подол длинного льняного платья. Я вскочила на ноги и отступила прочь. Сидеть у моря расхотелось. Девчонки успели скрыться из виду, поэтому я решила прогуляться по берегу до следующего выхода с пляжа и перехватить их по пути.

Вода лизнула мои ступни, и я поежилась. Несмотря на то что было тепло, меня вдруг пробрал озноб. А ведь, собираясь сюда, я думала, что море сможет меня успокоить, как в каждый мой приезд с самого детства. Но на этот раз даже шелест волн вызывал тревогу.

Во мне будто появилась невидимая нить, которую кто-то накручивал на веретено и тянул куда-то, тянул. Странно было думать о веретене в двадцать первом веке, но с недавних пор эта тема была мне близка. Дело в том, что несколько месяцев назад я начала писать роман, хотя заниматься ничем подобным никогда не планировала. Просто вдруг в моей голове стали появляться сюжеты, в которых как раз и мелькали старинные наряды, русские печи, масляные лампы, веретёна… Эти сюжеты возникали так естественно, словно в памяти всплывали истории о хорошо знакомых людях. Почему-то я решила их записывать, хоть и была далека от писательства. После окончания университета я вот уже три года работала переводчиком, и основную часть моей работы составляли устные переводы на деловых встречах, а это никоим образом не способствовало полету художественной мысли. Да и с фантазией дело у меня всегда обстояло не очень. Именно поэтому то, с какой радостью я окунулась в новое увлечение, как легко картинки превращались в строки, должно было бы меня насторожить. Но мне было слишком уютно в выдуманном мире с выдуманными героями: красивыми, благородными, честными и такими настоящими, что мое окружение казалось порой лишь жалкой их тенью.

Тогда я еще не знала, что это не я придумала мир, а мир придумал меня и записал в свою книгу чернилами, очень похожими на кровь.

– Деда, а почему наш город называется Свирь? – Мальчик лет шести отбросил в сторону пучок травы, которым до этого натирал деревянную плошку, утер рукавом вспотевший лоб и посмотрел на белолапого щенка, грызущего кость неподалеку.

Его дед, чинивший упряжь, некоторое время молчал, пытаясь поймать ускользающий ремешок подпруги и соединить его с новым. Поймал, закрепил, улыбнулся: все-таки есть еще сноровка, хоть глаза уж не те.

– Потому что строили его люди, пришедшие с севера.

– Из-за моря? – ахнул малыш, вмиг позабыв о щенке.

– Из-за моря, – медленно повторил дед, оглядывая работу. – В год Большой войны. Укреплением он был, Малуш. Запасы еды здесь сберегали, приют тем, кто без дома да без защиты остался, давали. Да сигналили судам, что по реке шли. Вестовой огонь отсюда путь брал.

– А «вестовой» – это какой же? – малыш пододвинулся ближе и устроился поудобнее. Обычно дед был немногословен, но уж если что-то рассказывал, то так интересно, что дух захватывало.

– Ходоки сюда шли с вестями с внутренних земель. Оно же видишь как, – старик отложил подпругу в сторону и взялся за следующую, – город-то наш один-единственный на пути вглубь земель стоит. Пройдешь мимо него – считай, что всю землю нашу захватил.

– Да неужто нашу землю захватить можно? – засомневался малыш. – Вон она какая большая. И воинов у князя тьма…

– Воинов-то тьма. Да как их, воинов, вовремя-то упредить? Да соседей? А княжеские суда, с северным людом уговор заключившие, вести те получали. И сами передавали. Кому голубя почтового отправляли, кому – факелом знак. Сколько благодаря тем вестям люду спаслось, один Перун знает. Только добра много земле этот город принес. Не раз он на ее защиту вставал. Башни-то да ворота видишь какие? Еще с тех времен. Да река быстрая. Говорят, ни разу враг в наш город так и не ступил. И мимо не смог пройти. Все в водах Стремны сгинули.

Старик надолго замолчал, глядя куда-то поверх плеча Малуша: то ли на башню, возвышавшуюся над деревьями, то ли на облака, потихоньку затягивавшие небо. Внук поерзал от нетерпения, а когда совсем уж было решился поторопить, дед снова заговорил:

– Название-то у него другое было. На северном языке. Но трудное оно для нашего слуха, мало его кто запоминал. А Свирь – оно понятней.

– А где же теперь те люди?

– Северяне-то? Домой они ушли, Малуш. Домой… Как птице без гнезда, так и человеку без дома невмоготу. Уходили они от войны со своих земель, а здесь, в наших землях, война их еще страшнее захватила.

– Почему страшнее?

– Потому что чужая она для них была, война та. Не за свою землю гибли, а за нашего князя. И ушли те, кто уцелел, а город остался. Добротный они город построили. Сильные мастера были.

Поначалу меня не удивляло то, что сюжет возникал словно из ниоткуда. Имена, образы, очертания древнего города-заставы – все проступало в сознании как на проявленной пленке. Позже я пыталась понять, почему именно эти имена или названия, откуда взялись эти люди и почему они ведут себя так, и не могла найти ответа. Словно кто-то нашептывал, а мне оставалось только записывать эти странные знакомо-незнакомые сцены. Через какое-то время мне стало казаться, что я знаю Свирь чуть ли не так же хорошо, как свой родной двор. Знакомыми были чисто подметенные улочки, запах леса, шум реки за высокой крепостной стеной. Вдруг выдуманная история стала почти реальностью. Во всяком случае, настоящим миром, который где-то существует. Иногда мне казалось, что я заблудилась между этими мирами, а порой чувствовалось, что мое место там – в городе-воине, обрывающемся в холодную воду и окруженном высокой бревенчатой стеной. Казалось, что я чувствую запах древесины и смолы, слышу шелест леса и лай собак – грозы местных волков: высоких в холке, на крепких лапах, чьи предки были завезены с неведомого севера. И все сложнее было возвращаться в реальность.

Город словно манил, запутывая в своих улочках и дурманя запахами трав.

Воевода Радимир ступил на родную землю. Целых два года не было его у этого берега. Две зимы пережила его милушка, его любимая Златка, здесь без него, две весны встретила. Вернешь их теперь разве? Ни одну слезинку, ни одну бессонную ночь не перечеркнешь, не забудешь. А уж сколько седых волос добавилось матери, да что творилось с бедной Всемилушкой, кровинушкой родной, даже думать было боязно.

Одна радость – не зря поход был. Не только славу он принес – спокойствие в родную землю. Может, теперь придет мир хоть на короткое время и забудут дорогу к родному берегу проклятые квары? Сильно потрепала их княжеская дружина, где среди прочих были и воины Радимира. Верно, нескоро оправятся. Вот только невозможно извести их навсегда. Как изведешь того, у кого дома нет? Чем припугнешь? Это каждый воин Радимира в уме дом держит: кто – жену, кто – мать, а кто – суженую. И страшно за них, мочи нет. А этих ничем не напугаешь. Жжешь корабли, топишь – так новые приходят. Они и к берегам-то только для разбоя пристают. Да такое после себя оставляют, что, раз увидев, ночами не спишь. Одно слово – нелюди.

Радимир первым сбежал по подставленному веслу и спрыгнул в холодную воду. Зачерпнул пригоршню, глотнул, умыл лицо. Дома.

Позади слышался плеск: то воины, не дожидаясь весел, прыгали в воду, поднимая тучи брызг, перекрикиваясь с теми, кто ждал на берегу. Два года ждал. Смех и радостные крики, оттого что вернулись брат, отец, сын, жених, муж, смешались с горестными стенаниями горожан, чьи глаза не отыскали родных в спрыгивающих в воду людях. Из ушедших в поход четырех свирских лодий^[1] домой вернулась половина… И теперь два года надежд утекали слезами и причитаниями.

Последним на берег сошел чужеземец. Те, кто не успел разойтись, невольно задерживались взглядом на его непривычной внешности. Уроженцы здешних краев были высоки, статны и темноволосы, чужак же был невысок и тонок, как ивовый прутик, с волосами цвета сухой земли. Радимир обернулся и поманил чужеземца за собой. Значит, вот оно как. Сам воевода его зовет. Не рабом он приехал, выходит, – гостем.

 
Жизнь течет, дни сменяются днями,
Приучая к глухому покою,
Но порою тревожными снами
Ты бежишь темной, страшной тропою,
 
 
Дрожь по телу и сердце на части,
Каркнет ворон в сплетении веток –
Ты вдруг видишь себя настоящим…
Только все исчезает с рассветом.
 

Глава 2

Я брела по пляжу, держа в руке намокшие босоножки, и размышляла о своем романе. Там река Стремна впадала в море. Я не знала, было ли то море ласковым или же грозило волнами крутому берегу. В моем воображении четко отпечатался только стоявший на Стремне город-застава Свирь. Будто именно он был центром всего и оправдывал своим существованием существование целого мира.

Дойдя до лестницы, я остановилась, передумав догонять девчонок, и оглядела пляж. Семейство уже ушло, а мужчина все еще был здесь. Он сидел, опираясь локтями на согнутые колени и низко опустив голову. Мелькнула мысль вернуться и спросить, все ли с ним в порядке, но в этот момент мужчина вскинул голову, подставляя лицо ветру. Зрение не позволяло мне его толком рассмотреть, но, кажется, у него все было хорошо. Поймав себя на том, что стою и пялюсь на чужого человека, я поспешила отвернуться.

Длинный высокий пирс, уходивший в море метров на пятьдесят, оказался пустым, и я решила немного по нему прогуляться. Именно это решение стало точкой, разделившей всю мою жизнь на до и после.

До конца пирса дойти я не успела. Ветер поднялся внезапно, как будто над морем кто-то включил гигантский вентилятор. Я обернулась. Волны, еще секунду назад добегавшие едва до середины пляжа, врезались теперь в ограничивавшую его каменную стену. Обломок брошенного яркого зонта, забытая кем-то плетеная сумка, ветки, сложенные из камней пирамидки – все это в мгновение ока оказалось смытым водой. Я отыскала взглядом мужчину. Он стоял посреди набегавших волн, явно не собираясь никуда уходить, и успевшая было зародиться во мне паника отступила. Раз местные ведут себя спокойно, значит, такая резкая смена погоды – обычное здесь явление. К тому же пирс возвышался над водой метра на два, так что мне явно ничего не грозило. Успокаивая себя подобными мыслями, я все-таки двинулась в сторону пляжа.

Волна, поднявшаяся рядом со мной, как в фильме про конец света, обрушилась на пирс и сбила меня с ног, каким-то чудом не смыв в море. Упав, я ссадила о камень ладонь и, кажется, разбила коленку. Во всяком случае, ее тоже защипало от соленой воды. Решив на этом закончить прогулку, я вскочила на ноги, подхватила намокший подол и бросилась к берегу.

Следующая волна встала прямо на моем пути, будто стихия решила сыграть со мной в жестокую игру. «Наверное, именно так видят море серферы, когда ловят свою волну», – невпопад подумала я за миг до того, как вода обрушилась на меня сверху, смывая с пирса и унося прочь от берега, точно щепку.

Море было моим другом с самого детства. Став взрослой, я включала шум прибоя, если не могла уснуть или мне нужно было успокоиться. И вдруг море так меня подвело. Эти глупые мысли бились в голове, пока я отчаянно боролась с волнами, швырявшими меня из стороны в сторону, как куклу. Шансов победить в этой игре со стихией не было. Когда пятая по счету волна накрыла меня с головой, я, наглотавшись соленой воды, с трудом вынырнула и поняла, что, кажется, это моя последняя возможность увидеть небо и сделать вдох.

Небо, как назло, было серым и хмурым и сливалось цветом с грохочущими волнами. Я попробовала разглядеть берег, но поняла, что не знаю, с какой он стороны. Очередная волна хлестнула меня по лицу, и стало ясно, что это действительно конец. Сил держаться на поверхности почти не осталось.

– Помогите! – попыталась крикнуть я, но вновь глотнула воды и ушла под воду.

Как же глупо было погибнуть вот так: нелепо и нежданно. Всю жизнь быть осторожной, рассудительной, занудной перестраховщицей, а в итоге оказаться смытой в море и погружаться теперь все глубже, чувствуя, как в голове звенит от недостатка кислорода.

А ведь девчонки ждут меня у кафе. А дома ждут родители. Я в отчаянии взмахнула руками и вынырнула в очередной раз, не понимая, что собираюсь делать, просто зная, что погибать вот так, бессмысленно, не хочу. Вдруг что-то твердое ткнулось мне под локоть, и оказалось, что у меня еще оставались силы испугаться. Воображение успело нарисовать акулу, но на моих глазах волна подбросила ввысь большой обломок то ли коряги, то ли деревянного мостика, и я потянулась за находкой.

Не сразу, но мне удалось ее поймать. Уцепившись за скользкое дерево и старательно отгоняя ассоциации с классикой кинематографа, я попыталась отдышаться и оглядеться, чтобы понять, в какую сторону грести. Но берега не было. Нигде. Мое сердце ухнуло в желудок, а потом подлетело к горлу. Как это возможно? Меня ведь смыло несколько минут назад. Где фонари с набережной, которые включались при первом намеке на сумерки? Где освещение центральной площади? Не могло же море затопить целый город? Он ведь высоко!

Некоторое время я еще старалась осмыслить случившееся, но потом поняла, что важнее решить, что делать дальше. Пока единственным адекватным действием казалось оставаться на месте и ждать помощи. Это было разумно, логично и… до ужаса страшно, потому что я была совсем одна и, насколько хватало глаз, видела лишь бескрайнее море, ощетинившееся свинцовыми волнами.

Стуча зубами от холода, я попыталась себя подбодрить, сказав вслух:

– На дворе двадцать первый век. Меня непременно найдут.

Однако мой голос прозвучал так жалобно, что я невольно всхлипнула.

Господи, кому я вру? Кто будет меня искать? Мы же здесь дикарями! Мы не зарегистрированы ни в одном отеле! Оставалась надежда на девчонок, которые, когда им нужно, кого хочешь достанут. Но сколько времени у них на это уйдет? Буду ли я еще жива к тому моменту?

Стараясь подавить панику, я изо всех сил напрягала слух, чтобы не пропустить шума мотора, гула вертолета, хоть чего-нибудь, но слышала только плеск успокаивающихся волн. В голове крутились мысли о человеке, оставшемся на берегу. Видел ли он, что меня смыло с пирса? Сообщит ли он спасателям? Жив ли он сам?

Почему нам всегда кажется, что беда – это то, что происходит с другими? Почему к ней невозможно оказаться готовым?

Тщетно вглядываясь в бескрайнее море, я отплевывалась от бивших в лицо волн и изо всех сил сжимала холодное дерево. В голову почему-то лезло, что мой последний перевод про ледники так и остался неотредактированным. Вроде бы было не срочно, а теперь… И мой роман запаролен на ноутбуке. Последнее особенно огорчало. Вдруг бы мне за него премию какую-нибудь дали… посмертно. Из моего горла вырвался нервный смешок, тут же превратившийся в еще один всхлип.

Небо решило поддержать мое настроение дождем.

В первый раз в жизни меня накрыло волной глухого отчаяния. Скоро совсем стемнеет, а в темноте шансы быть обнаруженной в открытом море стремятся к нулю. И самое ужасное – я никак не могла повлиять на ситуацию. Кто я против могучей силы природы? Чем я для нее отличаюсь от щепки или мусора, случайно оказавшихся в воде?

Я дрожала от холода, а мои зубы стучали так громко, что, появись здесь моторная лодка, я бы ее не услышала. В голове крутились мысли об акулах и десятках метров глубины под ногами. И какими же мелкими и незначительными казались мне сейчас все мои прежние страхи и проблемы! Вечные претензии и требования со стороны мамы, отстраненность отца, несложившаяся личная жизнь, да даже моя сумасшедшая безответная любовь к преподавателю в универе выглядела сейчас мелкой и ничтожной по сравнению с этим бескрайним морем.

Ночь наступила внезапно, как бывает только на юге. Минуту назад пространство вокруг было просто серым – и вот оно уже чернильно-черное, как будто кто-то невидимой рукой нажал на выключатель. Я с детства панически боялась темноты. Мне всегда мерещились чудовища в углах комнаты и в сумеречных очертаниях предметов. И вот теперь неразличимые в темноте капли дождя шуршали, стучали по воде и шлепали по моему лицу, населяя мир вокруг воображаемыми монстрами. Не знаю, почему я не разжала руки и не позволила ледяной тьме поглотить меня и утянуть в глубину. Наверное, где-то на краю сознания билась мысль, что это все ненастоящее и происходит не со мной. Слабые попытки позвать на помощь закончились сорванным голосом. Разумеется, на зов никто не явился.

Какое-то время я прислушивалась к плеску волн и стуку собственных зубов, а потом прошептала, сама не зная, к кому обращаюсь: «Пусть что-нибудь случится. Пожалуйста. Я больше так не могу. Я согласна на все».

Стоило мне замолчать, как во тьме появилось пятно. Пятно было странным – расплывчатым и покачивающимся. Но это был… свет. Свет – это значит люди. Это значит тепло, спасение. Меня сейчас подберут. Ничего не закончено!

Однако эйфория быстро уступила место панике. Тусклый свет приближался, но кто сказал, что на лодке меня увидят? Это же море. Оно бескрайнее, и в нем каждый год пропадают десятки людей. Сколько из них перед смертью задыхалось от надежды, до последнего не веря, что спасительное судно пройдет мимо, попросту не заметит?! Я снова попыталась закричать, но перетруженные связки выдали лишь еле слышный хрип. Попытка высунуться сильнее из воды едва не закончилась потерей коряги. Мне оставалось только молиться, чтобы этот тусклый покачивающийся свет не исчез и не прекратил приближаться.

Я никогда не думала, что буду на что-то смотреть с такими надеждой и верой, шепча про себя: «Пожалуйста… пожалуйста… иди сюда… Я здесь…»

Свет приближался, не меняя направления. Он будто слышал и двигался точно на меня. Но вдруг, невзирая на отчаянную надежду, в мой затуманенный усталостью и страхом мозг пришла первая тревожная мысль: почему не слышно мотора? Спасательный катер не может идти бесшумно. Впрочем, я тут же попыталась себя успокоить: вероятно, они выключили двигатели. Я ведь не была сильна в судоходных вопросах и спасательных операциях и понятия не имела, как это все происходит. Но неясная тревога не отступала. За первой мыслью пришла вторая: свет движется не от берега. Я не могла объяснить свою уверенность, но вдруг четко поняла, что земля – в другой стороне. Внутренний голос пытался остудить подозрительность, убедить, что мои нелепые сомнения – это от усталости и шока, но что-то не давало мне покоя. И мгновение спустя я поняла что: свет подрагивал. Не мягко покачивался на успокоившейся глади воды, а именно подрагивал. Как будто он был… не электрическим. Вспомнились фильмы про древних мореходов и отчего-то факелы.

Спустя еще мгновение я подумала, что зря так опрометчиво умоляла этот огонь приблизиться, потому что ужас сковал меня почище холода. Из темноты, разрезая килем редкий туман, тихо шла… деревянная лодья. С поднятых весел слетали капли воды, а мутный свет, еще минуту назад дававший надежду, выхватывал из темноты оскаленную морду какого-то чудовища, украшавшую нос. Мозг попытался найти логичное объяснение увиденному – от сна до поклонников ролевых игр, забравшихся слишком далеко от берега, – когда я услышала жуткий визг. И не сразу поняла, что он мой.