«Шел солдат судьбе навстречу…»

Глава 1

Октябрь – ноябрь 1954 года. Город Киров. Новобранец

ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ СТАЛЬГОРОВ, ГОРОД КИРОВ, 1954 ГОД

4 октября 1954 года я ехал в пассажирском поезде Владивосток – Москва в город Киров на службу в Советскую Армию. По словам работников Челябинского областного военкомата, мы, 30 призывников по спецнабору, первые будем ехать в пассажирском поезде. Они сказали, что из областного военкомата всегда отправляли призывников в товарных вагонах. Более того, за неделю до нашего отъезда Челябинский областной военкомат отправил 800 призывников эшелоном, состоящим из товарных вагонов и одного пассажирского вагона, в котором размещались вооруженные солдаты – охрана эшелона призывников. А нас впервые отправляли служить в пассажирских вагонах и без вооруженной охраны.

Меня призвали в войска ПВО – Уральский военный округ, Уральская армия ПВО. Я ехал служить в армию не добровольцем. В какой-то степени призыв в армию для меня был принуждением, но я нисколько не огорчался. Я сравнивал свою прошедшую жизнь и все невзгоды, перенесенные мною до призыва в армию, с тем, что мне предстояло пережить. Главным преимуществом армии для меня в то время было то, что там будут кормить. Еда до сих пор была главным в моей жизни. За время войны я наголодался на много лет вперед. До августа 1953 года я считал, что человек не может сказать, что он наелся досыта. А в армии регулярно кормят, и это меня устраивало полностью. Все остальные армейские трудности и возможные лишения меня нисколько не пугали. Я ехал служить в армию почти с удовольствием, во всяком случае, с оптимизмом.

30 человек призывников – это был спецнабор, все призывники со среднетехническим образованием различных специальностей. Сопровождал нас представитель войсковой части капитан Репкин. Еще на вокзале в Челябинске он сказал, что мы едем в город Киров, войсковая часть №21491, проходить службу будем в 36-ом отдельном радиотехническом батальоне.

Репкин предупредил, что во время поездки никакого алкоголя никто не употреблял. Он сказал: «Обратите внимание, со мной нет вооруженных солдат для того, чтобы сдерживать ваши эмоции силой. Давайте договоримся, что вы не пьете – я за вами за всеми проследить не могу. В пути у нас будет несколько длительных остановок. Если кто-нибудь отстанет вдруг от поезда, не успеет сесть, немедленно обращайтесь к военному коменданту, который имеется на каждой железнодорожной станции, и догоняйте».

Кстати, у нас был один такой случай. Призывник, как сейчас помню, по фамилии Конаков, шахтер из Копейска, отстал от поезда, но быстренько обратился к военному коменданту. Комендант дал телеграмму начальнику нашего поезда для сообщения Репкину о том, что он посадил Конакова на паровоз товарного поезда, и этот поезд догонит наш пассажирский поезд на указанной комендантом станции. Конаков присоединился к нам на этой станции.

На какой-то из остановок, когда мы вышли на привокзальную площадь, нас окружили цыгане и уговорили всех нас отдать им теплые вещи. У меня был пиджак, и я его отдал. У некоторых призывников были ватные телогрейки, они также отдали их цыганам.

На следующие сутки мы приехали в Киров, строем отправились на окраину города, где располагалась казарма нашего батальона, а оказалось, что одежды и обуви для нас нет – не привезли к призыву. В гражданской одежде в казарму нас не пустили и разместили в палатке во дворе. Палатка была одна, большая армейская, в ней разместились все мы – 30 человек. Нам выдали матрасы, наволочки, две простыни и одеяло. Мы набили матрасы и наволочки соломой, уложили на землю матрасы и вповалку разместились в палатке.

Никакими делами нас не загружали. В палатке уже спать было достаточно холодно, и все мы нелестными словами поминали цыган и ругали сами себя за то, что отдали им верхнюю одежду – теперь бы она пригодилась. Тем не менее, в палатке особенно никто не замерзал. Правда, просыпаясь утром, все со своих подстриженных голов смахивали иней, и вставать из-под одеяла утром никому не хотелось. Подъем в войсковой части был в 7 часов утра, нас же никто не поднимал. Мы никому не были нужны и ничем не занимались. Несмотря на то, что в 7 часов утра вокруг палатки уже бурлила жизнь, все мы ещё валялись в постели. Никто не хотел вставать – было холодно. Все же это октябрь на Севере страны, и земля вокруг палатки уже замерзла.

Я не унывал и вставал, выходил из палатки именно в 7 часов утра, когда поднимались все вокруг. Я снимал рубашку и майку и делал физзарядку в течение 10 минут. Вода к тому времени в умывальнике была уже залита, и я до пояса умывался холодной водой – было ужасно холодно. Но когда я надевал майку, сразу становилось теплее, а когда надевал затем рубашку, уже было совсем тепло, и я начинал будить спящих товарищей.

Некоторые из них уже проснулись, но вставать никто не хочет. Я начинаю с ними разговаривать. Кто-то меня ругает, кто-то со мной разговаривает и смеется, и время подходит к завтраку. Я их пытаюсь поднять: «Идем завтракать!». Самое большее два человека встают и со мной идут в столовую, а остальные говорят: «Мы не пойдем, вы нам принесите чего-нибудь поесть».

Хлеб в столовой мы брали на всех, остальное приносили, сколько могли. Конечно, приносили мало. Парни жертвуют завтраком и почти до обеда валяются в постели.

Так продолжалось дней 5, потом, наконец, привезли обмундирование. Нас всех построили и повели в баню, с нами все тот же капитан Репкин. В бане еще раз постригли перед мытьем, мы вымылись. Там нам выдали уже форму – одежду и обувь. Все стали друг над другом смеяться – все стали одинаковыми, и не узнаешь, где твой товарищ, с которым ты за время поездки познакомился.

Старую нашу одежду взяли и сказали, что вернут к демобилизации. Мы построились и пришли уже в казарму. Пока мы ходили в баню, нашу палатку убрали и место привели в порядок.

Позже прибыли новобранцы из Красноярского края – тоже 30 человек – и стало нас 60 человек. Еще прибыли новобранцы из Грузии – также 30 человек – итого нас стало 90 человек. Между прочим, все со среднетехническим образованием, кроме грузин – те закончили только 11 классов русской школы.

Вначале был карантин – 10 дней. После этого начался «курс молодого бойца», т.е. начались будни армейской службы. Мы все сфотографировались – не группами, а каждый в отдельности. Я послал письмо маме домой в Челябинск и послал своей невесте в Каменец-Подольский. Увы, я понял, что мое дело с невестой лопнуло. Теперь помимо расстояния нас разлучили на 4 года. Лена оканчивала техникум в 1955 году, к тому времени ей исполнялось 18 лет. Вполне можно было выходить замуж, мне можно было жениться и в 1953 году, когда я окончил техникум и был рядом с ней. Но она была несовершеннолетняя, ей не было 18 лет, и мы отложили свадьбу до ее совершеннолетия. А тут у меня получился облом с институтом и с Москвой, планы наши рухнули, и теперь я в армии сроком на 4 года. Чрезвычайно маловероятно, что она будет меня ждать. Вскоре я получил письмо из Каменец-Подольского, писал мужчина. Он написал, чтобы я больше писем Лене не писал, что они поженятся в 1955 году, а мне пожелал отличной службы в армии. Этим письмом и закончилась, не начавшись, моя свадьба с Леной.

Нас готовили к принятию присяги: мы изучали различные воинские Уставы и общевойсковое оружие.

Нас стали посылать на разгрузку вагонов с дровами. Всё отопление в батальоне было дровяное, топились все печи дровами. Надо было разгружать каждый день по 3—4 вагона. Это происходило так: командир роты строит в коридоре всех солдат нашей роты, затем к нам подходит капитан – начальник клуба батальона – и говорит: «Кто хочет участвовать в художественной самодеятельности – выйти из строя».

В первый же день вышел один человек по фамилии Янченко – здоровый, двухметрового роста, мастер спорта по лыжам. Оказалось, что он до призыва в армию участвовал в художественной самодеятельности города Ачинска. Он был солистом в городском хоре. Я из строя не вышел.

Вот идем разгружать вагоны с дровами. Разгружаем вагоны, потом выделяют несколько человек заготавливать дрова офицерам нашего батальона. На следующий день нас опять отправляют на разгрузку вагонов. Перед отправкой опять капитан спрашивает: «Кто хочет участвовать в художественной самодеятельности?». Вышло из строя 3 человека.

На третий день я также вышел, не пошел дрова разгружать. Я сказал, что, когда я учился в техникуме, я пел в хоре, но солистом не был. Меня руководитель хора попросил что-то пропеть. Я пропел, и он сказал, что я иду в батальонный хор. Поставили меня в определенное место, сказали: «Вот здесь будешь стоять». «Хорошо», – ответил я, и на разгрузку вагонов больше не ходил.

После окончания «курса молодого бойца» мы принимали присягу. Это было 20 ноября 1954 года. Принятие присяги прошло буднично, никаких родителей на присягу никто не приглашал.

После принятия присяги капитан Репкин объявляет нам, что проводятся наборы на курсы специалистов. Курсы в Свердловске, там будут обучать радистов и операторов радиотехнических станций, туда нужно 30 человек. 30 человек также будут отбирать в школу офицеров запаса. Эту школу, можно сказать, училище создает командование Уральской армией ПВО. В это училище принимаются солдаты первого года службы, имеющие среднетехническое образование. Не имеет значения, по какой специальности, срок обучения в училище 1 год.

По окончании училища курсанту, сдавшему Государственный экзамен, необходимо было на офицерской должности прослужить 1 год. В итоге после двух лет службы ему присваивалось звание младшего лейтенанта, и его должны были демобилизовать в запас. Это училище называлось также «Школа офицеров запаса».

Я обдумал эти условия: получалось, что я могу прослужить в Армии только два года, а без учебы в этой школе мне нужно служить 4 года. Я пошел к заместителю командира батальона по строевой части, подполковнику, записываться кандидатом на отправку в это училище. Оказывается, у подполковника был список участников художественной самодеятельности. В этом списке была и моя фамилия. Подполковник сказал, что участников художественной самодеятельности в команду, которую он формирует, замполит запретил записывать. Если я очень хочу поступить в это училище, то должен обратиться к замполиту.

Я пошел к замполиту. Это был майор Казимирчук, мой земляк – белорус. Он провоевал всю войну. Я к нему обратился именно как к земляку.

Я сказал:

– Товарищ майор, я ваш земляк и очень прошу вас посодействовать мне в поступлении в училище офицеров запаса. Меня туда заместитель командира по строевой не записывает. Он ссылается на то, что вы запретили включать в эту команду участников художественной самодеятельности, и без вашего разрешения он меня не включит в эту команду.

Майор говорит:

– Но ты ведь участвуешь в художественной самодеятельности.

– Да, участвую в хоре, не более того. Я петь не умею и, когда нужно петь, я раскрываю рот. И, чтобы не портить общее пение, я голоса не подаю.

– А зачем же ты записался в хор?

Я рассказал ему историю моей записи в художественную самодеятельность – я избегал разгрузки железнодорожных вагонов. Майор говорит:

– А ты не врешь?

– Нет, зачем мне врать?

Тогда замполит вызывает начальника клуба – того капитана, который меня записывал в хор, и спрашивает его:

– Вот рядовой Стальгоров, солист?

Капитан:

– Да нет, он не солист, но в хоре поет.

– А Стальгоров говорит, что он не поет, а только рот открывает, чтобы не портить общее пение.

Капитан посмотрел на меня и говорит:

– Все может быть.

Замполит:

– Так может быть, мы его отпустим? Черт с ним, пусть уезжает. Хор твой без него развалится?

– Конечно нет, пусть едет.

Майор Казимирчук поднимает телефонную трубку и говорит заместителю командира по строевой части: «Вот у меня сидит рядовой Стальгоров, он просится в команду, которая едет в Магнитогорск в „Школу офицеров запаса“. Как там, есть ему ещё место? Или все уже заполнено?». Тот что-то ответил ему, майор положил трубку и говорит:

– Все, поедешь в Магнитогорск, тебя записали.

Я вскакиваю, беру под козырек и говорю:

– Большое спасибо, служу Советскому Союзу, разрешите идти!

– Идите, счастливого пути.

Глава 2

Декабрь 1954 года. Магнитогорск

25 ноября 1954 года приехали мы в Магнитогорск. Наше училище находилось в стадии организации. Училище состояло из двух рот, каждая рота из 6 взводов по 24 человека – итого 144 человека курсантов в каждой роте. К каждому взводу курсантов были прикреплены два сержанта из роты обслуживания – командир второго отделения и командир первого отделения, он же помощник командира взвода. Командирами взводов были офицеры. Меня зачислили в 6-й взвод 2-й роты. Командиром нашего взвода был лейтенант Деревянкин.

Училище разместили на территории Второй зенитно-артиллерийской дивизии ПВО. Этот военный городок размещался на берегу реки Урал, рядом с поселком Вторая Плотина. Территория этого городка примерно два квадратных километра. На ней размещались штаб дивизии, ее хозяйственные службы и две резервные батареи. Каждая батарея – это два зенитно-артиллерийских комплекса. Зенитно-артиллерийский комплекс состоял из станций орудийной наводки СОН-4, прибора управления зенитным огнем (ПУАЗО) и 4-х зенитных артиллерийских орудия калибра 90 мм. Это были американские комплексы. Батарея состояла из двух таких комплексов.

Нам выделили одно казарменное здание и отдельно стоящий учебный корпус. На этой территории размещались также три склада артиллерийских снарядов. Вся территория этого военного городка была ограждена, на въезде были ворота, калитка и КПП. Рядом с КПП располагался магазин.

Здание казармы строилось для батальона именно из двух рот. Одну половину занимали мы, а вторую половину симметрично первой половине по строениям занимала первая рота. Казарма для одной роты состояла из спального помещения размером 54 на 24 метра. В этом помещении у наружных стенок стояли двухъярусные кровати, сгруппированные по две, т.е. для 4-х человек. Между каждой группой был метровый проход, в котором стояли две тумбочки, одна на другой. Середина этого спального помещения была свободной. Ее ширина около 6 метров на всю длину помещения. На этой площадке проводилась: вечерняя поверка и различные другие построения роты.

К торцу этого помещения пристроен поперечный пролет здания длиной 24 метра и шириной 18 метров. Вход в казарму был через этот пролет, в котором был длинный коридор шириной 3 метра на все 24 метра казармы. В этом пролете находились следующие помещения: так называемая Ленинская комната, каптерка и туалетные комнаты. В двух туалетных комнатах находились непосредственно помещение для оправления естественных надобностей и умывальник. Отхожее место было без кабин, в полу 6 штук чаш Генуя с автоматическим сливом воды. Солдат, который отправлял свои естественные надобности, приседал на эту чашу в позе, которую мы называли «поза орла». В умывальной комнате душа не было.

В огромном спальном помещении воздухообмен был естественным. Нужно было открывать форточки или окна, потолка в корпусе не было. По центру крыши располагался крышной фонарь шириной 6 метров на всю длину спального помещения. Фрамуги фонаря были с двух его боков, открывались и закрывались они электрическим приводом. Все помещения этого городка, в том числе и казарменные, строили пленные немцы в 1946—1949 гг. Перед входом в спальное помещение располагался пост дневального с тумбочкой.

Командиром роты был молодой старший лейтенант Панин, в прошлой войне не участвовал, а старшина был старше его лет на 10, и у него вся грудь была в орденах и медалях, он воевал. У старшины фамилия была Гринько.

После того, как мы повзводно расставили кровати, матрасы и наволочки набили соломой, нас построил старшина. Выдали нам постельное белье. Старшина говорит:

– Вот что, курсанты, нам нужно навести в казарме некоторый порядок. Прежде всего – окна. Оконные рамы деревянные, нужно проверить их и покрасить. Нужно покрасить и входные двери, пол красить не будем. Однако у меня ничего нет для того, чтобы красить – ни краски, ни кисточек. Училище ведь только организовалось, вот мы с вами должны принять участие в благоустройстве нашей казармы. Понятно?

Кто-то спросил:

– А где же взять краску и кисточки?

Старшина:

– Я этого не знаю, необходимо проявить солдатскую находчивость. Цвет краски может быть любой, но она должна быть соответствующего состава, чтобы ей можно было красить. Естественно, кисти также нужны. До отбоя мы должны закончить эту работу. Это поручается первому и второму взводу, остальные будут приводить в порядок туалет и Ленинскую комнату. С ними будут заниматься сержанты из роты обслуживания. Поскольку окраски довольно много, если понадобится первым двум взводам помощь, обращайтесь ко мне. Я буду выделять курсантов из других взводов.

Потом он говорит мне лично:

– А вот вы, товарищ курсант, фамилия?

Я сразу же:

– Курсант Стальгоров.

– Я поручаю вам изготовить для всей роты прикроватные таблички размером 15 на 10 см и написать на них фамилию имя и отчество каждого курсанта. Понятно?

– Так точно, товарищ старшина, а где фанера?

– А это ваша забота, товарищ курсант! Я вам поручил изготовить таблички, значит, вы должны найти фанеру, изготовить эти таблички и написать на них то, что требуется. Это приказ.

– Да где же я найду столько фанеры? Ведь надо сделать 144 таблички!

– Проявите солдатскую находчивость, понятно?

– Так точно!

Я пошел по военному городку искать фанеру, а фанеры нигде нет. Подхожу к КПП – там рядом магазин. И вижу, что возле него лежит пустой фанерный ящик из-под чая. Я прикинул, что мне двух ящиков вполне достаточно.

Захожу в магазин, здороваюсь с продавцом и говорю ей:

– Вот мне бы ящик этот, отдайте мне его, пожалуйста.

Она говорит:

– Не могу, солдатик, это возвратная тара.

– А у вас есть еще?

– Да, у меня еще 2 ящика: в одном уже чай заканчивается, а другой полный упакован и закрыт, я не открывала.

Я ей честно рассказал о задании старшины и говорю:

– Мне надо эти два ящика.

– Я не могу, это возвратная тара.

– А если кто-то ящик взял и он пропал? Как вы тогда отчитываетесь перед Военторгом?

– Пришлось бы 5 рублей платить за этот ящик.

Ага! А у меня денег в кармане было 20 рублей! Я ей говорю:

– Так все в порядке! Я вам плачу за каждый ящик по 5 рублей, и вы отдаете в Военторг эти деньги.

Она посмотрела на меня и говорит:

– Конечно, это выход. Только ещё один ящик у меня не полностью освобожден.

– У меня к вам убедительнейшая просьба, освободите, пожалуйста! Вот вам 10 рублей, и отдайте мне 2 ящика, ради Бога.

Она опять подумала и говорит:

– Ну, ладно, хорошо, отдаю тебе.

Я беру эти 2 ящика, иду к себе в казарму и принимаюсь за изготовление табличек.

В конце дня докладываю старшине:

– Товарищ старшина, ваш приказ выполнен.

– Молодец!

Смотрю, у нас окна покрашены. Я спрашиваю курсантов, которые красили:

– А, где вы краску взяли?

Они отвечают:

– Да мы пошли, стали искать, нашли казарму или какое-то помещение, в котором недавно красили, зашли туда, а там стоят остатки этой краски. Мы попросили, и нам ее дали вместе с кисточками.

– А какая краска?

– Да какая была, такую и взяли.

– А старшина что сказал?

– Старшина сказал, что мы молодцы и выполнили его приказ.

Я был удовлетворен тем, что я выполнил приказ старшины. В начале у меня не было ничего, была полная растерянность и мысль, что приказ выполнить невозможно. Однако же я проявил определенную находчивость и, грубо говоря, из ничего сделал что-то, т.е. таблички. Я уверился в своих собственных силах – оказывается, я способен сделать иногда почти невозможное.