- -
- 100%
- +
– Нет. Нет, нет. Нет, – слышу из мрака.
Это не мой голос.
Слово капает, точно вода из подтекающего крана. Навязчиво, зовуще. Встань, заткни! Открыв глаза, я глубоко вдыхаю подстывший воздух, утираю пододеяльником влажное лицо и снова улавливаю:
– Нет. Нет, нет. Нет.
Звук доносится с соседней кровати.
Мальва сидит, обхватив колени, и шевелит губами. Свет растущей луны, падая из окна, покрывает её лицо белой пудрой, а пушистые волосы – сединой. Приподнявшись, я шёпотом окликаю:
– Эй, Мальва.
Она устремляет на меня взгляд – такой потрясённый и невидящий, что моё нутро окатывает ледяной волной.
– Кип, – падает с дрожащих губ. – Я видела Кипа.
– Тебе приснилось что-то? Дурное? Про Кипа? – я туго соображаю: сама только-только вынырнула из кошмара. – Не волнуйся. Он в мужском доме, с другими парнями, с ним… – я не могу знать, но должна сказать это: – всё хорошо.
Мальва качается из стороны в сторону, словно умалишённая, и явно не слушает меня. Её взгляд наливается тьмой, и я чувствую, как она ускользает обратно в свой кошмар. За окном, добавляя тревоги и страха, на разные лады завывает ветер. Как бы Мальва, и правда, не потеряла разум от расстройства и веры в свои предчувствия.
«Нет» она больше не произносит. Теперь изо рта вырываются тихие, надсадные хрипы. Отродье побери, как же ей помочь?
– Сейчас, – отдёрнув одеяло, я наклоняюсь и ищу на полу носки, – схожу на кухню, принесу воды, – пальцы натыкаются на что-то твёрдое и, подстёгнутые недоумением хозяйки, тянут предмет на себя.
А, всего лишь Висина книжка. Похоже, она выпала из мешка, когда я сунула его под кровать. Да где же носки?! Стоит разозлиться, как под свободную руку подворачивается шерстяной комок. Я хочу положить книгу обратно на пол, но бросаю взгляд на Мальву и передумываю.
– На-ка, – сую ей «Сказки и песни», в надежде хоть немного отвлечь от «предчувствия». – Найди там какую-нибудь колыбельную, чтобы успокоиться. Скоро вернусь.
Натянув носки, я крадусь к выходу. Не хочу перебудить всех жён и поставить Мальву в неловкое положение. Ей и так досталось от Осташки за дурное предсказание. Хорошо, что змеюка не цепляется к нашей «провидице» и не подстрекает других. Вроде.
Стоит вспомнить Осташку – вот и она. Выскочив за дверь, я врезаюсь в змеюку и чуть не сшибаю её с ног. Прямо как в тот день, когда Кип разорвал помолвку и я бродила одна по окраине. С губ срывается ругательство, а Осташка рявкает в ответ:
– Куда прёшь! Совсем чокнутая!
– Извини, не заметила, – мне сейчас не до скандалов.
Хочу обойти змеюку, но она увивается вокруг и продолжает напускаться:
– Чокнутая и косорукая! Ты хоть знаешь, что сделала?
– Ну задела тебя немножко, чего орать, как…
– Я не про это! – лицо у неё перекошено от злобы. – Твой светильник погас! Единственный из всех. Он не горит, и под ним уже столпились отродья! Глухая, что ли? Не слышишь, как воют?
Она права. Звук, который я спросонья приняла за ветер, совсем не похож на него. За окном стонут и улюлюкают. Не звери, не люди. Твари, способные оторвать наши головы, одну за другой, и насадить на колья вместо фонарей.
Глава 10
Вой лезет под кожу, просачивается в кровь и превращает её в лёд. Тошнота подкатывает к горлу. Вернуться бы в спальню, залезть под одеяло, накрыть голову подушкой – да нельзя.
Не знаю, могут ли отродья перелезть через забор, если встанут друг на дружку, – но именно такая картина возникает сейчас в голове. Если они способны на это, нам конец.
Натянув ботинки и стёганку, я бросаю Осташке:
– Разбуди остальных. А ещё, – добавляю на бегу, – попроси кого-нибудь выйти, подержать мне лестницу.
– Паника – именно то, что нам сейчас нужно, – змеюка увивается следом.
Поймав мой недоумённый взгляд, она закатывает глаза.
– Хочешь, чтобы жёны тоже подняли вой? Не надо никого будить и пугать. Вдвоём справимся.
В голову закрадывается сомнение: уж не обманывает ли? Может, мой светильник по-прежнему горит, а Осташка просто хочет поиздеваться? Выпихнуть меня за дверь, в стылую ночь, и запереть засов? В учебке она делала так с неугодными: под каким-нибудь предлогом заставляла выйти наружу, а иногда просто выталкивала, и закрывала входную дверь на щеколду. Девочкам потом вменяли прогул и назначали трудовую повинность: копаться в огородах, помогать швеям или разбирать бардак в библиотеке. Ни одна из жертв Осташки, к слову, не вышла замуж в этом году. Вернее, одна должна была. Виса. Впрочем, насколько помню, змеюка не так часто изводила её: всего раз или два.
Осташка распахивает дверь, и мерзкий вопль вонзается мне в уши. Он озлоблен, дик и доносится из леса. Голоса отродий убеждают: змеюка не собирается издеваться надо мной. Сейчас не до глупых игрулек.
– Давай быстрей! – Осташка скрывается в темноте.
Знаю и без неё: время не ждёт. Надо скорее отделаться от чудовищ и вернуться к Мальве. Ох, надеюсь, какие-нибудь песенки из книги Висы немного успокоят её.
Выбежав на крыльцо, я сразу замечаю: мой фонарь действительно погас. Дело наверняка в старом воске и копоти. Побери бесовка! Ну чего мне стоило очистить стенки как следует? Скрипя зубами, я вцепляюсь в лестницу с одной стороны, и Осташка берётся с другой. Несём.
Мокрая земля чавкает и разъезжается под ногами. Холод лезет под ночную сорочку, но горячая злость помогает мне не мёрзнуть. Прислонив лестницу к забору, я карабкаюсь вверх. Сердце колотится так громко, что отдаётся в ушах – и всё-таки недостаточно, чтобы заглушить вопли отродий. Они совсем близко. Подстёгнутая страхом, я споро перебираю руками и ногами.
Внизу, со стороны леса, что-то с силой бьётся о забор. Бах! Вскрикнув, я оскальзываюсь, и правая ступня повисает в воздухе. Пальцы изо всех сил сжимаются на перекладине. Нельзя, нельзя падать, уже слишком высоко. Встав поустойчивее, я гляжу вниз: Осташка на месте. Она жестом велит мне поторапливаться, но грязь, налипшая на подошвы, сделала их скользкими – значит, спешить опасно. Сосредоточившись на своём теле, я в размеренном темпе продолжаю путь наверх. В голову лезет всякое: рогатые, клыкастые и когтистые отродья, напуганная предчувствием Мальва, Кип, – но я гоню мысли прочь. Сейчас есть только я и моё дело. Надо снять фонарь, спуститься, зажечь свечу и повесить обратно.
Понятия не имею, почему отродья не бросаются на колья под другими светильниками? Неужели должны гореть все, чтобы приманить их? Об этом нам на уроках не рассказывали.
Дрожащими пальцами я вцепляюсь в фонарь. Приказываю себе не смотреть за ограду, но не удерживаюсь и бросаю взгляд. По телу проносится дрожь.
Отродья повсюду. Кишат внизу, точно крысы в компостной яме. Фонари не дают достаточно света, лес охвачен туманом, но я различаю смутные очертания чудовищ: горбатые спины, длинные лапы, рога и космы. Отродья кружат у частокола. Мелькают среди деревьев. Завывают, рычат и гаркают. Подбираются к забору, скребут когтями и колотят по брёвнам. Сколько их? Пытаюсь сосчитать, но голова идёт кругом, и я сбиваюсь. Десять? Двадцать? Было бы проще, если бы отродья стояли на месте, но они постоянно мечутся.
Надо хватать фонарь и спускаться, но я продолжаю смотреть. Это не любопытство и не завороженный ужас. Не только они. Мне хочется понять, разобраться, получить хоть какую-то подсказку: как одолеть чудовище, если оно нападёт. Когда оно нападёт. Глаза привыкают к мраку, и я различаю больше деталей.
Одно существо, особенно крупное, лохматое, прыгает на четвереньках. Другое, поменьше, пристроившись между кольями, молотит лапами по забору. Третье, вытянутое и угловатое, всё в какой-то траве, с ветвистыми оленьими рогами, скачет по кругу и словно подначивает других.
Сердце превращается в камень, идущий ко дну, когда в толчее я замечаю кабаньи клыки и соломенные космы. Отродье, пытавшееся напасть на меня, вопит громче всех и трясётся в неистовстве.
Почему, почему же они не бросаются на острия? Отчего кружат тут, словно ждут чего-то?
Внезапно отродье с оленьими рогами застывает, вскидывает голову и глядит на меня. Я не вижу его глаз, но чую нутром: заметило. Оно меня заметило! Разинув пасть, чудовище выпускает утробный рёв. Другие глядят на него, и оно кривой клешнёй указывает на забор – прямо на меня. Оцепенев, я наблюдаю, как отродья один за другим поворачиваются к ограде и поднимают головы. Мне хочется заорать, но они опережают. Многоголосый истошный вопль бьёт по ушам. Так звучит голод, который вот-вот утолят. Остервенело. Ликующе.
Лестница подо мной вздрагивает.
– Рури! – рявкает снизу Осташка. – Чего застряла?
Оторвав взгляд от отродий, я понимаю, что всё ещё не сняла фонарь с крюка. Сдёргиваю его – и лестница снова шатается. Мне хочется крикнуть змеюке, чтобы держала крепче, но в горле словно застряла кость.
Прижав к груди светильник, я начинаю спускаться. Двигаюсь осторожно, но каждая ступень так и норовит выскользнуть из-под ног. Отродья ревут и беснуются, они совсем близко, и я стараюсь не думать, что нас разделяет преграда толщиной в одно бревно. На забор обрушиваются удары. Сильнее и злее, чем первый. Чудовища знают, где я, и пытаются добраться до меня. До всех нас. Лестницу встряхивает – раз, другой, – и она начинает ползти в сторону. О нет, только не это! Пытаюсь найти баланс, хватаюсь за перекладины обеими руками и нечаянно выпускаю фонарь. Он летит вниз. Я провожаю его взглядом, и внутри всё переворачивается.
Осташки нет.
Лестница плывёт влево.
– Держи! – ору я змеюке, хоть и не вижу её. – Осташка, держи!
Ноги скользят, руки деревенеют. В позвоночник словно вонзаются раскалённые штыри. Кажется, я забываю вдыхать – только выталкиваю, выталкиваю, выталкиваю воздух наружу. С хрипом, с паром.
Лестница ускоряется, уезжает вбок, и тело больше не чувствует опоры.
Я ухаю в пустоту.
Перед глазами всё вертится, изо рта рвётся крик. Руки отцепляются от перекладин и хватаются за воздух. Волосы хлещут по лицу, в ушах свистит ветер. В голове вспыхивает: «Я падаю с лестницы? Нет, я прыгаю с башни!» Болот, свадьба, отродья – мне всё привиделось. И Виса не погибла, и Услада не распорола щёку, и у Мальвы не было никаких страшных предчувствий. Я просто сиганула с башни, чтобы не идти на Медовый месяц. И не пойду, не пойду! Как же хорошо! Надо сгруппироваться и…
Спину разрывает боль. Из лёгких вышибает воздух. Что-то подо мной трещит, ползёт и осыпается. В глазах темно, во рту солоно, а руки отчаянно ищут, за что зацепиться. Проходит пара секунд, и мозг шлёт сигнал: мы больше не падаем. Пальцы ощупывают шершавую неровную поверхность, затем натыкаются на что-то мягкое и влажное. Зрение возвращается, и я понимаю, что лежу на крыше отхожего места. Повезло, что черепица покрыта толстым слоем мха. Впрочем, кажется, я всё равно сломала несколько плиток.
Приподнявшись, я морщусь от боли и смотрю вниз. Лестница валяется в грязи, а рядом, с моим фонарём в руках, стоит Осташка. К ней уже бегут, кутаясь кто в куртки, кто в одеяла, остальные жёны. Впереди Зарянка и Ровена.
– Скорее! – надрывно кричит змеюка. – Надо зажечь и повесить светильник!
Ровена тотчас хватает фонарь, а Зарянка окликает меня:
– Рури, ты цела?
– Вроде. – Спина и рёбра ноют, но не думаю, что кости сломаны.
– Взяли! – командует Зарянка, и они с Тишой приставляют лестницу к сараю.
Смогу ли я встать и преодолеть несколько ступеней? Кажется, что нет, но куда деваться? На карачках отползаю к краю крыши и медленно, очень медленно перелезаю на лестницу. Ощущение такое, будто позвонки и рёбра разламываются при каждом движении и острыми осколками впиваются в мышцы.
Кое-как спустившись, я сразу попадаю в тонкие, но цепкие руки Иты. Она ощупывает меня и задаёт с десяток вопросов о самочувствии. Отвечаю: «Да, нет, не знаю», – а сама не свожу глаз с Осташки. Перехватив мой взгляд, она задирает подбородок и говорит:
– Знала бы, что ты такая трусиха, позвала бы других на подмогу.
– Трусиха? – цежу я. – Где ты была, когда лестница начала падать? Ты должна была держать меня!
– Я и держала. До последнего, – в голосе звучит оскорблённое достоинство. – Ты слишком сильно тряслась от страха и расшатывала лестницу, а она и так еле стояла в грязи.
– Не ври. – Сжав кулаки, я делаю шаг вперёд. – Ты отпустила лестницу и ушла.
– Ничего подобного. – Осташка сверкает глазами. – Я была тут. Просто пришлось отпрыгнуть в сторону, когда ты уронила светильник. Иначе он пробил бы мне голову!
– И на сколько ты отпрыгнула, на десять метров? Я смотрела вниз – тебя там не было!
– Совсем сбрендила?
– Девочки, – доносится сбоку.
– Признайся, что бросила лестницу!
– Не бросала!
– Девочки! – между нами, держа горящий светильник, возникает Ровена. – У вас обеих, что ли, крыши поехали? Нашли время собачиться! Не слышите? – она указывает на забор.
Фонарь снизу вверх озаряет её лицо, превращая в мрачную маску из тени и света. Глаза огромны и черны. Рука, выставленная в сторону ограды, подрагивает от напряжения. Страх и решительность, исходящие от Ровены, возвращают меня в реальность.
Отродья беснуются: колотят по брёвнам, скребутся и вопят. Каждый крик, каждый удар отбирают силы и взращивают беспомощность. Что мы, безоружные и никудышные, можем против них? По ту сторону забора – порождения тьмы, зла, бесовкиного колдовства, а по эту – обыкновенные девчонки. Ни наши фонари, ни наш забор с кольями не способны остановить чудовищ. Ещё утром ограда выглядела такой надёжной и крепкой, но сейчас кажется, что отродья могут проделать в ней брешь. Пробиться, процарапаться.
Хочу запустить руку в карман, нащупать нож, но вспоминаю: он остался в штанах. Надо переложить в куртку и хранить её не на вешалке в прихожей, а возле кровати.
Леля начинает хныкать, к ней присоединяется Важена, а следом раздаются торопливые шаги: Тиша, зажав уши руками, убегает в дом. Проводив её взглядом, я запоздало понимаю, что среди жён нет Мальвы. Услада тоже не вышла во двор.
Вот и правильно: нечего коченеть тут да с ужасом пялиться на забор – от этого ничего не изменится.
– Почему отродья не насаживаются на колья? – голос Лютишки звенит натянутой струной. – Они же должны… должны…
– Надо повесить светильник, – настаивает Осташка. – Отродья видят лазейку. Толпятся там, где темно. Свет отпугнёт их.
– Отпугнёт? – хмурится Ита. – Он же должен, наоборот, приманивать.
Змеюка закатывает глаза и дёргает плечом: мол, сейчас не до этого – главное, чтобы чудовища перестали драть глотки и колотить по забору.
– Я слазаю вместо тебя, – Ровена кивает мне и устремляется к ограде. – Калина, Зарянка, помогите с лестницей.
Отвернувшись от Осташки, я бреду вслед за Ровеной. Меня не звали, но странно покидать двор, пока не решён вопрос с моим светильником. Каждое движение отзывается колотьём в спине и рёбрах, а походка напоминает утиную: я переваливаюсь из стороны в сторону и тихо покрякиваю от боли. От недовольства собой – тоже.
Похоже, я сплоховала. Дважды. Первый, когда не очистила светильник как следует, и огонь быстро погас из-за гари и налипшего воска. Второй, когда уронила фонарь и упала следом. Я не видела Осташку внизу, но что если зрение обмануло? Может, она и правда отшатнулась от рухнувшего светильника?
На плечи мягко ложатся чьи-то руки. В лицо заглядывает Ита.
– Пойдём в дом, – говорит она. – Тебе надо согреться и выпить травяного отвара, а мне – осмотреть твою спину. У меня есть мазь, чтобы снять ломоту. Ломит же? Не отвечай, вижу и так.
– Давай подождём, пока Ровена повесит светильник.
– Она справится, – говорит Ита, и фраза продолжается в моей голове: «В отличие от тебя».
– Знаю, – в горле скребёт: надеюсь, от холода, а не подступающих слёз. – Но всё-таки подожду.
Ита кивает, и мы наблюдаем, как Ровена ловко карабкается по лестнице. Зарянка и Калина страхуют внизу. Некоторые жёны уходят в дом, другие сбиваются в маленькие группки и с надеждой глядят вверх. Мы все ждём одного: когда фонарь вернётся на место – отродья оставят нас в покое.
– Заметь, – шёпотом произносит Ита, – кого Ровена попросила помочь. Не Осташку. Зря ты доверила ей свою жизнь.
– Мой светильник погас, – поясняю я, – надо было действовать быстро.
– Вначале думай, потом делай. Мама всегда мне так говорит.
– А моя говорит: «Рури, ты опять порвала колготки» – ну или что-то вроде этого.
Ита фыркает.
Одним быстрым движением Ровена водружает светильник на крюк, но чуда не происходит. Все двенадцать фонарей снова пылают на заборе, но отродья не смолкают, не разбегаются в ужасе и не напарываются на колья. Хотя, может, кто-то и бросается на ограду, но по звукам не скажешь. Гомон стоит такой, будто у отродий какое-то празднество, и они перебрали бражки. Кажется, им всё равно: горят светильники или нет.
– Почему… почему огонь не работает? – Лютишка крутит головой, ища ответа у других жён, но его нет.
– Может, они как звери? Чуют нас? – Ита прихватывает меня за рукав.
– Тупые бараны! – вдруг выплёвывает Осташка и, развернувшись, уносится в дом.
Я хмыкаю. Не хочу проникаться к змеюке уважением, но она, очевидно, не так сильно боится отродий, как другие. Не каждая бы решилась обругать чудовищ – пусть даже так, через забор. Ну либо ей, бедняжке, не хватает мозгов, чтобы понять: мы все тут в смертельной опасности. Отродья не просто мешают нам спать, они могут полакомиться нашей плотью.
Обменявшись взглядами, мы с Итой киваем друг другу и отправляемся в дом. Она подстраивается под мой утиный шаг и немного придерживает под локоть. Обгоняя нас, Лютишка сквозь слёзы бормочет:
– Они стали сильнее. Вот почему огонь не помогает. – Обхватив голову руками, она с тихим отчаянием добавляет: – Нам нет спасения. Нет… спасения…
От её слов по телу разрастаются колючие мурашки. Если Лютишка права, это значит, что бесовки тоже окрепли и злое колдовство охватило лес. В мыслях всплывает испуганное лицо Кипа, следом холодно и решительно вспыхивают глаза Болота. Неужели парни в опасности?
В доме тепло, тихо и всё ещё пахнет кашей, но нехитрый уют не может унять тревогу. Пока Ита ищет мазь в своём мешке, я подхожу к Мальве и, поддавшись странному порыву, приобнимаю её за плечи. Она вздрагивает и оборачивается.
Зрачки почти съели серо-голубую радужку, а на щеках теперь, вместо мертвенной белизны, мухоморные шляпки румянца. Рот перекошен, грудь быстро вздымается. На коленях лежит раскрытая книга, и палец так сильно прижат к странице, что, кажется, проткнул её.
Не знаю, что происходит с Мальвой, но ясно одно: она не успокоилась.
– Прости, – выдыхаю я, не зная, что сказать, – я пошла за водой, но…
– Песня, – перебивает Мальва; её голос хрип и сух. – Тут песня.
– Да-а, – стараюсь говорить мягко, – это же сборник сказок и песен…
Она мотает головой.
– Тут песня из моего видения. – Мальва зажмуривается, что-то мычит сквозь губы, а потом отчётливо произносит: – Кип, кровь, песня. Я это видела. Понимаешь, Рури?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.