- -
- 100%
- +
1
– Ну что Кристина, допрыгались! – врывается в мой кабинет с выпученными глазами Анастасия Ивановна, наш коммерческий директор.
– В чём дело? – недовольно смотрю я на неё. Мне в мои пятьдесят с хвостиком как-то не по статусу прыгать.
– А в том, что всё. Допрыгались, – плюхается на передо мной в кресло и впивается в меня каким-то безумным взглядом. – Нашего генерального повязали. Мутные схемы. Ты вообще в курсе?! – сверлит она меня взглядом, и я вся вдруг холодею внутри.
Конечно же, я не в курсе! Я же главный бухгалтер. И очень хороший. И я никогда не связываюсь с преступными схемами.
Но как?!
Я ведь тоже несу ответственность. Лично.
Но я стараюсь не подавать и вида. Держу себя в руках, хотя внутри всё клокочет и бурлит.
– Насколько вообще всё серьёзно? – холодным тоном спрашиваю я.
– Пока не знаю. Его отправили под следствие, только что взяли, – судорожно глотает она ртом воздух.
И я приказываю себе мысленно: соберись, Кристина.
И в ту же секунду дверь распахивается, и на пороге возникают двое.
Ну всё. Сердце проваливается пол стол.
– Кристина Евгеньевна? – спрашивает один из них, и я только сдержанно киваю в ответ.
Ну всё, сейчас мне предъявят обвинение и прощай моя карьера, спокойная старость. В натуре, допрыгались. Этот козёл, генеральный, Водовозов подвёл меня под статью! Никогда не прощу ему этого!
А сама-то, куда глядела?
Но я и не подаю и вида, только строго смотрю на этих двоих.
– Прошу оставить нас одних, – бесцеремонно заявляют они Анастасии Ивановне, и та поспешно вываливается из кабинета.
Ну конечно, ей-то что будет! Максимум уволят… Не то что я, и я чувствую, как мои ладони становятся липкими от страха.
– Чем могу быть полезна? – холодным официальным тоном спрашиваю я, пока эти двое нагло рассматривают меня.
Они ведь должны предъявить мне корочку? Или что-то типа того, если они из органов?
Но они плюхаются в кресла напротив моего стола, широко, по-хозяйски расставив длинные ноги в итальянских костюмах и не спеша рассматривают меня.
Словно изучают.
Но от их взглядов мне становится не по себе.
И не потому что они могут меня арестовать, а потому что их взгляды совсем не деловые, расчётливые. Это мужские взгляды. Оценивающие.
Голодные.
Похотливые.
Я, конечно, женщина в самом соку, но мне кажется, это сейчас несколько неуместно в сложившихся обстоятельствах. Или у меня уже совсем кукуха от страха поехала?
Это только снаружи я – железная бизнес-леди, без страха и упрёка, а внутри-то я всё та же неуверенная в себе девочка, которая каждый день вынуждена доказывать себе и этом миру, что она чего-то стоит.
Один из них, тот, что поближе, с пронзительными серо-зелеными глазами, откидывается на спинку кресла. Его пальцы с широкими ладонями складываются в замок на коленях. Он неспешно осматривает мой кабинет, мой стол, мое лицо, скованную позу. И только потом говорит. Голос у него низкий, бархатный, без тени официальности. Он говорит так, будто мы старые знакомые, встретившиеся за чашкой кофе.
– Мы – ваши новые временные управляющие. Назначены советом директоров, пока не прояснится ситуация с… – он делает легкую паузу, – с вашим бывшим шефом. Меня зовут Марк. А это, – он кивает в сторону напарника, – Леонид.
Леонид, сидящий чуть поодаль, молча кивает. Его взгляд тяжелее, темнее, непроницаемо-черный. Он не улыбается. Он изучает меня так, словно я – сложный финансовый отчет, в котором нужно найти единственную ошибку. Его молчание давит сильнее, чем слова Марка.
– Ситуация, Кристина Евгеньевна, пахнет керосином, – продолжает Марк, и его взгляд вдруг становится острым, цепким. – Очень пахнет. Следственный комитет уже роет землю. И вы, как главный бухгалтер, находитесь прямо в эпицентре этого… Пожара.
Внутри все сжимается в комок ледяного страха. Я чувствую, как кровь отливает от лица, но силой воли заставляю себя держать спину прямо. Я кладу руки на стол, стараясь, чтобы они не дрожали.
– Я не имела никакого отношения к личным схемам генерального. Все операции в компании проходили в строгом соответствии с…
– С законодательством? – мягко перебивает меня Марк, и в уголках его губ играет чуть заметная усмешка. – Мы не сомневаемся в вашей профессиональной компетенции. Речь не о ней.
Он делает паузу, давая словам повиснуть в воздухе. В кабинете становится так тихо, что слышно, как гудит процессор моего компьютера.
– Речь о том, – он наклоняется чуть вперед, его взгляд становится пронзительным, почти физически ощутимым, – что вы – ключ. Вы видели всё. Подписывали всё. И формально… Да и не только формально… Ответственность лежит на вас. Очень серьезная ответственность.
Сердце колотится где-то в горле. Я чувствую себя загнанным зверем. Он говорит то, о чем я сама думала последние минуты в полном ужасе.
– Но мы здесь не для того, чтобы вас пугать, – его тон снова меняется, становится почти ласковым, отчего становится еще страшнее. – Мы здесь, чтобы помочь. У нас есть связи. Инсайды. Мы можем… Перенаправить течение этого дела. Сделать так, чтобы вас обошла стороной эта неприятная история».
Во рту пересыхает. Голос звучит хрипло, словно чужой:
– Но что вы предлагаете?
Они переглядываются между собой. Быстрый, понятный только им взгляд. Потом Марк снова смотрит на меня. Его глаза медленно скользят по моему лицу, опускаются на шею, останавливаются на вырезе блузки, натянутой над полной грудью, скользят ниже, по моим рукам, сцепленным на столе.
– Мы предлагаем сделку, – говорит он тихо, растягивая слова. – Не юридическую. Не письменную. Очень… Личную.
2
Леонид, молчавший все это время, вдруг подается вперед. Его движение резкое, хищное. Он кладет локти на мой стол, его пальцы смыкаются. На его лице нет и тени игры, которая была у Марка. Только холодный, не скрываемый больше голод.
– До Нового года осталось семь дней, – говорит он своим низким, глухим голосом. Семь слов. Семь ударов гонга. – Семь небольших вопросов. Решений проблем. По одной на каждый день.
Я замираю, не в силах пошевелиться. Мое воображение уже рисует чудовищные картины. Что они могут потребовать? Деньги? Какие-то поддельные документы?
Марк, видя мой ужас, качает головой, и на его лице снова появляется эта опасная, обманчивая мягкость.
– Нет, нет, Кристина. Ничего противозаконного. Мы не хотим подставлять вас еще больше. Мы хотим… Сотрудничества.
Он встает. Медленно, словно тигр, потягивающийся после сна. Он подходит ко мне, останавливается с другой стороны стола. От него пахнет дорогим парфюмом, древесиной, кожей и чем-то опасным, диким. Его тело излучает мощь и уверенность, от которой у меня кружится голова.
– Мы будем решать по одной вашей проблеме в день, – он говорит это, глядя на меня сверху вниз, и его взгляд становится пристальным, мужским, оценивающим каждую мою чёрточку, каждую мою складочку на груди, на животе, на теле… – А вы… Вы всего лишь будете выполнять одно наше желание. Каждый вечер. Всего лишь семь раз.
Он наклоняется ко мне. Его лицо теперь так близко, что я вижу крошечную белую линию шрама у него на виске, вижу темные точки щетины на идеально выбритых щеках. Чувствую его тепло.
– Никто не пострадает. Только ты. В обмен на свою свободу. На свою репутацию. На свое будущее, – он произносит это шепотом, который обжигает кожу. – Ты же не хочешь променять свой уютный мир на тюремную камеру, Кристина? Из-за чужой жадности и тупости?
Его рука поднимается, и он проводит кончиком пальца по моей щеке. Легко, почти нежно. От этого прикосновения по всему телу пробегает электрическая дрожь – смесь омерзения, дикого страха и чего-то еще, чего-то древнего, постыдного, что заставляет кровь бежать быстрее. Того, что я никак не могу контролировать…
– Какое… Какое желание? – вырывается у меня хриплый, предательский шепот.
Марк улыбается. Широко, по-волчьи, обнажая идеально белые зубы. Его глаза блестят.
– Какое… – он переводит взгляд на Леонида, который наблюдает за этой сценой с холодным, мрачным удовлетворением. – Полагаю, первое ты узнаешь сегодня. После работы. Мы заберём тебя.
Он выпрямляется, и маска доброго полицейского с него мгновенно спадает. Остается только голодный, уверенный в своей власти хищник.
– Семь дней, Кристина. Семь желаний. И ты свободна. Решай.
Они разворачиваются и выходят из кабинета, оставив меня одну в гробовой тишине. Дверь за ними не закрывается. Я сижу, вцепившись пальцами в край стола, пытаясь загнать обратно дрожь, пробивающуюся сквозь кожу.
Семь желаний.
Я закрываю глаза и вспоминаю их взгляды – оценивающие, похотливые, голодные.
Я чувствую на щеке призрачное прикосновение его пальцев.
И я понимаю, что мой выбор – это не выбор между плохим и хорошим.
Это выбор между адом тюрьмы и адом их ненасытного плена. Кто знает, что они могут пожелать?! И что они вообще могут хотеть от такой старухи?!
Невольно оборачиваюсь к зеркалу, висящему рядом с моим рабочим столиком: бледное испуганное лицо, на котором выделяются ярким пятном алые губы. По мне, конечно же, не скажешь, что я уже почти бабушка, я всё-таки главный бухгалтер в крупной корпорации, живу для себя, можно сказать, ухаживаю за собой.
За мужем ухаживать не надо: теперь за ним ухаживает его бывшая любовница Ниночка, младше нашего сына Вити на десять лет. Меня аж передёргивает от одного воспоминания об этом. О том, как я в первый раз застала его в его же собственном кабинете, когда его девятнадцатилетняя секретарша стояла перед ним на коленях, а мой муженёк сидел, откинувшись в кресле и закатив глаза, пока она усердно отсасывала у него.
Тонкие подрагивающие палочки-ножки в туфлях на десятисантиметровой шпильке, юбочка, которая даже не прикрывала её круглую девичью крошечную попку…
Хриплые стоны мужа, который всё подбадривал её:
– Да, да, моя сладкая малышка… Так… Какой вкусный ротик… Глубже…
И у меня всё переворачивается внутри. Всё это было уже пять лет назад, но я снова и снова прокручиваю эту картину перед глазами, потому что такое просто невозможно забыть…
Эта боль, которая остаётся с тобой навсегда. И это, наверное, был тот самый день, когда я похоронила в себе женщину.
Запретила себе думать о любви. Мечтать. Запретила себе желать…
Нет, конечно же, я выгляжу просто безупречно: умелый макияж, ухоженное дорогой косметикой лицо, идеально подогнанный по фигуре костюм и бельё. Но стоит посмотреть правде в глаза: я не малышка. Мне уже за полтинник.
Я пышная женщина, аппетитная, зрелая.
Уверенный в себе и своём опыте профессионал, которому сейчас возможно угрожает тюремный срок…
Перспектива просто поганая…
Престарелая разведёнка в тюрьме – так себе подарочек на Новый год.
И я включаю свою логику. Расчёт.
Что может быть ещё хуже? Что прикажут сделать мне эти молодые наглые мужчины? Чего я в своей жизни не видела?
А может быть, это и есть мой шанс? Шанс на спасение?
3
Все мои доводы, вся моя холодная бухгалтерская логика кричит: «Беги!». Но ноги не слушаются. Внутри все сжимается в комок ледяного страха, пропитанного странным, запретным любопытством.
Два часа я провожу в полусознательном состоянии, механически отвечая на письма и делая вид, что работаю. Сердце колотится где-то в горле. А в голове – только одно: «Семь желаний… Какое первое?»
В половине седьмого на пороге кабинета появляется Леонид. Без стука.
– Готовы? – бросает он своим глухим, лишенным всяких эмоций голосом. Его черные глаза выхватывают меня из полумрака комнаты, будто прожектором.
Я молча киваю, беря сумку и пальто. Руки дрожат, и я надеюсь, что он этого не видит. Он не предлагает помочь. Просто разворачивается и идет по коридору, уверенный, что я последую за ним. Так оно и есть.
Внизу, у служебного выхода, ждет роскошный черный внедорожник. За рулем – Марк. Он смотрит на меня через открытое окно, и на его лице играет та же опасная, полунасмешливая улыбка.
– Садись вперед, Кристина. Не стесняйся.
Я сажусь на мягкое кожаное сиденье, пытаясь отодвинуться к дверце. Машина трогается с места с едва слышным шепотом мотора. В салоне пахнет кожей, холодным зимним воздухом и их мужским, доминирующим присутствием.
– Куда мы едем? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– В место, где решают любые проблемы, – отвечает Марк, не глядя на меня. – И где исполняют желания. Наши.
Больше никто не говорит ни слова. Я смотрю в окно на мелькающие огни предновогодней Москвы, но не вижу их. Внутри все продолжает сжиматься от страха и… Странного предвкушения. Этого предательского возбуждения, которое начало шевелиться в глубине живота еще в кабинете.
Мы въезжаем в какой-то неприметный двор, спускаемся на подземную парковку. Марк и Леонид выходят одновременно, их движения синхронны, как у хищников. Они ведут меня к лифту. Внутри – зеркальные стены, и я вижу нас втроем: двое высоких, уверенных в себе мужчин и я – пришибленная, растерянная, с огромными глазами.
Лифт едет вниз. Останавливается. Двери открываются прямо в полумрак.
Первое, что ударяет в лицо, бьёт по барабанным перепонкам, – это музыка. Низкий, пульсирующий, почти не слышный бит, который входит в резонанс с собственным сердцебиением. Он не громкий, он буквально физический. Его чувствуешь кожей, каждой клеточкой тела.
Второе – свет. Вернее, его почти полное отсутствие. Несколько приглушенных бра, выделяющих островки мягких диванов, низкие столики. И темнота. Густая, бархатная, скрывающая детали, но обнажающая формы. Тени, которые движутся, сливаются, извиваются.
Третье – запах. Дорогой алкоголь, сигары, парфюм. И еще что-то… Сладковатый, животный, возбуждающий запах кожи, пота и секса.
Марк кладет свою тяжелую, горячую ладонь мне на поясницу и ведет вперед, вглубь этого грота. Леонид идет следом, мой безмолвный тюремщик.
Мы проходим мимо кресел. И тут мой мозг начинает замечать детали, от которых по телу бегут мурашки. В нескольких метрах от нас, в глубоком кресле, сидит мужчина. К его коленям прислонилась девушка, ее спина обнажена, платье спущено до талии. Его руки медленно, лениво скользят по ее коже. А ее голова запрокинута, и в тусклом свете видно, как ее губы полуоткрыты в беззвучном стоне. Ее рука лежит у него на бедре, пальцы впиваются в ткань брюк.
Чуть дальше, на диване, лежит другая пара. Женщина закинула ногу на спинку, ее юбка задралась высоко, открывая бедра, а мужчина склонился над ней, его лицо уткнулось в ее шею, его бедра мерно, не спеша движутся. Это не порно. Это медленное, сладостное, почти ритуальное совокупление. И его вид не шокирует, а… Притягивает взгляд. Затягивает как водоворот.
Я замираю, чувствуя, как по моей коже разливается жар. Грудь поднимается и опускается чаще, и я понимаю, что мне не хватает воздуха.
– Я… Я не могу здесь находиться, – задыхаясь, говорю я, пытаясь отступить.
Но рука Марка на моей пояснице становится твёрже, железной.
– Можешь. И будешь. Это часть нашей… Терапии. Проникнись этой атмосферой, Кристина. Впусти её. Она очищает от предрассудков.
Он наклоняется ко мне, его губы почти касаются моего уха. Его дыхание обжигает.
– Присядем. И поговорим о твоей проблеме. Первой из семи.
Он подводит меня к небольшому углублению, скрытому тяжелой портьерой от основного зала. Там – глубокий диван, почти ложе. Марк садится, откидывается на спинку и смотрит на меня. Леонид устраивается напротив, в кресле. Его черные глаза горят в полумраке, как угли.
Я сажусь на край дивана, сжимая сумку на коленях как щит. Я пытаюсь смотреть на них, но мой взор снова и снова уплывает в зал.
Прямо напротив, через проход, на кушетке полулежит женщина моего возраста, одетая в одно только шифоновое платье, почти прозрачное. Молодой мужчина, не старше тридцати, стоит на коленях перед ней, его голова покоится на ее бедре, а ее пальцы медленно вплетаются в его волосы. Его рука лежит у нее на груди, ладонь обнимает через тонкую ткань ее тяжелую, зрелую грудь. Она изгибается под его прикосновением, и тихий, сдавленный стон доносится до меня.
От этого звука что-то обрывается внутри. Пониже живота вспыхивает жаркий, стремительный огонь. Я чувствую, как набухают соски, трущиеся о тонкое кружево бюстгальтера. Как между ног становится влажно, и появляется смутная, предательская пульсация.
Я хочу встать и убежать. Но тело не слушается. Оно приковано к месту этим зрелищем, этой атмосферой вседозволенности и похоти.
– Итак, проблема номер один, – начинает Марк, и его голос звучит неприлично буднично на фоне окружающего нас непристойного балета. – Прокуратура запросила доступ ко всем электронным ключам подписей за последние три месяца. Это плохо.
Я с трудом перевожу взгляд на него.
– Почему?
– Потому что, – вступает Леонид, его голос режет тишину, – среди них есть три подписанных тобой контракта на отгрузку продукции в фирмы-однодневки. Твоя подпись. Твоя электронная ключ-карта. Твоя ответственность.
Ледяная волна страха накатывает на меня вновь, но на этот раз она смешивается с тем жаром, что уже разлился по телу. Странный, чудовищный коктейль.
– Но я… Я не подписывала ничего подобного!
– Подписывала, – холодно парирует Леонид. – Есть запись с камер наблюдения. Ты заходила в кабинет гендира в тот день. Две минуты. Этого хватило.
Я зажмуриваюсь, пытаясь вспомнить. Босс… Да, он просил зайти подписать срочные бумаги по премированию… Их было всего три листа… Я пробежала глазами, все выглядело честно…
– Он подсунул их между другими, да? – тихо говорю я, и голос мой предательски дрожит.
Марк улыбается. Его рука тянется ко мне, и он проводит пальцем по моей шее, по линии ворота блузки.
– Умная девочка. Но камера видит только голые факты. И твою подпись. Тебя будут стараться сделать главной обвиняемой. Чтобы прикрыть большее.
Его пальцы развязывают узел моего шелкового платка, который я надела утром, чтобы чувствовать себя защищенной.
Теперь защиты нет.
Я чувствую себя раздетой на холодной пронизывающем ветру.
– Но мы, – он тянет конец платка, и шелк с легко и нежно скользит по моей коже, обнажая шею, – можем сделать так, чтобы эти записи… Исчезли из официальной базы данных. Остались только у нас. На всякий случай.
Он играет шелком, обвивая его вокруг своей ладони. Жест одновременно ласковый и угрожающий.
– Но для этого… Нам нужно твое первое согласие. Твое первое исполнение.
Я смотрю на него, потом на Леонида. Потом мой взгляд снова уплывает в зал. Туда, где пары сливаются в едином порыве, где слышны сдавленные стоны, где воздух густ от страсти.
И я понимаю, что не могу уйти. Не потому, что они меня держат. А потому, что что-то внутри, глубоко, под спудом лет запретов и обид, жаждет этого. Жаждет этой опасности, этой животной, неприкрытой правды. Этого возбуждения, которое я не чувствовала… Кажется, никогда.
– Какое… Согласие? – выдыхаю я, и голос мой звучит хрипло, чуждо.
Марк наклоняется ко мне совсем близко. Его глаза горят в полумраке.
– Просто сиди и смотри. Впитывай. Наслаждайся зрелищем. И не отводи глаз. Это всё. Пока что.
Его рука отпускает платок и ложится на мое колено. Тяжелая, горячая. И она больше не пугает. Он словно заземляет меня в этом водовороте ощущений.
Я медленно, почти как во сне, поворачиваю голову и смотрю в зал. Смотрю на танцующие в полумраке тела, на игру света на коже, на откровенные, лишенные стыда ласки. И чувствую, как внутри меня растет что-то огромное, мощное, дикое. Что-то, что было похоронено много лет назад.
Мое древнее женское начало.
Моя сила. И моя слабость.
Я медленно выдыхаю, пытаясь обуздать дрожь в коленях. Глаза мои упираются в пару напротив: женщина уже закинула обе ноги на спинку кушетки, а ее молодой любовник впивается губами в ее шею, его рука яростно скомкала прозрачную ткань платья, дерзко обнажая темный треугольник между ног. Воздух становится густым, сладким и невыносимо томным.
И вдруг его перерезает новый голос – бархатный, с легкой хрипотцой.
– Извините за вторжение, джентльмены.
Рядом с нашим столиком словно вырастает высокая мужская фигура. Он стоит между мной и моими боссами, словно перекрывая и без того тусклый свет. Одет в идеально сидящий черный костюм, но без галстука. Воротник рубашки расстегнут, открывая сильную шею. Его волосы цвета темного шоколада слегка растрепаны, а во взгляде – спокойная, хищная уверенность. Он смотрит на Марка и Леонида, словно они его старые знакомые.
– Марк. Лео. Не часто вас тут вижу со спутницами, – его губы растягиваются в улыбке, в которой нет ни капли тепла. Взгляд скользит по мне, медленный, оценивающий, обжигающий. Он не скрывает своего интереса. Он видит меня всю – растерянную, напуганную, возбужденную до дрожи.
Марк отвечает его улыбке своей, холодной и знающей.
– Алекс. А ты, как всегда, в нужном месте в нужное время. Знакомься, это Кристина. Наша… Сотрудница.
Слово сотрудница звучит двусмысленно и пошло. Я чувствую, как краска заливает мои щеки.
Алекс делает шаг ко мне. Его парфюм – смесь древесины, дыма и чего-то пряного – бьет в ноздри, кружит голову.
– Вы просто очаровательны, Кристина, – он берет мою руку. Его пальцы – длинные, сильные – обвивают мою ладонь, и он не пожимает ее, а подносит к губам. Его губы горячие, влажные. Он целует не кожу, а воздух чуть выше костяшек, но от этого жеста по моей спине пробегает электрический разряд. – Невероятная женщина. Настоящая. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь.
Я пытаюсь отвести руку, но он держит ее крепко, не причиняя боли, просто демонстрируя, кто здесь главный в эту секунду.
– Алекс – наш давний друг и по совместительству владелец этого заведения, – небрежно бросает Леонид, наблюдая за мной своими пылающими глазами. Я вижу в них странное удовлетворение. Он будто рад этому бесцеремонному вторжению.
– И раз уж ты здесь, красавица, – Алекс все еще не отпускает мою руку, его большой палец медленно водит по моему запястью, по тонкой коже, под которой бешено стучит пульс, – не откажешь мне в удовольствии? Приглашаю тебя на танец.
Танец. Это слово звучит как спасательный круг в утопающем сознании. Что-то нормальное, социально приемлемое. Я чуть не облегченно вздыхаю и смотрю на Марка и Леонида, ожидая их запрета, их саркастического комментария.
Но они молча переглядываются. Между ними пробегает почти невидимая искра понимания. Марк медленно, почти лениво кивает.
– Кристина, не упрямься. Сходи потанцуй с Алексом. Разомнешься.
Его тон не оставляет места для возражений. Это приказ. Тот самый, за которым скрывается первое «согласие».
– Я… Я давно не танцевала, – лепечу я, пытаясь выиграть время, которое уже истекает.
– Это не танцпол, милая, – Алекс наконец отпускает мою руку, чтобы положить свою ладонь мне на спину. Его прикосновение сквозь тонкую ткань блузки кажется раскаленным железом. – Здесь танцуют только вдвоем. И только под музыку тела. Пойдем со мной.
4
Он уже уверенно ведет меня, и я, как загипнотизированная, иду за ним. Оборачиваюсь через плечо. Марк и Леонид сидят расслабленно. Марк поднимает бокал с коньяком, как бы желая мне удачи. В его глазах – непроницаемая тьма и холодное любопытство хирурга, наблюдающего за экспериментом.
Алекс ведет меня не в центр зала, а вглубь, в лабиринт из полумрака и тяжелых портьер. Музыка здесь еще тише, но ее ритм впивается в плоть, врывается в ток крови по венам. Он отворяет неприметную дверь, обитую темной кожей, и впускает меня внутрь.
Комната небольшая, круглая. И она вся – в зеркалах. От пола до потолка. Потолок тоже зеркальный. Я вижу бесчисленные отражения себя – испуганной, растрепанной, с огромными глазами – и его – высокого, доминирующего, с темным пламенем во взгляде. Дверь с тихим щелчком закрывается, и звук снаружи исчезает полностью. Нас окружает гробовая тишина, нарушаемая только бешеным стуком моего сердца.
– Вот. Совсем другое дело, – его голос звучит приглушенно, но в тишине кажется громким, как выстрел. Он поворачивается ко мне, загораживая собой выход. – Здесь нас никто не потревожит. Здесь можно… Расслабиться.
– Я думала, мы будем танцевать, – говорю я, и голос мой предательски дрожит. Я сжимаю руки в замок, чтобы он не заметил, как они трясутся.
Он улыбается, медленно снимая пиджак и перекидывая его через спинку одинокого кресла в углу.