Когда ворон зовет

Глава 13 Царская тайна

Мне сжимали руки так сильно, что больно было даже шевельнуться. Словно стражники вкладывали в свою мощь всю злость за отравление царя. Несмотря на это я все равно кричала, брыкалась и пыталась вырваться из их хватки, даже оказавшись в подземелье. Один продолжал удерживать меня, как самую отъявленную злодейку, а второй прихватил лучину и вышел вперед. Лишь на лестнице я поняла, зачем: темница на то и темница, что здесь царит беспросветный мрак. Несколько раз на ступеньках я спотыкалась, едва не падала. Стражник будто специально подталкивал меня, тянул вниз слишком быстро. Внутри нарастала злость.

– Шевелись, – рявкнул один из них, когда я остановилась, почувствовав жгучую боль в лодыжке.

Я уже забыла, что стражники ведут себя так лишь потому, что безоговорочно верят в мою виновность. Подняла ногу и со всей дури наступила каблуком на сапог обидчика. Мужчина взвыл от боли, и даже в полумраке я увидела, как закипает в его глазах ярость. А дальше все произошло так быстро, что я не успела опомниться. В гневе он встряхнул меня за руку. Я оступилась, ноги оторвались от опоры на мгновение, и тут в оглушительной тишине прозвучал щелчок, и я скорчилась от жуткой боли в плече.

– Вот же дрянь, – выругался стражник, с жестоким упоением подмечая, как мои глаза заблестели от невыплаканных слез.

Никогда прежде я не ощущала подобной боли. Словно мою руку пытались оторвать от тела. Каждое, самое малейшее движение отвечало дикой, невыносимой болью.

– Давай быстрее, – обернулся тот, что освещал путь, – лучина сейчас догорит.

Он взглянул на меня безо всякого сожаления, и конечно даже не думал поинтересоваться, какого мне. Напрасно. Боль породила желание уничтожить их обоих, сломать все конечности по очереди. Было уже наплевать, что они выполняли приказ. Жестокость – их личный выбор.

Стиснув зубы, я терпела, пока меня волокли в клетку. Я пыталась разглядеть хоть что-нибудь, но видела лишь голый пол. Однако лучина не могла осветить все обширное пространство за решёткой. Стены оставались скрыты во мраке, но возможно там таилась хотя бы узкая лавка. Звон тяжелой связки ключей – гимн безысходности напоминал, что отсюда обратной дороги нет. Меня безжалостно толкнули внутрь, отворив дверцу, и заперли, закрепив железный замок. Но верзила, вывернувший мне плечо, задержался:

– Надеюсь, тебя вздернут на главной площади, – сплюнув на пол, бросил он на прощание.

Они ушли, прихватив с собой единственный источник света, и их грузные шаги стихли на лестнице. Я прислонилась спиной к холодной каменной стене – единственной опоре, которую смогла здесь нащупать и скатилась вниз. Вряд ли мне пришлют лекаря, если засунули в такую дыру. Подобная участь даже страшнее той, где невиновного узника убивают сразу. В отличие от этих несчастных я вынуждена мучиться, страдать от боли и ожидания собственной кончины.

Вдруг где-то неподалеку послышался тихий шорох. Я быстро вскочила на ноги, что моментально отразилось на вывихнутом плече.

– Кто здесь?

Ответом мне послужило лишь монотонное капанье воды. Здесь было ужасно сыро и наверняка водились мыши. Но потом я услышала то, отчего по телу пробежали мурашки – шаги. Кто-то осторожно подбирался ближе в полной темноте. Шар света зародился на ладони прежде, чем я успела вспомнить о собственной магии. Он взлетел над головой, освещая мою сокамерницу. Пожилая женщина в ужасе отшатнулась, зажмурила глаза, ослепленная светом.

– Кто ты такая? – я шагнула вперед, будто чувствовала свое превосходство, хотя на самом деле старуха жутко пугала меня.

Ее бледная, почти прозрачная кожа светилась от колдовского огня и чем-то напоминала русалочью, не будь такой дряблой и морщинистой. Седые волосы спутались в колтуны, а длинные, неопрятные ногти обломались от отсутствия солнечного света и хорошей пищи.

– Убери свет, – прошипела она, закрывая глаза ладонями, но я не спешила выполнять ее просьбу.

– Сначала скажи, кто ты.

– Повитуха.

Знала я, за какие злодеяния повитухи оказывались в темнице.

– Небось младенца удавила али роженицу погубила?

Желание оставаться и дальше с ней рядом в полной темноте у меня не возникло.

– Ничего я не сделала!

В ее голосе я слышала ту же отчаянную злость, что кипела в моей собственной душе. Я погасила свет.

– Спасибо, – буркнула старуха из мрака.

– Давно ты здесь? – спросила я без прежней настороженности, с долей сочувствия.

– Не так давно, как тебе кажется, – неожиданно ответила повитуха.

А мне действительно казалось, будто она провела в темнице по меньшей мере половину жизни. Судя по острым скулам на исхудавшем лице, она долго голодала.

– Мне еще повезло, до старости дожила, а ведь могла бы еще тогда на дно реки отправиться. Советник этот, чтоб ему пусто было, только после вороньей ночи разведал, где я схоронилась.

– Советник тебя здесь запер? Но почему? – я подалась вперед от удивления, и плечо пронзила новая стрела боли.

Старуха издала непонятный звук, похожий на короткий, печальный смешок.

– Секрет я знаю один, который может его власти лишить.

– Какой же?

В темноте послышались медленные, шаркающие шаги. За ними протяжно хрустнула старая древесина – вероятно, лавка, которую я не успела разглядеть. Усевшись, старуха начала свой рассказ:

– Девятнадцать лет назад ко мне пришел человек от царя, чтобы я помогла разродиться одной знатной женщине, боярской жене. Он мне тогда слишком болтливым показался, все уши прожужжал, мол муж ее уехал по приказу царя в далекие земли, но сгинул там, а царя теперь совесть мучает, вот он и помогает. Только вот слишком уж много участия наш владыка принимал. А в момент, когда девочка родилась, и вовсе в светлице за стенкой ждал. Мне строго- настрого наказали никому ни слова об этом не рассказывать, а я возьми и догадайся, что не боярская это дочка, а царская. Он и имя малышке дал, Златой назвал. Меня, конечно, после этого из стольного града выслали, и избу купили подальше отсюда, золота дали.

Земля ушла из под ног. Я вдыхала сырой воздух темницы, но он вдруг стал таким густым, что с трудом проникал в грудь.

– Все эти годы тайну хранила, а теперь легче на душе стало, и помереть не страшно, – беззаботно приговаривала повитуха и совсем не знала, что перед ней сейчас стоит та самая девочка.

Всю жизнь матушка врала мне. Она уверяла, что отец умер где-то далеко, когда она носила меня под сердцем. Мы никогда не бывали на его могиле, потому что его останки якобы сожгли и развеяли по ветру в заморских землях. Но как было на самом деле? Может, царь намеренно отправил его на смерть или вовсе сам убил его. Матушка тоже хороша. Вот почему она всегда выгораживала царя, когда я говорила, что он не прав, и совсем не печалилась о почившем муже. Мне вдруг стало безгранично жаль человека, который на ней женился, а еще я впервые испытывала дикий стыд за то, кем являюсь. Из сироты доброго боярина я в одночасье превратилась в царскую байстрючку. От непосильной тяжести боли и отчаяния я осела на пол. Не знаю, что терзало больше: поврежденное плечо или опустошенная душа. А старуха зря испытывала облегчение. Она еще не знала, что из этой темницы живыми нам не выбраться, и ее секрет, возможно, умрет прямо здесь, в подземелье. Радим боялся, что матушка рассказала мне правду и, подставив меня, желал себя обезопасить. Он не станет рисковать, выпустив меня на волю.

Словно в опровержение моих мыслей дверь наверху с громким хлопком ударилась о стену. По лестнице торопливо застучали тяжелые сапоги. Уже тогда я поняла, кто так спешит сюда. В темницу ворвался такой яркий шар света, что даже я зажмурилась, а старуха и вовсе забилась в угол, кряхтя от боли. Сердце подскочило в груди, когда я своими глазами увидела Кощея. Наши взгляды встретились. В его глазах бурлило целое море эмоций, но ни одна из них не была связана с нашей размолвкой. Он больше не сердился на меня. В миг, когда я это осознала, все тревоги и печали отступили. Я вновь почувствовала себя живой, вдохнула полной грудью. Кощей сделал резкое движение рукой, и тяжелый замок рухнул на землю с громким стуком. Он оттолкнул решетку, порывисто шагнул внутрь, схватил ладони, подтянул меня к себе, и я скорчилась от боли. Нежность в глазах чародея уступила место холодной ярости.

– Где болит? – процедил он сквозь зубы.

Мои губы задрожали. Стена самообладания, которую я так тщательно выстраивала, рухнула от одного звука его голоса. Я взглядом указала на свое правое плечо. Кощей осторожно расстегнул несколько пуговиц на моей рубахе, оголил место, где косточка выпирала слишком сильно. Я всхлипнула.

– Идем.

Кощей закинул мою здоровую руку себе на плечи и помог встать. Возле решетки уже собралось около дюжины стражников. Они хмуро и настороженно следили за нами, но никто не решался преградить путь. Боялись, что в пылу гнева Кощей свернет шею любому, кто посмеет мешать и, возможно, были правы. Глазами чародей обещал прикончить на месте всех и каждого. Его движения, походка и даже взгляд сочились всемогущей силой. Имея при себе острые мечи, стражники расходились в стороны как завороженные. Поднимаясь по лестнице, я кусала губы от боли, пытаясь не издавать лишних звуков, чтобы не расстраивать Кощея. Но мои терзания от него не укрылись.

– Потерпи еще немного, скоро я вылечу тебя. А потом убью того, кто это сделал.

– Я не запомнила его лица, – я солгала, но не ради того стражника, а потому что не хотела сделать из Кощея убийцу.

Дверь в темницу, висела на одной петле. Ей здорово досталось, когда мой спаситель ворвался внутрь. Ну и пусть. В коридоре на нас уже глазела толпа из бояр, стражников и чернавок, и никто из них не смел издать звука. Я больше не слышала тех громких обвинений, не видела прежней злобы. Они боялись, трепетали перед темным чародеем. У меня это вызывало отвращение. Уверена, за спиной эти люди ругали Кощея на чем свет стоит, а оказавшись перед ним, прикусили свои злые языки. Гнилая суть.

По воле судьбы, мой жених выбрал для лекарства те самые палаты, откуда с позором меня поволокли в темницу. Стоило ему распахнуть двери, и в лицо ударил холод, пробирающий до мурашек. Царя наверняка уже унесли, чтобы подготовить к погребению, однако смерть надолго оставила здесь свой мрачный отпечаток. На пороге я с опаской покосилась на дверной проем, который забыли прикрыть плотной тканью. А впрочем, было уже незачем прятать этот тайный кусочек тихой жизни царя, потому что он навсегда нашел свой покой. Когда мы поднялись на возвышение, где стоял трон, моему взору и вовсе открылась вся крошечная горница. К моему глубочайшему облегчению, царя там не оказалась. Однако от одного взгляда на небольшую кровать воображение нарисовало обезображенный образ его тела, навечно запечатленный в памяти.

Кощей приблизился к столу писаря, варварским движением стряхнул чернила и пергамент на пол и обратился ко мне:

– Ложись на спину.

– Прямо сюда? – удивилась я. – Зачем?

– Вправлю твое плечо.

Он произнес это таким невозмутимым голосом, будто проделывал это каждый день. Но я знала, что Кощей не примет отказа. Да и глупо воротить нос, когда боль не стихает. К тому же, чем быстрее вылечусь, тем скорее мы уедем отсюда обратно. С его помощью я взобралась на стол, стискивая зубы от боли и свесила руку.

– Ты нашел его? – не хотелось вновь поднимать тему, из-за которой мы повздорили, но я сильно переживала.

Кощей переместил взгляд с руки на мое лицо. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о ком идет речь.

– Нет.

Живот скрутило от нехорошего предчувствия. Я надеялась, что за то время, пока мой вороной спешил в Лукоморье, чародей успел отыскать лесовика.

– Ему удалось сбежать и скрыться в лесу. Он сидит в лисьей норе, но где именно – не смог отыскать.

Теперь я поняла, как Кощей узнал, что со мной случилась беда: наблюдал за лесовиком через тарелочку, а потом попросил ее показать меня.

– Расслабься, – приказал он, внимательно осматривая мое плечо.

Мне было жутко даже находиться здесь. Ни о каком расслаблении и речи быть не могло.

– Будет немного больно.

А эта фраза и вовсе побуждала сжаться в комочек. Но я стиснула зубы и приготовилась. Кощей принялся бормотать под нос что-то неразборчивое, будто на другом языке. Я чувствовала, как его слова проникают в мои уши, заставляя тело обмякнуть. Туман окутал разум, и боль отступила. Пока я балансировала между сном и явью, он согнул морю руку в локте и прокрутил. Щелчок вкупе с яркой, но короткой вспышкой боли, быстро пробудил меня. Кощей убрал руки, позволяя мне пощупать собственное плечо.

– Как новенькое, – хмыкнула я, не переставая удивляться всем его умениям.

Сдержанная улыбка едва коснулась его губ, но тут же исчезла, уступив место строгости, когда я, воодушевленная выздоровлением, вдруг выпалила:

– А теперь идем искать лесовичка.

Чародей нахмурился.

– Нет, – сердито заявил он. – Ты едешь домой.

– Но… – попыталась возразить я, однако он и слушать не стал.

– Никаких но, – в его зеленых глазах полыхнул огонь, способный напугать любого, заставить отступить. – Зачем ты последовала за мной? Почему ослушалась Любаву?

Меня лишь раззадорила его напористость. Кощей всегда и во всем считал себя правым, и каждый раз, когда он пытался доказать мне эту свою правоту, в моей мятежной душе неизменно зарождалась потребность возразить ему, отыскать те кочки, на которых он сам споткнулся, где допустил ошибку.

– Ты даже не пожелал меня выслушать, поверил в то, что я способна на предательство, а теперь смеешь отчитывать? Я всего лишь хотела очистить свое доброе имя от той грязи, в которую меня окунул Радим. Ты так легко поверил его мороку, будто желал от меня избавиться и искал лишь повод.

Кощей приблизился так стремительно, что я отшатнулась от неожиданности. Он навис надо мной, глядя прямо в глаза, и я не смела отвести свои. Сердце забилось бешено, как пойманная в ладони лесная птица, а по коже пробежали мурашки от этой опасной близости.

– Я до сих пор не сжег дотла этот дворец и весь город, только лишь потому, что тебя это огорчит, – голос мужчины был по-кошачьи тихим, гладким бархатом скользил по воздуху, но в этой приглушенной мягкости гудели стянутые кольцом молнии ярости и силы, будто каждое слово могло вспыхнуть пламенем и обратить дворец в пепел.

Кощей коснулся моего лица – подушечкой большого пальца скользнул по щеке, и в его глазах вспыхнуло глухое, почти болезненное раскаяние за каждое слово, которым он ранил меня. Я стиснула край дубового стола, пальцы до боли впились в резьбу.

– Прости, – произнес он едва слышно, будто это слово никогда прежде не касалось его уст.

Он наклонился ближе, и зелень его глаз потемнела. Голова кружилась, словно от густого полынного дыма. Он провел ладонью к моему затылку, и крошечное расстояние между нами исчезло. Воздух сделался плотным, медовым. Его губы осторожно коснулись моих, словно спрашивая разрешения. Я ответила, и поцелуй разгорелся, как костер из сухостоя. Лед между нами треснул с оглушительным звуком.

Казалось, в тот миг не существовало никого кроме, нас двоих, но тягучий скрип дверных петель мгновенно разрядил горячее напряжение. Кощей оторвался от моих губ с глухим рыком. Я и представить не могла, какой глупец способен так рискнуть, по собственной воле бросаясь ему под горячую руку, но когда заметила на пороге Радима, все вдруг встало на свои места. От его цепкого внимания не утаилось то, как близко мы с чародеем стояли друг к другу. С брезгливой ухмылкой он скользнул взглядом по нашим переплетенным пальцам. Неспешной, вальяжной походкой он подошел к возвышению и остановился напротив трона, воззрившись на нас, словно коварный змей.

– Милуешься с душегубицей, Кощей? Поторопись, до казни осталось недолго. Она ведь в отличие от тебя смертна.

Каждое его слово сочилось ядом. Я, предчувствуя беду, крепче сжала руку чародея. При желании он мог раздавить Радима, стереть его в порошок. И я бы ни мгновения не жалела о подлеце, но последствия того не стоили. Я понимала, что народ пуще прежнего ополчится против Кощея и всего Навьего царства, если тот убьет сына советника. Чародей заглянул в мои глаза с немым вопросом, и Радим уцепился за этот взгляд как уличный пройдоха, отыскавший в толпе наивного прохожего.