Галерий и Диоклетиан. На изломе истории

Но бывает, что человек от природы не охотник, не может он наслаждаться преследованием добычи. Если ты, друг мой Лициний, из этой породы людей, то ты можешь купить себе то, на что другие охотятся. В нашем славном городе Риме есть места, где ты можешь это провернуть. И это очень просто, были бы деньги. Если у тебя денег мало, ты идёшь на улицу Сабура,26 где наряду с многочисленными торговыми лавками тебя ожидают многочисленные бордели. Если денег много, идёшь на знакомую тебе Священную дорогу,27 где кипит городская жизнь, где уже не лавки, а магазины и рынки, где торгуют невообразимо широким ассортиментом, в том числе живым товаром. Ты можешь присмотреть там для себя рабыню. Впрочем, прогуляться по улице Сабура тебе стоит и просто как любителю книг – тебя могут заинтересовать там книжные лавки. Ну, а будешь там, случайно – загляни и на рынок рабынь…

Прошло совсем не долгое время после этого разговора молодых людей о нуждах любви, как у Лициния появилась его собственная рабыня для этих самых дел.

Атея, так звали женщину Галерия, была молоденькой вдовой. Отец отдал её в 13 лет замуж за пожилого мужчину, а через два года тот скончался. Наследников мужчин у мужа не было, поэтому его дом и ткацкий цех перешли к ней. Конечно, она не смогла бы жить в доме одна, это тяжело и, в общем-то, опасно. Но ей повезло – в доме пребывал один уже в годах мужчина, который числился слугой мужа, а теперь стал её слугой.

Галерий с удовольствием стал заглядывать к своей миловидной молоденькой вдовушке. С ней было интересно – наш герой с удовольствием выслушивал её смешливые воспоминания о совсем ещё не так далёких годах своего детства в родном доме и о несуразностях своего раннего замужества…

Наши герои обычно прогуливались по улицам Рима вместе, но, когда у кого-то был свой конкретный интерес, он шёл один. Галерий в одиночку ходил в храм Изиды, что на Марсовом поле. Служба в этом храме была несколько иной, чем во всех других римских храмах. Здесь прихожанин был освобождён от непосредственного участия в церемониях с жертвоприношениями и молитвами. Присутствующие только наблюдали, что делают жрецы, которых здесь было довольно много, а те, собрав принесённые жертвы, сами возжигали их и произносили молитвы. Только в конце каждой фразы все присутствующие произносили нараспев: Слава матери-богине! В общем, это было похоже на то, что делали родители Галерия на религиозных празднествах, приучая детей к обрядам почитания богов.28

После окончания службы Галерий иногда оставался, чтобы обсудить с одним из жрецов приступы своих сомнений по поводу верности своего поведения в начавшейся для него уже, считай, взрослой жизни. Так он на время освобождался от упрёков совести. Последний раз он здесь был в связи с переживаниями о том, что ни разу ещё из Рима не съездил к родителям.

Однажды по полудню Галерий оказался у храма Изиды, когда там как раз был праздник мистерий богини-матери. Изображение богини было вынесено из храма, и жрецы окропили его священной нильской водой. Происходило это под звуки песнопений о страданиях богини, утратившей своего мужа Осириса, и через какое-то время – о радости и торжестве при виде его воскресения. Присутствующим при этом положено было переживать своё личное состояние, переходя от себя прошлого, несовершенного, к себе обновлённому для новой чистой жизни. Галерий не раз был под воздействием этого ритуала. При этом он всегда воображал Изиду в образе своей матери, плачущей о своём любимом и единственном сыночке и желавшей всяких благ в жизни своего чада…

Вскоре все стали расходиться. Галерий, задумавшись, неторопливо шёл уже по улице, когда с ним поравнялись носилки, поддерживаемые четырьмя чёрными рабами. Ещё четыре раба, так же чёрных, шли впереди носилок, а два, но белые, – позади. Носилки поравнялись с ним и стали удаляться, но вдруг остановились. По выброшенной сходне на землю спустилась женщина. Уже по тому, как она сходила на землю, хорошо были видны достоинства её фигуры и её женственность, которая хорошо проявляется именно в движении. Когда Галерий приблизился к ней, он залюбовался её лицом, озарённым закатным солнцем. Сделав к нему маленький шажок, и заставив этим его приостановиться, она негромко произнесла:

– Ты не очень спешишь, молодой человек?

– Нет, – только и смог произнести Галерий.

– Я несколько раз уже вижу тебя у храма богини Изиды. Но его посещают в основном женщины. Мне интересно, чем привлекает он мужчин, и особенно таких, ещё совсем юных, как ты. Чем же может привлечь молодого человека этот храм?

Они уже, шагая рядом, медленно продвигались по улице.

– Ну, почему же? Каждого человека, независимо мужчина он или женщина, может привлечь переживание возрождения и обновления. Меня после такого ритуала охватывает чувство, будто я сбросил с себя что-то, что мешает мне жить, что-то не моё, что-то чужое, прилипшее. Кажется, это можно сравнить с тем, как змеи сбрасывают с себя ненужную, мешающую им жить старую оболочку, чтобы легко, свободно двигаться, двигаться быстрее и дальше.

– Как хорошо ты сказал! Но в твоём возрасте… когда ты успел столько взять на себя… ненужного, или – столько пережить, чтобы нужно было от этого освобождаться?

– В юном возрасте, когда человек ещё как бы не вылез из кокона, как личинка шелкопряда, когда он ещё не знает или не почувствовал, кто он, и что он собой представляет, ему приходится много чего пробовать испытать. При этом он иногда может по неразумению или из тщеславия злить богов своими поступками.

– Это удивительно, как интересно ты можешь говорить! Ты меня заинтересовал. Не могли бы мы иногда встречаться, чтобы так вот просто разговаривать?

– Не скрою, что мне с тобой тоже интересно.

Сказав это, Галерий вдруг подумал, что эта женщина удивительным образом направляет и даже способствует как бы самому возникновению его мыслей. Он никогда раньше не разглагольствовал так просто о проблемах бытия и религии.

– Мы можем и дальше встречаться у храма Изиды, – проговорил он в раздумье.

– Нет, ну, что ты! Храмы существуют не для бесед, а для молитв… Мы могли бы встречаться у меня в доме… Сопроводи меня сейчас в мой дом. Ты узнаешь, где я живу, и можешь приходить ко мне, когда тебе будет угодно развлечься умной беседой… Нет, не напрягайся, я пошутила, беседовать ведь можно и о всяких глупостях… – она засмеялась, – впрочем, это тоже шутка…

Возле одного из особняков женщина остановилась.

– Сейчас я не приглашаю тебя в дом. Ты ведь куда-то шёл по своим делам. Мы встретимся, когда ты будешь свободен от других забот…

Галерий снова удивился ей… она как будто знает про Атею и про его намерение сегодня быть у неё…

По дороге к Атее Галерий беспрерывно думал о Постумии, так звали его новую знакомую. Она, как женщина, как-то по-новому тронула его, хотя была старше его и не была красива лицом, если под красотой подразумевать только черты лица. Её лицо было прекрасно выражением мысли и чувств, которые беспрерывно оживляли его. Но Постумия была совершенна телесной красотой, которую подчёркивали полные женственности любые её движения и жесты.

У Атеи Галерий вёл себя внимательно и любовно. Но, прощаясь, нетвёрдо проговорил, что, возможно, в ближайшее время не сможет прийти к ней… и на этом осёкся… Она же, не ожидая его объяснений, сказала просто:

– Конечно, ты можешь быть занят, у мужчин ведь много разных важных дел, но я буду тебя ждать… Приходи, когда сможешь…

У Постумии были просторные покои и необходимое количество служанок и рабов. Она провела гостя в комнату, где стоял столик с вином, фруктами и закусками.

Постумия призналась, что она некоторое время наблюдала за Галерием, прежде чем подошла к нему. Она поручила своему рабу проследить за ним. Узнав, что он живёт во дворце префекта города, её подумалось, что этот статный юноша, должно быть, образован и хорошо воспитан. И спросила, не приходится ли он сыном этому высокому чиновнику. Узнав, что этот последний типа опекуна, она удивилась – не сирота ли он? Галерий рассказал о семье, в которой он родился и не утерпел, чтобы не пуститься в воспоминания детства, представляя картины, как повседневной сельской жизни, так и религиозных празднеств, которые с усердием всегда организовывала его мать.

В ответ Постумия рассказала о себе. Она была дочерью сенатора. Видя стремление дочери к учёбе, отец дал ей прекрасное образование, конечно, на дому. Поскольку она была единственным ребёнком в семье и любимицей отца, тот не настаивал на раннем её замужестве, а позволил продолжить обучение в Афинах. Потом случилось так, что отец умер, и она наследовала половину его имущества, включая и этот небольшой дворец.29

Она считалась привлекательной невестой, но сама не представляла себя в роли жены и матери. Ей нравилось встречаться с интересными с её точки зрения личностями, но она ни к кому не привязывалась, не желая ни от кого зависеть, да и не нуждалась в этом по своему материальному состоянию.

Постумия напоминала гетеру и по искусству любви, насколько Галерий мог судить об этом. Её особенностью было то, что она никогда не представлялась полностью обнажённой. То есть, она снимала с себя всю одежду, но набрасывала на плечи лёгкую полупрозрачную ткань, узкую и длинную, в виде шарфа, которой прикрывала грудь и другие сокровенные места, подчёркивая свою скромность и стыдливость. Она откидывала этот покров, только погружаясь в бассейн, где роль прикрытия брали на себя водные струи, делая неясными соблазнительные формы тела. Бассейн был неглубок, но позволял погрузиться свившимся телам, чтобы ощутить блаженную раскрепощённость и невесомость, как при свободном полёте.

Галерий уже в первом свидании с Постумией понял, что эта женщина не может быть его женщиной – несмотря на прелесть её ласки, она не захватывала его глубокими любовными переживаниями. Всё-таки любовь прекрасна сильными чувствами, которые нельзя скрыть, которые красят лица любовников трогательными следами волнения даже в обычных повседневных или будничных делах. Всего этого не было, но нельзя сказать, что Постумия сама не сознавала это. А поскольку сознавала, то, благодаря своей женской чуткости и уму, с избытком играла его чувствами перед началом их пылкой страсти, усиливая его волнения любви волнениями скромной девочки, сгорающей от стыдливости, и это не могло не притягивать к ней нашего юношу.

По характеру этой необычной связи дружба Галерия с Постумией не могла продолжаться долго. Собственно, их отношения можно было назвать именно этим словом, и именно по тому, что между ними не было настоящего чувства родства. Но им вдвоём неизменно было интересно. Они в течение их встреч большую часть времени проводили в разговорах и могли их вести на совершенно отвлечённые темы. Кроме того, по инициативе Постумии они бывали в театрах, а по инициативе Галерия в Большом цирке. Но бывали периоды, когда она исчезала с поля зрения Галерия, как бы давая ему передышку, а скорее – предоставляя ему возможность провести время со своими друзьями, а также встретиться с Атеей, о которой Постумия знала и по женской прозорливости догадывалась о его чувствах к ней. Может быть, она проявляла по отношению к Галерию материнский инстинкт?

Дальнейший ход времени показал, что трое наших героев сильно различаются по своему отношению к женщинам. Тиридат считал, что женщины созданы только для удовлетворения прихотей мужчин. Этот богатырь, как и следует богатырю, не расслаблял себя душевными беседами со своими подругами, да и подругами их нельзя было назвать, это были просто партнёрши в известном деле. Он искал в них только физических наслаждений, увеличивая это чувство частыми сменами партнёрш, или имея дело одновременно с несколькими, подобно Гераклу, на которого он был во всём очень похож. Однако у Тиридата такой «практический» или «деловой» подход к взаимоотношениям полов удивительным образом сочетался с его, скажем, порядочностью. Он никогда не выказывал уничижительного или пренебрежительного отношения к своим женщинам. Можно даже уверенно сказать, что он проявлял к ним большое уважение, к ним, как таковым и к их интересам. Но он не испытывал привязанности к женщине, наоборот, он наслаждался ощущением свободы от женского ига, от ига, которое, как он говорил, делает мужчин, мягко говоря, неполноценными.

Всякий здравомыслящий мужчина, серьёзно размышляющий о своём пути жизни, конечно, должен понимать пагубность нежных чувств и женского влияния на успешное выполнение своей миссии в этом мире. Гомер. Его Илиаду Тиридат хорошо знал и толковал её очень оригинально. Этот поэт открыл глаза людям на трагические последствия увлечения женской красотой. Парис. Этот безумец вверг массу людей в кровавую бойню, похитив женщину у законного супруга! Вечный ему позор! То, что это не настоящий мужчина доказывает и исход его поединка с мужем красавицы, когда этот слюнтяй позорно ускользнул от справедливого возмездия. Некоторые говорят, что троянская война была из-за Елены. Чем же она виновата? Что была очень красива? Чушь какая. Война была из-за Париса, который опозорил, конечно, но не Елену, он унизил весь мужской род. Он, этот род, с тех пор должен отдуваться за него, выправляя перед человечеством образ настоящего мужчины… Но, к сожалению, как показала история, мужчины снова и снова погрязают в болоте женских прелестей, которое засасывают их часто целиком, вместе с их пустой головой.

Но говорят ещё, что мужчины страдают от коварства женщин, особенно на высших уровнях власти, где эти интриганки в угоду своим прихотям или интересам любовников опускается до злостных интриг и заговоров. Ну, что ж, интриги – это одна из слабостей женщин, ну, должны же они чем-то заниматься, не имея конкретных дел! Но если ты сильный мужчина, ты должен распознать характер своей женщины! Она интриганка? Да огради ты её от всяких развратных встреч, запри, запри на замок в её покоях! Так делают восточные мужчины, они держат жён в гаремах. Видно, когда-то накололись на коварстве женщин, и теперь, нашли им достойное место…

Нет, что-то меня занесло, – опомнился Тиридат, – инерция мышления выводит нас иногда на неверный вывод. Конечно, женщина должна быть свободна! Но чем свободнее женщина, тем мужчина должен быть бдительнее. Потому что у женщины много слабостей, она несовершенное создание, она легко поддаётся всякому своему желанию, ей любопытно, что из этого получится… В общем, можно сказать, она как бы исследователь, но её поле деятельности – это чувства, в отличие от мужчин, которые тоже исследователи, но у них, прежде всего, должна быть задействована голова. Мужчины, не поддавайтесь чувствам, будьте мужественными! Женщины, не загружайтесь мыслями, будьте женственными!

Так рассуждал о женщинах армянский принц, лишённый с раннего детства материнской любви. А что Галерий? Он до 12 лет жил в благополучной семье под присмотром и любовью своей матери, которую боготворил, и не случайно он поклонялся, прежде всего, богине Изиде, символу семьи. Он не мог воспринимать женщин иначе, как второй половиной мужчины, относясь к ним с уважением и любовью, которую он понимал как привязанность… Галерий, можно сказать, проявлял верность женщине, с которой он встречался. Верность в том смысле, что он, имея одну, не стремился искать другую, а не стремился, потому что у него было чувство привязанности к той, одной.

Вот он встречается с Атеей. Да, она как всякая женщина, «не разумна», но, имея уже некоторый жизненный опыт, увлекательно и с подкупающей непосредственностью распространяется о своих девических проделках, открывая перед Галерием целый мир, незнакомый и близкий. И это всё такое тёплое и женское, «домашнее», отдающее детской радостью… А Постумия? Но он не искал её, нашла его она, и они ведь были попросту друзьями…

Что касается Лициния, то этот юноша глубоко презирал женщин за глупость, как он говорил. Однако, его взгляд на женщин был не так прост – он и ненавидел их, потому что проявлял перед ними робость… От вопросов своих друзей и предложений «пойти погулять» он отмахивался и говорил, что ему достаточно услуг рабыни.

Когда возраст юношей стал приближаться к призывному, интенсивность их физической подготовки увеличилась. Наши герои часть времени стали заниматься в амфитеатре на площадках для подготовки гладиаторов. Там были разнообразные тренажёры, где упражнения на гибкость тела сочетались с движением ног и ударами мечом. В течение нескольких месяцев они сумели достичь больших успехов – их тренер назвал Тиридата и Галерия настоящими гладиаторами, готовыми выступать на арене амфитеатра. Арена… Наши герои задумались над этим…

Как раз устраивались игры в честь дня рождения императора. Тиридат по настоятельному совету своих друзей стал выступать в цирке на борцовских манежах. Когда выявлялся победитель среди профессиональных борцов, как обычно, провозглашалось, не желает ли кто помериться с ним силой. И Тиридат выходил. Хотя он был ещё юношей, он не выглядел таковым перед лицом победителя, а когда начиналась схватка, Тиридат стоял как скала. Он даже не старался увернуться, уйти от захвата. Кажется, вся его сила была сосредоточена в кистях рук. Никто не выдерживал их хватку. Борьба была обычно недолгой. Тиридату стоило только ухватить противника за руки или добраться до шеи, как тот выключался из борьбы.

Галерию похвала тренера не давала покоя, и он всерьёз думал попробовать себя в настоящем бою на арене цирка. Он решил поговорить об этом с Тиридатом.

– Ты что, сможешь лишить человека жизни просто так, на потеху публике?

– Можно уклониться от убийства. Победить, это значит сделать противника беспомощным, ну, например, сбить его с ног и приставить меч к горлу.

– Да в принципе – можно. Только, если ты легко с ним справишься, тебя зрители принудят к убийству, они ведь презирают слабаков. Но ты можешь дать ему подняться и продолжить поединок, делая вид, что тебе тоже нелегко его сдерживать, и даже сам можешь немного поваляться. Это делается для того, чтобы зрителям казались достойными уважения оба сражающиеся насмерть… И вот когда ты приставишь свой меч к горлу соперника, зрители могут пощадить его.

– Погоди, такие бои мы иногда видим на арене амфитеатра. Ты хочешь сказать, что они договорные?

– Да, если в поединок сводят гладиаторов, которые знают друг друга, или они из одной команды, то это всегда так. В таком случае бой гладиаторов это как бы показательное выступление. Конечно, достигается такой уровень натренированности, что зритель воспринимает это как бой насмерть.

– Но вести бой так, как ты обрисовал, для меня будет трудно. Я могу сорваться.

– Ну, мой друг, что значит сорваться? Ты хочешь сказать, что в поединке ты не сможешь себя контролировать? Но тогда ты ещё не готов для таких дел. Да, ладно. Всё! Закрываем эту тему! Но я могу предложить нечто другое. Давай выступим в поединках с дикими животными!

– Интересное предложение! Но они же безоружные! Я всё-таки предпочёл бы иметь дело с вооружённым человеком, чем с безоружным животным…

– Ты шутишь, конечно. Какие же они безоружные? А их зубы, когти, рога и копыта. Да и шкура у них не под стать нашей, она для них то же, что для нас щит… Но, постой! Мы можем выйти к ним на смертный бой с голыми руками! А? Как ты думаешь?

– Не знаю… Мы что, равны по мощи Гераклу? Но он же был полубог!

– Но мы перед этой кровавой битвой с дикими животными хорошенько помолиться Юпитеру и полакомимся с ним вместе молоденьким ягнёночком… Но затем, конечно, стоит пойти попрощаться – ты со своей Изидой, а я со своей Венерой… на всякий случай.

– Теперь я тебя могу упрекнуть в том, что ты сомневаешься в исходе тобой же предложенного мероприятия, так что и твою тему можно закрыть!

– Да я пошутил! Нет, эта тема мне по душе. Давай вот что предложим – борьбу с быками. Ты говоришь, отроком работал пастухом как раз крупного и рогатого скота. Тебе не приходилось иметь дело с бугаями? Как ты с ними справлялся?

– Ну, с бугаями, нет, я избегал встреч с ними – слишком разные весовые категории, ведь я же был ещё подростком… А с годовалыми бычками приходилось иметь дело!

– Руками за рога не приходилось?

– Да, я очень ловко их сваливал на землю… ну, этих… годовалых…

– Всё! Значит так, выйдем против двухгодовалых быков. И выйдем с голыми руками. У них оружие – рога! Но, если ухватиться за рога, то их можно свалить и обезоружить!

Друзья несколько дней вынашивали эти мысли, разбирая возможные обстоятельства схватки с рогатыми животными в связи с их повадками и нравами и оценивая свои силы и возможности… Наконец, заявили о своём выступлении. Юноши были уже в призывном возрасте и могли не спрашивать разрешения у своих опекунов.

Галерий стоял в центре арены, когда на неё выпустили быка. Тот трусцой пробежался немного, постоял и, завидев человека, ринулся на него. Галерий подпустил его совсем близко и отступил в сторону только в последний момент. Но, отступив, он тут же быстро приблизился к остановившемуся и начинающему разворачиваться животному. Как только тот начал наступать снова и, видя противника так близко, опустил голову, чтобы поддеть его, Галерий ухватил его за рога и резко повернул его голову. Животное тут же свалилось на бок. Далее Галерий, быстро перехватил рога руками, чтобы продолжить поворот и снова резко крутанул ему голову. Видимо, позвонки шеи животного не выдержали такого оборота, потому что бык остался лежать, подрыгивая ногами. Всё произошло довольно быстро. Но, как и было задумано, появился второй бык. Сценарий борьбы был такой же, но только наполовину. Когда животное завалилось от первого рывка, Галерий остановился на этом. Бык тут же поднялся на ноги. Покручивая головой, он остался стоять рядом с Галерием, совсем не проявляя желания напасть на него. Галерий протянул к нему руку и стал чесать его шею под ухом. Затем, не торопясь, пошёл к выходу. Как ни странно, животное медленно поплелось за ним… Наверное, недаром его ещё в ранней юности называли «Скотовед», именно Скотовед, а не Скотовод, хотя он был тем и другим, конечно.

Затем на арену вышел Тиридат. На него выпустили крупного, матёрого быка. Выскочив на арену и осмотревшись, бык покрутил от нетерпения головой и, подняв землю копытом, ринулся на Тиридата. Тот пропустил животное мимо себя, шагнул за ним и, не дав ему полностью развернуться, ухватил за рога. Животное ещё не напряглось для атаки, и Тиридату удалось одним мощным резким рывком так закрутить ему голову, ещё расслабленному, что он не повалился на бок, а просто осел на месте, как подкошенный. Когда Тиридат отпустил рога, бык сделал слабую попытку подняться, но это ему не удалось. Второй бык был такой же бойкий, но, после того как Тиридат ухватил его за рога, животное обезумело от боли… потому что Тиридат обломал под корень его смертоносное холодное оружие.

Курс обучения у ритора закончился, и наши герои устроили вечеринку по поводу окончания школьного обучения. Они заседали в доме префекта. Собственно, они расположились не в самом доме, а в одном из его внутренних двориков. Стол был полон яств – баранина и мясо дикого кабана, рябчики и фазаны, балыки из осетра и форели. Закуской был сыр и маслины, но и фалернские селёдочки, пристрастие префекта города Рима, доставляемые для него из Фалерона, города-гавани вблизи Афин. На стол была положена также зелень, в основном сельдерей и петрушка. В сторонке стояли две амфоры фалерна30 – сухого и сладковатого.

Друзья не первый раз устраивали себе такую вечеринку. Начинали они обычно с сухого фалерна, закусывая эту пьяную горечь сыром с маслинами. Затем с этим же вином ели мясо, птицу и рыбу. Вторую амфору они оставляли на десерт. Но, как такового, десерта не было, они предпочитали закусывать сладковатый фалерн снова сырами и заедать маслинами.

Душой компании был армянский принц, он и задал тему для начала беседы.

– Друзья мои, наша юность кончается – уже кончилось время, когда мы могли по своему усмотрению и в угоду своему легкомыслию распоряжаться собой в свободные часы от учёбы. На военной службе просто не будет этих часов, кроме редких отлучек.

– Ты как будто клонишь к тому, – возразил Галерий, – что мы должны успеть, пока молоды и более или менее свободны, увеличить интенсивность наших легкомысленных приключений, чтобы потом жить приятными воспоминаниями. Что касается меня, то я не очень озабочен этим. На службе можно жить не только воспоминаниями, а иметь неподалёку от места службы женщину, которая при обоюдном желании может оказаться и супругой…

– Как, ты разве готов уже забыть этих, твоих, двоих?

– Я не знаю… я ещё это с ними не обсуждал.

– Да за тобой любые другие пойдут хоть на край света, женщины любят таких душевных мужчин, как ты.

– Ну, может быть… не буду с этим спорить…

– Ах, ты какой самоуверенный!

– Ты сказал!

– Впрочем, твою мысль по поводу увеличения нами интенсивности легкомыслия можно поддержать. А? Лициний, поддержим? Пойдём сегодня со мной, я хочу пройтись по ночному Риму. Так и быть, я тебе уступлю одну из своих вдовушек.