Аглай – хранитель очага

- -
- 100%
- +
Это шипела Муся.
Она сидела посреди кухни, выгнув спину дугой. Вся ее обычно расслабленная поза была собрана в тугой, агрессивный узел. Шерсть дыбом, хвост хлыстом, уши прижаты. И она не отрываясь, с горящей зеленой яростью, шипела в пустой угол, туда, где стояла тумба с посудой и висела бабушкина вышивка. В углу не было ничего. Ни паука, ни мухи, ни пылинки, кружащей в луче света. Была только тень, чуть более густая, чем обычно.
Анна вздрогнула и обернулась.
– Мурка, что с тобой? – ее голос дрогнул от неожиданности.
Максим, оторвавшись от телефона, буркнул:
– На мышь, наверное. Или с ума сошла.
Но Аглай знал. Он ЗНАЛ.
Для него этот угол был не пустым. Из щели между стеной и полом, из самой точки схождения плоскостей, сочился тончайший, невидимый для человеческого глаза, ручеек энергии. Он был холодным, липким, серым. Он не был агрессией, нет. Это был зонд. Щупальце. Аккуратный, осторожный пробник, посланный, чтобы изучить обстановку, просканировать защитные поля дома, оценить силу Хранителя и уязвимости жильцов.
И кошка, это древнее, чувствительное к тонким мирам животное, среагировала на него именно так – как на смертельного врага.
Аглай не двинулся с места, но вся его сущность сжалась в боевую готовность. Он не стал атаковать щупальце – это было бы все равно что стрелять из пушки по невидимому беспилотнику, чей оператор сидит за километры. Вместо этого он сконцентрировал свою волю и силой, рожденной из памяти стен, из тепла чайника Клавдии, из смеха Маши, укрепил границы.
Он мысленно провел линию по плинтусу, по обоям, по потолку. Он не создавал барьер – он напоминал дому, КАКИМ он должен быть. Непроницаемым. Своим. Теплым.
Воздух в квартире дрогнул. Лампочка под абажуром на мгновение моргнула. Муся, издав последнее, затухающее шипение, внезапно сменила гнев на недоумение, облизнулась, потянулась и, бросив косой взгляд на угол, гордо вышла из кухни.
Щупальце исчезло. Отступило.
Но осадок остался. В воздухе висел тот самый щемящий холод, который Аглай почувствовал еще в Прологе. Теперь он был осязаем. Это был запах Ничта. Запах трясины, забвения и старой, непроглядной тьмы.
Максим и Анна, на секунду отвлеченные кошкой, снова погрузились в свое напряженное молчание. Они не чувствовали холода так, как Аглай. Для них это было просто стойкое ощущение дискомфорта, которое они списывали на усталость и тяжелый день.
– Ладно, – вздохнул Максим, ломая паузу. – Не будем сейчас. Но обсуждать это придется, Ань. Серьезно.
Анна ничего не ответила. Она подошла к окну и обняла себя за плечи, будто замерзла.
Аглай остался в центре комнаты, наблюдая за ними. Первая разведка врага была отбита. Но он понял главное: атака началась. Ничт больше не просто присутствовал где-то там, в далекой Охте. Он дотянулся сюда, до сердца его владений. И его оружием были не бесы и кошмары, а нечто куда более страшное и неудержимое – человеческие желания, раздутые до размеров мании, и горькая, разъедающая душу неуверенность.
Война из окопов переходила в стадию психологической осады. И враг знал самые уязвимые места его крепости.
Глава 5: Золотая клеткаТот вечер так и не наступил по-настоящему. Обычный ритуал – ужин, игры с Машей, вечерний сериал – прошел под знаком тяжелого, невысказанного напряжения. Воздух в квартире оставался густым и непрозрачным, словно его насытили мельчайшие частицы свинцовой пыли. Анна, помыв посуду, почти сразу ушла в спальню, сославшись на мигрень. Максим еще полчаса бесцельно кликал каналы телевизора, затем углубился в телефон, его лицо озарялось холодным синим светом экрана, делая черты резкими и отчужденными.
Аглай почти не отдыхал. Он патрулировал периметр, его сознание, словно радар, сканировало пространство на предмет новых «щупалец». Он укреплял барьеры, вплетая в их структуру самые светлые воспоминания: первый смех Маши, запах первого испеченного Анной пирога, слезы радости Максима, когда ему когда-то повысили зарплату. Но сегодня эти воспоминания казались тусклыми, далекими, как старые фотографии в запыленном альбоме. Сила Ничта заключалась не в лобовой атаке, а в умении отравлять сам источник силы Аглая – веру в добро, в уют, в незыблемость домашнего очага.
Ночь прошла тревожно. Аглай чувствовал, как по ту сторону его защитного купола, в холодном астрале питерской ночи, что-то большое и безразличное ворочается, прислушивается, выжидает. Он не спал. Сон был для него роскошью, которую он не мог себе позволить уже несколько столетий.
Утро следующего дня было похоже на вчерашнее, но с одним ключевым отличием. Если вчера тревога Анны была размытой, то сегодня она сфокусировалась в одну точку – в сияющий экран ноутбука Максима. Он не пошел на работу, сославшись на удаленку, и с самого утра устроился на кухне с техникой.
– Ань, иди сюда, смотри! – позвал он жену, и в его голосе звучали непривычные ноты – азарт и почти детский восторг.
Анна, с кружкой чая в руках и все еще с тенью вчерашней усталости на лице, нехотя подошла.
Аглай, предчувствуя недоброе, сконцентрировался на исходящем от ноутбука излучении. Оно было обычным, техническим, но сквозь него, словно ядовитый газ через вентиляцию, просачивался знакомый холодок. Ничт работал через технологии, используя их как проводник для своего влияния.
– Смотри, – Максим развернул ноутбук. На экране во всей красе сияла современная, выполненная в стиле хай-тек, квартира. Панорамные окна, за которыми угадывался вид на нечто зеленое – якобы парк, открытая планировка, глянцевый кухонный гарнитур, сияющий хромом. – Это не рекламная картинка! Это конкретно тот вариант, что нам предлагают. Видишь метраж? В полтора раза больше нашего! И два санузла, представь!
Анна молча смотрела на экран. Аглай чувствовал, как внутри нее борются два чувства. С одной стороны – усталость от вчерашнего дня, скепсис и необъяснимая, глубокая тревога, которую она сама себе не могла объяснить. С другой – чисто человеческий, понятный восторг перед красивой, новой, комфортной жизнью.
– Цена? – наконец выдавила она.
– А вот тут самое интересное! – глаза Максима загорелись. – Нашу хрущевку они оценили по максимальной планке для этого района. Плюс доплата с их стороны всего десять процентов от стоимости их квартиры! Это же даром! Они объясняют это тем, что у них срочность – родственнику из-за границы нужно прописаться, вот они и меняют на любую жилплощадь в городе, лишь бы поскорее. Юридически все чисто, я уже с их юристом переписывался.
«Ловушка», – мысленно прошептал Аглай, и его безмолвный крик прозвучал так громко, что, ему показалось, дрогнула хрустальная подвеска на люстре. Но никто, кроме него, этого не заметил.
– Макс… – Анна неуверенно покачала головой. – Это как-то… Слишком хорошо. Не бывает такого.
– Бывает! – перебил он ее, его голос снова зазвенел. – Раз в жизни бывает такой шанс! Мы будем дураками, если его упустим! Посмотри на это! – он ткнул пальцем в экран, переключая слайды. – Вот вид из окна. Зелень. Вот планировка детской для Маши. Вот гардеробная для тебя! Ты только представь: не ютиться в этой клетушке, где вечно нет места!
Он говорил, и его слова, как отравленные стрелы, били в самое сердце Аглая. Потому что он говорил правду. Квартира была тесной. Места действительно не хватало. И Аглай ничего не мог с этим поделать. Он мог создавать уют, но не мог волшебным образом расширить стены. Он был духом этого конкретного, ограниченного пространства. И его враг играл на этой ограниченности.
Аглай попытался контратаковать. Он не мог говорить с ними напрямую, но мог влиять на обстоятельства. Он сконцентрировался на роутере. Короткое замыкание, всего на секунду, чтобы оборвать этот гипнотизирующий поток картинок…
Но ничего не вышло. Холодная, чужая воля обернула технику своим защитным полем. Аглай почувствовал ожог отчаяния – Ничт предвосхитил и эту его попытку.
– А район? – не сдавалась Анна, в ее голосе звучала последняя линия обороны. – Охта… Я слышала, там не очень с экологией. Заводы рядом.
– Мифы! – отмахнулся Максим. – Все эти заводы либо закрыты, либо работают на новых очистных. Там сейчас самый перспективный район! И для Маши – новый, современный сад. Не как этот наш, советский, с вечными поборами и протекающей крышей.
Он встал и подошел к жене, взяв ее за руки. Его голос стал мягче, убедительнее, и Аглай с ужасом чувствовал, как это убеждение подпитывается извне, словно кто-то невидимый шепчет Максиму на ухо нужные слова.
– Ань, я тебя понимаю. Тебя все пугает. Но посмотри на это трезво. Это – наш шанс. Шанс начать жизнь с чистого листа. В красивом, современном доме. В хорошем районе. Ради Маши. Ради нас.
И последний аргумент, «ради Маши», стал тем ключом, который открыл последний замок. Аглай почувствовал, как сопротивление Анны ломается. Ее материнский инстинкт, ее желание лучшего для ребенка, было сильнее смутных предчувствий.
Она медленно выдохнула, и ее плечи опустились.
– Ладно… – прошептала она. – Поезжай посмотри на эту квартиру. Лично. Если все правда так… то… мы, наверное, должны согласиться.
Победа. Холодная, безрадостная победа врага. Максим сиял. Он обнял жену, заглянул в ее глаза.
– Вот и умница! Я все проверю, не переживай. Это начало чего-то нового. Я обещаю.
Аглай отступил в самый дальний угол комнаты, туда, где тени были гуще всего. Он чувствовал, как его сила, его связь с этим местом, дрогнула. Это было не физическое ослабление, нет. Это было нечто худшее – трещина в вере. Вера его семьи в этот дом, в его стены, в его уют, дававшая ему силу, была поколеблена. Их взоры и надежды устремились вовне, к сияющей миражу «золотой клетке» на Охте.
Он смотрел, как Максим с энтузиазмом начинает звонить маклеру, договариваться о просмотре. Он видел, как Анна, все еще бледная, машинально гладит по голове играющую на полу Машу, а сама смотрит в окно, но видит уже не свой двор, а ту самую, чужую панораму с рекламного буклета.
И впервые за много десятилетий Аглай почувствовал не просто усталость, а леденящий душу страх. Не за себя. За них. Они не видели, что их ведут на заклание. Что их «золотая клетка» была построена на древнем алтаре, где столетиями приносили в жертву надежды, радость и саму жизнь. И он, их старый, невидимый Хранитель, возможно, был бессилен их остановить.
Глава 6: Печать скверны
Решение было принято. Словно невидимый шлюз открылся, и в размеренную жизнь квартиры хлынула бурная, стремительная река перемен. Максим, заряженный адреналином выгоды и новых перспектив, почти не бывал дома. Встречи с маклером, юристом, оценщиками. Анна, хоть и с опаской, но поддалась общему настроению и начала тайком листать сайты с новыми интерьерами, мысленно прикидывая, как их старая мебель впишется в глянцевые стены будущего жилища. Даже воздух в доме изменился – он вибрировал от частых телефонных звонков, быстрых шагов, возбужденных разговоров. Прежний, ленивый и уютный ритм был безнадежно сломан.
Для Аглая это было пыткой. Каждый такой разговор, каждый взгляд, устремленный в будущее за пределы этих стен, был крошечным отказом от него, от его сущности. Он чувствовал себя старым деревом, из которого по капле высасывают сок. Его сила таяла не стремительно, но неуклонно. Защитные барьеры, еще вчера бывшие непроницаемыми, сегодня напоминали потускневшее стекло, сквозь которое уже просачивались чужие, враждебные взгляды.
Он не мог больше оставаться в неведении. Ему нужно было самому увидеть врага. Увидеть место, на которое так легковерно клюнула его семья. Риск был огромен. Выход в астрал за пределы своей вотчины делал его уязвимым. Его связь с домом, его источник силы, растягивалась, как тонкая нить, которая в любой момент могла порваться. Но другого выбора не было.
Дождавшись глубокой ночи, когда в квартире, наконец, воцарилась тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием спящих, Аглай начал готовиться. Он собрал всю свою волю, всю оставшуюся силу, впитав ее из памяти стен, из тихого посапывания Маши, из последних крупиц веры, что еще теплились в этом доме. Его видимая, хоть и призрачная, форма в углу комнаты начала растворяться, терять очертания. Он переставал быть «кем-то в доме» и становился самим домом – его сознанием, его душой, покидающей на время физическую оболочку.
И затем – толчок. Его «я», сжатое в яркую, горячую точку, вырвалось за пределы квартиры, за пределы знакомого двора, спального района. Питер проплыл под ним сонной, подсвеченной оранжевыми огнями массой. Он не видел его глазами – он чувствовал его как гигантское, сложное существо, испещренное светлыми и темными пятнами. Светлые – это старые, намоленные места, парки, храмы, где духи места были сильны и бдительны. Темные – промзоны, больницы, тюрьмы, перекрестки с тяжелой энергетикой.
И там, в стороне Охты, горело – нет, не горело, тлело – одно из самых больших и самых древних темных пятен. Оно не было черным. Оно было цвета гниющей болотной тины, цвета забвения и распада. К нему, как ручейки, стекались тонкие серые нити – человеческие страхи, обиды, отчаяние со всего района. Это и была пища Ничта. Его алтарь.
Аглай устремился туда, и с каждым метром его охватывало все большее одиночество и тоска. Сила его дома осталась позади, а здесь, в этом месте, царил закон тлена. Он приблизился к тому самому новострою, сияющему белизной и стеклом даже ночью. С виду – обычная современная высотка. Но для астрального зрения она представляла собой чудовищный феномен.
Здание стояло на месте, которое было не просто «плохим». Оно было прогнившим насквозь. Аглай чувствовал слои страданий, уходящие вглубь веков. Вот – эхо древних битв, крики раненых и умирающих. Вот – тяжелая, беспросветная нужда рабочих слободок. Вот – страх и паранойя советских лет, доносы и исчезновения. А совсем неглубоко, под тонким слоем асфальта и благоустроенного газона, зияла черная, незаживающая рана – память о трясине, что была здесь испокон веков. Трясине, которая засасывала, поглощала, стирала все без следа.
И на эту рану, как на гнойный нарыв, поставили новый, сияющий дом. Он был не просто построен на плохом месте. Он был инструментом. Своей геометрией, своими материалами, самой своей сутью он фокусировал, усиливал и направлял вверх, в квартиры, всю эту накопленную веками скверну. Это была не «энергетическая помойка». Это была система принудительного кормления. Дом-ловушка. Дом-жертвенник.
И в центре этого энергетического смерча, в самой гуще тлена, пребывал ОН.
Ничт.
Аглай не увидел его в привычном смысле. Он ощутил его как гигантское, пульсирующее отсутствие. Как воронку, засасывающую в себя свет, звук, надежду. Форма его менялась – то это была черная, беззвездная ночь, то – клубящаяся стена тумана, из которой доносились приглушенные стоны, то – гигантский, неподвижный глаз, смотрящий в никуда и видящий все. Он был древним. Гораздо древнее Аглая. Он был духом самого Небытия, что предшествовало городу и, возможно, переживет его.
И в этот момент Ничт заметил его. Не повернулся, не посмотрел. Просто его внимание, тяжелое, как свинцовая плита, легло на астральную сущность Аглая.
Холод. Пронизывающий, костный холод, от которого немела мысль. Шепот. Не звук, а прямое внедрение в сознание.
«Смотри, Хранитель Пыли. Смотри на трон, что я воздвиг. Они придут ко мне. Добровольно. Они принесут мне себя в жертву – свои страхи, свою любовь, свои маленькие надежды. Ты не сможешь их остановить. Ты – призрак прошлого. А будущее… будущее принадлежит забвению».
Аглай попытался ответить. Излучить волю, свет, свою веру в добро. Но его свет гас, едва достигнув края этой черной воронки. Он был здесь чужим. Его сила не работала. Он был лишь крошечной свечкой, которую вот-вот задует ледяной ветер небытия.
Он понял все. Это была не просто ловушка. Это был конец. Медленный, мучительный конец для его семьи. Попав сюда, они будут обречены. Анна погрузится в депрессию, Максим озлобится, Маша… Маша перестанет смеяться. Их души будут медленно перемалываться в пыль, становясь пищей для этого древнего ужаса. И его, Аглая, чары не смогут ничего поделать. В этом месте сила Ничта была абсолютной.
Собрав последние остатки воли, Аглай рванулся прочь. Он чувствовал, как по его астральному следу тянется липкая, холодная паутина, пытаясь схватить его, затянуть в трясину. Он летел сквозь спящий город, как пуля, гонимый ужасом. За ним тянулся шлейф смрада и отчаяния.
Он ворвался в свою квартиру, в свое убежище, и с силой влился обратно в свое «тело». Его сущность дрожала, как осиновый лист. Он ощущал глубокое, тотальное осквернение. Он принес с собой частицу того холода, того запаха тлена.
Он «упал» в своем углу, обессиленный. Перед его внутренним взором все еще стоял тот сияющий новострой на костях и страданиях. И тихий, леденящий душу шепот, казалось, все еще витал в воздухе его дома.
«Они придут… Они уже в пути…»
Осознание было горьким и окончательным. Его семья, его любимые, доверчивые люди, не просто собирались переехать в новый дом. Они подписывали себе смертный приговор. И он был единственным, кто это знал.
Глава 7: Приговор
Вернуться в тело дома после той астральной экскурсии в ад было все равно что вынырнуть из ледяной, безвоздушной пустоты в перегретую, душную баню. Стены, которые всегда были для Аглая источником силы и утешения, теперь казались хрупкими, ненадежными, словно сделанными из папье-маше. Знакомые запахи – воска для пола, вчерашней похлебки, детского шампуня – несли в себе привкус той самой гнили, что витала над Охтой. Он принес ее с собой, как чумной больной приносит на одежде невидимые споры смерти.
Он был в панике. Подлинной, животной паникой, которую не испытывал столетия. Даже в тот момент, когда приковывал свой дух к этому месту, был расчет, воля, жертва во имя будущего. Сейчас же будущее виделось ему как черная, бездонная пасть, готовная поглотить все, что он любил.
Он не мог дышать – не потому что нуждался в воздухе, а потому что само понятие «дыхание» стало чуждым в мире, где правил Ничт. Он не мог думать – мысли метались, как подстреленные птицы, натыкаясь на непроницаемую стену ужаса. Они умрут. Медленно. Мучительно. Их души превратятся в прах. И я не смогу ничего сделать.
Это осознание было хуже любой физической пытки. Он был Хранителем. Его единственная функция, смысл всего его существования – защищать эту семью. А сейчас он видел угрозу, превосходящую все, с чем он сталкивался, и был бессилен ее остановить прямым путем.
Прошла ночь. Наступило утро. Аглай не восстановился. Его сущность была потрясена до основания. Он наблюдал, как просыпается семья, но теперь его взгляд был иным – взглядом врача, видящего на лице здорового человека первые, едва заметные симптомы смертельной болезни.
Максим проснулся возбужденным. От него исходили резкие, колючие импульсы – сегодня он ехал на личный просмотр той самой квартиры.
– Сегодня все решится, Ань! – говорил он за завтраком, его глаза блестели лихорадочным блеском. – Я все сниму на видео, привезу договор, посмотрим.
Анна кивала, но ее улыбка была натянутой. Аглай чувствовал, как в ней борются надежда и тот самый, принесенный им извне, страх. Но надежда, подпитываемая яркими картинками и уверенностью мужа, пока что брала верх.
Аглай смотрел на них и видел не людей, а приговоренных к казни, которые сами, своими руками, строят эшафот, восхищаясь качеством дерева и изяществом конструкции.
Он должен был действовать. Сейчас. Пока Максим не уехал. Пока не подписал ничего.
Саботаж. Отчаянный, тотальный саботаж.
Первая мысль – физически не дать ему уехать. Аглай сконцентрировал всю свою волю, всю ярость и страх, на ключах от машины, лежавших в блюдце на тумбе в прихожей. Он попытался сбросить их на пол, закатить под шкаф. Но его сила, обычно такая послушная в стенах дома, сегодня была вялой, рассеянной. Ключи дрогнули, звякнули, но не упали. Максим, проходя мимо, просто сунул их в карман, даже не взглянув.
Не вышло.
Вторая мысль – техника. Аглай обрушился на телефон Максима. Он пытался создать помехи, разрядить батарею, заблокировать экран. Но он снова ощутил то же самое ледяное, чужое сопротивление. Ничт, предвидя его отчаянные попытки, уже поставил защиту на все каналы связи своего будущего жильца. Телефон работал безупречно.
Отчаяние закипало в Аглае, как смола. Он метался по квартире, ища хоть какую-то лазейку. И его взгляд упал на Анну. На самую чувствительную, на ту, что еще могла услышать его предупреждение.
Она стояла у зеркала в прихожей, поправляя свитер. И в этот момент ее взгляд встретился с ее же отражением, но на долю секунды ей показалось, что в глубине зеркала, за ее спиной, стоит седой старик в выцветшей, древней одежде, с лицом, искаженным мукой. Она вздрогнула, резко обернулась. Никого.
– Что такое? – спросил Максим, уже одеваясь.
– Ничего… Показалось, – прошептала Анна, потирая виски. – Голова кружится.
Слишком слабо. Она списала это на усталость.
Максим ушел. Хлопок двери прозвучал для Аглая как выстрел, возвещающий начало конца. Он остался один с Анной и Машей. Тишина в квартире снова была гнетущей, но теперь это была тишина проигранной битвы.
Он наблюдал, как Анна убирает со стола, как играет с дочкой. Но его сознание было приковано к Максиму. Он чувствовал, как тот удаляется, как тонкая нить, связывающая его с главой семьи, натягивается, истончается. Он чувствовал, как Максим подъезжает к тому месту, как его охватывает восторг от внешнего вида дома, как он встречается с улыбающимся, неестественно вежливым маклером.
Аглай пытался достучаться. Он посылал импульсы тревоги, отвращения, предупреждения. Но они разбивались о прочную стену восхищения и алчности, что выстроил в сознании мужчины Ничт.
И тогда, следуя за Максимом на расстоянии, он снова, уже мысленно, увидел это место. Не в астрале, а через призму восприятия самого человека. И это было, возможно, еще страшнее. Максим не видел тлена и воронки небытия. Он видел ухоженную территорию, новый фонтан, играющих детей. Он видел чистый подъезд с зеркальными стенами. Он заходил в квартиру и видел ту самую картинку с сайта – свет, пространство, панорамные окна.
Но для Аглая, смотрящего его глазами, это был жуткий фарс. Дети на площадке двигались как заведенные куклы, их смех был беззвучным. В зеркалах подъезда отражались не люди, а их бледные, искаженные тени. А за панорамными окнами квартиры был не парк, а густой, неподвижный, ядовито-зеленый туман, в котором время от времени что-то шевелилось.
Максим этого не замечал. Его сознание, обработанное демоном, фильтровало все ужасы, оставляя лишь идеальную картинку. Он восхищался. Он уже мысленно расставлял мебель.
Аглай почувствовал, как Максим достает телефон, чтобы позвонить Анне. Чтобы поделиться восторгом. Чтобы сказать: «Все, мы берем ее!»
Это был финальный аккорд. Приговор был подписан и скреплен не чернилами, а слепым человеческим восторгом.
В этот момент маленькая Маша, игравшая на ковре, подняла голову и посмотрела прямо в угол, где находился Аглай. Ее детское, не замутненное предрассудками сознание уловило его отчаяние.
– Не плачь, дедушка, – тихо сказала она.
Анна обернулась.
– Что, дочка?
– Дедушка плачет, – просто сказала Маша, показывая пальцем в пустоту.
Анна побледнела. Легкий, ледяной ветерок пробежал по ее спине. Она вновь посмотрела туда, куда показывала дочь. И снова ей почудился смутный, размытый силуэт.
Аглай не пытался больше ничего сделать. Он сжался в комок бессильной ярости и скорби. Он слышал, как в прихожей звонит телефон Анны. Как она, дрожащим голосом, говорит: «Да, Макс… Я слушаю…»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.