Детские игры взрослых монстров

«Взрослые – всего лишь дети, что научились прятать своих чудовищ под кроватью.»

Пролог. Первый шёпот

Дождь стучал по крыше дома №7, словно пытался пробраться внутрь.

Я сидел на полу пустой квартиры, прислонившись к стене, и пил виски из горлышка. Переезд, развод, увольнение – жизнь будто решила проверить, сколько ударов я выдержу. Включённый телефон освещал коробки, которые я ещё не распаковал.

И тогда я услышал «это».

Тихий шёпот.

Не из коридора. Не из окна.

«Из стены».

Сначала я подумал – показалось. Но через две секунды голос повторил мои собственные слова, произнесённые вслух минуту назад:

«Чёрт, где же зарядка?»

Тот же тембр. Та же интонация.

Но с лёгкой хрипотцой, будто говорящий долго не пил воды.

Я замер.

«Кто там?» – спросил я шёпотом.

Пауза.

Две секунды.

«Кто там?» – ответило эхо.

Только теперь я понял – оно не просто повторяет.

Оно отвечает.

Я подошёл к стене, прижал ладонь к обоям. Холодный пот стекал по спине.

«Если это шутка – очень смешно».

Пауза.

«Если это шутка – очень смешно».

И тогда, прежде чем я успел что-то сказать, голос добавил:

«Но это не шутка».

В тот момент я ещё не знал, что это только начало.

Что стены этого дома помнят всё.

И что скоро я услышу не просто свои слова.

Я услышу то, чего ещё не говорил.

А потом – то, что скажу в будущем.

А потом…

Потом оно начнёт отвечать за меня.

Глава 1. Стены, которые помнят

Город встретил Алексея Гордеева осенним дождём, который не шёл, а полз по улицам – мутными потёками на стёклах автобуса, серой плёнкой на асфальте, холодными каплями, застревающими в волосах, как невысказанные мысли. Он нёс два пакета с вещами (всё, что взял из старой жизни), и ключ в кармане жёг дыру в пальто. Дом №7 по улице Старых Тополей стоял, откровенно говоря, неприветливо: фасад, некогда жёлтый, выцвел до грязно-бежевого, балконы кривились, как сломанные зубы, а в подъезде пахло сыростью и чем-то кислым – возможно, забытыми надеждами предыдущих жильцов.

Квартира на третьем этаже оказалась пустой, но не тихой. Половицы скрипели на особый лад – будто кто-то наступал на них снизу. Обои, когда-то бежевые с позолотой, теперь походили на старую кожу, местами вздувшуюся от сырости. Алексей бросил пакеты на пол (раздался глухой стук, будто в ответ кто-то постучал ровно так же за стеной), подошёл к окну. Вид открывался на соседний дом-близнец, такое же облезлое здание, и узкий переулок, где одинокий фонарь мигал, как умирающий светляк.

«Ну хоть мебель завтра привезут…» – пробормотал он, вытирая ладонью конденсат со стекла.

И тогда Оно ответило.

Не сразу. Сначала – пауза. Ровно две секунды (Алексей машинально отсчитал их, потому что в голове автоматически щёлкнуло: «Это же задержка звука через бетон» ). Потом – голос. Его голос, но…

«…Ну хоть мебель завтра привезут..»

Хрипловатый. Будто пропущенный через старый магнитофон. С едва уловимой насмешкой в конце фразы.

Алексей замер. По спине пробежала дрожь – не страх, а нечто более древнее, инстинктивное: «Ты не один». Он медленно повернулся к стене, за которой, как он знал, была соседняя квартира. Раньше он думал, что там никого нет – риелтор говорил что-то про «проблемы с наследством».

«…Кто там?» – шёпотом спросил он, и пальцы сами сжались в кулаки.

Пауза. Две секунды.

«…Кто там?»

Тот же голос. Та же хрипотца. Но теперь – с лёгким цоканьем языка, которого у самого Алексея не было.

Он рванул дверь, выбежал на лестничную площадку. Дверь в квартиру №12 была старой, с облупившейся краской и глазком, который смотрел на него изнутри.

В этот момент где-то внизу хлопнула дверь подъезда, и Алексей вдруг понял :

Эхо не должно знать слов, которые ты ещё не сказал.

Но оно знало.

Дождь усилился к ночи. Вода стекала по оконному стеклу, искажая свет фонаря в переулке – теперь он казался расплывчатым жёлтым глазом, подмигивающим Алексею из темноты.

Он сидел на полу, прислонившись к стене, той самой , и пил дешёвый виски из горла. Бутылка была куплена на ближайшей заправке – единственное открытое место в этом забытом богом районе. Алкоголь не приносил тепла, только липкое онемение, но хотя бы что-то заглушало голос в голове, который уже час твердил:

«Это просто акустика. Сквозняк в вентиляции. Ты слышишь свой же голос, отражённый где-то в шахте лифта».

Но Алексей знал – это ложь.

Он ткнул пальцем в стену, ощущая под обоями холод бетона.

«Если ты меня слышишь… повтори вот это: семь-восемь-девять».

Пауза.

Тишина.

Алексей почти рассмеялся – может, и правда показалось? – но тут же за стеной раздался шёпот:

«…семь-восемь-девять».

И тут же, без паузы , добавил:

«…не стучи в дверь».

Лёд пробежал по спине. Алексей резко встал, бутылка грохнулась об пол, оставив на паркете тёмное пятно, похожее на кровь.

«Что?».

«Не стучи в дверь», – повторил голос, теперь уже громче.

Раньше эхо лишь повторяло слова. Теперь оно начало предупреждать.

Лестничная площадка тонула в полумраке. Лампочка на потолке мигала, будто на последнем издыхании, и длинные тени от перил ползли по стенам, как пальцы. Алексей стоял перед дверью квартиры №12, подняв руку, но так и не решаясь постучать.

«Не стучи в дверь».

Но если не он… то кто тогда шепчет за стеной?

Он постучал.

Дребезжащий звук разнёсся по пустому подъезду. Внутри квартиры №12 что-то упало – будто стул опрокинулся. Потом – шаркающие шаги. Медленные. Осторожные.

Дверь приоткрылась на цепочку.

В щели виднелся глаз – мутный, с красными прожилками, как у алкоголика. Но не это заставило Алексея отступить.

Запах.

Сладковатый, гнилостный, как испорченное мясо.

«В-вы… вы слышали?» – Алексей сглотнул. «Там, у меня, за стеной..».

Глаз моргнул. Пальцы вцепились в косяк – жёлтые ногти, длинные, как когти.

«Здесь никого нет», – прошипел старик. Голос был сухим, словно бумага. «Я один. Уже тридцать лет».

«Но я слышал..».

«Ты слышал стены», – старик вдруг ухмыльнулся. В темноте мелькнули кривые зубы. «Они тут… помнят».

Дверь захлопнулась.

Алексей вернулся в квартиру. В прихожей его ждало новое «послание» – на зеркале, запотевшем от сырости, кто-то написал пальцем:

«НЕ СПИ» .

Но он был один в квартире.

Полночь.

Алексей лежал на матрасе, брошенном посреди гостиной – единственном островке в море коробок и разбросанных вещей. Включённый торшер отбрасывал жёлтый круг света на потолок, но тени по углам казались слишком густыми, будто кто-то стоял там, слившись с темнотой.

Он не спал. Не мог.

Каждый раз, когда веки начинали слипаться, по стене пробегал шёпот – неясный, словно помехи на плохой связи.

«…не спи..»

Голос был уже не просто копией его собственного. Теперь в нём слышались другие оттенки – сиплый выдох старика за стеной, женский шёпот, даже детский смех, искажённый до неузнаваемости.

Алексей впился пальцами в матрас.

«Прекрати»

Пауза.

«Прекрати» – ответило эхо его же голосом.

Затем добавило:

«Она придёт.»

Холодный пот выступил на спине. Алексей резко сел, озираясь.

«Кто?.».

Тишина.

Затем – стук. Не в стену. В зеркало в прихожей.

Медленно, как во сне, он поднялся и пошёл на звук. Зеркало, ещё час назад чистое, теперь было покрыто наледью – тонкие паутинки трещин расходились от надписи «НЕ СПИ».

И за стеклом что-то шевелилось.

Не его отражение.

Тень.

Высокая, с неестественно длинными руками, она наклонялась к стеклу, будто пытаясь разглядеть его.

Алексей отпрянул. В тот же миг:

– Тук-тук-тук.

Настоящий стук в дверь.

Не в зеркало. Входную.

Стук повторился – три чётких удара, слишком громких для ночи. Алексей замер, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Зеркало за его спиной потрескивало, лёд трещин расползался дальше.

– Тук-тук-тук.

Он сделал шаг к двери, потом ещё один. Пальцы сжали дверную ручку – холодную, липкую от конденсата.

«Кто… там?»

Тишина.

Потом – шорох. Что-то большое прижалось к двери с другой стороны. Дерево слегка прогнулось под весом.

«Открой…»

Это был не эхо. Женский шёпот, словно слившийся из множества голосов – детского, старческого, хриплого.

Алексей отпрянул. В этот момент:

БАМ.

Удар. Изнутри квартиры.

Он обернулся. Зеркало в прихожей теперь было полностью чёрным, будто залитым смолой. И из него торчала рука – бледная, с синими прожилками, с слишком длинными пальцами, царапающими пол.

«…я уже здесь..» – раздался леденящий душу шепот, который, казалось издавали разом все тени в квартире

Дверь в спальню с грохотом захлопнулась сама собой.

Алексей отпрянул к стене, ощущая, как обои прилипают к его потной спине. Рука из зеркала медленно вытягивалась дальше, и теперь была видна часть плеча – неестественно вытянутого, будто кости внутри отсутствовали. Пальцы царапали паркет, оставляя после себя чёрные следы, пахнущие медью и тлением.

«Это нереально» – прошептал он, чувствуя, как разум отчаянно пытается найти рациональное объяснение. Сон. Галлюцинация. Отравление угарным газом. Что угодно, только не…

Зеркало затряслось в раме, и из чёрной поверхности показалось лицо. Вернее, то, что когда-то было лицом – бледная маска с пустыми глазницами и неестественно широкой улыбой, растянутой до мочек ушей. Губы шевельнулись:

«А-ле-к-сей..».

Оно произнесло его имя слогами, будто пробуя на вкус. Голос звучал как десятки наложенных друг на друга шёпотов.

Внезапно где-то за спиной раздался грохот. Алексей обернулся как ошпаренный – входная дверь распахнулась, и в проёме стоял старик из №12. Его глаза дико блестели в темноте.

«Не смотри в зеркало!» – прохрипел он, делая шаг вперёд и вцепившись в косяк так сильно, что ногти побелели. «Оно войдёт, если ты будешь смотреть!»

Но было уже поздно. Алексей почувствовал, как его шея медленно поворачивается обратно к зеркалу, против его воли. Существо теперь было видно по пояс – его тонкое тело покрывали странные шрамы, похожие на… буквы. Слова. Целые предложения, вырезанные на коже.

«Мы же только начинаем знакомиться» – прошептало создание, и его пальцы сомкнулись на раме зеркала, готовясь вылезти полностью.

Старик вдруг рванулся вперёд и швырнул что-то блестящее. Осколок стекла вонзился в зеркальную поверхность, и раздался вопль – нечеловеческий, пронзительный. Чёрная поверхность затрещала, и существо начало медленно исчезать, его пальцы судорожно цеплялись за реальность.

«Тридцать лет» – тяжело дышал старик, опускаясь на колени. «Тридцать лет я держу его там. А теперь ты… ты разбудил его снова».

Алексей хотел что-то сказать, но в этот момент зеркало взорвалось изнутри. Тысячи осколков разлетелись по комнате, и в последний момент перед тем, как потерять сознание, Алексей увидел – на каждом осколке отражалась его собственная мёртвая голова.

Сознание возвращалось медленно, будто всплывая из густого мазута. Сначала – запах: медный, резкий, заставляющий морщиться. Потом – боль: острая, пульсирующая в виске, где осколок зеркала оставил кровавую царапину.

Алексей открыл глаза.

Комната была освещена утренним светом, но это не делало её менее чужой. Осколки зеркала лежали повсюду, сверкая, как льдинки, но…

Они были чистыми.

Ни следа той чёрной массы, что пыталась выбраться наружу. Ни пальцев, ни улыбки до ушей.

«Сон..» – прошептал Алексей, поднимаясь на дрожащих ногах.

Но тут его взгляд упал на стену.

Надпись.

Не на зеркале. Не на стекле.

На самих обоях.

Кровью.

«ОНА ПРОСНУЛАСЬ»

Буквы были неровными, будто их писали в спешке, и кое-где алели свежие подтёки. Алексей шагнул ближе, протянул руку – и тут же отпрянул.

Тёплая.

Кровь была тёплой.

Значит, её нанесли минуты назад.

Но он был один в квартире.

Дверь в коридор скрипнула. Алексей замер.

«Старик?..»

Ответа не последовало.

Лишь тихий стук, будто кто-то постучал костяшками пальцев изнутри стены.

Тук.

Тук.

Тук.

Ровно три раза.

Алексей медленно повернул голову.

На противоположной стене, прямо над плинтусом, проступала новая надпись:

«НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ»

И в тот же миг за спиной что-то вздохнуло.

Алексей стоял, вжавшись спиной в стену, и чувствовал, как его рассудок медленно трескается по швам, словно то самое зеркало. Сердце колотилось так сильно, что пульсация отдавалась в глазных яблоках, искажая зрение – тени в углах комнаты дыбились, как спина испуганного зверя, а свет из окна казался неестественно густым, словно жидкий мёд.

За спиной оно дышало.

Медленно.

Намеренно.

Тёплый воздух струился по его шее, пахнущий прелыми страницами старых книг и чем-то ещё – сладковато-гнилостным, как разлагающаяся плоть, присыпанная сахаром.

«Не оборачивайся»

Надпись на стене пульсировала, будто живая. Каждая буква сочилась, как свежая рана. Алексей зажмурился, пытаясь убедить себя, что это галлюцинация – последствие стресса, недосыпа, чего угодно. Но когда он снова открыл глаза, надпись изменилась:

«ОНА СТОИТ ЗА ТОБОЙ»

В этот момент что-то коснулось его плеча.

Холодное.

Шершавое.

Как бумага, которой сто лет.

Разум Алексея рванулся в панику, как загнанный в угол зверь. В ушах зазвенело, тело покрылось липким потом, а в груди разлилась странная, почти детская уверенность: если я не увижу, этого нет. Но пальцы на его плече сжались, и голос – нет, голоса , их было много – прошипели прямо в ухо:

"Мы видим тебя…"

Алексей рванулся вперёд, падая на колени среди осколков. Острая боль врезалась в кожу, но он почти не почувствовал её – только холод, ползущий по позвоночнику.

Когда он обернулся, там никого не было.

Только тень.

Не его.

Длинная, искажённая, она тянулась от стены к его ногам – и не двигалась в такт с ним.

А потом…

Моргнула.

В соседней комнате что-то упало.

Алексей, всё ещё дрожа, пополз на звук, цепляясь за стены. Ладони скользили по обоям – они были влажными, будто стены потели от ужаса.

Спальня.

Пустая.

Но на кровати, на смятой простыне, лежал листок бумаги.

Старый.

Пожелтевший.

С надписью:

«Найди то, что она спрятала в стене»

А под ней – детский рисунок:

Дом.

Окно.

И девочка со слишком большим ртом, стоящая внутри стены.

Глава 2. Трещины в реальности

Бумага дрожала в пальцах Алексея, шелестя как сухие крылья мотылька. Его сознание разрывалось между рациональным объяснением («это чья-то жестокая шутка») и леденящей душу уверенностью, что произошедшее невозможно объяснить законами физики.

Глаза снова и снова возвращались к рисунку. Детская рука вывела дом кривыми линиями, но окно было прорисовано с пугающей точностью – именно его окно, с трещиной в правом углу. А девочка… Её рот занимал половину лица, улыбка прорезала бумагу, будто художник слишком сильно давил на карандаш.

«Что ты от меня хочешь?» – прошептал Алексей, и тут же воздух в комнате стал гуще.

Стена за кроватью издала тихий стон – деревянные панели слегка прогнулись, словно кто-то огромный прислонился к ним с другой стороны. Алексей отпрянул, ударившись о тумбочку. Его отражение в висящем на стене зеркале (почему он не заметил его раньше?) моргнуло на секунду позже, чем он сам.

Найди то, что она спрятала в стене

Пальцы сами потянулись к обоям. Под ними что-то шевелилось – не физически, а на грани восприятия, как движение в периферийном зрении, исчезающее при прямом взгляде.

Он сорвал полосу обоев.

Дерево под ними было испещрено царапинами – не случайными, а складывающимися в буквы, слова, предложения. Фразы, вырезанные в разные периоды (одни – почти стершиеся, другие – свежие, с золотистыми волокнами древесины на краях):

«не пускай её»

«она притворяется мёртвой»

«зеркала – это двери»

И прямо на уровне глаз – прямоугольный контур, явно обозначающий потайную нишу. Алексей провёл по нему дрожащими пальцами. Доска подалась с глухим скрипом.

Внутри лежала потрёпанная тетрадь в кожаном переплёте. На обложке – инициалы «М.Г». и дата: «Октябрь 1987».

Когда он открыл первую страницу, из переплёта посыпались засохшие лепестки – когда-то белые, теперь коричневые от времени. Они пахли тлением и… чем-то знакомым. Духами его матери.

Первая запись была сделана детским почерком:

«Мама говорит, что в стенах живут эхо. Но я знаю правду. Это не эхо. Это голодные вещи, которые учатся говорить. Сегодня утром я проснулась и увидела, что мои куклы все перевернуты лицом к стене. Я не я это сделала».

Страница ниже была испещрена одним и тем же словом, написанным снова и снова, каждый раз с большим нажимом, пока перо не рвало бумагу:

«Слышитслышитслышитслышит»

Алексей хотел перевернуть страницу, когда услышал:

Скрип.

Не из стены.

Из коридора.

Чёткие, размеренные шаги.

Детские.

Босые ножки шлёпают по паркету.

Раз.

Два.

Три.

Остановились прямо за дверью спальни.

Тетрадь вдруг стала ледяной в его руках. Последняя запись на открытой странице, сделанная уже взрослой рукой, гласила:

«Она вошла в зеркало ровно в 3:15. Но что вышло с другой стороны – это было уже не она».

Часы на тумбочке показывали 3:14.

Дверная ручка медленно начала поворачиваться.

Ручка повернулась до упора с металлическим щелком, но дверь не открылась. Вместо этого – тишина. Давящая, густая, будто весь воздух в комнате превратился в сироп.

Алексей не дышал. Его пальцы впились в тетрадь. Глаза не отрывались от дверной ручки – она медленно возвращалась в исходное положение, будто кто-то передумал входить.

Тик.

Часы пробили 3:15.

В этот момент:

БАМ.

Удар в дверь – такой силы, что из косяка посыпалась пыль.

БАМ.

Второй удар. Дверь прогнулась, и в щели между ней и коробкой показались пальцы – маленькие, детские, но с длинными ногтями, синими, как утопленницы.

Алексей отполз к окну, спиной чувствуя холод стекла. Его сердце колотилось так сильно, что в висках пульсировала боль, а в ушах стоял звон – будто мозг, отказываясь принимать реальность, пытался оглушить себя.

«Нет..» – выдавил он шёпотом.

Тетрадь упала на пол, раскрывшись на середине. На странице – фотография. Девочка лет семи, в белом платье, с бантами в волосах. Улыбка. Обычная, детская. Если бы не глаза – слишком взрослые, слишком знающие. И подпись:

«Марго, 7 лет. Последнее фото»

Третий удар расколол дверь пополам.

Но за ней…

Никого.

Только длинный коридор, залитый неестественным светом – не лампочки, не луны, а того, что бывает во сне. И следы.

Мокрые.

Детские.

Ведущие обратно в квартиру №12.

Алексей поднял тетрадь. Следующая страница была исписана плотным текстом – дневниковые записи, но…

Они менялись.

Буквы перетекали, как ртуть, формируя новые слова прямо у него на глазах:

«Она ходит по кругу. Ты – следующая остановка»

За окном что-то постучало.

Не ветка.

Пальцы.

Тетрадь жгла пальцы. Алексей не мог выпустить её – ладони прилипли к обложке, будто кожа срослась с потрёпанной кожей. Текст продолжал мутировать, буквы расползались как тараканы, образуя новые фразы:

«Она играет в прятки. Когда-то пряталась в шкафу. Потом в зеркале. Теперь – в тебе».

За окном пальцы постучали снова. Чётко. Намеренно.

Тук. Тук. Тук.

Алексей медленно повернул голову.

На подоконнике лежала кукла.

Фарфоровая.

В белом платьице.

Из фотографии.

Её стеклянные глаза блестели мокро, а рот – слишком большой, неестественно растянутый – был вымазан чем-то тёмным.

«Марго» , – прошептали стены.

Не эхо.

Сама квартира.

Алексей рванулся в коридор.

Ноги подкашивались, будто кто-то дергал за невидимые нити, привязанные к коленям. Воздух густел с каждым шагом – приходилось продираться сквозь него, как сквозь паутину.

Следы на полу вели к двери №12.

Мокрые.

Детские.

Но когда он наклонился, вода оказалась… красной.

И тёплой.

В ушах зазвенело. В глазах поплыли чёрные пятна. Где-то в глубине сознания разум цеплялся за последние обрывки логики:

«Это нереально. Ты спишь. Ты сходишь с ума. Ты..».

На стене в коридоре висел старый календарь – 1987 год. Листок с октябрём был оторван, но под ним проглядывало фото:

Дом №7.

На крыльце – девочка в белом платье.

А за её спиной…

Тень со слишком длинными руками.

Дверь квартиры в №12 была приоткрыта.

Из щели лился жёлтый свет и запах – лекарств, камфоры, мокрой шерсти.

Алексей толкнул дверь.

Квартира оказалась совсем другой : обои в цветочек, детские рисунки на стенах, куклы.

Десятки кукол.

Все – с вымазанными ртами.

Все – лицом к стене.

А посередине комнаты…

Кресло-качалка.

В нём – старик.

Но теперь Алексей понял.

Это не старик.

Это ребёнок.

Старый ребёнок.

Его кожа была покрыта морщинами, но руки – маленькие, пухлые, детские.

Он качался вперёд-назад, бормоча одно и то же:

«Я не пустил её тогда. Я не пущу её сейчас. Я не..».

Глаза поднялись на Алексея.

Глаза девочки с фотографии.

«…но она уже вошла в тебя», – закончил старик-ребёнок.

За спиной Алексея что-то задышало.

Старик-ребёнок продолжал качаться, его глаза – слишком молодые в морщинистом лице – неотрывно следили за Алексеем. В углу комнаты стоял старый радиоприёмник, из которого лилась детская песенка, но голос был искажён, будто плёнку многократно перезаписывали:

«Раз-два-три, Марго, не спи…

Если уснёшь… проснутся они …»

Алексей сделал шаг назад, и его пятка наткнулась на что-то мягкое.

Кукла.

Теперь она лежала лицом вверх.

Её фарфоровые щёки были мокрыми от слёз, огромные глаза отражали не комнату, а его детскую спальню – ту, что он помнил из своих пяти лет. Но… этой комнаты никогда не было в его старом доме.

«Кто… что ты такое?» – прошептал Алексей.

Старик-ребёнок протянул руку – его пальцы были перевязаны нитками, как у марионетки.

Мы все здесь куклы, Алексей. Ты уже должен был это понять.

Радиоприёмник внезапно зашипел, и голос сменился – теперь это был женский шёпот, в котором Алексей с ужасом узнал собственный голос:

«Марго Григорьева. 7 лет. Исчезла в этом доме 31 октября 1987 года. Искала свою куклу. Нашла не то, что искала..».

Стены квартиры вдруг вздохнули. Обои набухли, как кожа после ожога, и по ним побежали красные прожилки. Алексей прижал ладони к вискам – в голове вспыхнули чужие воспоминания:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.