Сомнамбула «Геспера»

Пролог

Тишина была самой старой вещью во Вселенной.

Она была здесь до Большого Взрыва, и, по всем прогнозам, останется после того, как погаснет последняя звезда. Человечество, вырвавшееся за пределы своей колыбели с помощью дрожащего пламени «Скольжения», тщетно вглядывалось в эту тишину, пытаясь разглядеть в ней ответ. Его не было.

Галактика оказалась великолепным, бескрайним кладбищем. Мертвые миры, холодные газовые гиганты, безжизненные пустыни скалистых планет. Ни маяков, ни приветствий, ни предупреждений. Ничего. Ксенобиологи, лингвисты, философы – все они остались не у дел. Войны, которые человечество вело с собой тысячелетиями, потеряли смысл. Не с кем было воевать, не с кем торговать, не с кем разговаривать.

Век двадцать второй окрестили эпохой «Тихой экспансии». Это был не триумфальный марш, а медленное, утомительное расползание плесени по скорлупе космического яйца. Открывали не новые цивилизации, а новые месторождения руды. Осваивали не контакты, а логистические маршруты.

И в этой великой, безразличной пустоте маленькие корабли, вроде «Геспера», были букашками, ползущими по стеклу бесконечности. Они перевозили грузы, пассажиров, оборудование от одной звездной системы к другой. Их экипажи состояли не из героев-первопроходцев, а из наемных работников, бегущих от прошлого, или просто не нашедших себе места в аккуратных, предсказуемых мирах Земли и ее колоний.

Они были предоставлены сами себе. Их единственным домом на месяцы, а то и годы, становился корпус их судна. Их единственной семьей – несколько таких же одиноких душ, замкнутых в тесном металлическом мирке, затерянном в безмолвии, которое было куда громче любого взрыва.

Это безмолвие рождало особую тоску. Философскую, глубинную, острую, как вакуум. Тоску по Другому. По тому, кто скажет: «Мы здесь. Вы не одни».

Но ответом была лишь тишина.

Древние греки по-разному звали Вечернюю звезду. Фосфор – утренняя, предвестница дня. Геспер – вечерняя, знак его завершения. Символ чего-то прекрасного, видимого, но вечно недостижимого.

Корабль «Геспер» носил свое имя с горькой иронией. Он был функционален, стар, но надежен. Он был их вечерней звездой – маяком в пустоте, который вел их от одной точки к другой, не обещая ни чудес, ни открытий. Только работу. Только рутину. И тишину.

Они не знали, что Вселенная, в конце концов, ответит. Но ее ответ будет не голосом в темноте. Он будет объятием. Сладким, удушающим, прекрасным и смертельным. Она подарит им то, о чем они так долго мечтали, подсознательно, в самых потаенных уголках своих израненных душ.

Она подарит им забвение.

И они назовут этот дар Пандорой, не осознавая, что в древнем мифе из ящика на волю вырвались все беды, а на дне осталась лишь одна вещь. Последняя, самая хрупкая и самая важная.

Надежда.

Но что есть надежда для тех, кто обрел рай? Что есть надежда для тех, кто добровольно закрыл крышку?

«Геспер» плыл. Впереди была очередная точка маршрута, очередной прыжок через ничто. Экипаж занимался своими делами, не подозревая, что их вечерняя звезда вот-вот погаснет, уступив место новому свету. Слишком яркому. Слишком красивому.

Слишком тихому.

Часть 1: Призрачный простор

Вибрация двигателей была привычной, как биение собственного сердца. Глухой, постоянный гул, который ощущался не ушами, а всем телом, становясь частью молчаливого диалога корабля с пустотой. В каюте капитана Элайи Вэнса царил полумрак, нарушаемый лишь холодным свечением навигационных схем на центральном дисплее. Они показывали безрадостную картину: однообразную линию курса, уходящую в никуда.

Элайя откинулся в кресле, потерев переносицу. Запланированный осмотр грузовых отсеков, сверка накладных, проверка систем – все было позади. Оставалось только ждать. Ожидание было худшей частью их работы. В прыжке не было ничего, кроме искусственного свечения ламп и призрачного сияния туннеля «Скольжения» за иллюминаторами. Ни звезд, ни планет. Только сжатое пространство-время и чувство, будто ты застрял между мирами.

Его взгляд упал на шрам на левом предплечье – неровную, белую полосу, резко контрастирующую с загорелой кожей. Пять лет. Казалось бы, срок, достаточный, чтобы боль утихла. Физическая – да. Рука функционировала безупречно. Но память о боли, о грохоте разрывающегося металла, о пронзительном холоде вакуума, всасывающего жизнь из его предыдущего корабля «Икара»… она была свежа, как вчера. И лицо Лиры. Ее широко раскрытые, полные ужаса глаза в последнюю секунду, прежде чем бронестекло шлюза треснуло, словно сахарная глазурь.

Он потянулся к ящику стола, где лежали стимуляторы. Маленькие, голубые капсулы, которые помогали заглушать ночные кошмары. Сегодня он чувствовал их приближение – тяжелый, липкий ком в груди. Он с силой захлопнул ящик. Не сейчас.

«Капитан, у нас все стабильно. До выхода из сверхсвета три часа сорок семь минут».

Голос Зори Кэссиди, доносящийся с мостика, был ровным, но Элайя уловил в нем знакомую, сдавленную нотку. Нервозность. Пилот-навигатор всегда волновалась перед прыжками и после них, словно ее гиперактивный ум не мог смириться с вынужденным бездействием «Скольжения».

«Принял, Кэссиди. Держи меня в курсе», – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и ободряюще. Капитан. Всегда капитан.

Он поднялся и направился в лазарет. Не потому, что был болен, а по привычке. Лазарет на «Геспере» был его второй каютой, местом, где он мог найти если не исцеление, то хотя бы понимание.

Доктор Айрис Торренс стояла спиной. Ее темные волосы были убраны в тугой, безупречный пучок, который, казалось, не просто собирал волосы, но и запирал все ее эмоции. Движения ее рук были точными, экономными. Она анализировала образцы своей собственной крови – рутинная проверка в длительном полете.

– Доктор, – тихо произнес Элайя, чтобы не спугнуть.

Айрис обернулась. Ее глаза, серые и пронзительные, встретились с его взглядом. В них он читал ту же усталость, то же отражение пустоты, что видел в зеркале.

– Капитан. Бессонница? – спросила она, откладывая предметное стекло. В ее голосе не было ни капли подобострастия, лишь профессиональная, слегка отстраненная вежливость.

– Предчувствие, – честно ответил он, подходя ближе и опираясь о стойку со стерильными инструментами.

Уголок ее губ дрогнул в подобии улыбки. – Медицина не признает предчувствий. Только симптомы. Учащенный пульс, повышенный уровень кортизола, нарушение фазы быстрого сна…

– И как мои симптомы, доктор?

– Типичны для вида Homo Sapiens Cosmonautus, – парировала она. – Подвид «перегруженный ответственностью». Я могла бы выписать вам седативы, но вы их не примете.

Она была права. Он не принимал. Седативы означали потерю контроля. А потеря контроля вела к катастрофе. Он уже это проходил.

Его взгляд скользнул по ее рабочему столу. Рядом с микроскопом лежал старомодный бумажный блокнот в кожаном переплете. Личный дневник. Он знал, что она записывает туда не только медицинские наблюдения, но и все, что считала важным. Наследие ее родителей-ксенобиологов. Одним из последних открытий человечества стала чужая биология, убившая их. Айрис выжила, запершись в бронированном отсеке лаборатории, и с тех пор не доверяла ничему инопланетному. И при этом ее, как мотылька на огонь, тянуло к этому. К поиску ответа на вопрос, который медицина решить не могла: как исцелить душу?

Между ними повисло молчание – не неловкое, а привычное. Наполненное невысказанным. Они стояли так близко, что он чувствовал легкий аромат антисептика и чего-то еще, чистого, как спирт, – ее собственный запах. Он видел тонкую цепочку морщинок у ее глаз, следы усталости, которые она так тщательно скрывала от других. Ему вдруг страстно захотелось протянуть руку и коснуться ее пальцев, лежащих на столешнице. Узнать, холодные они или теплые. Убедиться, что она реальна.

Но он не двинулся с места. Стена капитана осталась неприступной.

– Три часа до выхода, – сказал он вместо этого.

– Я знаю, – тихо ответила Айрис, переводя взгляд на дверь, за которой слышались шаги.

В проеме появился Грегг Малкольм, широко улыбаясь, с двумя дымящимися кружками в руках. – А, капитан, вот и вы! Прекрасно. Сэкономил мне путь. Ваш эликсир жизни, доктор. Двойная порция, как вы любите. И ваш, капитан. Без сахара, без радости, зато честно.

Инженер был душой корабля. Его добродушное ворчание и неизменный кофе были такими же неотъемлемыми частями «Геспера», как и двигатели. Элайя взял предложенную кружку. Кофе был горьким и обжигающе горячим. Как и должно быть.

– Спасибо, Грегг. Как себя чувствует старина? – спросил Элайя, имея в виду двигатель.

– Чихает потихоньку, капитан. Второй контур охлаждения капризничает, но ничего критичного. Если не трогать, само пройдет, – Грегг потер поясницу, и его лицо на мгновение исказилось гримасой боли. – В отличие от моей старой спины. Черт побери, эти прыжки. Каждый раз кажется, будто тебя собрали и склеили обратно, да не совсем правильно.

– Я могла бы прописать вам обезболивающее, Грегг, – предложила Айрис, беря свою кружку.

– Благодарю, док, нет. Такая дрянь туманит голову. А мне нужно, чтобы здесь, – он ткнул себя пальцем в висок, – было ясно. Мало ли что. Лучше уж я свою боль потерплю. Она своя, родная.

«Своя, родная». Элайя встретился взглядом с Айрис. В ее глазах мелькнуло то же понимание. Их боль, их демоны, их травмы – это было ужасно, но это было их. Единственное, что по-настоящему принадлежало им в этой безразличной пустоте.

Сигнал с мостика прервал их молчаливое общение.

«Капитан на мостик. Приближаемся к точке выхода. Есть… небольшое отклонение в показаниях навигационных датчиков».

Голос Зори прозвучал чуть более напряженно, чем обычно.

Элайя поставил недопитую кружку, кивнул Айрис и Греггу и крупными шагами направился к выходу. Предчувствие, тяжелое и холодное, снова сжало его грудь.

Рутина подходила к концу. Начиналось нечто иное.

Мостик «Геспера» погрузился в ритуальную тишину, предшествующую прыжку. Мягкий голографический экран в центре показывал гипнотизирующую спираль туннеля «Скольжения» – сияющий канал в никуда. Зори Кэссиди, вцепившись пальцами в подлокотники кресла пилота, не отрываясь следила за данными. Ее нога нервно постукивала по полу. Предчувствие капитана оказалось заразным.

– Все в норме, – проговорила она, больше для самоуспокоения. – Энергетический профиль стабилен. Выход через десять секунд.

Элайя стоял позади нее, положив руку на спинку ее кресла. Его поза была невозмутимой. – Принял. Грегг, доложите о состоянии двигателя.

«Двигатель держится, капитан, – раздался в комнике голос инженера. – Но что-то тут… не так. Квантовая буферная память показывает легкие помехи. Словно кто-то шепчет на той стороне провода».

– Помехи? – переспросил Элайя.

– Десять секунд, – отчеканила Зори.

Пять.

Три.

Одна.

Обычно выход из «Скольжения» сопровождался плавным, почти незаметным переходом. Свет туннеля гас, и на его месте вспыхивали знакомые узоры звезд. На этот раз все пошло не так.

Раздался оглушительный, металлический визг, будто корпус «Геспера» скручивали в гигантской руке. Искры посыпались с потолка, ослепительные и жуткие в полумраке мостика. Искусственная гравитация дрогнула, отбросив Элая к противоположной стене. Он ударился плечом, боль пронзительно отдалась в старом шраме.

– Черт! Всем держаться! – закричал он, но его голос потонул в грохоте.

Зори вскрикнула, пытаясь ухватиться за дрожащий штурвал. Голографические экраны перед ней погасли, затем замигали, заливая ее лицо хаотичными вспышками аварийной сигнализации.

– Сбой навигации! Сбой ориентации! Мы не там! Мы не там! – ее голос сорвался на высокую, испуганную ноту.

«Капитан!» – это был уже голос Айрис, доносящийся из лазарета по общему каналу. «Что происходит? Давление падает!»

«Держись, док!» – проревел в ответ Грегг. «Энергосети перегружены! Я пытаюсь переключить на аварийный контур!»

«Геспер» бешено трясло. Словно они не выплывали из прыжка, а падали с огромной высоты, задевая за невидимые выступы реальности. Элайя, цепляясь за поручни, дополз до своего кресла и с силой ударил по кнопке общего оповещения.

– Всем членам экипажа! Зафиксироваться! Готовиться к удару! Повторяю, готовиться к удару!

Он посмотрел на главный экран. Звезд не было. Вместо них за иллюминатором бушевало море света. Не туманность, не скопление газов – это было нечто живое, пульсирующее. Гигантская, бесформенная энергетическая сущность, простирающаяся на миллионы километров. Она переливалась всеми цветами радуги, но эти цвета были чужими, неестественными. Оттенки, которых нет в природе. Ядовито-зеленый, пульсирующий фиолетовый, глубокий, проглатывающий свет ультрамарин.

– Что это? – прошептала Зори, завороженная и ужасающаяся. – Боже всемогущий, что это?

Аномалия не просто окружала их. Она обволакивала корабль, словно жидкий свет. Энергетические щиты «Геспера» взвыли, пытаясь отразить неатаку, а саму среду. Показатели мощности падали с пугающей скоростью.

– Щиты на исходе! – крикнула Зори. – Через двадцать секунд мы голые!

Элайя лихорадочно пролистывал данные на уцелевшем дисплее. – Никаких записей в навигационных базах! Никаких предупреждений! Это… это что-то новое.

«Капитан, я не могу… я теряю системы!» – голос Грегга стал прерывистым, искаженным помехами. «Оно просачивается внутрь! Сквозь экранирование! Электромагнитный импульс невероятной силы!»

В этот момент погас основной свет. Аварийное освещение окрасило мостик в кроваво-красный цвет. Воздух наполнился запахом гари и озона. Пульсирующий свет аномалии за иллюминатором стал единственным источником illumination, отбрасывая на их лица безумные, танцующие тени.

– Щиты… пали, – тихо, почти с облегчением, сказала Зори и отпустила штурвал. Ее тело обмякло в кресле.

Элайя попытался что-то сказать, отдать приказ, но его разум накрыла волна тошноты и дезориентации. Свет за иллюминатором казался ему теперь не просто явлением, а взглядом. Огромным, безразличным, древним. Он смотрел на них. И видел.

Последнее, что почувствовал Элайя, прежде чем сознание ускользнуло от него, – это пронзительный, высокочастотный звук, который возникал не снаружи, а прямо внутри его черепа. Он ввинчивался в мозг, вытесняя мысли, воспоминания, саму личность.

Затем наступила тишина. И в тишине этой, плывя в сердце светящегося монстра, «Геспер» замер.

Первым вернулось обоняние. Сладковатый, цветочный аромат, незнакомый и навязчивый. Он витал в воздухе, перебивая привычные запахи озона, металла и рециркулированного кислорода. Элайя сделал глубокий вдох, и его легкие наполнились этой странной сладостью. Голова раскалывалась, каждая мысль отдавалась тупой болью в висках. Он попытался пошевелиться и понял, что что-то удерживает его руку.

Он лежал на полу мостика, прислонившись к основанию штурвальной консоли. Его левую руку, ту самую, со шрамом, обвивала тонкая, упругая лиана. Она была теплой, как живая плоть, и пульсировала в такт его собственному сердцебиению. Света не было, только призрачное, фосфоресцирующее сияние, исходящее от этих самых лиан. Они покрывали стены, потолок, панели управления, словно живой, светящийся гобелен. Их переплетения образовывали сложные, гипнотические узоры, мерцающие мягким фиолетово-зеленым светом.

– Что за черт… – прохрипел он, с отвращением и страхом стряхивая с руки лиану. Она поддалась легко, не оказывая сопротивления, и отступила, словно живое существо, уступающее дорогу.

Он поднялся, опираясь о стену. Его тело ныло, но, к его удивлению, не было серьезных травм. Он посмотрел на Зори. Она все еще была без сознания в своем кресле, ее голову запрокинуло назад, а волосы рассыпались по плечам. Тонкие, светящиеся усики опутывали подлокотники ее кресла и даже касались ее висков, словно пытаясь проникнуть в ее сознание.

– Кэссиди! – Элайя шагнул к ней, растормошил за плечо. – Зори!

Та медленно открыла глаза. В них не было привычной паники или страха. Лишь туманное недоумение.

– Капитан? – ее голос был тихим, удивленным. Она оглядела залитый призрачным светом мостик. – Это… сон?

– Нет, – резко сказал Элайя. – Это не сон. Доложи состояние.

Зори моргнула, попыталась сосредоточиться. – Системы… все offline. Аварийное питание тоже. Но… – Она с удивлением посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. – У меня нет тремора. Обычно после такого… я вся трясусь. А сейчас… спокойно. Как никогда.

Элайя не стал это комментировать. Его внутренняя тревога кричала об опасности. Он нажал на комник. Связь работала, питаясь от какой-то резервной батареи.

– Вэнс всем. Доктор Торренс, Грегг, доложите обстановку. Кто в строю?

Первой ответила Айрис. Ее голос был собранным, но в нем слышалось напряженное любопытство. «Капитан, я в лазарете. Жива. Вы ранены?»

– Нет, в порядке. А вы?

«Цела. Но, капитан… вы должны это видеть. Весь лазарет… он покрыт этим… этим растением. Оно везде. И оно светится».

Следом раздался голос Грегга, грубый, но без привычного ворчания. «Я в машинном отделении, капитан. Черт возьми, тут словно в джунглях побывали. Но, вы знаете… странная штука. Моя спина… та самая боль, что не отпускала меня десять лет… ее нет. Как рукой сняло».

Элайя почувствовал, как по спине пробежал холодок. Слишком много совпадений. Зори без тремора. Грегг без боли. Он посмотрел на свою руку, с которой сбросил лиану. Шрам… он казался менее выраженным. Более гладким. Это не могло быть правдой. Игра воображения. Шок.

– Всем собраться в лазарете, – приказал он. – Осторожно. Не трогайте эти лианы. Держитесь вместе.

Дорога по коридорам «Геспера» была сюрреалистичным опытом. Корабль, который он знал до последнего винтика, превратился в чуждый, сказочный грот. Светящиеся лианы оплетали все: стены, потолки, двери. Они пульсировали мягким светом, и в их ритме было что-то умиротворяющее, гипнотическое. Воздух был густым от того сладкого аромата, который становился только насыщеннее.

В лазарете их ждала Айрис. Она стояла посреди комнаты, держа в руках медицинский трикодер. Ее лицо было бледным, но глаза горели холодным научным интересом.

– Вы видите? – она указала прибором на стену, где особенно густое сплетение лиан образовывало нечто вроде гнезда. – Биомасса. Невероятная скорость роста. И эта биолюминесценция… энергоэффективность феноменальна.

– А твоя спина, Грегг? – спросил Элайя, подходя к ним. – Ты уверен?

– Капитан, клянусь своим двигателем, – инженер потянулся, сделал несколько вращательных движений тазом, и на его лице расплылось блаженное выражение. – Ни хруста, ни боли. Я будто заново родился.

– А я… я не чувствую тревоги, – тихо сказала Зори, гладя пальцами светящийся усик, тянущийся к ней со стены. – Обычно после сбоя я как на иголках. А сейчас… мне просто хорошо.

Элайя посмотрел на Айрис. Во взгляде доктора он увидел не только научный азарт, но и ту же тревогу, что клокотала в нем самом.

– Это не просто растение, Айрис, – тихо сказал он. – Оно на нас воздействует.

– Я знаю, – она посмотрела на его руку. – Твой шрам. Он изменился.

Элайя непроизвольно прикрыл шрам ладонью. – Иллюзия. Шок.

– Возможно, – ответила Айрис, но в ее голосе не было уверенности. Она посмотрела на Грегга и Зори, которые с почти детским любопытством разглядывали заросли. – Но их симптомы реальны. Физиологический стресс снят. Уровень кортизола должен быть зашкаливающим, а они… умиротворены.

– Оно исцеляет, – прошептала Зори, и в ее голосе впервые прозвучала не просто радость, а нечто вроде благоговения. – Оно нас исцеляет.

Элайя сжал кулаки. Он смотрел на светящиеся, прекрасные, чуждые лианы, и древний инстинкт шептал ему одно: беги. Но бежать было некуда. Они были в ловушке. В ловушке чего-то, что дарило им то, о чем они все так отчаянно мечтали.

И это было страшнее любой открытой угрозы.

Лазарет превратился в импровизированную лабораторию. Светящиеся лианы, оплетавшие стены, служили теперь источником призрачного, но достаточно яркого освещения, в котором Айрис работала с почти маниакальной сосредоточенностью. Она отсекла небольшой образец лианы – срез оказался упругим и сочным, из него выступила капля вязкой, фосфоресцирующей жидкости. Запах сладости усилился, став почти одуряющим.

– Невероятно, – прошептала она, помещая образец под микроскоп.

Элайя стоял у входа, скрестив руки на груди. Он наблюдал за ней, за ее собранностью, за тем, как ее тонкие пальцы уверенно управлялись с инструментами. В этом хаосе и неизвестности она была его островком рациональности. И это его пугало больше всего. Потому что то, что она обнаруживала, не поддавалось рациональному объяснению.

– И что скажут твои приборы, доктор? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.

– Они кричат о невозможном, – не отрываясь от окуляра, ответила Айрис. – Клеточная структура… она не соответствует ни одной известной биологической модели. Здесь есть черты и растений, и грибницы, и даже животной ткани. Что-то вроде плазмидия, но с организованной нервной… нет, не нервной, а какой-то распределенной сигнальной сетью.

Она откинулась на спинку стула, проводя рукой по лбу. – Я анализировала воздух. Концентрация кислорода повысилась на пять процентов. И этот аромат… это сложная смесь феромонов и аэрозольных фитонцидов. Натуральный, высокоэффективный релаксант и антидепрессант. Он воздействует непосредственно на лимбическую систему.

– То есть, он нами управляет? – мрачно уточнил Элайя.

– Не управляет. Соблазняет, – поправила его Айрис. Она посмотрела на Грегга и Зори, которые сидели в углу на покрытом лианами медицинском кресле. Грегг с наслаждением потягивал кофе из термоса, а Зори, закрыв глаза, улыбалась, слушая несуществующую музыку. – Он снимает барьеры. Страх, тревогу, боль. И делает это лучше любого созданного человеком препарата.

– А мой шрам? – Элайя непроизвольно провел пальцами по гладкой коже. – Это тоже их работа?

Айрис взяла портативный биометрический сканер и подошла к нему. – Дай я посмотрю.

Он протянул руку. Прикосновение холодного датчика было резким контрастом на фоне тепла, исходящего от лиан. Айрис внимательно смотрела на экран, ее брови поползли вверх.

– Ускоренная регенерация на клеточном уровне, – прошептала она. – Фиброзная ткань не просто рассасывается… она замещается здоровой, полностью функциональной. Как будто… как будто тело вспоминает свое идеальное, неповрежденное состояние и возвращается к нему. Так не бывает, Элайя. Такого не может быть.

В ее голосе прозвучало не только изумление, но и страх. Страх ученого, столкнувшегося с чем-то, что ломает все известные ему парадигмы.

– Это же хорошо, разве нет? – раздался голос Грегга. Он подошел к ним, поставив пустую кружку. – Спина не болит, голова ясная. Корабль, конечно, в дерьме, но мы-то живы. И чувствуем себя лучше, чем когда-либо. Может, не стоит смотреть дареному коню в зубы?

– Этот «конь» может оказаться троянским, Грегг, – резко парировала Айрис. – Мы не знаем, что это. Мы не знаем, какую цену мы заплатим за эти «подарки».

– Какую цену? – Зори подошла к ним, ее глаза сияли непривычным спокойствием. – Цену боли? Страха? Бессонных ночей? Я готова заплатить эту цену. Я впервые за долгие годы чувствую себя… целой.

Айрис и Элайя переглянулись. Они понимали, что говорят на разных языках с остальным экипажем. Для Грегга и Зори растение стало благодетелем. Для них – загадкой, несущей потенциальную угрозу.

– Нам нужно восстановить управление кораблем, – твердо сказал Элайя, ломая нарастающую напряженность. – Грегг, с тобой твои ясная голова и здоровая спина. Попробуй оживить аварийные генераторы. Нам нужны хоть какие-то данные о нашем местоположении.

– Есть, капитан, – кивнул Грегг и, бросив последний почти благодарный взгляд на светящиеся заросли, направился к выходу.

– Зори, иди с ним. Помоги. И оставайся на связи.

– Хорошо, капитан, – улыбнулась она и последовала за инженером.

Когда они вышли, в лазарете снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием оборудования и едва слышным шелестом лиан, будто они дышали.

Айрис отвернулась от Элая и снова уставилась в микроскоп.

– Я не могу это объяснить, – тихо сказала она, больше себе, чем ему. – Это противоречит всему, чему меня учили. Всему, что я знаю.