Войны за становление Российского государства. 1460–1730

Крепкая книга из отличной серии. Несмотря на широкий временной охват (подразумевающий меньшую глубину анализа), несмотря на скучное начало на уровне Википедии, даже несмотря на смазанный финал о временах Екатерины I и Петра II, книга хороша, выезжая за счет интересного анализа XVII века.Да, именно эта, средняя часть работы Кэрол Белкин Стивенс делает книгу столь интересной (по крайней мере, для меня). Автор умело увязывает то, что до этого существовало в моей памяти как мало скоординированные события. Полки нового строя при первых Романовых, «Бунташный век», продвижение на юг – все это перестает быть калейдоскопом имен и событий и становится в довольно правдоподобную цепь событий.Катастрофа Смутного времени привела не только к прямым потерям в территории и населении, но и привела к заметному организационному отставанию вооруженных сил Московского государства. При этом правительство столкнулось с тем, что оно не может проводить радикальные реформы, так как именно поддержка дворянства обеспечивала стабильность новой династии, тогда как именно военная организация дворянства – масса конницы без офицерства и без строгих правил – тормозила развитие вооруженных сил, которые могли бы позволить вернуть утраченное и занять то положение, которое государство имело при последних Рюриковичах.Поэтому первые Романовы и их правительства были вынуждены сохранять неэффективную поместную конницу, пытаясь одновременно создать новую армию, нанимая иностранных специалистов и организуя полупостоянную пехоту. Военные расходы заметно росли как абсолютно, так и относительно, вынуждая правительство увеличивать налоговый пресс, что вызывало как налоговые бунты, так и бегство на окраины. Попытки правительства навести порядок на окраинах приводил к восстаниям уже там, ставя под угрозу само существование государства. Одновременно правительство экспериментировало с децентрализацией военного управления для создания эффективного механизма отражения татарских набегов. Белгородская черта стала крайне успешным проектом этого типа, позволившим заметно продвинуть на юг линию сельскохозяйственной колонизации.В целом странно как-то читать о родных местах в книге американского исследователя, особенно если учесть, что на территории нынешнего Центрально-Черноземного района я прожил целых 10 лет. В местные курсы истории представление о том, что несколько столетий назад это была кипящая граница с Диким Полем, не входит. При этом достаточно посмотреть на даты основания городов региона, чтобы увидеть следы быстрого продвижения на юг в середине XVII века.Любопытно и то, что я, пожалуй, в первый раз осознал, что важнейшим непосредственным событием войны за Украину в середине XVII века стало не присоединение достаточно эфемерного Левого берега, а возврат Смоленска.В книге здорово описаны и Чигиринские походы, да и сама русско-турецкая война 1672-1681 годов. Как-то она у меня тоже раньше не была встроена в контекст.Автор затем катит бочку на Петра, рассказывая, что его успехи преувеличены, полностью основаны на достижениях Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, а сам он только к 1720-м смог создать постоянную политическую структуру в виде коллегий и Табели о рангах. Не очень понял причину наезда, можно только сказать, что автору, вероятно, было обидно за любимый XVII век (чисто моя инсинуация).В книге нет полного библиографического списка (за ним отправляют на интернет-страницу), но и сноски на страницах дают представление об источниках автора. Тут есть и любезный моему сердцу Роберт Фрост со своими Северными войнами , и Кром с Меж Русью и Литвой , и даже Ходарковский с его Rissia's Steppe Frontier . Надо продолжить осваивать серию ‘Modern Wars in Perspective’.

Книга исследовательницы Кэрол Стивенс произвела двоякое впечатление. На уровне широких обобщений в ней очень здорово показано, как русская армия из войска «степного типа», основу которого составляла лёгкая конница, постепенно превратилась в армию, организованную по последним образцам европейской военной мысли. Эти изменения происходили как в результате меняющихся условий войны (вместо татарских орд теперь приходилось сражаться с армиями европейских государств), так и в рамках процессов, которые принято называть «военной революцией». Теорию «военной революции», имевшей место в XVI-XVII веках, впервые предложил Майкл Робертс. Суть такова: совершенствование огнестрельного оружия повлекло за собой масштабные перемены в тактической подготовке войск, изменении их состава (возросла роль пехоты и артиллерии, а значение кавалерии, напротив, снизилось), способе их комплектования и снабжения, что, в свою очередь, влекло за собой изменения всего государственного аппарата. В этом контексте любопытно, как Кэрол Стивенс оценивает петровские преобразования. По её мнению, значение военных преобразований Петра I, которые от эпического фейла под Нарвой в 1700 г. привели русскую армию к Полтавскому триумфу 1709 г., сильно преувеличено историками. По её мнению, эти реформы были в значительно большей степени подготовлены предшествующим ходом развития (в годы правления Алексея Михайловича и далее), чем принято считать. Институциональные преобразования Петра в последние годы его царствования, как считает исследовательница, носили куда более системообразующий характер.Зато на уровне деталей творится что-то странное. Местами автор попросту не уделяет им должного внимания, излагая суть слишком схематично, но это как раз понятно – иначе монография сильно бы разрослась. Куда больше расстраивает количество ошибок, не замеченных ни автором, ни научным редактором книги. Вот лишь несколько примеров, найденных в процессе чтения:«Правление жены и сына (???) Петра I после его смерти продемонстрировало, что петровские реформы сформировали стандарт военного устройства России» (с. 23)(по-видимому, здесь имелся в виду ВНУК Петра I Пётр II)«У отца Ивана III Василия II были живые дядья, и в 1430 году они оспорили его право на московский престол» (с. 44)(если правильно помню события междоусобицы в Московском княжестве, то это сделал лишь один дядя – Юрий Дмитриевич)Также в книге даётся странная (и неправильная) хронология опричнины: 1562-1572 (с. 110), на Ливонию Иван Грозный нападает в 1557 году, а не в 1558, как положено (с. 140).Далее был такой пассаж:«Вскоре после этого в Литву бежал князь Андрей Курбский, один из виднейших политических деятелей Русского государства и успешный военачальник» (с. 146)Не ставлю под сомнение разнообразную военную активность Андрея Михайловича Курбского, но какова была его политическая деятельность до бегства в Литву – вопрос, конечно, занимательный: совершенно непонятно, в чём она заключалась и как отразилась на политике Московского царства в эти годы. Впрочем, автор никак не объясняет этот эпитет.Встретилось и внутреннее противоречие. Говоря о начале русско-польской войны 1654-1667 г., Кэрол Стивенс упоминает о том, что Москва отправила к Богдану Хмельницкому военную помощь. А дальше видим путаницу в цифрах. На с. 227 «Москва послала в Украину на помощь Хмельницкому 4000 человек», а на с. 235 «около 6000 человек были посланы в Украину на помощь Богдану Хмельницкому». Две тысячи больше, две тысячи меньше – какая разница?И впечатление в итоге, как я уже сказал, очень-очень противоречивое. Особенно недоволен мой внутренний редактор. Впрочем, это его основная задача – быть недовольным.