Страсти ума, или Жизнь Фрейда

13

В марте 1938 года Зигмунд все еще чувствовал себя в безопасности в Вене, ибо канцлер Шушниг был твердым лидером и преданным австрийцем, стойко державшимся, несмотря на угрозы и посулы Гитлера. Он принял декрет о проведении плебисцита, чтобы определить, присоединится ли Австрийская республика к «третьему рейху». Зигмунд знал, что значительная часть австрийской молодежи опьянена униформами, парадами, лозунгами нацистов, но он считал, как и все венцы среднего класса, что австрийцы отвергнут на плебисците аншлюс и поддержат независимость.

Плебисцит не был проведен. 11 марта 1938 года германская армия вторглась в Австрию и захватила ее. Германские самолеты приземлились на австрийских аэродромах. По Вене скрежетали гусеницы нацистских танков. Долго таившиеся австрийские нацисты высыпали на улицы в коричневых рубашках со свастикой.

Бюро Венского психоаналитического общества было распущено. Было решено, что тот, кто в состоянии, должен бежать. Зигмунда убеждали покинуть Вену и найти убежище у старых друзей во Франции, Голландии, Швеции, Англии, Соединенных Штатах. Он отказывался. Он писал другу, что не допускает мысли, чтобы нацисты не соблюдали правила Версальского договора о правах меньшинств. Разве евреи не были меньшинством, пусть даже не тем политическим меньшинством, которое упомянуто в Версальском договоре?

В ближайшее воскресенье он почувствовал перемену. Упрямо звонил звонок входной двери. Там стоял вооруженный отряд штурмовиков. Они ворвались в помещение, оставив в дверях одного, чтобы никто не мог выйти. Марта наблюдала, как штурмовик нервно поднимал, а затем опускал свою винтовку, стуча прикладом о паркет. Она сказала твердым голосом:

– Будьте добры, поставьте ваше ружье в подставку! Нацист был так поражен, что выполнил ее указание.

Другие штурмовики прошли в столовую. Марта невозмутимо последовала за ними.

– Присядьте, господа!

Они были удивлены, но лишь переступали с ноги на ногу.

Марта спросила:

– С какой целью вы пришли в наш дом?

Через некоторое время один из них пробормотал:

– Нам поручено конфисковать всю иностранную валюту.

Марта пошла в кухню, взяла хозяйственные деньги на неделю и положила банкноты в центре стола столовой комнаты, а затем сказала на чистейшем немецком языке, каким приветствовала в течение полувека гостей своего мужа:

– Господа, берите сами!

Штурмовики поморщились: сумма не была достаточно большой, чтобы ее можно было достойно разделить. Анна почувствовала их раздражение. Она попросила последовать за ней в другую комнату к сейфу и открыла его; штурмовики поспешно обшарили его и удалились с шестью тысячами шиллингов (840 долларов). Зигмунд, который слышал, как они громко считали деньги, вышел из своего рабочего кабинета такой обессиленный, что его опрокинул бы порыв ветра. Молодые нацисты побледнели под огнем его глаз. Они быстро ушли.

– Что им было нужно? – спросил он Марту.

– Деньги.

– Сколько они получили?

– Шесть тысяч австрийских шиллингов.

– Это больше, чем я получаю за визит.

Пришел Мартин Фрейд в сопровождении Эрнеста Джонса. Фрейды не знали, что он в Вене. Мартин выглядел так, словно побывал под прессом. Он работал над отчетностью издательства, когда банда вооруженных молодчиков, называвших себя нацистами, арестовала его, захватила всю наличность и грозила сжечь все книги. В этот момент вошел Эрнест Джонс. Его вызвали по международному телефону Дороти Бэрлингем из Вены и Мария Бонапарт из Парижа с просьбой спасти семью Фрейда, пока не поздно. Джонс был также задержан, пока не прибыл нацистский офицер и не разогнал молодых наглецов.

Семья не обсуждала больше вторжение. Мартину и Джонсу дали поесть, Джонс вполголоса попросил Зигмунда переговорить с глазу на глаз. Они прошли через угловую комнату Анны, выходившую на Берггассе, и через приемную Зигмунда в его рабочий кабинет, где он проводил личные беседы последние тридцать лет.

– Профессор Фрейд, во время броска из Лондона в Прагу, а затем перелета на маленьком моноплане были моменты, когда я опасался, что никогда не доберусь до Вены, чтобы обратиться с просьбой. После того, что произошло сегодня, вам следует как можно скорее уехать с семьей из Вены. Тысячи венцев на тротуарах вопят «хайль Гитлер!».

– Я слышу их. А как не слышать?

– Тогда вы понимаете, что должны уехать.

– Нет, мое место здесь.

– Но, дорогой профессор, вы не одиноки в мире! – воскликнул в отчаянии Эрнест. – Ваша жизнь дорога многим.

– Одинок? Увы, если бы я был одинок. Я слишком слаб, чтобы путешествовать. Я не смогу даже подняться в вагон поезда.

– Неважно. Я понесу вас.

– Но ни одна страна не даст разрешения на въезд и не предоставит работу.

– Мария Бонапарт может получить для вас визу во Францию, хотя вам не разрешат заниматься там медицинской практикой. Англия является подходящим местом, мы хотели давно видеть вас там. Я уверен, что мое правительство будет приветствовать вас и даст разрешение на частную практику.

– Я не могу покинуть мою родную страну. Это все равно, как если бы со своего поста дезертировал солдат.

– Профессор, вы слышали историю об офицере «Титаника», которого выбросило на поверхность океана, когда взорвался котел? Его спросили: «В какой момент вы покинули корабль?» Он гордо ответил: «Я никогда не покидал корабля, сэр; он покинул меня».

Намек на улыбку просквозил в грустных глазах Зигмунда.

– Я подумаю. Спасибо, дорогой друг.

Из Парижа приехала Мария Бонапарт, как и Эрнест Джонс, полная решимости вывезти семью Фрейд из Австрии. Джонс вернулся в Лондон, чтобы получить соответствующие разрешения.

Через неделю пришла группа штурмовиков, постарше и более решительных. Они обшарили все углы в доме, заявив, что ищут «подрывную литературу». Зигмунд и Марта сидели рядом на бархатной софе, молча, не двигаясь, пока нацисты проводили тщательный обыск. Они не нашли ничего, что хотели бы взять с собой… кроме Анны Фрейд.

– Что это значит? – воскликнул Зигмунд. – Почему вы забираете мою дочь? И куда?

– В отель «Метрополь». Мы желаем задать ей несколько вопросов.

– Отель «Метрополь», – прошептала Марта, – это штаб–квартира гестапо!

– Моя дочь не знает ничего, что может вас интересовать! – закричал Зигмунд. – Если вам нужна информация, то ее могу дать только я. Я готов пойти с вами.

Нацистский офицер, чопорно поклонившись, ответил:

– У нас есть приказ арестовать вашу дочь.

Анна старалась успокоить их безмятежным взглядом, когда покидала дом в сопровождении двух штурмовиков.

Марта была бледной, но не плакала, несмотря на тот факт, что, как было известно, арестованные и взятые в гестапо венские евреи подвергались физическому насилию, многие тайком вывозились в трудовые лагеря. Это могло случиться и с Анной; они способны истязать ее, отправить этой же ночью в концлагерь, откуда обратной дороги нет.

«Мыслимо ли, чтобы я убил мою собственную дочь? – спрашивал себя Зигмунд, затягиваясь сигарой и одновременно пытаясь скрыть свое волнение от Марты. – Я был глуп, наивен…

Все, кто имел шанс выбраться, сбежали с семьями. Но не я! Я не дезертирую с поста. Но почему я не подумал об Анне и Мартине?! Мы старые, Марта, Минна старая. Мои сестры старые. Неважно, что случится с нами. Но Анна и Мартин еще должны жить.

Что я оставлю здесь? Почему я не заставил Анну и Мартина присоединиться к Оливеру и Эрнсту? Они были бы в безопасности. Боже мой, что я сделал со своей дочерью? Что они сделают с ней в гестапо?»

Все перенесенные им операции не причиняли ему такой боли. Он пережил агонию осужденного минуту за минутой в эти мучительно медленно тянувшиеся часы. Зазвонил телефон. Он подбежал к аппарату и взял трубку дрожащей рукой. Звонил американский поверенный в делах господин Уайли, он предлагал свои услуги в воскресенье, узнав о вторжении нацистов в дом Фрейда.

– Профессор Фрейд, я узнал об аресте вашей дочери и немедленно выразил властям официальный протест.

Мне удалось добраться до чиновника высокого ранга. Полагаю, что он серьезно отнесся к моему протесту. Будьте уверены, я буду настаивать, пока ваша дочь не будет освобождена.

Часы ползли, как улитки. Зигмунд бродил из комнаты в комнату, пытаясь приглушить свой страх дурманом сигар, которые он курил одну за другой. Дом молчал, как покойницкая в полночь. Никто не старался успокоить другого. Что можно было сказать? Они могли лишь молиться и ждать, не послышатся ли шаги Анны на лестнице.

Прошел полдень, четыре часа, пять… Ни слова, ни знака. Зигмунд сказал про себя: «Если я потеряю Анну, если ее изувечили или выслали, то для меня наступит конец мира. Я и только я навлек такой ужасный конец на нашу семью».

Сумерки усугубили муки. Никто не зажигал лампы. Подали кофе. Никто не прикоснулся к нему. Марта лучше выносила напряжение, но это был тот самый случай, когда она не могла помочь мужу. Пришел Мартин, он метался из комнаты в комнату, как тигр в клетке.

Затем наконец появилась Анна, она открыла дверь своим ключом. Все вопрошающе смотрели на нее. Она сказала:

– Со мной все в порядке.

Помог американский поверенный в делах, но в конечном счете ее спасли острая наблюдательность и здравый смысл. Она знала, что всех задержанных, которых не допросили в течение дня, выбрасывают как падаль, загоняют в грузовики, затем в товарные вагоны и увозят неизвестно куда. Она не позволила, чтобы подобное произошло с ней, напоминала о своем присутствии, настаивала, чтобы ее допросили. В конце концов ее допрашивали около часа, а затем освободили.

Зигмунд воскликнул: «Слава богу, ты цела. Завтра начнем готовиться к отъезду из Вены».

Эрнест Джонс обивал пороги в Лондоне, чтобы получить для Фрейдов британские визы и разрешение на работу. В тот печальный период Англия неохотно принимала беженцев; они должны были располагать материальной поддержкой британских граждан, а разрешения на работу почти исключались. Джонс направился прямо в Королевское общество, которое присудило Зигмунду Фрейду почетное звание два года назад; общество редко вмешивалось в политические дела. Президент общества всемирно известный врач Уильям Брегг обещал свою поддержку и выдал Джонсу рекомендательное письмо министру внутренних дел сэру Сэмюелу Хору. Джонс блестяще изложил дело Фрейда; еще в середине беседы он понял, что министр внутренних дел сочувствует каждому его слову. Он предоставил Джонсу право заполнить документы с разрешением на въезд профессору Фрейду, его семье, домашнему врачу, всем тем, кто требуется ему.

Наступил критический момент. Прошло три месяца, три месяца отчаяний и опасений, что нацисты не выпустят столь видного заложника. Зигмунд проводил время, отвечая на корреспонденцию, работая над третьей частью книги «Моисей и монотеизм», переводя с помощью Анны книгу Марии Бонапарт о ее собаке Топси.

Дело профессора Фрейда приобрело известность. Нацисты наложили руку на его вклад в банке, конфисковали все книги в издательстве, вынудили Мартина возвратить публикации и деньги, которые он поместил в швейцарские банки. Американский посол в Париже Уильям Буллит просил президента Франклина Рузвельта вмешаться в пользу Фрейда. Президент Рузвельт выполнил эту просьбу. Буллит просил германского посла в Париже предоставить необходимые документы. Бенито Муссолини, которому однажды Зигмунд послал экземпляр своей книги по просьбе отца одного из своих итальянских пациентов, обратился непосредственно к Гитлеру с просьбой позволить Фрейдам выехать из Вены.

Тетушка Минна находилась в санатории после удаления катаракты. Дороти Бэрлингем, имевшая американский паспорт, сумела вывезти ее в Лондон.

Мартин ускользнул от нацистов и присоединился к жене и детям в Париже.

Матильда и Роберт Холличер бежали в Англию десятью днями позже.

Сын Александра Гарри Фрейд заметил свастику на стене намного раньше старшего поколения. Не сумев убедить своих родителей, он организовал нечто вроде деловой поездки в Швейцарию. Его двоюродный брат в Нью–Йорке Эдвард Бернейс помог ему перебраться в Америку. На квартиру Александра пришли из гестапо арестовать Гарри. Александр понял намек. Он назначил выдающегося нацистского адвоката, штурмовика своим душеприказчиком, передал ему свои значительные сбережения при условии, что тот обеспечит ему необходимые паспорта и визы. Разрешение на выезд поступило в мае. Они пришли на Берггассе попрощаться с Зигмундом и семьей. Прощание было спокойным, каждый мечтал о скорой встрече в Лондоне.

– В следующем году в Иерусалиме, – прошептал Зигмунд Марте, когда они стояли у окна, наблюдая, как Александр и Софи садятся в такси, которое доставит их на вокзал, с багажом в виде небольшого саквояжа.

Зигмунд, не горевший желанием помочь самому себе, сумел уберечь от беды некоторых друзей и коллег. Пришла вдова старшего сына Йозефа Брейера и сообщила, что она и ее дочь будут арестованы. Зигмунд через А. А. Брилла обеспечил им американскую визу. Он помог Теодору Рейку и его семье получить въездную визу в Соединенные Штаты, куда уже уехали Елена и Феликс Дейч, а также Макс Граф, Франц Александер, Карен Хорни. Когда Теодор Рейк пришел попрощаться, Зигмунд обнял его за плечи.

– Вы мне всегда нравились, – сказал он.

Рейк наклонил голову, будучи не в силах сказать слово. Зигмунд продолжал тихим голосом:

– Людям не нужно приклеиваться друг к другу, когда они принадлежат друг другу.

По Соединенным Штатам разошлась выдумка, родившаяся в Бостоне, будто Зигмунда держат ради выкупа. Через репортера Зигмунд рассказал, что это неправда. Но по существу это было правдой: нацисты требовали 4824 доллара в виде налогов, природу которых никто не мог объяснить. Мария Бонапарт использовала свои связи во французском и греческом правительствах, добилась освобождения Фрейда, быстро выплатив сумму наличными.

Так был преодолен последний барьер. В квартиру на Берггассе прибыл чиновник с документами в своем портфеле.

– Профессор Фрейд! Вы должны лишь подписать эти разрешения, и вашей семье и сотрудникам будут выданы выездные визы. В документе говорится, что со времени аншлюса Австрии с германским рейхом германские власти, и особенно гестапо, относились к вам со всем уважением и вниманием, как того требует ваша научная репутация.

Зигмунд пробежал глазами лист бумаги, сказал с улыбкой, более вымученной, чем позволяла его парализованная правая щека:

– Охотно подпишу при условии, что добавлю фразу.

– Как хотите, господин профессор. Под подписью Зигмунд добавил:

– Могу от всей души аттестовать гестапо перед кем угодно.

4 июня 1938 года они выехали восточным экспрессом на запад через Австрию и Германию, пересекли Рейн в три часа утра у Кёльна, ниже Страсбурга. Зигмунд, Марта, Анна и двое слуг, обслуживавших их в течение многих лет, имели в своем распоряжении купе. Эрнест Джонс добился также разрешения на въезд для доктора Макса Шура и его жены Елены. Доктор Шур слег с аппендицитом, и Елена осталась ухаживать за ним. В последний момент им удалось получить выездную визу для подруги Анны Жозефины Штросс, которая как врач должна была обслуживать Зигмунда во время переезда.

Никто в купе Фрейдов не мог заснуть. Германская пограничная охрана бодрствовала в три часа утра и действовала эффективно. Каждая бумага была проверена трижды. Когда поезд переехал Рейн, Зигмунд облегченно вздохнул, обменялся взглядами с женой и дочерью. Французские чиновники на другой стороне не были столь придирчивы: группа Фрейда имела лишь транзитные французские визы, пограничники проштамповали их, а затем вежливо пожелали спокойной ночи. Опустошенный физически и эмоционально от напряжения, Зигмунд провалился в сон.

В Париж они прибыли утром. Их встречал сын Эрнст, приехавший из Англии, чтобы сопроводить их на последнем этапе путешествия. Мария Бонапарт ожидала на вокзале с автомашиной и шофером. Среди встречавших находился посол Уильям Буллит, он улыбался, довольный успешным результатом своих усилий. Гарри Фрейд приехал в Париж, чтобы приветствовать их и заверить, что его родители вскоре присоединятся к семье в Лондоне, где Матильда и Роберт Холличер сняли для них дом.

Мария Бонапарт забрала всех к себе. Они смыли ночную копоть после поездки в поезде, а затем пошли на завтрак в столовую дворца Бонапартов. Они сидели в висячем саду под теплым и ласковым французским солнцем. К ним подошла Мария Бонапарт, пряча что–то за спиной.

– Посмотрите, что я выкрала, когда уходила последний раз с Берггассе, из вашего кабинета. Эту изящную Афину. Я всегда знала, что она ваша любимица. Теперь вы можете взять ее с собой в Англию и поставить на своем столе.

Зигмунд взял Афину в руки, нежно погладил ее, как он это делал всегда в прошлом.

– Спасибо, дорогой друг. Теперь мы будем жить под ее защитой. Она возместит мне коллекцию, которую я собирал всю жизнь и которая теперь навсегда потеряна.

– Не скажите! – воскликнула Мария Бонапарт. – Мои люди в Вене спасли часть ее, а также часть библиотеки, не говоря уже о рукописях. Возможно, они уже отправлены в греческое посольство в Лондоне; но когда вы начнете вновь работать в Лондоне, вас будут окружать памятные предметы вашей жизни.

Зигмунд и его семья провели чудесное время в доме Бонапартов, «окруженные, – как говорил Зигмунд, – любовью все двенадцать часов». Они сели на паром, переплывавший Ла–Манш. Их охватило чувство мира и покоя; день, проведенный в Париже, восстановил его чувство достоинства.

Утром они высадились в Дувре. Зигмунд позволил своим домочадцам пройти вперед. Он смотрел на белые скалы, мысленно возвращаясь в далекое прошлое, когда он девятнадцатилетним парнем посетил Англию. Он думал: «Здесь я умру в условиях свободы».

Он повернулся, подошел как можно ближе к краю воды, постоял, вглядываясь через пролив. Он мысленно совершил поездку на восток – через Францию, Германию, Австрию, пока не добрался до дома. До Вены.

1

Гейне Г. Избранные произведения. М, 1950. с. 222.

2

Гёте И. В. Избранные произведения. М., 1950. С. 675.

3

Гейне Г. Указ. соч. С. 72.

4

Шекспир У. Собр. соч. СПб., 1902–1903. Т. 2. С. 523.

5

Расстройство согласованности движений.

6

Чрезмерный рост отдельных частей тела.

7

Сам 3. Фрейд называл такие неврозы, вызванные железнодорожными и иными катастрофами, травматическими (Фрейд 3. «Я» и «Он». Кн. 1. Тбилиси, 1991. С. 143).

8

Софокл. Драмы. Пер. Ф. Ф. Зелинского. М, 1990. С. 38.

9

Данте. Божественная комедия. Пер. М. Лозинского. М., 1961. 480

10

Ослабление или потеря памяти, забывчивость.

11

Боязнь пространства.

12

Псалом 120, стих 15

13

Его качает, но он не тонет (лат.).

14

Бессознательное восприятие впечатлений.