Звездный ворон

Вдруг молнией сверкнула в Гришкиной голове шальная мысль: а зачем мне на Серёжино место? Ежели у меня своё, заветное, образоваться может? Можно же матушку из про- шлого прихватить и в энтом времени с нею поселиться. По-дальше от отцовой плётки. Заодно и за Андреичем пригляжу. А коли всё по-людски обустроится, можно и брата сюда перетащить. Золотишко отыскать, дом кружевной отгрохать, училище окончить да в Университет махнуть, уму-разуму набираться… Андреич координаты вычислит, запросто такое дело провернём!

И вдруг слова Серёжи снова поперёк мыслей встали:

Не нашли под завалом!

Гришка глянул на Андреича и заметил на подоконнике Серёжину фотографию.

Ещё сопливый совсем, зато одет барчуком и со скрипочкой!

Вот и Галя её в тот же миг углядела. Пироженкой чуть не поперхнулась, охнула…

Андреич обернулся, сверкнул стёклами очков:

– Сын мой, Серёжа! Он сейчас в Санкт-Петербурге, на конкурсе юных талантов. Жаль, конечно, что вы с ним познакомиться не успеете. Он у меня славный!

– Кажется, мы уже знакомы! – прочирикала гимназистка…

Пока Галя елейным голосом рассказывала Андреичу про знакомство с Серёжей, Гришка раздумывал, как быть.

Ежели выложу всё сейчас, глядишь, сберегу Андреича, переверну его будущее. А заодно и своё прошлое? Попадёт ли к нам Серёжа? Едва ли… Останется в Томске при живом отце и заживёт лучше прежнего. А ежели умолчу?

Не успел додумать, как гимназистка на него кивнула:

– Да вы у Григория спросите, он получше меня всё знает. От него Серёжа ничего не укрыл, они тогда повсюду вместе были и даже нашего губернатора из беды выручили!

Глаза у Андреича полыхнули, словно раздутые угли:

– Губернатора? Но как? Как мой сын очутился у вас? Один, без меня?

И Гришка рассказал всё как было. И про старушку, из-за которой Серёжа во временной портал провалился, и про грабителей, и как их Баранов у себя приютил, и как Гришка фотографию Серёже передал…

Про то, что Андреичу суждено было под завалом сгинуть, смолчал.

Чего трепаться, ежели во всех подробностях не ведаю? Токмо человека пугать… Да и каково ему потом кажный божий день гибели ожидать?

Андреич удивлялся да всё причитал. Как так? Почему Серёжа без него в прошлом очутился?

Но Гришка – молчок.

Такие вести с наскоку человеку не выложишь, тут сто раз отмерить надобно.

Вот и ворочался Гришка полночи с боку на бок в мягкой Серёжиной кровати, точно на гвоздях. Отмерял…

Сказанная Андреичу правда ничего не переменит, токмо хуже сделает… А ежели ему не говорить про завал? Просто к шахте близко не подпускать? Всё враз наладится. Бережёного Бог бережёт. Но вот как его оградить? Напугать хорошенько? Самому туды с гимназисткой спуститься, найти портал, отправить девчонку домой, чтобы под ногами не путалась, да вернуться сюда, за Андреичем присмотреть. Токмо бы по-скорому выбраться через узкий проход в шахте и рвануть в тысяча триста девяноста первый, разузнать про клад.

Портал в энтот год рядом с нашим на карте светился. Я приметил – до него полверсты, не боле… Коли Тамерлан клад не нашёл – за Тохтамышем подглядеть, выведать, где сокровища спрятал.

А вернуться как?.. Точку возврата сам смогу отыскать. Все спят, комплюктор на столе, под самым боком. Ежели к нашему завтрашнему порталу обернуться поспею, никто и не заметит. Чуть позже за матерью отправлюсь, а пока у Андреича поживу… Как всё наладится, вернусь к себе, дождусь Серёжу, заберу мать, все вместе с балкона сиганём в две тысячи семнадцатый аль в девятнадцатый, всё равно! А коли Серёжа к нам боле не попадёт, так Андреич для пущей верности координаты рассчитает, стоит токмо попросить…

Ежели с Тохтамышем не выгорит, в тысяча восемьсот двадцать восьмой занырну. На тот самый Берикульский прииск. Девку Веру найду и выведаю удачливые места, пока туды другие золотоискатели не сунулись. Откопаю несколько самородков под дёрном, да и делу конец. Мне лишнего не надо. Главное, чтобы на дом хватило да на прожитьё, пока ремеслу не обучусь и человеком не стану…

И забрезжила у Гришки перед глазами новая светлая будущность. На том и порешил. Выбрался тихонько из-под одеяла. На цыпочках подкрался к столу. Раскрыл ноутбук… Загорелась карта… Нашёл кружочек с цифрами «1391», щёлкнул мышкой, сообразил, как найти портал. Заметил над картой надпись «рассчитать точку возврата», ещё раз щёлкнул мышкой. Снова появилась карта, на ней кружочки.

С ходу подвезло, нашёл нужный кружочек с циферками «26.05.2017».

Снова щёлкнул мышкой. Постарался запомнить место, день и время. Задумался, решил на память не полагаться. Отыскал в столе лист бумаги и карандаш. Откинул штору, в лунном свете сделал с карты чертёж, торопливо списал все цифры и пометки…

Вдруг за спиной что-то скрипнуло. Гришка задёрнул окно и прыгнул под одеяло. Расслышал тихое посвистывание. Это Андреич в спальне похрапывал. По коридору скользнула лёгкая тень. Кто-то в белом саване на цыпочках пробирался в уборную.

Тьфу-ты ну-ты, свербигузка! Вечно ей неймётся!

Гришка дождался, пока гимназистка угомонится, прибрал ноутбук на место, листочек спрятал в мешок. К рассвету разложил шальные мыслишки по местам и не заметил, как сморило…

И приснился ему сон.

Будто идёт он в ночь по Лагерному саду. Вдалеке девки купальские песни орут. Кругляк луны висит над головой. Берёзы за спиной шепчутся. От реки подымается влажная полынная дымка, у берега жгут костёр… Вдруг подходит к нему Галя. Простоволосая, бледнее луны, в том самом белом саване, с кедровым венком на макушке. Снимает венец, кладёт его поверх Гришкиной головы. Тяжёлый, пахучий. Заглядывает ему в лицо болотными глазищами.

Как есть – ведьма!

Скользит босыми ногами по траве к обрыву и падает будто…

Он – за ней. Хватает за руку. А она – вниз, к реке. И Гришку за собой тянет.

Гришка хочет руку вырвать, да не может… Крикнуть бы ей, да рот, как у рыбы, разевается, слова сказать не может.

Галя смеётся. Звонко так, во весь голос. Гришка дрожит, волосы на загривке шевелятся. Галя отпускает его руку и входит в реку. Шаг за шагом, медленно, не оборачиваясь…

Чует он недоброе. Ему бы – за ней! Да видит, на поляне под голубой луной посреди папоротниковых кустов горит что-то золотым светом. Подобрался ближе. Глядит – тянется вверх толстый скрученный гусеницей стебель, силу набирает. Шевелятся лапки-листочки, будто на дудочке наигрывают, шушукают… Глаз не оторвать. И враз гусеничка лопается, обращается в алую бабочку. Крылья тонкие, точно всполохи пламенные с голубоватыми языками, а тельце золотое! Слетает бабочка с резного куста, кружит вокруг него. Словно зовёт куда-то. Гришка оборачивается на Галину Николавну…

А её уж и нет. Только круги над водою.

Венец на его голове тяжелеет, будто речной водой наливается. Давит. И сбросить бы его, да не можется… Бежит он со всех ног в гору, за огненной бабочкой. Бабочка кружит над чёрной скалой и находит узкую щель. Гришка – за ней. Щель в скале растёт, зовёт. Он входит в пещеру. Темно, сыро, точ- но в склепе. Венец больно впивается колючими ветками в голову. Руки сами срывают его и бросают наземь… Отскакивает под ноги кедровая шишка и катится прочь.

И снова появляется бабочка, ударяется о землю, превращается в пятнистую птицу, долбит шишку крепким клювом, ловко вынимает и проглатывает орешки – один за другим. Вот от шишки остаётся лишь растрёпанный остов… Гришка тянет к нему руки. Но вместо рук видит тёмные маслянистые крылья. Хочет закричать, но из тяжёлого, острого клюва вырывается жалобный клёкот. С ужасом Гришка понимает, что он и есть этот самый звёздный ворон…

Проснулся Гришка оттого, что кто-то встряхнул его за плечи, легонечко, даже ласково. Он вздрогнул и разлепил глаза.

На кровати сидел Андреич, сиял сквозь очки Серёжиными, байхово-чайными глазами:

– Вставай, герой! Всё самое интересное проспишь.

Гришка резво соскочил с кровати:

– Который час?

– Девять утра! – подмигнул ему Андреич.

– Как девять? – Гришка поспешно запрыгнул в штаны. – Проспал, увалень.

Андреич улыбнулся, отечески похлопал его по плечу:

– Не спеши, всё успеем. Умывайся – и за стол, завтракать!

Через четверть часа они сидели в кухне и уплетали яичницу с колбасой и примакивали багетом.

Ммм… как хрустит… Как есть французская булка! Белоснежная на сломе, с румяной корочкой! Не иначе из крупчатки первой руки выпечена!

Гришкин живот постанывал от удовольствия, но он виду не показывал. Неспешно ковырял ложкой завтрак. Андреич заметил его настрой и нахмурился:

Примечания