«Варос-17» двигался по установленному маршруту – медленно, стабильно, строго по протоколу. Возвращение с планеты Россикус шло по плану, если судить по цифрам: навигация работала, гравитационные узлы держали, связи с внутренними системами не прерывались. На борту нас было девять человек. И один артефакт.
«Варос-17» – исследователь второго поколения. Корабль спроектирован для автономных миссий на удалённые планеты. С минимальным экипажем, без модуля постоянного проживания, без комфорта. Он летал к миру, выполнял задачу, возвращался. Больше от него не требовалось.
Россикус был одной из таких целей. Официально: «геологически нестабильная, с признаками аномальной биоактивности». Неофициально: планета из списка запрещённых. Изолированная, непредсказуемая, плохо изученная. Единственное, что в ней не вызывало споров – на ней лучше ничего не трогать.
Главной задачей миссии была доставка объекта, найденного в кратере северного полушария. Артефакт – сфероид, почти идеальной формы, без видимой структуры, слабо фосфоресцирующий в темноте. Материал – неизвестен.
Он хранился в герметичной транспортной капсуле, запечатанной по протоколу «Ω-К». Доступ к капсуле имел только капитан. Любое вмешательство в систему хранения артефакта или попытка унести любые образцы с поверхности Россикуса – классифицировались как преступление.
Я услышал её шаги ещё в коридоре: лёгкие, почти танцевальные. Рина ходила всегда чуть быстрее, чуть громче, чем все остальные. Когда она подошла и обняла меня сзади, я вздрогнул. В последнее время чувствовал себя немного заторможенным.
– Доброе утро, – сказала она, тёплая, мягкая, живая. – Ты плохо выглядишь.
– Не спал, – ответил я. – Голова болела.
Она попыталась поцеловать в щёку. Я почему-то отстранился.
– Извини, – добавил я. – Я сам не свой.
Рина кивнула, но я видел, как во взгляде промелькнуло то, что она никогда не говорила словами. Сомнение. Или, может быть, печаль. Я всё ещё плохо различал оттенки ее настроения.
В столовой было светло. Искусственный свет здесь был мягким, «теплым» – попытка имитировать утро на Земле.
Женатая пара Рико и Элия сидели за крайним столом, у стены. Он, как обычно, ел быстро, шумно, с широкой улыбкой. Элия аккуратно подсовывала ему ложку с овсянкой. Она улыбалась, он – жевал.
Инженеры Джекс и Том сидели рядом, за вторым столом. Джекс уже спорил – его голос узнавался по резким выражениям, по быстрому темпу. Его коротко остриженные рыжие волосы топорщились, как щетина. На столе перед ним – недопитый кофе, дважды подогретый. Том что-то говорил в ответ, лениво, с хрипотцой. Он всегда выглядел, будто спит по часу в день. Волосы растрёпаны, взгляд мутный. Его тёмные глаза никогда не задерживались на собеседнике надолго.
Он забыл, о чём шла речь – я видел это по тому, как он ковырялся в каше, не зная, почему сердится Джекс.
– Ты ваще меня не слушаешь, э? – спросил Джекс, толкнув Тома.
– Слушаю, – коротко ответил Том и глубоко вздохнул.
Мы сели за третий стол. Я начал медленно есть, но чувствовал, что тошнит даже от запаха. Постарался сделать вид, что все в порядке, а то Рина будет опять волноваться.
– Они сегодня не пришли, – тихо сказала Рина, указывая взглядом на пустой стол.
Я кивнул. Место капитана, Картера и Дейва были пусты. Даже подносы не тронуты.
– Странно, – добавила она. – Обычно капитан всегда приходит вовремя.
Я ничего не ответил. Я и сам отметил отсутствие троих пилотов, но не придал значения. Возможно, совещание.
После завтрака я пошел обратно в каюту. Головная боль не прошла – она как будто ушла вглубь, за глаза, под кости. Я шел медленно, стараясь не обращать внимания на тошноту. Утренний цикл сменялся дневным, экипаж расходился по сменам.
У поворота в технический отсек я на мгновение замедлился: голоса. Не обычные разговоры – шёпот, с характерной сдавленной яростью, когда слова звучат тише, но кажутся громче.
– …не имел права…
Я остановился. Голос принадлежал заместителю капитана Дейву. Жёсткий, обтёсанный. Раздражение в нём не скрывалось.
– …если кто-то узнает…
Пилот Картер. Едва различимо. Тон – почти умоляющий.
– Я не виноват…
Снова Дейв, но уже не расслышать. Пауза. Как будто он сделал шаг вперёд.
Я не стал подходить ближе. Не стал задерживаться. Просто прошёл мимо, словно не заметил ничего. Кто-то другой бы остановился. Кто-то бы спросил, что случилось. Я – нет. Мне было наплевать, хоть они там в кармане прячут другую планету. Я хочу спать.
Не успел я даже заснуть, как прозвучал голос Дейва:
– Джон, поднимайся. Срочное совещание. Все обязаны присутствовать.
Голос был коротким, без объяснений. Я понял: спор с Картером так просто не закончился. Я умылся, оделся, выпил полстакана воды и таблетку от головной боли. Я врач, а что со мной и чем это лечить было неясно.
Брифинг-платформа была тесной – она всегда казалась меньше, чем на схеме. Девять кресел. Девять человек. Запоздалое ощущение, что кто-то встанет, а мест не хватит.
Капитан уже ждал нас. Спина ровная, руки сцеплены за поясом, взгляд – как в вакуум. Он ждал, пока все сядут. Я устроился рядом с Риной, справа от меня – Джекс, щёлкающий пальцами по стальному подлокотнику.
– Хорошо, – сказал капитан. – Послушайте внимательно. Мы находимся на последнем этапе миссии. Все вы знаете, что именно мы везём. Артефакт класса «Омега», извлечённый из кратера Б-22. Если встанет вопрос: этот артефакт или миллион человек, то выберут артефакт. Он ОЧЕНЬ важен. Повторяю для тех, кто с пятого раза не понял: никакие объекты с поверхности Россикуса не должны находиться на борту. Ни образцы. Ни фрагменты. Ни минералы. Ни что бы то ни было. Если вы каким-то образом протащили что-то на борт, у вас есть время это выкинуть в космос.
Он говорил не громко, но каждый звук врезался чётко.
– Нарушение этого приказа – не просто увольнение. Это уголовная ответственность. По протоколу ОР-5, любое несанкционированное перемещение потенциально активной материи с Россикуса считается преступлением против человечества. Не больше, не меньше.
Кто-то перестал дышать. Или мне так показалось. Джекс выдохнул, качнул головой:
– Ну мы же не прям тупицы.
– Запомните: привезти артефакт недостаточно. Мы должны вернуться чистыми, – сухо ответил капитан.
Молчание. Даже Джекс ничего не ответил – сидел, подперев щеку, будто всё уже слышал сотый раз. Капитан пробежался взглядом по всем нам – по очереди. Задержался на Картере. На Дейве. Потом – на мне.
– Совещание окончено, – сказал он. – Работаем как обычно. Проверки – по графику. Вопросы?
Вопросов не было.
Я пошёл в лабораторный отсек вместе с Элией. В её движениях всегда была сконцентрированная мягкость: будто каждое прикосновение имело значение. Чёрные, густые, вечно растрепанные кудри выбивались из-за уха, но она не замечала. Или не считала важным. Элия – биолог, жена Рико, и, пожалуй, одна из немногих на борту, кто действительно понимает ценность нашей миссии.
Я сел за анализатор. Взял у себя кровь – тонкой иглой, почти без следа. Привычное движение. Как у зубного врача, который работает вслепую, по памяти мышц.
Слишком часто в последнее время мне снились сны без образов. Чёрные, как выжженная плёнка. Я просыпался с тяжестью – не в теле, а внутри сознания, оно сопротивлялось пробуждению.
Показатели крови были в норме. Пульс – немного ниже, чем стандарт. Гормональный фон – идеально выровнен, даже подозрительно выровнен. Никаких всплесков, отклонений, иммуноответа. Именно это и было ненормальным.
– До сих пор? – просто спросила Элия. Она знала. С самого начала. Я плохо чувствовал себя ещё в первые часы после взлёта с Россикуса.
– Да, – кивнул я. – Пытаюсь вот… разобраться.
Элия отложила планшет с графиками.
– Ты не просил дать тебе кристалл?
Я взглянул на неё. Она говорила спокойно, как о таблетке от головной боли. Но кристалл – не лекарство. Он – артефакт. Тот самый, ради которого была экспедиция. Небольшой – помещается в обе ладони. Форма неидеальна, но симметрична. Поверхность – гладкая, будто стекло, хотя при увеличении – видно, как она «живая». Подсвечивается изнутри – мягким, ровным свечением, если подержать дольше десяти секунд. И главное – он влияет на человека. Мы до сих пор не знаем как. Но воздействие на клеточном уровне подтверждено. Он стимулирует регенерацию. Уничтожает повреждённые и атипичные клетки. Вычищает даже раковые структуры – медленно, но необратимо. Некоторые думают, что он «чувствует» носителя – подстраивается под организм.
Элия участвовала в первичных тестах. Именно она установила, что воздействие начинается только при прямом контакте, без барьеров. Ни сканеры, ни датчики не могут «считать» его внутреннее устройство.