- -
- 100%
- +
«Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: «Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?.. Эх, русский народец! не любит умирать своею смертью!».
За строчками имен встают перед Чичиковым, как живые, образы умерших крепостных, к которым он присматривается с особым сочувствием и интересом. Памятью и вниманием, на которые вряд ли могли рассчитывать все эти работяги (кузнецы, конюхи, сапожники, дворовые), награждаются они во время чтения Чичиковым записок. Словно священник в церкви поминает имена усопших, молясь даровать им жизнь вечную, – Чичиков, сам не ведая того, совершает свой обряд поминовения купленных им «мертвых душ». Он будто возвращает их к жизни и воздаёт каждому по заслугам.
Чудо, да и только! Из-за махинации Чичикова эти умершие крепостные получают такое человеческое воздаяние, о котором и мечтать-то не могли при жизни. А сам Чичиков испытывает такое духовное умиление, которое тоже вряд ли посещало его до сих пор. В этот миг Чичиков невероятным образом стирает в своей душе все социальные границы, разделяющие русских людей.
Следуя для совершения сделки всем социальным водоразделам и в тонкости соблюдая все ступени иерархии, наш «приобретатель» в сердце своём раздвигает эти искусственные барьеры и погружается во всеобъемлющую человеческую теплоту.
В поэме Гоголя «Мертвые души» жители губернского города N предстают как одна большая семья, открытая и подчас наивная, со всеми своими слабостями и недостатками. Конечно, не чужды ей и материальные привязанности. Слух об огромной покупке крестьян Чичиковым и о его, возможно, миллионном состоянии никого в городе не оставил равнодушным. Однако не было в этом прямого холодного расчёта: «Жители города и без того, как уже мы видели в первой главе, душевно полюбили Чичикова, а теперь, после таких слухов, полюбили еще душевнее. Впрочем, если сказать правду, они всё были народ добрый, жили между собою в ладу, обращались совершенно по-приятельски…».
Этот удивительный гоголевский мир, в котором смешались все пороки любого губернского города – взяточничество чиновников, круговая порука, сплетни, затхлая пошлость – являет собой вместе с тем и тёплый мир большой семьи, странной человеческой близости и даже особого неравнодушия.
А вырвавшись из города и оказавшись вновь на просторе проезжей дороги, Чичиков, как из тёплого гнезда, вылетает навстречу всем холодным ветрам.
Чудные виды открываются на русской дороге Гоголя. Но ни её ухабы, ни рытвины не помешают вместе с автором воскликнуть: «Боже! как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!..».
Разве это не любовное гоголевское приятие русского мира со всем, что ни есть в нём странного, нелепого, дурного и восхитительного! И не слышится ли непрестанно в его поэме Смех, переходящий в слёзы, в которых чудесным образом соединяются веселье и грусть? Так и хочется от сердца сказать: дивен дар Твой, Господи! Приберёг Ты нам Гоголя на смутные времена.
Окунёшься в мир его «Мертвых душ» и выйдешь ожившим, полным духовной крепости. Точно и не брёл по русской дороге во мраке сомнений, выбиваясь из сил, наугад. Мертвая и живая вода русского слова, смешавшись в поэме Гоголя, дарят нам чудо духовного воскресения.
САМООБМАН. Комедия «Ревизор» Николая Васильевича Гоголя
Почему комедия Николая Васильевича Гоголя «Ревизор», написанная в 1836 году, так современна? Уж, конечно, не только и даже не столько потому, что в ней так разносторонне представлена неизлечимая до сих пор болезнь – взяточничество, как бы сейчас сказали – «коррумпированность общества». Очень современно, к несчастью, и другое явление, которое литературное перо Гоголя так давно вывело на свет Божий. Способность и желание человека обманываться: самозабвенно обманывать себя самого, удивительная готовность быть обманутым, а также стать лёгкой добычей всеобщего обмана.
В комедии Гоголя «Ревизор» достаточно малейшего незначительного повода, чтобы воображение героев заработало и начало создавать свои бесплотные фантомы. Из совершенной пустоты, из абсолютного ничего рождаются вдруг их ни на чём не основанные ожидания, надежды, убеждения.
Нельзя отказать городничему уездного города, Антону Антоновичу Сквозник-Дмухановскому, в житейском уме и деловой хватке: «Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал… Трех губернаторов обманул!..» Сам автор в «Замечаниях для господ актеров», предваряющих текст пьесы, как важную и первейшую черту своего героя отмечает: «уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек».
И вот именно такой, сугубо практичный, умудрённый человек оказывается в плену собственных иллюзий: «До сих пор не могу прийти в себя. Вот, подлинно, если Бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было! Вот просто ни на полмизинца не было похожего – и вдруг все: ревизор! ревизор!».
Самую сердцевину произошедшего в городе высказал Артемий Филиппович Земляника, попечитель богоугодных заведений: «Уж как это случилось, хоть убей, не могу объяснить. Точно туман какой-то ошеломил, черт попутал».
Вот-вот – «ТУМАН»!
А ведь завязка пьесы Гоголя предельно проста. Городничий получает письмо от своего приятеля с достоверными сведениями, что в их губернию едет ревизор, и конечно, не обойдёт своим вниманием и их уездный город. Это всё!
Но вот дальше начинается тот морок, тот туман, природа которого – отупляющий, одуряющий СТРАХ. Этот всесильный страх перед приездом ревизора из Петербурга пронизывает каждого и вовлекает в свою паническую орбиту почти всех героев пьесы (за исключением, пожалуй, героинь – жены городничего Анны Андреевны и его дочери Марьи Антоновны).
Все чиновники вместе с городничим нечисты на руку (в «Замечаниях» автор характеризует своего героя прямо – «взяточник»). И, естественно, все хотят встретить пренеприятный приезд ревизора во всеоружии. Немедленно после получения известия начинается «артподготовка». Именно в этой игре на опережение и совершается непоправимая, роковая ошибка.
Проигравшегося в пух и прах в карты и теперь сидящего без копейки в городской гостинице мелкого чиновника из Петербурга Ивана Александровича Хлестакова принимают за ожидаемого ревизора.
Даже сам Хлестаков, который, по описанию Гоголя, «несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове», начинает догадываться о произошедшей путанице: «Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачье!».
Но Хлестаков ошибается. Подпустил он пыли или нет – чиновники сами были уже совершенно готовы заморочить себе голову и броситься в пучину самообмана.
Ещё до всей живописной похвальбы Хлестакова они безоговорочно поверили, что «проклятое инкогнито» это и есть молодой двадцатитрёхлетний человек – Иван Александрович Хлестаков. Удивляется городничий (весьма примечательная черта!), как не похож петербургский чиновник на обычного ревизора: «Эка в самом деле оказия! До сих пор не могу очнуться от страха!.. Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький – как его узнаешь, кто он?»
Но и только!
Бесшабашные враки Хлестакова лишь придают картине особый колорит, но никак не созидают веру чиновников: ничто уже не в силах её поколебать. Даже в мыслях поначалу не было у Хлестакова морочить весь город – он просто принял новые правила поведения как очередную карточную игру, которую ему так счастливо подбросил случай в трудную минуту временного безденежья.
Страх погружает всех этих по-своему неглупых людей в морок глупости и абсурда. Не обошлось здесь, конечно, без спешки, без жажды: как можно скорее встать на твёрдое основание, как можно быстрее найти ответ на жизненно важный вопрос. Только бы ухватиться за что-нибудь, а там уж вынесет!
Так герои комедии Гоголя закружились в вихре самообольщения, и все как один безоглядно отдались во власть самообмана.
РАСКАТЫ ГРОМА. Драма «Гроза» Александра Николаевича Островского
У каждого классического произведения есть время своего наивысшего пробуждения. Конечно, классика бессмертна. Но для каждого творения существуют свои заветные часы в историческом и индивидуальном времени, когда вдруг громко зазвучит ранее приглушенный, еле уловимый мотив и вырвется на духовный простор с ещё незнакомой, покоряющей силой.
Открыв недавно «Грозу» (1859) Александра Николаевича Островского, захотела я только вспомнить драму… Но начав читать, всё глубже и глубже погружалась в этот будто бы давно знакомый мир, в его бездонные глубины. По-новому оживали знакомые сцены, открывались новые смыслы, о которых раньше и не подозревала.
Символичен диалог часовщика-самоучки Кулигина и Кудряша, молодого конторщика богатого купца Дикого. В общественном саду на высоком берегу Волги происходит их разговор – так начинается драма «Гроза».
Всей душой восхищается Кулигин красотой окружающего мира: «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш!.. пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу». На что Кудряш отвечает: «Нешто!» – Не успокаивается Кулигин: «Восторг! А ты „нешто!“ Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита».
Духовный барьер, разделяющий многих героев пьесы Островского, обозначается уже в этом первом кратком диалоге. С одной стороны – восторг перед красотой, дарованной человеку в этом мире, а с другой – полное равнодушие к ней или полное её непонимание.
А ведь драма «Гроза» именно об этом: о красоте жизни, чувства человека – и о полной глухоте к ним. И как подтверждение последних слов Кулигина явление второе в пьесе открывается безобразной руганью купца Дикого, который измывается над своим племянником Борисом.
Точно и жестко характеризует Кудряш своего хозяина и его отношение к людям: «Ему везде место (ругаться – Е.С.). Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьевич, вот он на нем и ездит».
На том же самом месте, на высоком берегу Волги, где ещё недавно изливал свои восторги перед красотой мира часовщик-самоучка Кулигин, разыгрывается сцена унижения ближнего.
Дикой чувствует себя властителем всего города, всей Вселенной. Ему никто не указ – что хочу, то и ворочу – жизненное кредо богатого купца. И невольно возникает мысль, что неведом Дикому даже страх Божий, не то что уважение к Его творению.
Ещё в первом явлении драмы Островского в разговоре персонажей определяются два центра силы в приволжском городе Калинове – Дикой и Кабаниха (богатая купчиха, вдова). Эти два «авторитета» подавляют всех и вся в художественном мире «Грозы» и вершат надо всеми свой собственный СУД.
Поражает современность этих двух персонажей. Для них только деньги и собственная власть мерило всей жизни. Оттого раскинула пышные кроны полная разнузданность желаний и поступков – никто не указ!
Мещанин Шапкин предваряет появление на сцене Дикого словами: «Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет… Хороша тоже и Кабаниха». «Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!» – вторит Шапкину Кудряш.
В третьем явлении драмы Островского читатель-зритель узнает, что где-то там в глубине, за сценой совершается некое духовное действо, до времени скрытое от глаз. Драматург словно раздвигает границы сцены, углубляя перспективу действия: все разговоры, и восторги одних и ругань других, происходят на берегу Волги в то самое время, как в церкви города совершается вечерняя служба. «Что это? Никак народ от вечерни тронулся?» – спрашивает Кулигин. И далее следует ремарка автора: «Проходят несколько лиц в глубине сцены». Раздаётся голос Кудряша: «Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то!».
Именно в третьем явлении уже пунктирно намечается глубинный исток грядущих трагических событий – оскудение веры, христианской любви, сострадания к человеку.
Неслучайно богослужение происходит где-то там далеко и будто никак не связано с разговорами, мыслями, поведением персонажей – участников действия, разворачивающегося на высоком берегу Волги.
Дикой с племянником появляются на сцене ещё до окончания вечерни. Кабаниха с семьей (дочерью Варварой, сыном Тихоном, его женой Катериной) входят на сцену в пятом явлении с «противоположной стороны». Поэтому трудно решить, были ли они в храме на службе или нет. Однако так не похожа беседа персонажей (и прежде всего бесконечные нападки на своих домашних Кабанихи) на разговор людей, вышедших из церкви. Оскорбления и бесконечные нравоучения Кабанихи льются потоком. Её разговоры о грехах молодых обижают Катерину, унижают Тихона и раздражают Варвару: «Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери».
Характерно, что слово «грех» первой в драме произносит именно Кабаниха, ежесекундно грешащая против своего ближнего каждым словом. А вот «страх» становится вторым столпом, на котором покоится её мир.
Поучая сына, как жить с женой, Кабаниха повторяет: «Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?». На что Тихон отвечает: «Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит». И тут Кабаниха, уже не сдерживаясь, разражается гневной проповедью: «Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет?».
Не страх Божий, а страх как орудие собственной власти существует для Кабанихи и её двойника Дикого.
Но совсем другой страх знает душа Катерины, задыхающаяся в доме Кабанихи. Верующая всем сердцем Катерина боится греха, который может совершить, полюбив племянника Дикого – Бориса. Однако не людской суд, не людская молва страшит ее, а суд Божий, перед которым предстанет каждый.
«А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что», – открывается Катерина Варваре, не в силах больше хранить в себе свои чувства и помыслы.
Для Катерины церковь всегда несла свет и свободную радость: «И до смерти я любила в церковь ходить! – вспоминает она о своей жизни в доме родителей до замужества. – Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как всё это в одну секунду было».
В вере Катерина обретает гармонию мира, покой и красоту: «А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют».
Катерина знает, что грех разрушит её светлый мир, и гнетущее предчувствие гибели не оставляет героиню. Как может, она сопротивляется возникшему чувству к Борису; как может, старается избегать их встреч, рокового сближения и измены мужу. Не случайно так горячо молит она Тихона перед его отъездом на две недели в Москву: «Ради бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя!». И горячо взывает к его любви. Но глух Тихон. Глух он и к отчаянной просьбе жены: «Ну, бери меня с собой, бери!.. Быть беде без тебя! Быть беде!». Не верит Тихон тяжелым предчувствиям молодой женщины, да и не до неё ему сейчас вовсе. Только бы вырваться из-под тирании матери, из опостылевшего дома, всё забыть да загулять на воле. Не до Катерины ему и её слёз!
Словно в зеркале отражаются два прощания Катерины: сначала с мужем перед его отъездом в Москву (второе действие, четвертое явление), а потом с Борисом перед его отъездом в Сибирь (пятое действие, третье явление). Ни Тихон, ни Борис, не желают зла Катерине, но никто из них даже не пытается прислушаться к её мольбе.
Не понимает муж, что хватается она за него, как за последнюю соломинку, за последнюю свою надежду удержаться от падения, устоять перед своей любовью к Борису. Не понимает и Борис перед своим отъездом в Сибирь просьбы Катерины: «Возьми меня с собой отсюда!». Не хочет думать о том, что хватается она за него как за последнюю свою возможность не совершить смертный грех – самоубийство, на краю которого она теперь стоит.
Как зеркальны две попытки Катерины избежать греха, так зеркальны в драме Островского и два явления грозы. Глубокое мистическое значение приобретает природная гроза во всей драме и в судьбе Катерины.
До обморока пугается она грозы в последнем девятом явлении первого действия и объясняет свой страх Варваре: «Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой… – вот что страшно».
И вновь разражается сильная гроза уже в четвертом действии, будто вызывая Катерину на признание. Драматург выбрал совершенное пространство – лучшей сцены для покаяния героини, кажется, не найти: «На первом плане узкая галерея со сводами старинной, начинающей разрушаться постройки; кой-где трава и кусты, за арками берег и вид на Волгу». На сводах в этой старой заброшенной постройке сохранились ещё фрагменты росписей, которые так и не поправляли после пожара сорокалетней давности, – об этом рассуждают двое гуляющих в галерее. Рассматривают они и росписи, на которых изображена геенна огненная, «куда едут всякого звания люди».
Вероятнее всего, место, где происходит в четвертом действии признание Катерины, – это галерея сгоревшего храма. Символично, что в Калинове, приволжском городе с богатыми купцами, никто даже не озаботился, чтобы восстановить церковь. Запустение и разрушение храма, на останках которого ещё и прогуливаются горожане в праздничный день (а праздник означает в данном случае воскресенье – день, когда обычно посещают церковь), – явные признаки духовного оскудения и упадка веры.
Когда в галерею входят Катерина, Кабаниха с Тихоном, раздаются первые удары грома. Заслышав их, Катерина становится сама не своя. Увидев же Бориса и затем полусумасшедшую барыню с её криками – «За все тебе отвечать придется. В омут лучше с красотой-то! Да скорей, скорей!» – Катерина во всеуслышание признаётся в супружеской измене: «Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед Богом и перед вами!». Открыто рассказывает она, как изменила мужу во время его отъезда в Москву и каждый вечер гуляла с Борисом Григорьевичем.
В «Грозе» Островского происходит некий парадокс – самая искренно верующая героиня, может быть, единственная во всей драме, совершает грех, который не может вынести её душа.
Видимо, ни для кого из персонажей пьесы не встаёт вопрос, а каков будет его собственный ответ пред Богом. Ни Дикой, ни Кабаниха с их правилами и поучениями; ни Борис, ни Тихон, ни Варвара с Кудряшом, шито-крыто ведущие разгульную жизнь, – никто в драме Островского, даже полусумасшедшая барыня, пророчащая геенну огненную Катерине и всем остальным, не задаёт себе главный вопрос жизни. И только Катерина страдает от совершенного греха. И в этом словно обнажается главный нерв драмы – БЫТЬ или КАЗАТЬСЯ. Верить всем сердцем или только изображать веру, поучая и обличая других с целью утвердить свою личную власть в этом мире.
Однако Островский не создает вокруг своей героини стену абсолютного отчуждения и непонимания. Даже Тихон, обманутый муж, в глубине души сочувствует своей жене: «Маменька её поедом ест, а она как тень какая ходит, безответная. Только плачет да тает как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее».
Тихон готов простить жену. Удивителен его разговор с Кулигиным в первом явлении пятого действия! Мудрые человечные советы даёт ему Кулигин: «Как бы нибудь, сударь, ладком дело-то сделать? Вы бы простили ей да и не поминали никогда. Сами-то, чай, тоже не без греха!». Соглашается с речами Кулигина Тихон: «Уж что говорить!.. Да пойми ты, Кулигин: я-то бы ничего, а вот маменька-то… разве с ней сговоришь!..».
Но нет управы на вершащую свой собственный земной суд Кабаниху. И не в силах больше выносить эту медленную казнь Катерина решается на последний шаг – на смертный грех самоубийства, после которого её ни в церкви не смогут отпеть, ни похоронить в церковной ограде.
«Зачем они так смотрят на меня? Отчего это нынче не убивают?» – мучается Катерина. Она зовет смерть, но та не приходит. Автору удаётся провести свою героиню по самому краю любви, греха, покаяния и погрузить зрителя-читателя в самую глубину её душевных метаний.
Страдая от содеянного, Катерина не отрекается от своей любви к Борису: «Что ж: уж все равно, уж душу свою я ведь погубила. Как мне по нем скучно!». Её любовь к Борису – единственное, что остаётся для неё в этом мире. Но даже решившись на самоубийство, Катерина всё равно верит в милосердие: «Грех! Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться… Друг мой! Радость моя! Прощай!».
Островский создаёт живой образ любящей женщины. Нет и доли фанатизма в её светлой вере. Драматург не упрощает мир и представляет в своей пьесе подлинную трагедию человеческой жизни на земле. Поэтому несмотря ни на что – именно Катерина несёт свет сердечной веры в драме «Гроза».
Даже смерть её – превращается в последний отчаянный полёт. Словно трагическое продолжение её монолога в первом действии, обращенного к Варваре: «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь». Не в воде на дне речном найдёт Катерина свою смерть, а, как птица, бросится с крутого обрыва и, ударившись головой о якорь прямо у берега, обретёт покой.
«Жива?» – спрашивает Кабанов. «Где уж жива! Высоко бросилась-то: тут обрыв, да, должно быть, на якорь попала, ушиблась, бедная! А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови», – отвечает Тихону прохожий, кинувшийся женщине на помощь.
Смерть Катерины словно пробуждает до того спящий город Калинов, и волна сострадания, жалости к погибшей будто накрывает высокий берег Волги. И персонажи, которые раньше только тихо сочувствовали, теперь открыто выражают наболевшую правду. Кулигин, с народом принесший тело Катерины, бесстрашно бросает обличительные слова: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша; она теперь перед судией, который милосерднее вас!».
Открыто обвиняет мать в гибели жены и Тихон, ведь именно Кабаниха после покаяния снохи превратила её жизнь в сущий ад.
В самом финале пьесы – обманутый муж бросается на труп жены-самоубийцы со словами: «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!».
Пронзает внимательного читателя «Гроза» Островского и, закончив чтение, сам сидишь, словно громом пораженный. Такой драматизм переживаний, думаю, не может не тронуть даже самое холодное сердце. И не перестаёшь удивляться, как удалось автору, нигде не нарушив законы жанра, создать такой силы и правды духовно-психологическую трагедию.
РОМАН О ЛЮБВИ. «Отцы и дети» Ивана Сергеевича Тургенева
Закрыла последнюю страницу романа Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети» (1861) и с удивлением подумала: да ведь весь этот роман о любви. О любви в самых разных её проявлениях.
О беззаветной любви родителей к своим детям.
О принимающей, самоуверенной любви детей к своим родителям.
О любви мужчины и женщины, которая бывает сильнее всех умозрительных теорий и может как даровать силы человеку, так и отнять у него последние, даже саму жизнь.
О любви и близости между людьми – родными и неродными…
В самом начале романа автор знакомит читателя с Николаем Петровичем Кирсановым, нетерпеливо ожидающим на постоялом дворе в пятнадцати верстах от своего имения Марьино приезда сына Аркадия, который только что закончил курс в университете в Петербурге и получил, «как некогда он сам, звание кандидата».
Волнуется отец, переполненный трогательными воспоминаниями, бежит к подъехавшему тарантасу и нежно целует сына. Аркадий рад встрече с родителем, но он сдержаннее в проявлении своих чувств, хотя и терпеливо принимает отцовские ласки. «Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел», – зорко подмечает внимательный взгляд автора.
Несколько лениво и не сразу подаёт руку при знакомстве с отцом своего приятеля Евгений Базаров, его старший товарищ и наставник, спокойно вылезая из тарантаса и принимая радушное приглашение Николая Петровича погостить в их усадьбе.
Наблюдая за короткой встречей отца и сына, читатель словно через замочную скважину может заглянуть в будущие отношения «отцов и детей» в романе Тургенева.