Лучезарный след. Том второй

Глава I

Чем светлее становилось небо, тем отчётливее я понимала, что хочу забить досками дверь своей комнаты изнутри. Забаррикадироваться и держать осаду месяцами, отнимая сухари у случайно забрёдших мышей.

Мыши по общежитию бродили. Против этой угрозы многие заводили кошек. Но осенью нас уберегла от заразы Верещагина. Произнесла какое-то заклятие и пообещала, что несколько лет грызуны и всяческие насекомые будут обходить весь четырнадцатый этаж стороной. Так что сухари отобрать не представлялось возможным. И осаду держать тоже. А пропитания в 1407 с трудом хватило бы на день одному человеку. Нас же теперь двое.

Лучезара высказалась:

– Как ты здесь живёшь? Покушать нет ничего.

– Езжай в острог. Тебя там регулярно кормить станут. Меня в Академии топор палача ожидает, а тебе лишь бы жрать! Кушать надо заранее было.

– Не ходи, – Чародейка села рядом и приобняла меня за плечи. – Сегодня, естественно, все будут пялиться на эти снимки. А вообще, ты вправду думаешь, что Зорица их вывесит? Она девчонка вроде неплохая.

– Ты с виду тоже ничего. А в реальности – такое ужасобище.

В этот момент на мою голову должны были посыпаться опалённые свирепством ложки. Но Лучезара только виновато вздохнула.

Эх, зря ты, Верещагина, мне карт-бланш даёшь. Я ж теперь тебя заедать начну. Учитывая накопившуюся обиду…

– Ты не первая, кто оказывается в такой ситуации. Да, люди не всегда реагируют адекватно. Но, чисто по-человечески, смеяться над тем, как меняет заклятие другого человека, – то же самое, что смеяться над болезнью. Подло.

– Как это ты душевно завернула, – съязвила я. – Где только раньше ходила со своей правильностью? Понимаешь, всегда находятся те, кто смеётся.

– Не ходи, – Лучезара погладила меня по голове. Эта её навязчивая любовь к прикосновениям.

– Пойду, – я мотнула головой, сбрасывая руку ведьмы. – Страшно хочется сбежать. Прямо-таки зверски. Но лучше поприсутствовать самой на сеансе разоблачения, чем слушать очевидцев. Да и не Любава же я. Надо собрать волю в кулак. Её ведь в кулак собирают?

– Попробуй в мешочек, – неудачно сострила Лучезара.

– Нет у меня такого маленького мешочка.

Первый этаж главного корпуса, как обычно, шумел множеством голосов. Фойе заполняла толпа, особенно плотная возле доски объявлений. Там, где Зорица помещает свои самые жаркие новости и любопытные снимки.

Я ступила на чёрно-белую плитку пола, остановилась и огляделась. Ожидала, что сразу окружающие станут указывать на меня друг другу и посмеиваться. Но никто особо не обращал внимания. Не заметили, решила я и двинулась к эпицентру. Стремилась быстрее всё закончить. Давайте уже, поторопитесь сделать меня посмешищем и отправимся по своим делам! Тоненький голосок в голове шептал, мол, ещё не поздно дезертировать. Улизнуть из Академии – и в темпе на вокзал. Но я его подавила. Раньше стоило ударяться в бега. Теперь уже лучше пойти до конца. Да и вообще, слышать голоса внутри черепной коробки как-то не очень правильно. А уж разговаривать с ними, прислушиваться к ним – занятие для пациентов психушки или для фанатично верующих во что бы то ни было, истязающих себя аскетизмом. Я пока истязала себя лишь бессонницей и то всего одну ночь. И то не я…

Прошла мимо мраморных колонн. Усмотрела, что, прислонившись спиной к одной из них, стоит Добрыня, скрестив на груди руки и хмуро глядя в сторону доски объявлений. Меня он не увидел. Я принялась расталкивать людей. Здесь они стояли теснее. И тут уже начала ловить взгляды. Чаще сострадательные. Но иногда и язвительные. Услышала, как кто-то сказал: «Некрасиво она поступила». Поняла, что это имело отношение к Зорице. И через пару секунд достигла финиша.

Зорица, издевательски скаля зубы, стояла возле доски, увешанной нашими с ней светопортретами. Рядом находилась подружка. Потупив глазки, она нервно теребила бахрому шарфа. Похоже, второй девице происходящее не нравилось. А вот Зорица посматривала на всех свысока и на меня уставилась горделиво.

– Ну, здравствуй, – голос её звучал приторно.

– И тебе не хворать, – я посмотрела на снимок, висящий в середине. Там Зорица лежала на полу моей комнаты, а я сидела на ней. Она удерживала меня за руки, а я таращилась в объектив. Вот значит, как я по ночам выгляжу со стороны. Батюшки! Одуреть, насколько неприятное зрелище! В горле образовался комок, но я таки выдавила: – Талантливая у тебя девочка. Какие снимки! Какой ракурс!

– Тоже ей твержу, что зритель оценит.

Я подняла глаза и прочитала заголовок статьи, под которой Зорица вывесила светопортреты: «Следы Лучезары». Больше ничего я прочесть не смогла, потому что глаза заволокло пеленой. Поняла, что убираться нужно быстро, но с достоинством. Ибо ещё немного – и расплачусь. И ни о каком достоинстве уже речи не пойдёт.

Привет от воображения: я реву, и ревут все окружающие. Только Зорица тиранически хохочет и бросает в меня мятые бумажки.

И ещё поняла, что ничего больше говорить не надо. Голос задрожит.

Я миновала Зорицу, прошла мимо расступившихся зевак, потом по коридору, свернула за первый же угол и прислонилась к стене. Слёзы потекли ручьём. Извлекла из кармана платок и взялась уничтожать следы слабости. Закусила губу, чтоб не всхлипнуть.

В Кружеве подобных светопортретов великое множество. Некоторые снабжаются подписями «Смотрите, как я выглядел!» Но, полагаю, большинству заколдованных неприятно, что кто-то их снял и выставил на всеобщее обозрение. Зорица может сделать то же самое, если ещё не сделала. А я не знаю, как это предотвратить. Возможно, стоит поторговаться. Но нет. Она встанет в позу. Тоже ведь со мной торговалась, а я ни в какую.

Через пару минут я заставила себя окончательно высушить слёзы. Какая плаксивая стала!

Осмотрелась. Я стояла в полутёмном закутке. Здесь в неглубоких проёмах с разных сторон находились двери двух кабинетов. Если никто не вздумает их открыть, я могу долго оставаться незамеченной. Подожду, когда все разойдутся.

Тут я услышала голос Милорада и осторожно выглянула из своего убежища. Братца скрывали спины, но крики доносились отчётливо. Дубинин ругался с Зорицей. Требовал снять «гнусную писанину», угрожал, что нажалуется главе. Зорицу, как я поняла по её ответам, Бояновичем было не испугать. Свою «гнусную писанину» она собиралась защищать любыми способами. Ещё бы! Сенсация, добытая в бою!

– Попробуй сними! – вопила акула. – Я тебе такое устрою!

Тогда Дубинин принялся за окружающих. Напомнил всем, что занятия вот-вот начнутся и пора бы уже расходиться. Толпа, крайне медленно, начала редеть. И вскоре я заметила, что Милорад стоит возле Зорицы и, теперь уже негромко, с ней разговаривает. Она закрывает собой доску объявлений и, по всей видимости, упорствует.

Затем воспоследовал выход Славомира. Не мог же появиться в другое время. Гуляев и его братия некоторое время таращились на снимки. Я ожидала, что станут ухохатываться (всё-таки определённое мнение складывается о человеке, и изменить его не просто), но они ограничились междусобойным тихим обсуждением. И ушли. Славомир только что-то шепнул Милораду.

А потом появился Пересвет. Этот не стал тратиться на колыхание воздуха перед Зорицей. Просто уверенно подошёл, протянул руку над её головой и содрал с доски лист со статьёй и светопортретами.

Что тут началось!

Зорица горланила как резаная и пробовала отнять газету. Пересвет разодрал лист на две половины, затем – на четыре. Тут чьи-то спины вновь заслонили от меня все углы ринга. Я спряталась в закутке, прикрыла глаза и позволила себе насладиться воплями своего врага. Как же приятно оказаться отомщённой!

Через минуту я поняла, что крики приближаются. Пересвет, видимо, шёл по коридору, а Зорица сорила проклятьями во все стороны и обещала отыграться, идя за ним.

Они остановились прямо возле закутка.

– Подумаешь, – зашипела Зорица. – Да у меня сегодня новый выпуск выходит. Там картинок поменьше, но, уверена, раскупят быстро. Дополнительный тираж печатать придётся.

– Выпустишь – расскажу… – тут Пересвет заговорил очень тихо, и я не разобрала, какой именно компромат он имеет на Зорицу.

– Ты не посмеешь, – акула сбавила громкость, – тебе тоже попадёт.

– Я-то выговором отделаюсь. За то, что сразу тебя не сдал. А вот ты вылетишь. А может, и что похуже.

Зорица обругала Пересвета такими словами, каких мне раньше даже от Ратмира слышать не доводилось. Тот лишь посмеялся и отправился дальше. А она влетела внутрь закутка и исчезла за дальней от меня дверью. Одновременно я осознала, что осталась незамеченной. И что здесь и находится её книгопечатня.

Я выбежала наружу. Хотела отыскать Милорада, но коридор и фойе уже почти опустели. Братца нигде не было видно. Следовало отправиться либо на занятия, либо спать (ночью так глаз и не сомкнула, о многом с Лучезарой разговаривали). Выбрала занятия. Они ближе, и поспать там тоже можно.

То есть теоретически можно. Мне не удалось. Преподавательница и раньше ко мне добрых чувств не питала. Увидев, что я положила голову на руки, которые до того положила на стол, она во всеуслышание произнесла:

– То, что вы, Вьюжина, внезапно стали широко известны, не даёт вам права спать на моих лекциях!

И опять направленные отовсюду взгляды.

Я ощутила некоторое духовное родство с Забытыми. Добрыня говорил, что его раздражает, когда все смотрят. Вдруг народилась мысль: а не спрятаться ли мне в Прилучье? В порядке бреда, конечно. Ни в какое Прилучье я не поеду.

Дубинина удалось найти только после обеда. В коридоре третьего этажа. Я оттащила родственничка к окну. Он поинтересовался:

– Ну, как ты?

– Ничего. Переживу. Меня сейчас другой вопрос беспокоит. Я ночью с Усмарём побеседовала.

Милорад отвёл глаза в сторону.

– Наслышан.

– Сколько?

– Не вдавайся. Я с этим сам разберусь.

– Сколько?

Дубинин протестует, когда на него давят.

– Это моё дело.

– Сколько?

Он помолчал, но знал ведь, что не отвяжусь. Нехотя сообщил:

– Шестьдесят пять гривен.

– Ух, – новость оказалась слишком тяжёлой. Она провалилась в глубь живота и лопнула, образовав пустоту. – Дубинин, – захрипела я, голос куда-то пропал: – Где ты собираешься достать шестьдесят пять гривен?

– Уже второй вопрос. Оставлю без ответа.

– Ну и дурак ты… – потерянно проговорила я.

– Да знаю.

Шестьдесят пять гривен! Да за эти деньги можно продать старый «Гуляй» моего отца. Нет, пожалуй, он дешевле выйдет.

После долгой паузы (мы размышляли о глобальной сумме) я перешла к другому:

– Лучезара вернулась.

Теперь настал черёд Милорада называть меня дурой.

– Ты понимаешь, – грозно шептал он, дабы никто не слышал, – что укрывать преступницу – это тоже преступление. Она же… Как ты можешь после того, что она с тобой сделала?

– Она обещает помочь, – вяло отбивалась я, – и тебе тоже.

– Да ты совсем чокнулась! Чем она может помочь? Тебе мало козьих ног? Ты ещё под статью влететь из-за неё хочешь?

– Допустим, у меня нет к ней претензий.

– У Гуляевых – есть. Гони её, Добряна. Боишься? Давай я выгоню.

– И ещё она Любаве обещала помочь.

– А я могу пообещать уговорить Славомира забыть про шестьдесят пять гривен. Только вот не все способны исполнять обещания.

У Дубинина закончились слова минут через пятнадцать. Мы находились одни в пустом коридоре. Все разбрелись по кабинетам.

– Я не хочу сдавать её стражам, – спокойно объясняла я. – И выгонять не хочу. Она такая несчастная. Жить я с ней тоже не хочу, но… Да пойми ты…

– Совсем не понимаю. Я думал, она давно в Забытии. Где шлялась столько времени?

– Утверждает, что снимала весь этот срок квартиру где-то на окраине Великограда. Пока хватало денег. На улице не появлялась. Всё необходимое заказывала на дом. Боялась Чародейных патрулей.

Дубинин усмехнулся.

– Ей и Численных бояться нужно. В них тоже Чародейные стражи имеются. Как она нашла квартиру?

– По объявлению. В первый день. Поняла, что на вокзалах ей появляться нельзя. Из города вряд ли удастся уехать. Просто удрала подальше от центра и упряталась.

– А сейчас?

– У неё кончились деньги. Ночью вышла на улицу. Остановила извозчика. Изменила внешность. Это что-то за гранью моего понимания. Волосы, наверное, перекрасила. Она сейчас рыжая. Как она ещё могла изменить внешность? Или это морок?

– Да, типа того, – Милорад кивнул. – Численного легко обмануть изменением внешности, она сама мне рассказывала. Чародея – в крайне редких случаях.

– Насколько я поняла, осталась должна и за квартиру, и извозчику не заплатила. Колдонула его тоже.

– Ещё одно! Он очухается, пойдёт на неё заявит. А вёз её до нашей общаги. Замечательно! Резонно предположить, что внутрь общежития она попала тоже не без этих своих уловок. Вьюжина, – Дубинин навис надо мной и сердито посмотрел в глаза. – Не вздумай ей верить. Лучезара тебя использует. Денег нет – решила сесть на твою шею. Я считаю, что не ждёт её какое-то суровое наказание. Она в данный момент всего лишь выжидает, когда один большой человек – её отчим – уладит громкое дельце с другим большим человеком – известным купцом Гуляевым. Заплатит он ему виру, так сказать за душевный ущерб, деньгами или услугами. И разойдутся они полюбовно. Лучезара уедет учиться или жить за границу, возможно на Остров, да куда угодно. А ты будешь продолжать скакать на своих козьих ногах с разбитым корытом.

Звучало убедительно.

Но я же упрямая.

– Дубинин, она пообещала, что извозчик никуда не обратится. Не потому, что она его запугала, а… В общем, я готова пойти на всё, что хотя бы теоретически может помочь мне избавиться от копыт. И я надеюсь, ты меня поддержишь и не предпримешь никаких действий.

Милорад вздохнул:

– Ну ты тупица!

– Это мне говорит кретин, который разбил машину Гуляева.

– Делай как знаешь, – отмахнулся Дубинин и исчез на лестнице. Я осталась сидеть на подоконнике и подремала до того момента, когда очередная пара закончилась, и коридоры снова наводнились учащимися. Стало шумно.

Глава II

Позвонила Радмилка. Обрадовала известием, что собирается приехать в гости. Обрадовалась я не особенно бурно.

– Только не домой.

– А что так?

– Давай… где-нибудь… я… Чего дома сидеть? Бардак и всё такое. Подожди, сегодня же понедельник…

– А я в выходные трудилась во славу конторы. Теперь свободна. Первая зарплата. Угощаю. Через час в «Изрядном» на втором этаже. Девчонкам я позвоню.

Похоже, работалось Радмилке отлично. Сидя за столиком, она без остановки молола языком, расписывая прелести своей нынешней жизни. Правда, везде встречалось «НО». Ей нравилось жить на съёмной квартире (она даже отметила, мол, потому, что меня рядом нет), НО это дорого. И по вечерам одной тоскливо (это потому, что меня рядом нет). Нравилось каждый день встречаться с новыми людьми, НО среди них иногда попадались совершенно невыносимые. Нравилось возиться с документами, НО постепенно это переходило в разряд пресного труда.

– Быстро тебе надоедать стало, – отметила Златка.

Радмилка согласилась, сказав, что везде есть свои минусы, а потом похвасталась:

– Девчонки, а мне начальник цепочку золотую подарил!

Надо же! Сбылась самая мечтовая из мечт.

Она продемонстрировала витой, изящный подарок. Златка и Надёжа поахали, как полагается. Я не проявила никаких эмоций.

– Что скажешь? – вперилась в меня Радмилка.

– Ты же знаешь, я равнодушна к украшениям, – сонно констатировала я и подумала, что неплохо бы взять ещё чашку кофе. Какая это уж на сегодняшний день? Ночью Лучезара три раза на кухню бегала варить крепкий напиток, потом ещё в столовой, здесь уже две выпила. Где б найти подушку?

– Удобная ты девушка для парней, – обиженная отсутствием восхищения в моих глазах, проговорила Радмилка.

Ну да, не понимаю я залежей сокровищ, какие иным нравятся: массивные серьги, кольца с камнями, браслеты…

– Цветы тоже не любишь.

– Они вянут.

Сама вот-вот завяну. Я поднялась из-за стола и поставила Радмилку в известность, что собираюсь взять ещё чашечку кофе. За её счёт, разумеется. Они со Златкой пили игривое вино, вспоминали, как его любила Лучезара. Вскоре перешли к полуночным трудам Зорицы. Как выяснилось, ни Надёжа, ни Златка снимков не видели. Надёжа сидит с ребёнком и пары посещать может не всегда. Златка учится в другом корпусе. Это неплохо, что Зорица вешает воплощения своих творческих идей в большом формате только у нас, а по другим зданиям лишь «Вестник» распространяет.

Когда я вернулась к столику, подруги вовсю обсуждали парней.

– Я же люблю Дельца, – Златка мяла в руках салфетку. – Сколько пробовала забыть – не получается. Если б он мне на глаза не попадался… А тут опять всё заново. Вот скажи, Добряна, но обязательно с умным лицом: есть ли смысл реанимировать несложившееся?

– Попробовать-то можно, – не знаю, насколько у меня вышло умное лицо, но я честно старалась. – Барышникова, а тебе ведь не нравился твой начальник. Чего это он теперь цепочки дарит? Ты открыла шлагбаум?

– Ну, дарит и дарит, – Радмилка невозмутимо развела руками. – Пускай. Он это делает от доброты и щедрости…

– Ага…

– …и меня ни к чему не обязывает. Тот, кто мне нравился, как стало известно, скоро собирается жениться. Я бы подружилась с мелким из Забытых…

Основательно к Добрыне это прозвище прилепилось…

– …но он, понимаешь ли, увлёкся моей бывшей соседкой. Странно, почему?

– И откуда ты всё знаешь? – я спросила Радмилку, но повернулась к Надёже. Та отвела взгляд в сторону и сделала вид, что её со страшной силой интересуют платья в витрине напротив.

– Я бы его откормила, – мечтательно продолжала Радмилка, чтоб пузико можно было пощупать.

Она растопырила пальцы и изобразила, будто мнёт ими что-то мягкое.

– Как с Добрыней? – Златка отбросила салфетку и внимательно глянула на меня.

– Никак.

– Отчего? – в голосе Надёжи звучала растерянность. Не слишком ли она обожает счастливые любовные истории? Ладно бы на экране. А то ведь она и в жизни всегда ждёт чего-то сказочного.

– Должно быть иначе? – я принялась за кофе, всячески показывая, что тему поддерживать не желаю.

– Ну… вы с ним ходите куда-то, – неуверенно выложила свои наблюдения Надёжа.

– Он просил показать Великоград.

– Тогда, конечно, – совсем не веря, подтвердила Златка. – Ради панорам Великограда он тебя из дома и вытаскивает. Между прочим, я, как тебе уже должно быть известно, теперь частенько на десятый этаж забегаю и вижу, что в мире обитают девушки, готовые без просьбы ему Великоград показать.

– Очаровательный, так ведь? – вступила Радмилка. – Улыбается душевно. Славный, как плюшевый мишка.

Я почувствовала потребность в завершении этого разговора.

– Да. Да. Это всё о нём, только нет.

– Почему? – в три голоса.

– Сверх меры очаровательный.

– Из-за того что он Забытый?

Ох, Надёжа!

– Меня совершенно не волнует его сословная принадлежность. Сказала – нет, и всё.

По какой причине я не хочу говорить о Добрыне? По сути, никто не ждёт от меня пикантных подробностей, но расспросы всё-таки давят, а я ещё не совсем определилась. То есть определилась, но… Добрыня выглядит, как открытая книга, но умудряется оставаться загадкой. Он способен поддержать в беседе любую тему. С ним не скучно, а это важно. Чувство юмора, опять же, что я ценю. И ещё от него веет такой надёжностью, уверенностью.

Но до чего же бесит, что он слишком многое про меня даже не знает – угадывает. Предвосхищает желания, предчувствует эмоции (вроде мечта, но вовсе нет). Сообщает мне о моих же выводах, к каким я ещё не успела прийти. Будто в мозгу моём копается. И ведь не во зло. Действительно хочет приятное сделать.

И… что б я там ни заявляла, он из другого сословия. Раньше это ничего не значило, но после случая с Лучезарой я стала… настороженней, что ли.

Поднялась из-за стола, пресекая предсказуемый поток вопросов. Напомнила, что не спала всю ночь, и если в ближайшее время не доберусь до подушки, то придётся меня тащить. Девчонки нехотя попрощались.

На улице было слякотно. Складывалось впечатление, что над городом висит туман, но на поверку он оказался моросью. Погода не располагала к веселью. Прохожие, однако, улыбались. Все предчувствовали долгие праздники. Близилась Масленица. Встреча весны! Во дворах росли кучи из старья, каковые предполагалось превратить в костры, где станут жечь чучела Марены. Жильцы сооружали и сами чучела – загляни в любой двор. Тут присутствует элемент состязательности. У какого двора чучело краше, у какого красивее горит. Формально сжигать Марену в непредназначенных местах запрещено. Пожароопасно. Полагается жечь её на специально оборудованных площадках под наблюдением уполномоченных лиц. Особо сознательные люди несут чучела из своих дворов с шутками, прибаутками и песнями куда следует и бросают в общий костёр. Несознательные палят где придётся. Всем весело, кроме пожарных караулов.

В деревнях, конечно, проще. Одна деревня, одно чучело, общее гулянье. А что делать жителям больших городов? Смотреть, как сжигают главное чучело княжества на центральной площади Великограда?

Это такая же традиция, как выслушивать поздравления великого князя Святополка в Новогоднюю ночь.

В старину великий князь ещё и масленичные катания на горках самолично открывал. Но современные мегаполисы выделяют чересчур много тепла. Люди, машины, подземка. Часто зимние горки до Масленицы не доживают. Ничего. В людных местах строятся горки деревянные. А в парках подвыпивший развесёлый народ катается и по талым. Когда во все стороны летят брызги, даже лучше.

Наш парк наверняка уже тоже готовят к гуляниям. А блинами так и возле общежития торгуют.

Я подошла поближе и увидела, что блины у торговки покупают знакомые сектанты. Давненько они не появлялись. Как выразился бы Дубинин, отконцесветились и вернулись! Мы с ним в школе любили таким словообразованием заниматься. Любопытно, что сектанты затеют теперь?

Я поднялась пешком на десятый. Ноги сами понесли в 1003. Пересвет в комнате находился один (надо же, какая удача!). Одет был лишь в свои широко известные кожаные штаны. И копался в вещах, по-видимому, выискивая что надеть. Предложил войти.

– Я пришла сказать спасибо, – устало произнесла я (как всё-таки выматывают ночные беседы, нервы, создание отвратительных снимков), раздумывая: неужели мне больше и сказать-то нечего.

– За что?

– За то, что ты припугнул Зорицу. Только вот интересно, чем?

– А, – Пересвет улыбнулся во все тридцать два. Вероятно, догадался, что я подслушала их с акулой разговор. Случайно или нет, уточнять не стал. – Ну, тогда скажи.

Я прошла в комнату и села на угол стола, свободный от всякого хлама.

– Спасибо.

– Это всё? Негусто.

– А ты на какую густоту намекаешь?

Пересвет извлёк из шкафа рубашку. Надел, но не стал застёгивать. Подошёл и встал возле меня.

– Дай-ка подумать.

Раньше он работал охранником в игорном заведении, что возле ближайшей станции подземки «Выставка причуд». Причуда в данном случае – не глупость, как можно подумать. Причуда значит «при чуде». Близка к чудесному. Просто рядом, прямо за памятником князьям-возродителям, построен выставочный двор, где множество разных лавок, торгующих товарами народных промыслов. Чудодейные лавки там тоже имеются.

Так вот, игорное заведение, о коем речь, называется «Яхонт». Оно весьма низкого пошиба, давно находится на грани закрытия. Все эти мелкие игорные домишки уже еле-еле выдерживают конкуренцию с крупными домами вроде «Трёх княжон». Всё идёт к тому, что игорное дело скоро соберётся в руках нескольких дельцов, к которым власти станут предъявлять определённые требования, чтобы не творилось такого беспредела, как ныне. Пересвет ушёл из «Яхонта» после того, как некий проигравшийся в ноль олух поразмахивал там ножом и даже (не до смерти) порезал кого-то. Или Пересвета уволил хозяин, надумав взять охранников-Чародеев. Собственно, Чародеи немногое могут противопоставить холодному оружию и ничего – огнестрельному. Но некоторым начальникам так спокойнее.

Позднее Пересвет устроился в ту лавку, где уже работал Милорад. Я предположила, что в данный момент он туда и собирается. А тут я со своими спасибами. Пора бы домой, скоро превращаться. Мысль об этом мелькнула, но к перемещению не сподвигла.