- -
- 100%
- +
Дизайнер обложки Сергей Сухой
Иллюстратор Сергей Сухой
© Сергей Сухой, 2025
© Сергей Сухой, дизайн обложки, 2025
© Сергей Сухой, иллюстрации, 2025
ISBN 978-5-0067-7133-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Из москвы в питер
В обед решил забить на все болт, в приложении РЖД купил билет на «Сапсан» до Питера. Поезд отправлялся в 17:30. Написал Сабиру, что буду на Площади Восстания в 21:16 – именно в это время я буду на Московском вокзале.
Сабир написал, что он еще будет на работе. Извинился, что не встретит меня, попросил подъехать к нему на арт-пространство «Полигон». Я решил не брать особо много шмоток, ведь я поехал в Петербург, грубо говоря, на сутки. Закинув сменную одежду и теплый свитшот в рюкзак, двинул на Ленинградский вокзал.
По пути я решил зайти скушать фалафель перед дорогой. Подкрепившись, спустился в блядское московское метро, вышел на «Комсомольской» и отправился к «Сапсану». Поездка была веселой. Напротив меня села девушка, от которой сильно разило трехдневным запойным перегаром. Но это не самое страшное. Хуже было то, что ее телефон разговаривал с ней бухим женским голосом. Он говорил ей каждый раз, когда она его блокировала: «Эээээкраааннн выыыыклюююючеееннннн». Периодически он начинал говорить: «Эээээкраааанннн заблокиировааааннн». Пытаясь его заткнуть, она периодически била ладонью по экрану, отчего он, напротив, начинал озвучивать время: «Вооооссееемнадцаать чааасооов питнадцать минуууууттт». Вся эта оргия сатаны, сношение ее руки и телефона, вся эта безумная и беспощадная, давящая на психику, сводящая с ума ярость голосового помощника телефона из Поднебесной продолжалась весь путь от Москвы до Питера. Я ворочался в своем кресле, пытался уснуть. Проклятый голос продолжал говорить, что экран выключен…
Затем все стихло, моя соседка ушла в туалет вместе со своим телефоном, и вот наконец-то мне удалось уснуть.
Не знаю, сколько я спал, но снилось мне странное. Мне снилось, что я бегу по рельсам, а за мной на всей скорости несется огромный китайский телефон-локомотив, который издает звук: «Ээээккккрраааннннн выыыыыкккллююююючееееннн». Телефон почти догнал меня! Он открыл свою огромную электронную пасть, в которой я мог разглядеть печатную плату, микропроцессоры шлейфы. Я чувствовал, как его холодное электронное дыхание обдает мне спину, казалось, еще секунда, и телефон проглотит меня, издавая голосовое «ээээккккраааанннн заблооооокиииирооооовааааанннннн».
Я слышал громкий стук моего сердца, казалось, он исходил не из моей груди, а наполнял полностью все пространство вокруг. Он становился сильнее, громче заполнял все вокруг. Мне казалось, что ритм моего сердца заполнил всю Вселенную, казалось, он был вселенной, он был миром. Я проснулся и понял, что это не стук сердца, а стук ладонью по экрану мобильного.
Да, моя соседка вернулась. Придя в себя ото сна, я увидел лица женщины и парочки напротив меня. Они смотрели на происходящее недовольно. Когда же они переводили взгляд на меня, я видел, как в их зрачках читалось: «Мы тебе сочувствуем, представляем, как тебя тяжко». Но я уже привык к этому странному звуковому сопровождению. Как вдруг моей соседке начали звонить.
Это случилось!!! Она стала громко разговаривать по телефону… И скажу вам, услышав ее голос, я понял, что не только ее телефон был пьян вдребезги. Она сама была вдрабадан.
Она говорила слова, которые вылетали из ее горла, растягиваясь звонко, повисая в воздухе и скатываясь с него медленно, как сопля из носа четырехлетнего мальчишки-олигофрена. Сопля из ее слов медленно, тягуче свисала, пока не касалась барабанных перепонок окружающих пассажиров.
За всем этим ужасом транспортировки человеческих туш из Москвы в Петербург я не заметил, как мы уже приближались к Питеру. Но вдруг всю мою кожу начали приятно колоть мелкие мурашки, взглянув в окно, я увидел, что мы уже въехали за КАД. Ощущения были настолько приятными и родными, как будто я вернулся домой после долгой дороги.
И вот уже совсем скоро вышел на перрон Московского вокзала и двинулся к станции метро «Площадь Восстания». Зайдя в метро, я открыл бумажник и понял, что где-то проебал свой «Подорожник». Нет, это не растение, и даже не альбом группы 25/17, это карта для проезда в питерском метро. Ругнувшись, я двинулся к окошку касс и купил себе новую карту, закинув на нее деньги. Спустился к платформе и поспешил в сторону «Площади Ленина – Финляндский вокзал».
Вышел из метро. Прошелся до набережной, старушка «Аврора» была на том же месте. «Жива ли ты, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!» – подумал я и двинул в сторону арсенала. Именно там находился «Полигон», арт-пространство, где работал Сабир. Студия находилась в историческом здании Пушечного литейного двора. Пройдя сквозь проходную и старые ворота, я оказался на первом этаже здания.
Позвонил Кате.
– Привет, – сказала она.
– Привет, – ответил я.
– Ты уже на проходной?
– Нет, я в здании на первом этаже.
– Сейчас я тебя встречу.
Катя сбежала по железной лестнице, мы обнялись.
– Сабир еще на съемках, сейчас я тебя к нему проведу. Надо будет подождать, минут пять осталось.
И я пошел за Катей по старой металлической лестнице на второй этаж здания. Сразу было видно, что это здание когда-то было цехом. Высокие потолки, швеллеры с закрепленными на них передвижными кранами, лебедками. Квадратики окон – эти стекла помнили еще последних императоров России.
Конечно, не все из них. Многие из квадратиков погибли, разбившись на осколки во время авианалетов в блокаду Ленинграда. А многие из них видели и царей, и императоров, и революцию, и крах Советского Союза, и приход Путина.
– Ну, здравствуйте, говнючки, – говорил я квадратным стекляшкам в окнах. – Вот я вас и нашел. Теперь и я смотрю сквозь вас, вижу историю Петербурга, Ленинграда и Питера вашими прозрачными телами.
Если бы я верил в переселение душ, то сказал бы, что в прошлой жизни я жил в Петербурге, и в позапрошлой я жил в Петербурге, и в позапозапрошлой тоже, и, возможно, был одним из этих стеклянных квадратиков в окне.
Странные ощущения – приезжать в этот город второй раз в жизни, но чувствовать себя, как будто прожил в нем всю жизнь, только давно, так давно, что никто из моих знакомых не остался в живых. И вот я уже заходил в помещение, в котором проводил фотосессию Сабир.
В этом пространстве я увидел Деда Мороза, Джокера, Харли Квинн и двух девочек 11—12 лет, как я понял, это была семейная тематическая фотосессия.
«Джокер против Деда Мороза», – услышал я знакомый голос, это был Сабир. «Да, потому что Брюс Уэйн – это Бэтмен, а Бэтмен – это Дед Мороз. Это надстройка над надстройкой, это метамодерн», – сказал я другу.
Он подошел ко мне, мы пожали руки и крепко обнялись, похлопывая друг друга по плечу.
Мы не виделись с ним почти 4 месяца и оба были рады встрече. Это и есть самая настоящая дружба и братство. Когда ты просто рад человеку и принимаешь его таким, какой он есть, не пытаясь переделать под себя, это и есть настоящая братская любовь. Настоящая, искренняя, когда ты рад просто увидеть своего друга. А видеть его в городе, который для тебя просто как родной, – вдвойне круто.
Френдзона
Женщины воистину самые странные существа. Они всегда делают не то, что думают, и думают то, что не делают. В наше время в мужских кругах есть стереотип, что если ты находишься во френдзоне, то ты неудачник.
Я же считаю, что любой мужчина может быть во френдзоне, но при этом иметь кучу любовниц и даже несколько гражданских жен. Главным является то, как он попал в эту зону, или то, кто на самом деле находится в этой зоне, мужчина или женщина. В своей жизни я два раза был в так называемых взаимоотношениях френдзоны.
Первое – это одна из моих бывших, которая была для меня так, на несколько раз и чисто для секса. Да! И я сам определил ее в зону френд, просто мне все надоело. Да, я до сих пор помню весь наш секс. Я помню ее влагалище, которое по глубине было мне маловато, и когда я трахал ее и хотел войти в нее полностью, я упирался головкой своего члена в шейку ее матки.
Она была молодая, мне было двадцать шесть, ей девятнадцать. Я помню ее вагинальный секрет, который обильно тек по ее бедрам, когда я имел ее раком под мостом в своей машине.
Помню, как-то раз я приехал за ней поздно вечером, купил одну розу в цветочном «24», чисто по приколу. Вообще я не люблю дарить цветы, это то же самое для меня, что дарить снежинки.
Так вот что я тебе скажу, пес, в тот вечер, точнее ночь, приехал к ней и забрал ее из дома. Она жила в девятиэтажной панельке со своей мамой. Я забрал ее в два ночи, подарил эту розу, отвез под мост и стал ебать. Продолжалось это примерно до пяти утра, поскольку я был подбуханный. Кончил, слез с нее, затем меня дико накрыло смехом, я очень долго смеялся.
– Ты че ржешь? – спросила она.
– Че, за розочку дала?! – ответил я вопросом.
– Ты че, дебил?! Мы вообще-то встречаемся! – сказала она.
– Да… – ответил я. И в этот момент подумал, что я не хочу быть с ней.
Через неделю я сказал ей, что не хочу и не собираюсь быть с ней. Сказал, что нам неплохо быть просто друзьями. Да, и кстати, мы до сих пор с ней общаемся, мне нравится держать ее в своей френдзоне. Потому что она в отместку или по инерции внесла меня в свою френдзону. Вот так я в первый раз оказался в френдзоне.
Второй раз я оказался в ней сознательно сам! Поскольку я не хотел обидеть человека, который мне действительно дорог. Как друг, как хороший друг.
Итак, пес, у меня был товарищ, у которого была девушка. Да-да… «он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил». Нет, хуй вам, не так.
Хорошая нормальная девушка, которая его любила и ценила. Но он, как и многие мужики, получая такое отношение к себе, патологически глупо и рьяно хотел ей изменить: «А вдруг следующая будет еще лучше». Ну и делал он все так тупо, что его ловили на этом.
Но не в этом суть, а в том, что они расстались. И как-то так получилось, что я общался только с ней. Мы сохранили связь и общались, я даже помог ей с трудоустройством, как она говорит, хотя я просто сказал ей, когда и куда прийти, но не суть.
Мы с ней общались долго, и у меня, и у нее проскользнула мысль: «Мы друг друга знаем давно, а почему бы нам не организовать отношения?» И вот когда мы пришли к этой мысли, озвучили ее, мы уже хотели все это провернуть. Но все-таки я и она поняли, что если это произойдет, то мы потеряем те самые отношения, которые у нас уже есть.
Потеряем нашу френдзону.
Потеряв ее, мы просто расхерачимся и потеряем все, что уже есть между нами. И мы остались хорошими друзьями, о чем до сих пор не жалеем. Так что френдзона – это как лекарство в определенных условиях, это помощь и польза, а в других это яд. Но я знаю зону френд только как лекарство, чего желаю и тебе!!!!! ПеС______)))))))
Планета Истаграм
* Здесь и далее Instagram принадлежит компании Meta, признанной экстремистской и запрещённой на территории РФ» Продукт компании Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
Инстаграм – планета в планете Земля.
Удивительно, но когда смотришь на людей, которые приезжают куда-либо на отдых в другую страну, невольно замечаешь, что все, чем они занимаются, – это фото, фото для инстаграма. Все эти люди, которые едут в отпуск, чтобы отдохнуть, понежиться под тропическим солнцем, занимаются тем, что делают фото.
Да, планета эта странная. Все ее жители смотрят на то, какие двумерные плоские картинки сделали остальные, в каких позах и в каких местах планеты. Смотреть только для одного – чтоб посмотреть, а затем поехать в это место и сделать такие же фото, в тех же самых местах, в таких же позах.
Все на планете Инстаграм – сплошной копипаст. Миллионы копий, копий, гигабайты одинаковых фотографий. Весь этот копихлам заполняет ленту, из него и состоит вся эта планета. Жителям уже не важны эмоции. Не важны впечатления, ощущения, все это не имеет никакой ценности для них, кроме квадратной фотки в электронном приложении.
Бесполезности этих снимков не объяснить никому из них, да я и не буду. Быть может, только для меня эти фото не имеют никакой ценности. Ведь я всегда считал самым лучшим фотоаппаратом, видеокамерой мой мозг. Ни одна камера не передаст то, что видят твои глаза и отправляют по зрительному нерву в твои затылочные доли головного мозга. Фотография или видео не передаст и не высвободит в твою кровеносную систему такое количество эндорфинов, которое выбрасывает твой мозг при виде этих джунглей, заката на море, старых дорог вдоль джунглей, лианы которых свисают на асфальт.
Разве видео передаст вкус том-яма на кокосовом молоке, вкус пива в том старом баре в центре Праги? Разве фотоаппарат или тем более камера смартфона сможет запечатлеть все это именно так, как это видел и чувствовал ты? Я считаю, что нет.
Природа дала мне самый уникальный фотоаппарат и самую лучшую камеру, мою память и мозг.
И все-таки я нахуй не понимаю всю эту моду на фотокопии…
Вот смотри, друг, возьми десять рандомных девушек из твоего города, загляни в их инстаграм. И сто пудов ты найдешь там десятки фотокопий. То есть фотографии в одних и тех же местах в вашем городе, в одних и тех же позах, даже иногда в одной и той же одежде и с одним и тем же макияжем.
Ебучий постмодерн, так они же, блядь, делают то же самое за границей, они и едут туда только для того, чтобы сделать фотокопии в одних и тех же местах… и на тех же морях… Бля, смотря на них, я понимаю – сука, в этом мире нет ни океанов, ни морей, как сказал Е. Алехин. Потому что всем похуй на океаны и моря. Они не нужны, нужны фото, фотокопии.
И тут, проснувшись среди ночи после поездки на Биг Будду на Пхукете, я осознал это. Мне хотелось заплакать и выть на Луну от понимания этого. Что никому не нужно все это, они просто хотят красивые фото в инсту или Вконтактике. «Разве это все, разве это все, разве это все, разве это все?!!» – засела одна мысль в моей голове. Разве это все, к чему шла многовековая человеческая цивилизация? Прийти к тому, что всем нужны только фотокопии в инстаграме? Мне стало душно, я вышел на балкон, закурил сигарету. Сел в кресло. Своими полуночными движениями разбудил мою спутницу, она, голая, выглянула из комнаты на балкон, спросила меня сонным голосом:
– Ты что делаешь? Все нормально?
– Да, – ответил я, – просто я понял.
– Что понял? – спросила она, не понимая ничего.
– Что сейчас мой день рождения, и то, что им ничего не нужно, кроме фотокопий в инстаграме.
– Я сейчас ничего не поняла, но ты родишься только в семь вечера по-магаданскому. Поэтому ты еще не родился. Пойдем спать… Мы же хотели встать рано утром, чтоб съездить на море. А потом поехать в океанариум.
– Да, – сказал я. – Иди, я сейчас докурю и приду.
Но я сидел и думал о том, что ничего больше нет. Это финал. Апофеоз человеческой цивилизации. Больше ничего нет, кроме планеты Инстаграм… Я увидел большого богомола на стекле балкона. Взял телефон, сфотографировал его. Посмотрев на эту картину, я зашел в свой инстаграм и выложил 100 одинаковых постов с этим богомолом. Вот вам, вот вам, пиздючки с планеты Инстаграм, вот вам мой метамодерн…
*Продукт компании Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
Скальпелем по коже
Этот рассказ будет не обо мне. Он будет о моем друге. Философе современности, Марселе Прусте нашего времени.
Мой товарищ работает детским хирургом. Мы иногда встречаемся с ним, чтоб пропустить по стаканчику в баре, обсудить то, что сейчас происходит на планете в мире и в людях. В одной из наших посиделок, когда мы уже выпили приличное количество алкоголя, обсудили то, что сейчас творится, я решил задать моему другу вопрос.
Чем отличается молодой врач от врача с опытом и повидавшего что-то? Вообще, он не любит говорить о работе и случаях, которые у него были на работе. Но на этот раз он сделал глоток «Белого русского» и ответил:
– Да парой пустяков, молодой врач еще не имеет предчувствия, когда он нужен пациенту, а когда тот не нуждается в помощи врача. Так было и со мной. Заметил я это тогда, когда уже имел свой небольшой опыт в практической медицине, а также опыт принятия самостоятельных решений… Произошло это в нашей ординаторской, мой стол располагался в самом дальнем углу рядом с двумя окнами по диагонали от входной двери.
Да, можно сказать, что это было самое козырное место в ординаторской, никто не стоял за спиной, хотя меня бы это не раздражало, зато я мог следить за всем, что происходило в ординаторской. Все было, как всегда, я задержался после рабочего дня, поскольку часть родителей моих пациентов договорились со мной о консультации.
Кроме меня, в ординаторской находился Максим, врач-хирург, который отработал год в нашем отделении, до этого после интернатуры он год стажировался за границей, в Германии. Дверь в ординаторскую была открыта нараспашку, что, к слову, всегда меня бесило.
Родители, лежавшие в отделении с детьми, бесцеремонно и без стука вламывались в ординаторскую даже во время обсуждений с главным врачом, что меня, несомненно, раздражало, поскольку складывалось впечатление, что любая мама могла ворваться в ординаторскую посреди утренней планерки с криком: «Ну что, суки, сидите, а Колька-то мой обосрался! Кто постель менять нам будет?» – несомненно, все это зависело от заведующего, который был хоть и неплохим хирургом, но как заведующий – довольно мягкотелым и податливым мужиком.
Так вот, я отошел от темы. В ординаторской были я и Максим, дверь, как всегда, нараспашку, и тут из процедурного кабинета, который находился по соседству, раздался истошный вопль ребенка. Я на тот момент знал, что там пациент с подозрением на аппендицит (который не подтвердился), и сейчас ему ставят периферический венозный катетер. Услышав этот вопль после суточного бессонного дежурства и полного рабочего дня, я встал со своего стула, чтобы закрыть дверь и спокойно приготовить выписки на следующий день.
Подойдя к двери и захлопнув ее, развернувшись, я увидел растерянное лицо Максима, который стоял за мной. Я посмотрел на него и вернулся на свое место. Максим сказал: «А я думал, что кому-то надо помочь, пациенту плохо», – на что я ответил, что ребенку ставят «периферию», и единственное, что нам надо сделать, – не мешать медсестрам его ставить.
Вот что отличает молодого врача от врача с опытом, врач с опытом на инстинктивном уровне чувствует, когда пациенту нужна его помощь, а когда она не нужна. Этот инстинкт выработался и у меня. Один из случаев, когда мой инстинкт сработал, я помню как сейчас.
По дежурству в реанимации лежал ребенок с множественными врожденными пороками, после нескольких сложных операций. Я сидел в ординаторской, писал истории поступивших, и тут меня что-то дернуло, и я решил пойти в реанимацию. Как только я зашел в палату, я увидел, как дежурный реаниматолог стоит над кроватью и делает непрямой массаж сердца этому ребенку, попутно говоря медсестре, чтоб она вызвала меня.
Я подошел к кровати, она говорит: «О, вот и ты, как будто почувствовал». Непрямой массаж был неэффективен, и мы решили начать прямой. Для этого я разрезал грудную клетку, чтобы получить доступ к сердцу, и начал качать его своими пальцами. Через 3—4 минуты такого массажа сердце запустилось. Я ушил операционную рану и пошел писать протокол операции.
Так вот. О, эти молодые врачи, каким когда-то был и я, готовы плакать вместе с больным у его постели, не понимая и не делая ничего для его выздоровления. Зато черствые прожженные сухари, которые только и делают, что раздают указания и говорят, что кому делать, не сочувствуя с виду больным, делают все для их выздоровления, парадокс, но пациенты любят больше тех, кто им сопереживал…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.