Лихие девяностые в Шексне

© Анатолий Суконщиков, 2020

ISBN 978-5-0051-0874-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛИХИЕ ДЕВЯНОСТЫЕ В ШЕКСНЕ

ОТ АВТОРА

Написал и задумался: «Оставить все как есть или «подлитературить», то есть заменить подлинные фамилии вымышленными. Может кому-то покажутся изложенные события и факты неточными и оскорбительными. Но я писал как видел и, в основном, слышал из уст встречаемых в то время людей. Я прекрасно знаю, что все мы в равной степени обладаем как достоинствами, так и недостатками. Кто-то одними, кто-то другими. Все мы не ангелы, все не без греха. Все нам не чуждо. Кому что дано. Многих уже нет в живых. Но каждый из нас в то время надеялся, работал и стремился к тому, чтобы в завтрашнем дне жить лучше, чем во вчерашнем. В этом направлении, в рамках отведенной судьбой, шли и мои герои. Я писал с тем, чтобы сохранить события прожитых лет. И пусть будут светлой памятью, упомянутые здесь имена и фамилии как для живущих, так и для ушедших в мир иной. Решил оставить все как есть. Если что не так, то пусть простят меня мои герои и их родственники.

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ

28.02.1990г.

На улице снега почти нет. Лужи. По Филину ручью бегут разводья солярки. Запах еще тот. Уже две недели такая картина. Во вчерашнем номере газеты «Звезда» появилась заметка-запрос директору завода ДВП Мирау Петру Францевичу по поводу загрязнения ручья.

Переодеваемся. В слесарной мастерской запрессового отделения старшой – бригадир Толя Курочкин. Кроме него Юра Петруничев, Андрюха Ворошнин и Игорь Соколов. Заходит начальник цеха Ноженко и к Курочкину: «Давайте к машинам. Последний день месяца. Чтобы все работало». Я и иду к шлифмашине второй линии. Там уже Сергей Лукин. У него шестой разряд, как и у Курочкина. И в бригаде их право на конечный вывод по наладке и ремонту оборудования. И на гражданке существует субординация.

Смотрю – машина стоит. Рядом крутится оператор. Порвало и зажало шлифленту, натяжной вал не поднимается. И плохо работает редуктор. А замены-то нет! Кое-как при помощи ваги приподнимаем вал и выдергиваем обрывок ленты. Сергей говорит, что теперь просто надо оператору при подъеме вала, сбрасывать воздух противодавления. И точно. Вал хоть и медленно, стал опускаться и подниматься. Зарядили новую шлиф ленту и машина заработала.

Вскоре заминка на продольном рольганге. Там почти закатало ведомую звездочку. Заменить нечем. Бригадир обнаружил на одной из полок звездочку с подобным шагом зубьев и убежал заказывать в РМЦ. А мы, открутив натяжник, и, удалив пару звеньев на цепи, натянули её через закатанную звездочку в тугую так, что она перестала прыгать и перескакивать через зуб звездочки.

Пришли в слесарку. Помыли руки. Время десять часов тридцать минут. Поставили чайник. Но влетел Игорь Соколов: «На первой линии у главного насоса шлифмашины выдавило сальник. Масло бежит».

– Придется его снимать, – решает Лукин.

Я молчу. У меня нет права голоса. Как говорится: «В нашей коммуналке живешь – по-нашему заламывай кепку». Я ведь на подхвате.

– На сколько там ключи? – спрашивает Игорь, скорее всего сам себя, и продолжает: – Вроде, двадцать два на двадцать четыре. Пойду снимать.

– Зачем? – останавливает Лукин. – Чайку попьем и снимем.

А сам берет фонарик и идет на линию. Я следом. Мне интересно. Надо все знать. Но до места мы не добираемся. Навстречу бежит оператор и кричит: «Заело камеру охлаждения плит».

Подходим туда. Смотрим – шток правого цилиндра поднят, а левого – опущен. Разнобой. Сергей просит меня покрутить маховик насоса гидростанции в обратном направлении, а сам зажимает конечник. Я выполняю приказ старшего, но сам себя спрашиваю: «Для чего?» Вижу, что штоки цилиндров выравниваются. Включаем в работу гидростанцию и агрегат переворачивает плиту как положено.

– Что произошло? – пытаю Сергея.

– Плита попалась не стандартная, короткая. А оператор преждевременно отключил насос гидростанции и поэтому конечник дальнего цилиндра не успел сработать.

Сергей остается тут, а я иду к шлифмашине первой линии и вижу, что масло из головного насоса обильно вытекает через поврежденный сальник. Сообщаю подходящему Сергею. Он видит и сам. Молча направляется к пульту управления шлифмашины, а мне остается путь в слесарку, чтобы ждать дальнейших распоряжений. Туда вскоре заявляется и Лукин. Вдруг к нам вбегает мастер первой линии – женщина в черном свитере.

– Где Лукин Сережа?

– Вон, – показываем. Он как раз мыл руки.

– Надолго машину остановил?

– А как сделаем, но до обеда – точно.

– Как это? Сегодня последний день месяца.

– Да, там столько масла вытекло, – в свою очередь возмущается Лукин. – А кто таскать его будет?

В разговор включается Юра Петруничев. Он спрашивает Сергея:

– Ты остановил, машину? Так надо идти. Делать.

– Ладно. Вот чаю попьем…

Мастер:

– Так мы, за это время, хоть несколько кубов плиты наберем. Может включим, Сергей?

– А масло потом кто будет таскать? Если кто-то будет – включайте.

Петруничев кивает мастеру головой, что означает – «добро», а Сергея тихонько – шутливо журит: «Ну, ты и вредитель».

Попили чаю. Пошли. Хотели ускоренным темпом снять насос, не отсоединяя станину. Не удалось. Мешал вал. Пришлось брать насос вместе с ним. А когда все это принесли в мастерскую, то выяснилось, что импортный вал дал трещину. Аналогичной замены не было. Поставили отечественный насос. А у него скорость низкая. Тринадцать метров без нагрузки, с нагрузкой – восемь.

Опять все в слесарке, а я сперва долил масла в бак.

Тут бригадир объявил, что был Ноженко и велел вернуть родную для машины гидростанцию.

– Я, – говорит Курочкин, – начал возмущаться, де, угробим оборудование. А начальник цеха,

мол, сегодня надо сделать план. Дать шестьсот кубометров плиты, а завтра будем думать.

– Вот так, – сокрушался Курочкин, размахивая руками. – Сегодня план, а завтра будем думать, – повторял он слова Ноженко. – Все раскурочим, а потом и не собрать.

Перекинули все на старый лад. Рядом крутился Ноженко. Запустили машину. Стала работать.

Подошел механик цеха Зубов:

– Мне кажется, что масло в гидростанции греется из-за шлифмашины. Где-то в ней клинит.

Я, хоть совсем недавно пришел сюда на работу, но понимал, что он несет чушь. Курочкин тоже округлил глаза:

– Да чего может клинить? Если бы клинило, так подгорели бы и перевернулись ремни.

– Ну… – безразлично буркнул Зубов.

Курочкин коснулся рукой до металла:

– Редуктора все холодные. Они бы ведь тоже грелись.

Я сунулся со своим мнением, что клинить может только из-за муфты. Но она пока работает.

– Тут возник Ноженко и дотронулся одной рукой до Курочкина, а другой до меня:

– Помогите снять валик гидравликам, – и показал на поодаль работающих у пресса.

Мы подсобили снять деталь со станины весом в двести килограммов.

В это время электрик собрал схему на шлифмашину, а оператор ее запустил. Через неё пошла древесно-стружечная плита. Никакого клинения не наблюдалось.

– Клинит у Александра Васильевича в голове, – возмущенно говорит Курочкин. А Игорь Соколов его успокаивает:

– Да, брось ты переживать! Это ему перед начальством надо выглядеть знающим и работящим. А на самом деле он – кабинетный работник. Был-то директором комбината хлебопродуктов.

– Точно, – поддержал Курочкин. Не один раз было ему сказано, де, доставайте насос, а то встанем. Вот и приехали! Он тоже угрюмым стал. Раньше-то вторая линия горя не знала. А сейчас ее бросает как корабль – от берега к берегу.

И ДОМА ПРО РАБОТУ

Вечер. Пришёл с работы. Дети гуляют. Мы с женой собрались ужинать. У нас двухкомнатная квартира на пятом этаже. Дали от завода ДВП, можно сказать – супруге. Меня не учитывали. Сошка маленькая – слесарь четвертого разряда. По закону вроде бы положена трехкомнатная, так как дети разнополые. Да мой «вес» подвел. Правда, после маленькой комнаты общежития, мы и этому были рады. Ведь я стоял в очереди на жилье в поселковом совете не менее пяти лет. И еще простоял бы, наверное, лет двадцать. Поэтому новоселью радовались.

Квартира жены. Она работает экономистом в цехе щепы. От меня же потребовали расписку, что согласен проживать с ней на данной жилплощади. Расписку эту, тотчас прикрепили к другим важным бумагам.

Супруга собирает на стол и мимоходом говорит:

– Мира (главный экономист завода ДВП) сегодня сказала про Ноженко, мол, хорошо, что на заводе хоть один лидер есть, за которым коллектив идет. А я ей ответила: «Знаете, Мира Николаевна, идет за ним пока вы деньги цеху ДСП валите, а вот не будете валить, так и коллектив отвернется. Вот смотрите. Вы им даете все. И зарплату хорошую и доход вон какой высокий. В ущерб другим цехам. А у нас в «щепе» что?

– А что у вас? Вы тоже доход могли получить, да бумаги Мирау подали без подписи. Я ей, мол, не надо так говорить, Мира Николаевна! Вы же прекрасно знаете, что все у нас было подготовлено и Мирау читал всю нашу документацию, но вы же сами с ним сделали так, как вы этого и хотели. Так она и губы поджала.

Я поддержал начатый разговор:

– Не знаю выполнил ли план наш цех? Будет ли зарплата?

– Зарплата пока начисляется, – ответила жена. Она вращается среди основных конторских работников и знает расклад. Сейчас вот получим вторую половину доплаты. В марте, возможно, дадут тринадцатую. А в апреле – капиталка – тоже деньги будут. А с мая – большой вопрос…

Помолчали. Жена перевела разговор на другую тему:

– Я еду домой. Игорь Соколов садится в автобус. Я поздоровалась, а он нет.

– Наверное, не узнал. Или своими мыслями был занят. В кино брал билеты. У него сегодня романтическое свидание.

– А был один…

– К нему, к Дому культуры подруга приедет.

– А как дела у них, у «молодых»?

– Слышал, что муж его «невесты» опять к ней возвращается.

– А Катька-то Соколова, наверное, к своему Игорю переберется?

Я смеюсь:

– У них идиллия. Поменялись женами на время. Но, на время ли? Не знаю. Игорь-то своей сказал: «Не пущу». Он второй месяц не выпивает. Вчера у Андрюхи Ворошнина рождение сына обмывали, так он не остался, ушел.

Вот видишь? Он ушел, а ты нет.

– Да как-то неудобно. Да я стопку всего…

…После ужина замеряем площадь кухни и коридора. Пятнадцать квадратных метров. Жене пообещали достать линолеум.

Одиннадцать ночи. На улице ветер. Стучит железо на крыше и снаружи на подоконниках. Слегка отдувает занавески. Ветер проходит сквозь окна и даже сквозь кирпичную кладку.

На подоконнике у нас банки с рассадой: перцы, помидоры и крупная южная ягода. Проклюнулись два семечка арбуза и два перца.

Ем яблоко и ложусь спать.

ИДИЛЛИЯ

Проснулся всех раньше, Где-то по радио звучит гимн. Понежился ещё и окончательно встал в шесть сорок пять. Сегодня первое марта. Начало весны. На улице тихо, только слышно как где-то за окном щелкает клювом галка: «ростится» как курица перед кладкой яиц.

Жена забрякала на кухне посудой. Завилась. Встали Юля и Саша. Допили кофе.

Иду на работу. На улице слякоть. Падает мохнатый снег. Ветер южный. Настроение бодрое. Захожу в цех не центральными, а боковыми воротами. Тут ближе. На табло второй линии горит цифра сорок восемь. Столько запрессовок сделали ночью.

Игорь Соколов спускается по лестнице из будки операторов. Значит уже узнал о состоянии линии и неполадках. Мне можно не заходить. Шагаю прямо в слесарку. Там Юра Петруничев. Ворчит:

– Поздно чего-то…

Начинаю переодеваться.

– Восьми ещё нет…

Заходит Игорь, а следом Сергей Лукин.

– Поди-ка и не спал? – сощурив глаза и, хитро улыбаясь, подшучивает Юра над Игорем.

– Да, после такого фильма разве уснешь? – подхватываю я шутливый тон Юры.

– Первого эротического, – вторит Лукин.

– Первого советского эротического, – пытаюсь уточнить я.

– Чушь, говно, а не кино, – говорит Игорь.

– Точно, подтверждает Ворошнин. Они с Курочкиным как раз зашли в слесарку. – Бабу показали, как доска и посмотреть не на что. Горбоносая. Половина зала тут ушла.

– Ты-то, поди во все глаза смотрел, – говорит, переодеваясь, Игорю Курочкин. – Один был?

– С ней.

– А «друг» твой тебе не навешал?

– Он в аварию попал.

– Ишь до чего довел ты мужика, – зудит бригадир. Природного таланта, умения подмечать тонкости характера партнера и подшучивать над ними у него не отнять. – Жив?

– Машину помял, да лицо пооскоблил.

– Женщины наше счастье и беда…

– Хватит болтать, – вмешивается в разговор Юра Петруничев. – Выходим на линию…

И Курочкин тотчас приступает к своим обязанностям.

– Как линии на профилактику встанут, – инструктирует он, – надо срезать и поставить другую звездочку на второй, а на поперечном рольганге первой линии снять цепь и звездочку. Придут из конструкторского бюро, снимут размеры и отдадут заказ в РМЦ.

– А зачем снимать? – возражает Юра. – Подшипник двести десятый. И зачем снимать?

Но у бригадира свои резоны.

– Нет, надо снять. – Стоит он на своем. – Пусть все полностью замеряют. Зато, если ошибутся, то к нам не будет никаких претензий.

– Ты начальник, – парирует Юра, – тебе с горки видней!

Я уже на линии. Почему-то хорошее настроение и хочется работать. Без приказа долил масло в гидростанции второго «кармана», Заменил цангу на масляной трубке – устранил течь.

Когда вторая линия остановилась на чистку, начали срезать звездочку. Возились долго. Срезал сварщик Андронов. Ступица у звездочки широкая и та не хотела поддаваться. А когда срезали ее и зачистили посадочное место, оказалось, что новая звездочка не подходит. Её надо растачивать. Юра снял размеры и Курочкин побежал в РМЦ.

Спустя час принесли из РМЦ звездочку, но оказался у ней меньшего размера шпоночный паз. Пришлось готовить мне другую шпонку. Провозились почти до обеда.

Вчера Толя Курочкин был на заседании СТК и стал делиться впечатлениями:

– Выступал механик подсобного хозяйства. Приятно его было послушать. Нет, – говорит, – того-то и того-то. Не поставили вовремя снабженцы. Ну и представили им штрафные санкции. Считаю, что правильно сделали. А за что им деньги платим? Зачем их держим. – А у нас —то у самих? – спрашивает бригадир, и сам отвечает: – Сколько времени нет питательных валиков, насосов? И Хоть бы к кому предъявили санкции. Снимают с завода пятьдесят четыре тысячи за экологию – разлили солярку. Какое наказание понесли главный инженер и начальники цехов? С них-то сколько «деревянных» сняли? Ничего! Так, что им не жить? Наклали в штаны, а вытряхивать некому. Премию, так небось от себя не отпихнут…

ПОД ПЛОМБОЙ

После обеда начальник первой линии Боровиков принес для шлифмашины новый гидравлический насос. Взамен текущего. Покидая слесарку упредил: «Насос новый, под пломбой!»

Появился Ноженко – в норковой шапке, в коричневой кожаной куртке. Глубокая на лбу морщина. Посмотрел на принесенный насос.

– Сейчас на чистку остановятся и мы поставим быстренько, – перехватив взгляд начальника цеха, объявил бригадир. А когда тот вышел, добавил:

– Ишь наше начальство начало бить копытом. Вы сознаете, – говорят, – на вас какая легла ответственность?!! Она, японский городовой легла, а мы должны бегать, выпрыгивать из штанов. Ничего эта перестановка не даст…

Поставили. Включили. Пшик! Даже одного раза не провернул.

– Вот и под пломбой… – съязвил старшой. – Да разве нам чего хорошего дадут?

Пришлось тащить старый насос и возвращать на место. Все время рядом был Ноженко. Его присутствие нам было не приятно, но что поделаешь – контроль.

Линия поехала. А мы – в слесарку.

Сергей Лукин не слова не говоря занялся проверкой головки малой гидростанции, которую я собирал и опробовал накануне. Еще утром проверил, – ходила хорошо, не грелась. – А тут, смотрю – Лукин разбирает ее.

Вывод – мне не доверяет. Думаю, может, наворотил чего по неопытности?

– Подшипник полетел?

– Да! Полетел, – цедит Лукин.

Раскрутил, раскидал всю «головку» – подшипник нормальный. Как стоял, так и стоит после многочасовой работы.

– Что, Сергей Павлович, – лыбится Курочкин – Вроде бы целый?

– Да он же и не грелся, – поясняю я, понимая, что Лукин просто ищет зацепку, чтобы показать свое превосходство. Но для смягчения ситуации не выхожу из миролюбия:

– Может посадочное место разбило?

Пошатали. Нет. Все хорошо.

– Есть качка в подшипнике, – гнет свою линию Сергей. Заставить его изменить своим правилам бывало делом практически безнадежным. Лукин – мужик себе на уме.

Защищаюсь:

– Смазать еще надо его, раз разобрали.

Набили смазки – циатима.

Сергей стоял, стоял, думал, думал и говорит:

– Навернется он.

– И все не вечно, – улыбаюсь, – До капиталки он проходит, а то и дольше. Тем боле, что прилично положили смазки.

– Закрывай, Сергей Павлович, – говорит бригадир – . И ставь «головку» на место.

У КАЖДОГО СВОЯ РАБОТА

Мы втроем – я, Игорь и Ворошнин, натягиваем ремни на шкивы вентилятора обрезного станка.

Мимо нас профланировал инженер по технике безопасности. Выглядел этот человек вполне солидно – высокий, тощий с рыжими усами. Голову держит прямо, нос вздернут вверх. Весь вид его показывал – я знаю себе цену.

– От безделия решил по цеху прогуляться, – говорит Андрюха, закручивая болт натяжника и добавляет – Как это целый день выходить с папочкой, ничего не делая?

– А он привык, – роняет Игорь. – Деньги же платят.

– У каждого своя работа, – говорю я, собирая ключи.

В слесарке видим на зеркале листок – листовку. Она прикрывает портрет Брежнева. Его на стену прикрепил Андрюха. Листовка появилась в наше отсутствие. На ней фотография и крупным шрифтом напечатано, что инженер завода по снабжению Маймистов Николай Васильевич кандидат в областной Совет депутатов. И призыв за него голосовать.

Курочкин снял листок с зеркала и стал с издевкой читать:

– Тысяча девятьсот сорок шестого года рождения.. Ага, – говорит Курочкин. – Он сокольский, – и кивает Игорю и Юре, – ваш земляк. И пытается выбросить листок в урну.

– Оставь, – просит Юра. – Листок чистый. Пригодится к покеру.

ХВАТИТ ПРОЩАТЬ

Вечер. Ужинаем.

– Представляешь, – разливая суп по тарелкам, – говорит жена. – Сегодня оказалось, что цеха ДВП и ДСП выполнили месячный план по выпуску плиты. А наш цех по подаче щепы по бумагам не выполнил. Спрашивается: из чего же они её делали? Из воздуха? Я показываю бумаги Семенову, он за начальника цеха на время отпуска Кухты. Мол, что за безобразие? Если ты не пойдешь ругаться к Киселеву, то я одна пойду.

– Приходим. Он говорит:

– Я тоже удивился. Как так получается? И думаю придете или нет?

– На завтра он наметил совместное разбирательство. Я решила: «хватит прощать». Матанова, главный технолог цеха ДСП звонит мне после обеда. Такая ласковая: «Вот, мол, Валерий Михайлович позвонил… Я тоже удивилась!» А чему удивилась? Сами же с Ноженко сказали, что не кубометра больше не подпишут. И каждый месяц так. То чек, то данные по щепе не подписывают. Волынят. Пора их к ответу привлекать. Я так и сказала Киселеву. Он сейчас за директора завода.

– Значит план-то наш цех выполнил? – спрашиваю я у жены, зная, что и она заинтересована в этом. Не выполнение плана отразится на моей зарплате и на семейном бюджете.

– Да, выполнили, – говорит она. – Семнадцать тысяч двести восемьдесят кубометров плиты дали.

ТЕЛЕМАСТЕР

В восьмом часу вечера пришел телемастер. Я был на кухне, а жена с соседкой Леной сидели в зале на диване. Услыхали звонок. Жена крикнула: «Открыто, заходите». Думали дети идут от соседей. Но никто не вошел.

– Видно, кто-то незнакомый.

Отворила.

– Я телемастер. Давно у вас не был. Может и забыли?

– Нет, – женщины в один голос. – Только что вспоминали. Плохо без телевизора.

Мастер был две с половиной недели назад. Тогда он вынул блок, который требовалось отремонтировать и вот только принес его.

– Нет запчастей, – поясняет. – А которые есть – не качественные. Всё идет на космос и военную промышленность. У меня сестра в Талине. Работает на радиозаводе. Так там все лучшее отбирают военным, а бракованные детали в продажу. А вот в Японии, например, брака вообще нет. У нас распределение делится на подгруппы – А, Б, С, то есть – первый, второй, третий сорт. А у них – для какого изделия предназначена деталь, для того и собрана микросхема. И если есть отклонение в ее изготовлении, то деталь – на переплавку. Там как принимают на работу? Подходит гражданин. Его берут, но заключают с ним договор, чтобы за год дал десять рацпредложений. Если условия договора не выполнил, то его под зад мешалкой. У ворот – очередь. Зато японцы изделиями завалили свой рынок и американцы от них уже стонут. Для японского телевизора – гарантийный срок работы – двадцать, двадцать пять лет уже мал. Они замахиваются на пятьдесят. Купил и одного телевизора на всю жизнь хватит. А наш рассчитан на пять лет службы. Гарантийный срок – один год, а на кинескоп – два. Ну, куда это годится? Это сейчас начали бюрократию расшевеливать. А то, ведь на прием к первому секретарю партии не попасть. Все кругом —милиция, охрана. А им все блага идут – и дачи и санатории, и особое питание. Так зачем им перестраиваться? Вот они и вставляют палки в колеса Михаилу Горбачеву. Сейчас нет ничего у простого люда, а с высокой трибуны уже сказали: «Затяните рубашку потуже, будет еще хуже».

Закончил ремонт, поставил телевизор на место. Включил. Порядок!

Жена спросила: «Сколько за работу?»

– Да, сколько не жалко! Не первый раз прихожу.

Супруга подала двадцать пять рублей и бутылку водки – дефицит, по талонам.

– Может мало? – спросила она и протянула еще пять рублей: – Вот еще, чтоб вам было не обидно и нам, чтоб не думалось. Вы бы точную цену сказали. Мы ж не знаем сколько стоят запчасти и работа.

– А, что запчасти? Тут все по мелочи – рубля на три. Но в ателье, где-то так бы и взяли.

Он ушел. Дети стали смотреть телевизор.

Уже поздно. На улице вновь оттепель. Снежок, выпавший утром, растаял. Слышно, как за окном шаркают по бетону подошвы обуви прохожих. Половина двенадцати ночи. Ложусь спать.

ЗАСЕДАНИЕ

– Сегодня нас всех собрал зам. директора Киселев, – говорит жена. – Он объявил по какому поводу заседание и первое слово дал мне. Ноженко аж передернуло. Я отчиталась, мол, так и так – вы выполнили план, а наш цех – нет. Почему так получилось?

Матанова завела, что вот, мол я рассчитала сколько кладем мы смолы, да других компонентов, да щепа идет влажная и получается, что у нас экономия из-за влаги.

– Ишь, – думаю, щепа сырая. Экономия из-за влаги? Значит сушилки у вас в ДСП не работают?

Тут поднялся и выступил Ноженко. Да, такой гордый. И понес и понес… Да так, что даже Киселев не выдержал и сказал:

– Ты, что это, Данилыч, встал в позу? Не может быть такого, чтобы цеха, в которые было поставлено сырье, выполнили план, а тот цех, который поставлял сырье, – нет. Наверное, надо подписать документ на затребованное количество сырья. А оно, исходя из представленных вам и мне данных, соответствует им. Не так ли?

– Нет, – сказал Ноженко. – Такого не будет

– Да, ладно, Виктор Михайлович, – продолжала жена. – Я ему не сказала, но окончательно поняла, что в ДСП смухлевали, а я их зацепила. – Пусть не оплачивают. Все это всплывет, когда будет подсчитываться доход за третий квартал.

Ноженко, аж, подпрыгнул. Встал и убежал из зала.

– Наверное, ты кричала, – говорю я, зная взрывной характер жены.

– Нет, – говорит. – Я, перед тем напилась валерьянки.

– Ну и что дальше?

– Кончилось это заседание, я быстренько поела в столовой и сижу – делаю отчет. И вдруг телефон. Звонит Матанова и таким добреньким голоском:

– Люда, ты наверное расстроилась?

– Нет, – говорю. – Чего мне расстраиваться?

– Так сколько у тебя получается по отчету? Двести девять? Да? Так Ноженко велел подписать. Приходи. Мы подадим тебе чек.

– Некогда, – говорю, – мне. Я отчет готовлю.

– Ну, ладно. Валентина пойдет в управление и тебе занесет.

А что, думаю, идти к ним? И так знаю на какую цифру они готовы подписать. Взято-то у них со склада. Решила, что не стоит пока идти на поклон.