Суздаль. Это моя земля. Легенды и мифы Владимиро-Суздальской земли

Издано при финансовой поддержке

Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям

в рамках реализации федеральной целевой программы

«Культура России»

Авторы: Сулейков Андрей, Подорожная Анастасия, Шипилова Анна, Киселёв Даниил, Пильникова Ольга, Архипова Татьяна, Востокова Анна

Елена Яковлева Редактор

Наталья Рыбальченко Иллюстратор

Анастасия Подорожная Корректор

© Андрей Сулейков, 2019

© Анастасия Подорожная, 2019

© Анна Шипилова, 2019

© Даниил Киселёв, 2019

© Ольга Пильникова, 2019

© Татьяна Архипова, 2019

© Анна Востокова, 2019

© Наталья Рыбальченко, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-7123-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие редактора

У каждого города есть своя история. Она всегда вписана в историю страны, в которой он находится, и неотъемлема от событий, происходящих в ней. И будь этому городу тысяча, пятьсот, триста лет – эта история есть. Чем больше городу лет – тем больше историй в нём.

История Суздаля насчитывает почти тысячу лет, первое упоминание о нём в «Повести временных лет» датируется 1024 годом. Представляете, какая это богатая история? А сколько здесь накопилось историй за всё время? В них живут волхвы и русские князья, цари и их ссыльные в монастыри жёны, пропавшие дети и подставные государи, купечество, дворянство, крестьянство, ремесленники и монахи.

Это так и не построенная железная дорога, благодаря которой город сохранился в своей истинной красоте и почти первозданности. Это колокольни и купола, золотящиеся на солнце. Это советский кинематограф с нашими любимыми фильмами и советские же казематы тюрем, в которые превращали монастыри.

Этот город – место силы, где можно напитаться энергией, получить её из воздуха, из колокольного перезвона, из бесконечного неба над куполами и маковками церквей. Из искрящегося февральского снега. Из яркого июльского солнца. Из тех далей, что простираются от Суздаля и до горизонта на много вёрст вокруг. В этот город хочется возвращаться, где бы ты ни находился.

Мы написали свои истории, которые происходили, могли произойти или когда-нибудь произойдут в этом удивительном городе, равного которому нет ни в нашей стране, ни в мире, ни в одной точке на карте целой вселенной.

Авторы рассказов о Суздале вложили в них всю свою любовь к этому городу, всё своё восхищение им. И всю радость от того, что прикоснулись к его земле.

Благодарность

Мы познакомились в литературной мастерской, куда пришли за знаниями, вдохновением и бережным редактором, а вышли – с целым проектом, который воплотили в единой команде. Без учёбы в мастерской, без продюсера Елены Помазан, которая по счастливой случайности собрала нас, этого сборника не было бы, или он выглядел бы по-другому. Работать, писать, воплощать замыслы, брейнштормить идеи, искать, находить и договариваться гораздо легче, когда ощущаешь поддержку дружеского плеча. Мы все друг для друга за два месяца учебы и работы над сборником стали таким плечом. Главную задачу начинающих авторов – сделать так, чтобы твой голос был услышан – мы решили, потому что нас учили не только писать, но и слышать друг друга. Книга рождается в бумаге. Автор рождается в Litband. Хочешь реализовать себя в одном из литературных проектов – заходи на bandband.ru.

Дом.

Даниил Киселёв

[Пролог]

В центре Суздаля стоит дом. Он спрятан в глубине двора, и с улицы Ленина его не видно. Но если по какой-то причине вы обратите на него внимание, желания зайти в него не возникнет: узкий и длинный, высотой в два этажа, построенный из красного кирпича, тут и там глядящего на мир из-под давно облупившейся извёстки. Согнутое временем в небольшую дугу, с ветхим деревянным крыльцом, это здание выглядит уродливым и старым.

[1]

Бабка никак не хотела продавать свою развалюху. Место золотое: Кремль, река – всё буквально за огородом. Косой домик с побелёнными стенами давно пора снести и построить на участке гостиницу с причалом. Приходили с уговорами и денег предлагали, даже процент от будущего дохода.

«Нашто мне ваша доля? Только испортите всё. Видала я таких», – прошамкала старуха и захлопнула дверь.

Думали, помрёт скоро, всё равно земля наша станет – наследников нет. Годы шли, упрямая бабка не помирала.

Угрожали – нет и всё.

Хоть что с ней делай. Думает, шутки с ней шутят.

[2]

Безлунной осенней ночью домик подожгли. Огонь взметнулся, облизав стену до самой крыши, и через минуту потух, будто стену облили не бензином, а водой. Невесть откуда взявшиеся мужики, один из которых был с раскосыми глазами, а второй пьяный вдрызг, поймали горе-поджигателя у самого моста и как следует отлупили: заломив руки, поставили на колени, раскосый держал парня, а пьяный пинал его по голове и рёбрам, пока тот не потерял сознание.

[3]

Очнулся в помещении: подо мной – мягкий топчан, вокруг – полумрак, из звуков только тишина и мягкая дрожь поленьев в топке. «Где я?» Лежал, не двигаясь и почти не дыша. Тело ныло. Лицо разбито, саднит. «Надеюсь, ничего не сломали».

– Не бойся, не сломали!

От неожиданности я вздрогнул и ощутил капли холодного пота на спине. Со стула в углу комнаты поднялась фигура, её лицо прятала темнота.

– Садись, лечить буду, – услышал я спокойный шамкающий голос. Бабка скрылась в проходе на кухню. Самообладание медленно возвращалось, но неизвестность пугала.

Через несколько минут бабка вернулась и протянула мне большую кружку. Из кружки шёл пар.

– Что это? – Проскочила мысль, что ведьма яду в питьё насыпала.

– Не отрава это. Травки разные, волшебные. Сама собирала. Вмиг на ноги поставят.

«Мысли мои читает, что ли?»

Осторожно глотнул – тепло разлилось по груди, запах трав вернул меня в радость и беззаботность детского лета.

– Ну, давай знакомиться.

– Я Никита, шёл никого не трогал, тут выскочили…

– Нельзя это место портить, Игорь.

И я испугался по-настоящему. «Откуда она знает моё имя?» Мысли закружились, я будто падал с огромной высоты, медленно и долго, как во сне.

– Тут ведь дом. Он – мост, он – связь. Разрушишь – и ребятки мои пропадут. За тыщу лет не научились, как ужиться.

«Совсем у бабули крыша поехала». Я швыркал чаем и кивал, а мозг искал варианты, как объяснить дяде, что с заданием я не справился.

– Пошто с окаянными связался?

Я поперхнулся.

– Пошто дом хотел сжечь? – старуха говорила ровным сухим голосом, её лицо было абсолютно спокойным.

– Мама у меня… больная очень. И никого у неё нет кроме меня, – я опустил голову и врал на ходу, всё же допуская, что ведьма умеет читать мысли, – в Москву везти надо, на операцию, а денег нет. Вот и…

– Помрёт твоя мамка скоро. Не болеет, но помрёт, судьба у неё такая. И тебе недолго осталось, если не бросишь разбойничать.

Внутри меня всё похолодело, и даже горячий травяной чай не мог согреть сжавшиеся в комок внутренности.

– Хороший ты парень, Игорь. А дядька твой – бандит. Покажу тебе кое-что. Не хочу, но так нужно. Вставай.

Я осторожно поднялся и не сразу понял: не больно. Вышли на кухню, и мой взгляд, привыкший к полумраку, наткнулся на сидящего на табурете мужчину с нерусским лицом.

– Это Акчура. Погорячились они с Томашем, ты уж их извини. Он отведёт.

– Попытаешься убежать – убью, – узкоглазый так спокойно это сказал, что я понял: убьёт.

[4]

В лунном свете, пробившемся сквозь тучи, шёл Акчура, невысокий жилистый татарин с ногами в виде буквы «о», рядом неуверенно ступал Игорь. Через пятьсот метров они упёрлись в облупившуюся стену кирпичного дома, обошли его с правой стороны и оказались возле деревянного крыльца. На крутых полуистлевших ступенях сидел человек и курил. Заметив Игоря, он привстал, вглядываясь в его лицо.

– Ах, ты ж…

Длинную руку, ободрав костяшки, остановила стенка узкого крыльца. Завязалась драка. На шум из дома кто-то выскочил, и вместе с Акчурой они разняли дерущихся. Огромный бородатый мужик крепко обхватил Игоря, татарин держал нападавшего.

– Акчура, – пьяно орал тот, – пусти меня! Дай саблю, я… – конец фразы утонул в зажавшей рот руке.

[5]

Бородатый притащил меня на кухню. В проходе уже столпились, по-видимому, все разбуженные жильцы дряхлой коммуналки.

– Я отец Фёдор, – представился бородатый. Посиди пока тут, а мы разберёмся, в чём дело.

Я остался один. Огляделся: облезлые стены, дощатый пол, старый советский холодильник «Бирюса», на шкафчиках самоклеящаяся плёнка, деревянный стол с истёртой зелёной клеёнкой и газовая плита с баллоном под ней. При этом было идеально чисто и даже как-то уютно. В ожидании хозяев дома я сел на табурет и прислонился спиной к стене. Краем глаза уловил какое-то движение, но не успел повернуть голову, как почувствовал у горла холодное и острое – нож.

– Сжечь хотел, значит? Хранительницу? – услышал я над самым ухом, – душегуб проклятый, – голос был холодным, загробным.

– Если кто и душегуб, так это ты! – раздалось откуда-то из-под стола. – А ну-ка не балуйся, не пугай гостя, вишь, белее тебя стал.

Нож исчез так же быстро, как и появился. Медленно, очень медленно я повернулся – за мной была только стена. Под столом кто-то копошился и пыхтел, я сидел, боясь пошевелиться. Пыхтение вскоре прекратилось, и из-под свисающей почти до пола клеёнки вылез маленький старичок, ростом не больше тридцати сантиметров. Он встал в центре кухни, в кругу лунного света, падавшего из окна с железными решётками, и добро на меня посмотрел.

– Ты читать умеешь? – спросил старичок, будто стесняясь.

– Ага.

Он положил мне на колени кусочек бересты и снова отбежал назад. Не без труда я прочитал: «я дамавой бирёза хочишь чай». Скрипнула входная дверь, и через мгновение на кухне собрались шесть человек, а старичок мигом куда-то спрятался.

– Миритесь, – отец Фёдор подвёл ко мне пьяного. Высокий и худой, он с насмешливым взглядом протянул мне длинную руку:

– Томаш. Поляк. Грабил Суздаль в Смутное время. Водку пьёшь?

– Всё бы тебе водку хлестать, не все такие алкаши, как ты, – сказала женщина в чёрном сарафане и чёрном головном платке.

– Молчи, баба, тебя не спросили.

– Чай! Мы будем пить чай! У нас гостей уже тридцать лет не было! – завизжал старичок и обиженно запыхтел.

Я подумал, что схожу с ума. «Или это сон? Конечно, всё сон. Домовой, поляк с шизофренией…»

– Тихо все! – рявкнул отец Фёдор, и воцарилась тишина. – Красин.

– Тихо, тихо. Вишь, раскомандовался, – заворчал домовой.

– Здравствуй, Игорь, – мне протянул руку мужчина средних лет. У него было русское (иначе не опишешь) лицо, и говорил он голосом, какой обычно бывает у прирождённых переговорщиков. Меня зовут Михаил, но все называют по фамилии – Красин. Мы решили, что я тебе всё объясню. Но для начала, – он обратился ко всем, – давайте успокоимся и заварим чаю.

– Машка, сделай-ка! – звонко и со смешком сказала молодая девушка восточной внешности. Акчура дал ей подзатыльник. Она, не обидевшись, всё ещё посмеиваясь, подошла к плите и поставила чайник.

[6]

Красин говорил красиво, кратко и понятно:

– В доме всего пять квартир, и в каждой из них живёт, так скажем, слуга времени. Я – купец, видел постройку колокольни в честь победы над французами. Томаш – поляк, прибежал Русь грабить во время Смуты, да так тут и остался. За три века до него Акчура с младшей сестрой – Бархят – прискакали и сожгли Суздаль дотла. Отец Фёдор – священник из пятнадцатого столетия. Мария…

– Машка-мономашка, – вставила Бархят.

– …самая старшая из нас. По возрасту. Она здесь почти с самого основания.

Все молча наблюдали за моей реакцией. Может, дело было в прирождённом таланте купца, может ещё по какой причине, но я с удивлением поймал себя на мысли, что рассказ Красина не кажется мне бредом. После домового и ножа у горла от невидимой руки я готов был поверить во что угодно. Не понимал только, зачем меня сюда привели и всё это рассказывают.

Когда он заговорил о Хранительнице, мне хотелось провалиться от стыда:

– Хранительница, у которой в гостях ты уже побывал, видела рождение города, при ней он сгорал и возрождался. Она собрала нас вместе и связала века одной нитью. Всё идёт так, как должно, Игорь, своим чередом. Но иногда появляются те, кто хочет эту нить разрезать, изменить ход истории, и каждый из нас во вверенном ему отрезке времени следит, чтобы этого не случилось.

Дом Хранительницы стоит там, где должен, и будет стоять столько, сколько должен. Не пришло ещё время строить на том месте что-то другое.

Я хотел было о чём-то спросить, но тут засвистел чайник.

[7]

Бархят выключила плиту и открыла шкаф. Там не было ни одной кружки.

– Мо-и чашки. Мо-и… Верни! – задыхаясь от негодования, домовой выбежал из кухни в коридор.

– Да, у нас в доме есть ещё жители. С Берёзой вы уже, я понимаю, познакомились, – Красин кивнул на бересту в моих руках.

– Ну да. Он забавный, – с Красиным было легко, с ним я чувствовал себя свободно.

– И привидение. Мы зовём его Кудеяром, хотя при жизни оно было девушкой, ограбленной и убитой недалеко от Суздаля триста лет назад. С тех пор и живёт с нами, неприкаянная. Пакостит иногда, чтобы домового позлить: то насорит, то бересту спрячет. А тот за ней с веником бегает и татем проклятущим обзывает. Но это они по любви.

Откуда-то из глубины дома послышались крики, Мария и отец Фёдор пошли унимать влюблённых, а поляк заржал, широко открыв рот, после чего достал из холодильника начатую бутылку водки и банку огурцов.

– Стопарики-то не прячет мои, знает, с кем связываться, – подмигнул он мне, вынул из шкафа стопки, налил до краёв и жестом пригласил выпить. Я вежливо отказался, и мою стопку взял Акчура.

Вошёл довольный Берёза, он держал в ручонках несколько чашек и бурчал:

– Вишь, повадилась. Тать проклятый. Я тебя завтра…

– Молчи, нехристь. Наливай свой чай и давай за дело, – оборвал его поляк, чокнулся с татарином, опрокинул стопку и даже не закусил.

[8]

– Понимаешь, Игорь, – продолжил Красин, – мы не можем отдать землю. Сейчас мы постараемся убедить тебя в этом, чтобы ты потом убедил своего дядьку. Шею бы тебе свернуть за поджог да в реку бросить.

Бархят хихикнула, отец Фёдор стоял в проходе и гладил бороду, Мария склонила голову у окна, Берёза сидел на табурете, болтал ногами и швыркал чаем. Я покосился на поляка с татарином. Оба, не мигая, смотрели на меня. Стало не по себе.

– Но что-то в тебе увидела Хранительница. Поэтому не бойся, уйдёшь отсюда живой, как и пришёл.

Я медленно и беззвучно выдохнул.

– Допивай свой чай и пойдём, – купец поднялся. – Маша!

Мария будто очнулась ото сна, встала, оправилась. По её скользнувшему по мне взгляду я понял, что нужно идти за ней, бородач посторонился, освобождая проход.

– Эта ночка будет для тебя долгой, – услышал я за собой пьяный шёпот. От этих слов у меня внутри что-то оборвалось.

Мария остановилась у входа в одну из комнат. Левой рукой она взяла меня за плечо, ладонь правой приложила к двери и быстро зашептала. Слов разобрать я не мог, но мне показалось, что говорила она на старославянском. Резко замолкнув, толкнула дверь и рывком втащила меня за собой. Дальше всё было как в тумане.

[9]

Лето 6532. По всей суздальской земле поднялось крестьянское восстание, возглавляемое волхвами. Усмирять его приехал сам князь Ярослав Мудрый со своей дружиной. Лилась кровь волхвов и крестьян, дружинники пировали свои победы. Насыпались валы, строились оборонительные башни. Зимой по снегу, весной и осенью по размякшей от грязи бесплотным телом, не оставляя следов, ходил Игорь. Он видел болезни крестьян, рождения и смерти князей и их жён, измены и предательства, драки и свадьбы. Он видел таинство рождения. Рождался его родной город. И от увиденного сердце замирало. Игорь не ел, не спал и не старел, и сотня лет прошла как одно мгновение.

Лето 6640. На Суздаль опустился туман, такой густой, что собственной вытянутой руки не увидать. И в этой непроглядной мгле к Игорю подошла Мария, молодая русоволосая красавица. Она стояла совсем рядом, держала его за руку и улыбалась. «Поспи», – уложила его на мягкую летнюю траву, легла рядом. Игорь вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым, как чувствует себя молодой муж, засыпая рядом с любимой женой, недавно родившей ему сына. Он обнял девушку и мгновенно провалился в сон.

Лето 6746. Туман рассеялся, Игорь проснулся. Вокруг валялись горы трупов. Суздаль тонул в крови убитых, но эти красные реки не могли затушить разгорающийся пожар. Огонь пожирал дома, стены, башни города, съедал без остатка тела мёртвых мужчин, женщин и детей. Ржали кони, лаяли псы. Игорь выбежал из умирающего города и увидел, как победители уводят в рабство побеждённых. Сердце ныло, хотелось рыдать, хотелось хоть как-то помочь, но Игорь был всего лишь бесплотным духом. Он почти догнал конников, когда один из них обернулся и посмотрел прямо на него. Акчура. Татарин пришпорил коня и, догнав Игоря, ударил плёткой по спине с такой силой, что лопнула одежда и кожа под ней. «Акчура! Не надо! Это же я!» – крикнул Игорь с мольбой. Татарин усмехнулся и натянул тетиву. «Надо!» Свистнув, стрела попала прямо в сердце. Игорь упал замертво с широко открытыми в ужасе глазами.

Лето 7081. Звонили колокола, краснощёкие дети барахтались в снегу, город разговлялся и провожал зиму. Растерзанный и сожжённый ордой, древний Суздаль возродился в камне. С ещё не затянувшейся раной в груди, в порванной одежде Игорь замерзал. Никто не обращал внимания на грязного попрошайку. Его будто не замечали. Только одна баба кинула ему блин, а другая – корку хлеба. Игорь обежал весь город, кричал: «Мария! Томаш! Акчура! Домовой!» – но никто не отзывался. Однажды он увидел проходящего мимо отца Фёдора, со слезами счастья кинулся к нему на шею, но священник отстранил его и брезгливо поморщился. «Всё идёт своим чередом. Смирись», – сказал и пошёл дальше. Последующие тридцать пять лет Игорь провёл, нищенствуя и побираясь.

Лето 7116. Город снова разрушен и разграблен. Женщины изнасилованы, мужчины убиты. Томаш, сильно хмельной, рассказывал товарищам о своих недавних подвигах, похваляясь, что может отрубить голову саблей с одного удара. Друзья потребовали доказательств. Вызов был принят, и они поехали искать «ненужного» человека, чтобы проверить пановскую удаль.

– Вытяни руку, – услышал Игорь властный пьяный голос. Он узнал его, даже не видя лица говорившего. – Руку, собака.

Игорь послушно вытянул вперёд левую руку. Сверкнула сталь, и на месте кисти остался только обрубок с белеющей в середине костью. Разгоряченный поляк спрыгнул с коня и замахнулся. Нищий покорно сидел на коленях, склонив голову. Томашу понадобился всего один удар, чтобы разрубить шею. Довольный, он кинул на тело Игоря монетку:

– Спасибо за помощь.

Лето 7162. Чума унесла жизни почти половины города. Игорь, уже седой, помогает больным. Врач по образованию, он рассказывал коллегам о пенициллине и стрептомицине, когда к нему подошёл высокий худой мужчина и попросил срочно поговорить с ним наедине. Когда они вышли на улицу, Томаш сказал:

– Не надо торопиться. Пусть всё идёт своим чередом.

Год 1819. Совсем уже дряхлый старик, в которого превратился Игорь, стоял на звоннице семидесятидвухметровой Преподобенской колокольни и смотрел на город. Рядом стоял Красин.

– Всему своё время. Время рождаться и время умирать. Время строить и разрушать. Время жить и время спать. Всё идёт своим чередом. Пусть всё идёт своим чередом.

Он по-дружески улыбнулся и столкнул Игоря с колокольни.

[10]

Я очнулся под мостом. Уже светало. Голова раскалывалась на части, больно было шевелиться. Еле-еле добрёл до машины. Посмотрел на своё отражение в стекле. Молодой, седых волос нет, руки-ноги руки целы. Только во взгляде что-то изменилось. Или кажется?

Воспоминания накрыли меня волной. Я будто попал в водоворот: меня мутило, тело как тряпочное, я задыхался, заново переживая свой сон. Я физически испытывал боль в сердце: от проткнувшей его стрелы, от осознания мук, испытанных многажды разрушенным и сожжённым, но всякий раз восстававшим из пепла городом.

Немного отдышавшись, я расстегнул куртку, задрал футболку и на груди увидел уродливый след от убившей меня стрелы. Поднял рукав – ещё один шрам чуть повыше запястья. Я уже знал, что увижу на своей шее. Я посмотрел на домик, который ещё вчера (вчера ли?) пытался поджечь. Он будет стоять здесь столько, сколько нужно.

– Он будет стоять столько, сколько нужно, – сказал я вслух самому себе и своему дяде-бизнесмену. В поисках ключей сунул руки в карманы. В правом нащупал странный упругий свиток. Кусок березовой коры с нацарапанным:

«тыхарошийзахадиначай

якудиярапраганюдамавой».

Сузь даль.

Андрей Сулейков

«Не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась».

[1]

Понедельник, утро, пробки, чуть не опоздал. Сам слежу за дисциплиной, должен пример подавать. Натыкаясь на столы, пробираюсь на кухню. А там очередь из таких же, как я, кофеманов, столпилась у кофемашины, жмёт на рычаги. Воды нет, зёрен нет – ни тебе кофе, ни тебе булочек с корицей.

– Лёха, какого чёрта, утро же, – думаю про себя. Разминаю пальцами лицо, на щеках остаются красные пятна. Лёха – начальник административно-хозяйственного отдела – должен следить за кофемашиной!

В офисе аромат кофе обычно распространяется с самого утра, но не сегодня. Без кофе сердце не стучит и душа не поёт. Без кофе нет работы и отдыха тоже нет.

Набираю Лёхин номер один раз, второй, третий, он сбрасывает звонки. Скребу ногтями трёхдневную щетину, оставляя на щеках кроме пятен ещё и полосы. Кофеманы отходят, прячут глаза. Наверное, перешёптываются, мол, шефу кофе не достался, а ночка тёмная была.

Лёха!

Не берёт.

Пойду перекурю.

Выхожу. А там – здрасьте, пожалуйста, вот он Лёха! Любезничает с Лерой из пиара, гляди ты! Иду к ним, впечатывая в асфальт каждый шаг.

– А у меня свободное место в палатке, – слышу Лёхин голос, вытягиваюсь вверх, изменяясь в росте. Свободное место в палатке у него? Да что ты!

– Эй, коллеги! – поезд, стой, раз-два. – Как насчёт кофе? – замечаю в руках у Лёхи и зёрна, и воду, и молоко для капучино. – Кому-то очень хочется лишиться премии, ага?

– Так ведь рано, шеф!

– Да что ты! Который час? – Лёха смотрит на часы. Рабочий день начался N минут назад. Ни он, ни Лера не отметились на стойке прибытия, а значит, опоздали на работу, а значит, премиальные долой.

– Кофе где?

– Ща всё будет, шеф, – Лёха отворачивается, но недостаточно быстро, и я вижу, как он скалится, обнажая жёлтые зубы с неровной кромкой. Кому он место предлагает в палатке, я не понял?

– Коллеги, коллеги, – быстрым шёпотом, оглушая «г», говорит Лера. Получается «калеки». Кто здесь калеки, интересно? – Это я виновата. Собираю группу наших на байках в Суздаль на фестиваль. Логотипы компании, все дела, реклама. Тома с телевизионщиками договорилась: интервью, съёмки… Сан Саныч, поехали с нами, а? Выезжаем с Курского в субботу утром, возвращаемся в воскресенье.

– Суздаль – это где? – я смотрю на крестик у Леры в декольте. Она нервничает, грудь вздымается, крестик меняет положение. Переводит стрелки, ясно же.

– От Владимира 30 километров. У тебя есть байк?

– Нет.

– Готов купить?

– Не вопрос. Поможешь выбрать?

– Конечно. Сегодня? – Запросто.

[2]

Вообще-то, велосипед у меня был. В школьные годы. С тех пор 40 лет прошло. Говорят, на велосипеде учатся кататься один раз и на всю жизнь, вот и проверим заодно.