- -
- 100%
- +
– Ну просто чудо какой честный и благородный мудак! Да что ты делаешь?
Меруерт отчаянно принялась снимать с безымянного пальца обручальное кольцо, с которым проходила весь день. Она боялась с ним расставаться, будто это могло что— то изменить и вернуть ей мужа. 27 лет она носила его и хранила верность Бахытжану и общим клятвам. А после этого звонка разозлилась не на шутку, осознав, что он не только не передумал, но и вообще поступает подло. Его слова вмиг отрезвели, а вот кольцо упрямо не поддавалось.
– Чёрт! – выпалила она. – Палец уже болит.
– Покажи, – Бела притянула ее руку и присмотрелась. Золотая полоска застряла на середине и тут могло помочь только одно. – Пойдем в ванную.
Молча она потащила Миру через весь коридор к раковине, включила воду, подставила кисть под струю и начала намыливать палец.
– Теперь попробуй прокрутить, – велела она.
Меруерт пыхтела, ругалась себе под нос, вертела это несчастное кольцо туда— сюда, но оно не слушалось.
– Давай я попробую, – Белла взяла все в свои руки и еще сильнее давила на золотой обруч.
– Ай! – взвыла Мира. – Больно!
– Бог терпел и нам велел! Давай! – скомандовала подруга. – Раз, два три.
Прокрутив кольцо еще раз Белле Борисовне всё же удалось снять его с распухшего, почти синюшного пальца Меруерт. Сидя на бортике ванны, она смотрела на свою дрожащую кисть, а потом на само украшение, которое подруга положила на край белоснежной раковины. Сейчас оно казалось ей совсем крохотным и тонким. Подумать только – больше четверти века она его носила, не снимая, а теперь оно – маленькое, не нужно ни ей, ни ему.
– Пойдем, еще по бокальчику, – Белла прервала ее мысли и потянула за собой на кухню.
Одним бокальчиком дело не закончилось и Мира с удивлением заметила, что впервые так много пьет и почему— то не пьянеет. В какой— то момент стало жарко, и она надела майку на тонких лямках, а Белле отдала свою широкую футболку оверсайз. За окном уже давно стемнело, а две закадычные подруги вспоминали молодость, студенческие годы, свадьбы друг друга и рождение детей. Потом разговор снова свернул на тему бывших, и уже пунцовая Белла вздохнула, отправила в рот шоколадку и с набитым ртом сказала:
– Помнишь, когда мы пили из— за моего развода, я плакала под Буланову?
– Помню. Ты несколько раз заказывала ее музыкантам в кафе, – подперев голову рукой, ответила Мира. – На нас даже косо смотрели.
– Не плаааачь…, – запела подруга. – Еще одна осталась ночь у нас с тобой…Еще один раз прошепчу тебе: “Ты мой” …
– Бееелааа, – застонала Меруерт. – Не трави душу.
– Ой, какая я дура была, да? Надо было не под Таню Буланову плакать, а под Иру Аллегрову танцевать. Гуляй шальная императрица...., – громко пропела подруга
– Ладно, – Мира заправила пряди за уши, – Знаешь, ты права. Надо рассказать, как есть. И вот пусть сам это и сделает. До субботы же есть время.
Что-нибудь придумает. Ну и я подумаю.
Но придумать никто ничего не успел, потому что, как правильно заметила Белла Борисовна Бакунц: “Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах”. А его план был оригинален: столкнуть дочь, отца и его новую любовь в совершенно неожиданном месте не в субботу, а в пятницу.
Глава 7
Подъехав к своему дому к шести вечера, Мира несколько минут сидела в машине и смотрела в одну точку. По радио фоном шел выпуск новостей, а ей не хотелось возвращаться в квартиру, где всё напоминало о муже и счастливых днях их когда— то крепкой семьи.
Все последние дни на ее удачу было много вызовов к частным клиентам: по два— три после основного приема в клинике. Это была ее “халтурка” вот уже десять лет. Сейчас за выезд она брала пятнадцать тысяч тенге (около трех тысяч рублей). Три визита – уже сорок пять тысяч – хороший дополнительный доход в день. Мира подумала, что сейчас ей нужно больше работать, не только, чтобы забыться и не думать о Бахытжане, но и для поддержания привычного образа жизни. Ведь семейного бюджета, их общей копилки уже нет. В частном центре она зарабатывала хорошо, но не так много, как в последнее время муж. За пару лет он стремительно взлетел и в карьере, и в доходе. Добился того, о чем они мечтали.
А теперь каждый сам за себя. Скоро родится внучка, и Меруерт нужно собрать приданое для новорожденной. А там и ее уйгурская сватья уже предложила Мире забрать Асель с малышкой на сорок дней к себе. У казахов такой традиции нет, но Меруерт она всегда нравилась. Это правильно, что полтора месяца за роженицей и новорожденным ухаживает родная мать, ведь первые дни самые важные и тяжелые, а кто как не мама пожалеет и позаботится о дочери.
В сумке на пассажирском сиденье зазвонил телефон. Мира потянулась за ней и достала из кармашка смартфон. Увидев на экране имя зятя, она смутилась и плохое предчувствие вмиг ударило в грудную клетку.
– Ильяр? – взволнованно начала она. – Все нормально?
– Апа, – зять называл ее “мамой” на уйгурский манер, потому что так у них было положено. – Я не знаю, что делать. У Асели истерика, не могу ее успокоить.
– Из— за чего истерика? – на лбу выступили капельки пота, а костяшки пальцев побелели от того, что она сильно сжала трубку.
– Мы выходили из детского магазина и увидели на другой стороне улицы, – Ильяр замялся и прокашлялся, – папу с женщиной. Они обнимались и…целовались около его машины.
– Нет, – прошептала Меруерт, прикрыв рот рукой.
– Аселёк его окликнула, и он нас заметил и побежал через дорогу. Говорил, что все объяснит, за руку хотел ее взять, а она кричать начала, вырвалась и в машину побежала. Он за нами пошел, что— то говорил, но я толком ничего не понял.
– Вы уехали оттуда? Где вы?
– Дома, – вздохнул зять.
– А он?
– У нас во дворе. Аселя запретила его пускать, а я не знаю, что делать. Мне стыдно его не пускать. Апа, вы можете приехать, пожалуйста? Кажется, она уже и Димашу сама позвонила. А если он сейчас приедет?
– Я уже выезжаю. Пятнадцать минут и буду у вас.
– Хорошо. Ждем вас.
Она летела по привычным улицам практически на автомате. В сумке разрывался телефон и только на светофоре она посмотрела, что пропущенные – от Бахытжана и Димаша. Значит, Аселя все— таки рассказала брату. Мужу она перезванивать не стала, а вот сына она набрала, и поставив на динамик, нажала на газ.
– Мама, это правда? – с ходу начал он.
– Балам (сынок), я всё тебе объясню, – спокойно отозвалась Меруерт.
– Почему ты должна объяснять? Пусть он нам объяснит, что происходит! – Мира хорошо знала своего первенца, и понимала, что сейчас он еле сдерживается.
– Так вышло, – выдавила она из себя.
– Меня не устраивает такой ответ. Ты знала, что у него любовница?
– Я узнала пару дней назад. Папа сам мне признался.
– Бл**ь! – выругался сын.
– Динмухамед! – строго произнесла Мира, которая никогда в жизни не сквернословила и от детей просила того же. В целом, они с Бахытжаном были очень демократичны и позволяли обращаться к себе на “ты”, тогда как во многих казахских семьям дети разговаривали исключительно на “вы”. – Чтоб я больше никогда не слышала таких слов.
– Мама, прости, но у меня нет приличных. Папа – предатель. Он предал нас всех.
– Вы не имеете к нашему разводу никакого отношения. Мы вдвоем должны во всем разобраться.
– Вы что разводитесь?
И снова Мира тяжело вздохнула и провела ладонью по волосам. Не так они должны были обо всем узнать. Не так. Неужели новая любовь и свобода затмили разум Бахытжану, и он совершенно забыл о мерах предосторожности?
– Сынок, я сейчас за рулем. Давай потом поговорим.
– Мам, я тоже еду к Аселе.
– Не стоит, – пыталась отговорить его мать, зная сложный характер сына
– Я уже выехал.
Мира кусала губы от страха за детей. Один – взрывной, вторая – ранимая. Уж лучше бы они спокойно поговорили завтра.
Заехав в арку, Мира обвела быстрым взглядом двор в поисках свободного места. Припарковавшись напротив детской площадки, она вышла из машины и пошла к подъезду.
– Мира, – Бахытжан окликнул ее и схватил за локоть. Мила инстинктивно вырвала ее, но выглядело это так, будто ей неприятны прикосновения мужа.
– Бахытжан, – холодно произнесла она. – Ну что, дорогой, можешь собой гордиться.
– Я просто хочу узнать, как Аселёк. Она…– он на миг потупил взор.
– Я уже все знаю. Сейчас еще Димаш приедет.
– Ты ему сказала?
– Нет! – воскликнула Мира. – Ему позвонила Аселя. Бахытжан…ну как можно быть таким дураком? У тебя мозги совсем от твоей любви расплавились? Надо было сначала сказать детям, а потом светиться по всему городу. Не узнаю тебя. Ты даже в институте не был таким безалаберным! Ты же хирург! Ты все всегда просчитываешь!
“Будто профессия как— то влияет на характер человек”, – подумала Меруерт и тяжело вздохнула.
– Это случайность, – сдавленно произнес он. – Я не знал, что Аселёк будет в том районе, где живет Шинар.
– Можно не упоминать ее? – недовольно процедила Мира. – Спасибо.
Меруерт нажала на кнопки домофона, после чего последовали гудки. Не спрашивая: “Кто там?” Ильяр тут же открыл входную дверь, после чего в подъезд вошла не только Меруерт, но и Бахытжан. Она не стала ничего ему говорить, потому что посчитала это бесполезным. На пятый этаж ехали молча, а на площадке их уже ждал зять у распахнутой двери.
– Здр…здравствуйте, – Ильяр растерялся, увидев тестя и тёщу вместе.
– Привет, – на ходу сказала Мира и принялась снимать пальто и обувь. – Как она?
– Не очень, – переводя взгляд с Меруерт на Бахытжана, ответил зять.
– Я пойду, – Мира жестом остановила мужа, который было пошел за ней. – Сначала подготовлю ее, потом посмотрим.
Он ничего не ответил – только коротко кивнул. А сам подумал: “Вот она плата за беспечность”. Конечно, он не сказал Мире о том, что в тот день уехал с работы чуть раньше обычного и отправился к своей любовнице, у которой как раз был выходной. Сейчас он жил в ее съемной квартире и ему, привыкшему быть хозяином в собственном доме, это не нравилось. Но пока приходилось уступать, ведь Шинар, как всегда, встретила его с горящими, полными любви и желания глазами. С первого дня в больнице она смотрела на него с восхищением и ловила каждое его слово. Бахытжан был известен в медицинских кругах не только, как отличный уролог, но и как хирург— трансплантолог, и в первую встречу она сказала ему, что это честь – работать рядом со специалистом такого уровня. Ему это льстило.
Шинар была действительно очень красива, и даже хирургическая форма и белый халат не могли приглушить ее яркую, восточную внешность. Пышные длинные ресницы обрамляли раскосые черные глаза, контур чуть припухлых губ был настолько идеален, что хотел очертить их пальцем. Через две недели после знакомства он не выдержал и поцеловал ее, когда они стояли в его кабинете. Потом ему, конечно, было стыдно и перед новым анестезиологом и перед женой. Но вкус губ Шинар и то, как она ответила на поцелуй, перевесили весь здравый смысл. Несколько дней он мучился, вспоминал ее вечерами, а днем искал случайных встреч. И чувствовал себя странно, будто ожил, проснулся после долгой зимней спячки. Когда Бахытжан понял, что и она ловит на себе его взгляд, то назначил ей встречу вне больницы, а именно вечером, на безлюдной аллее парка. Вот здесь он и услышал главные слова, потому что она первая призналась ему в любви. Стеснялась, краснела, даже расплакалась:
– Бахытжан Медетович, простите меня. Простите! Но я люблю вас. Я пыталась бороться с собой, но ничего не получается. После того поцелуя у вас в кабинете, я не могу не думать о вас. Поэтому…мне кажется, я должна уйти. Но я не знаю, как это сделать. Ведь тогда получается, что я не прошла испытательный срок.
– Вы с ума сошли, Шинар? – возмутился хирург. – Как это уходить? Вы прекрасный специалист. Вас все хвалят. Нет, это исключено.
– А что мне теперь делать? – всхлипнула она.
– Ничего не делать, – он взял ее мокрое от слез лицо в ладони и погладил щеку большим пальцем. – Оставим все как есть. Пока.
С того дня он стал думать о том, что делать. Утром врач прощался с женой, приходил на работу и светился от радости, если видел Шинар. После они уезжали врозь в заранее оговоренное место, где проводили час— другой вместе. Она мучилась также, как и он. Говорила, что не хочет быть разлучницей и шлюхой, которая спит с женатым мужчиной. Поэтому однажды она снова завела разговор о расставании:
– Я так не могу больше. Мне стыдно перед твоей женой. Она ведь ни о чем не знает. Это плохо.
– Я поговорю с ней скоро. Мы все решим, обещаю тебе, жаным.
– Я хочу быть с тобой, любимый, – крепко обняв его за шею, прошептала она ему не ухо. – Но я не могу стать любовницей женатого мужчины. У меня есть принципы.
Обманывать Миру он тоже уже не мог, понимая, что жена не заслужила этого. Больше четверти века она была рядом с ним. Вместе они прошли сложный путь, похоронили сначала ее родителей, потом его. Сложнее всего было с мамой, для которой Мира стала родной дочерью. Она даже сказала ему однажды: «С такой женой тебе ничего не страшно». Но, к сожалению, даже к идеальной Мире любовь уже прошла. Остались привычка, уважением, признательность. Она жила заботами о детях несмотря на то, что они уже выросли. Все разговоры в последнее время сводились либо к ремонту, либо к внуку, либо к обсуждению ближайших поездок на мероприятия родственников. Он понял, что между ними все остыло и нет смысла подкидывать дровишек в потухший костер.
И вот, наконец, он признался, собрал вещи и ушел туда, где его уже ждали. Их первых раз с Шинар чуть не довел его до сумасшествия. Бахытжану казалось, что рядом с любимой женщиной, он помолодел лет на десять. Ее упругое, гибкое тело завораживало, а смелые ласки, на которые так и не решилась жена, вскружили голову.
В тот роковой вечер они провели два часа в квартире, где снова и снова любили друг друга. После решили поехать поужинать в кафе и спустились вниз. У машины Шинар прижалась к Бахытжану, а он наклонился, поцеловал ее и услышал крик дочери:
– Папа! Папа!
Герой— любовник поднял голову и увидел через дорогу Аселю. Рядом с ней, выпучив глаза, стоял зять. У Бахытжана, как перед смертью, вся жизнь пронеслась перед глазами, и он рванул к ней, оставив растерянную Шинар стоять у автомобиля.
Глава 8
Когда Мира вошла в спальню к дочери, и та лежала спиной к ней, на боку, и гладила живот. В комнате горел ночник, было свежо и прохладно из— за открытого окна, но Меруерт подумала, что хорошо бы его закрыть, пока Аселёк не простудилась.
– Доча, – позвала Меруерт, после чего девушка обернулась и всхлипнула.
– Мам, папа… – бессвязно начала она.
– Я знаю, – вздохнула Мира. – Закрою?
– Нет, мне дышать нечем, – объяснила Асель и смахнула с щеки слезу.
Мира села на край кровати и погладила дочь по спине.
– Ты знала, что папа тебе изменяет?
Аселя села на кровати, вытянув ноги и прислонившись к мягкому бежевому изголовью. Мира опустила глаза и в уме пыталась подобрать нужные слова. В итоге, набрав в легкие побольше воздуха, она сказала:
– Папа пришел ко мне и признался что любит другую.
Дочка ахнула и прикрыла рот двумя ладонями.
– Давно?
– В начале недели. Мы поговорили, – каждое слово давалось Меруерт с трудом, – и решили развестись, потому что он захотел быть с той, кого любит.
– Он сказал, что не любит тебя? – дочка посмотрела на нее глазами хрупкого, маленького котенка.
– Да, – тихо отозвалась Мира.
– А ты? Ты любишь папу?
– Это уже не важно. Брак, в котором один из супругов не любит или не уважает другого, обречен.
– У вас же все было хорошо! – возмущенно воскликнула Аселя. – Мы же приходили к вам две недели назад и все, было как всегда.
– Я не могу сказать тебе, что у него на душе. Я видела, что он устал, но списывала все на новую должность и ответственность. – Почему ты так спокойно про это говоришь?
Что могла ответить Мира? Она ведь не скажет дочери, что вот уже несколько ночей плачет в подушку, гладит ладонью холодную простынь на той стороне, где спал Бахытжан, долго гипнотизирует его кружку на кухне. А еще ей кажется, что он вот— вот позвонит в дверь, войдет в квартиру и поцелует ее, словно ничего плохого не произошло. Вот только реальность совсем другая. Анализируя поведение и слова мужа, Меруерт с горечью поняла, что они по— разному относились к происходящему в семье. Она до сих пор любила, он – позволял себя любить. Хотя раньше любили оба.
– Мам? Ты молчишь…
– Прости, я задумалась.
– Я спросила, почему ты так спокойна?
– Наверное, потому что я уже ничего не могу изменить. И удерживать его я не собираюсь.
Аселя только хотела что— то сказать, но в квартире раздался звонок. Мира вздрогнула, понимая, что приехал накрученный до предела сын.
– Это Димаш, – встав с кровати, Мира в три шага оказалась у двери. – Ты лежи.
– Нет, мам. Я тоже хочу послушать, – заупрямилась дочь.
Мира вышла в прихожую и увидела у двери только зятя. На вопрос о муже, она услышала, что он в уборной. Меруерт раздражительно цокнула, но промолчала. Ильяр открыл дверь и впустил серьезного Димаша. Увидев мать, сын первым делом приобнял ее и поцеловал в щеку. Рядом с ним она казалось хрустальной Дюймовочкой. Малыш, которого она выносила, родила и вырастила, возмужал, был на две головы выше нее, широк в плечах, подтянут. Внешне он походил на отца, тогда как Аселя унаследовала черты матери.
– Как Аселёк? – спросил Димаш.
– Нормально я, – ответила сама девушка, тяжело дыша и подпирая ладонью ноющую поясницу.
– Где он? – буркнул жестко, сведя брови к переносице.
В этот момент дверь в уборную открылась и из нее вышел Бахытжан. Рукава его рубашки были закатны до локтей, пальцы все еще влажные. Он перевел взгляд с дочери на сына и жену. Зять стоял как неприкаянный у двери и не знал, куда себя деть. Он первым прервал гнетущее молчание, ласково обратившись к жене:
– Аселёк, я в магазин. Тебе что-нибудь взять?
– Минералки, – выдавила она.
– Понял. Ну я пошёл, – он спешно скрылся за дверью, оставив Ниязовых одних.
Отец, мать, сын и дочь смотрели друг на друга выжидающе. Аселя прикусила нижнюю губу и будто закрылась от всего мира, обхватив живот. Димаш был напряжен, ноздри его раздувались от злости на отца, который хорошо чувствовал враждебность сына.
– Димаш, лицо попроще, пожалуйста – попросила его Мира. – Пойдемте на кухню.
Поразительно, но эта хрупкая женщина и сейчас все взяла в свои руки, как делала это раньше. Она сохраняла самообладание даже в самые критические моменты и всегда включала холодный разум. Потому что с маленькими пациентам по— другому нельзя – нужно принимать решение взвешенно и не поддаваться эмоциям. Жизнь и работа закалили ее, поэтому, когда Бахытжан сказал, что не любит, она не стала держать его и дала уйти. А потом позволила себе расклеиться.
Рассевшись, Ниязовы по— прежнему молчали. Аселя, устроившись рядом с Мирой , положила свою ладонь поверх материнской и переплела их пальцы. Димаш сложил руки на столе и буравил взглядом отца. Бахытжан сидел особняком, но именно он начал первым:
– Дети…Нам с мамой надо вам сказать.
– Говори за себя, – процедил сквозь зубы Димаш. – При чем здесь мама, если ты ее обманул?
– Димаш, – покачала головой Мира.
– Не надо так разговаривать, – сурово проговорил Бахытжан.
– А как мне разговаривать с тем, кто предал маму? Предал семью? Аселя всё видела! Ты целовал другую женщину!
– Целовал, – тихо подтвердила сестра.
– Может ты дашь мне уже сказать? – Бахытжан повысил голос, а Аселя вздрогнула, потому что никогда не видела папу таким. В этот момент малышка пнула ножкой в бок, но она никому об этом не сказала и только положила ладонь на место удара, успокаивая свою девочку. – Я встретил женщину. Она устроилась к нам в центр анестезиологом. Вы уже взрослые, поэтому я могу говорить, как есть. Мы полюбили друг друга и хотим быть вместе. Я сказал об этом вашей маме, мы поговорили и, – он поймал взгляд Миры, – пришли к общему решению расстаться.
– Ты пришел к этому решению и заставляешь маму? – встал на дыбы Димаш. – Что пап, седина в бороду, бес в ребро, да? На молоденьких потянуло и мама стала не нужна?
– За языком следи, сынок, – желваки на скулах Бахытжана ходуном заходили , в глазах плескалась ярость – такая же сильная и черная, как у сына. – То, что у нас с мамой – это только наше дело. Она поняла меня и приняла мой выбор.
– А ты не считаешь, что ты ей вообще не давал никакого выбора? Предал ее! Выкинул получается за ненадобностью? Попользовался, прожил 27 лет и все – иди— ка ты на свалку! Так?
– Димаш, остановись! – попросила Меруерт, понимая, что разговор свернул не туда.
Сын резко встал из— за стола и вышел из кухни. Аселя, плача, тоже соскочила с места и пошла за ним. Бахытжан и Мира смотрели друг на друга и слышали, как сестра шепотом пытается успокоить брата в прихожей.
– Дим, пожалуйста, не надо, – всхлипнула она. – Мы уже ничего не можем сделать. Папа уже все решил.
– Ты же все видела, Аселёк. Ты же мне сказала, что он лапал и целовал эту женщину! – чуть ли не выл сын. – Как ему не стыдно? Как у него хватило наглости прийти сюда и снова окунуть маму в это дерьмо?! Ну как? Она же наша мама! А он…
Димаш потер ладонями лицо, укусил кулак и сначала прошептал: “Предатель”, а потом крикнул так, чтобы на кухне точно услышали:
– Ты предатель! Слышишь меня? Чертов предатель! И баба твоя *ука! Залезла тебе в штаны и разрушила нашу семью!
Это была точка невозврата, после которой только пропасть. В стране, где многие обращаются к родителям на “вы”, где до сих пор существует культ старших, а единственные или младшие сыновья остаются жить в отчем доме, заботясь о маме с папой до самой их смерти, Динмухамед Бахытжанович Ниязов переступил очень жирную черту. Но он уже не мог усмирить вырвавшегося наружу волчонка, готового перегрызть глотку за честь матери.
Глава 9
– Бахытжан! Бахытжан! – кричала вслед мужу Меруерт, когда он, как ошпаренный, выбежал из кухни в прихожую.
Его было не остановить. Оказавшись рядом с сыном, он схватил его за грудки и припечатал к стене.
– Щенок! – закричал отец. – Да что ты знаешь обо мне, о ней, о наших отношениях, чтобы судить нас?!
– И дураку понятно, что она от тебя хочет. Сколько ей: 30— 35? – орал в ответ Димаш. – А ты слюни пустил, да? Не могу поверить, что ты опустился до старперов, которые трахают молодух, чтобы чувствовать себя крутыми.
Бахытжан занес кулак и ударил сына по лицу.
– Бахытжан, нет! – завопила Мира, схватив мужа за рубашку и пытаясь оттащить его от сына, но у нее ничего не получилось, потому что он оказался сильнее и оттолкнул жену в сторону. Меруерт удержалась, схватившись за края высокой тумбы для обуви.
– Не трогай маму! – плакала навзрыд Аселя, глядя на то, как Димаш взбесился, кинулся на отца, но тот оттолкнул его к стене и прижал локоть к горлу.
– Или ты сейчас успокоишься, или получишь еще! – рычал мужчина, в которого точно бес вселился. Взрывным в их семье был старший брат Бахытжана. Димаш в этом походил на него. А вот сам хирург слыл интеллигентом до мозга костей, спокойным и уравновешенным человеком, которого ничего не может вывести из себя. Что ж, всё бывает в первый раз.
– Бей! – громко рявкнул Димаш. – Из— за этой дряни ты уже поднял руку на сына и толкнул жену. Что дальше? Может маму из квартиры погонишь?
– Дим…– простонала Мира и сын, взглянув на нее, понял, что попал в яблочко.
– Только не говори, что гонит? – глаза сына налились кровью.
– Мы разводимся и размениваемся, – тихо объяснила мать, глотая слезы. – Мы так решили.
– Какой же ты урод! – вцепившись в плечи Бахытжана, прокричал он.
– Димаш, пожалуйста, прекрати, – умоляла его Меруерт, пытаясь разнять отца и сына.
– Не провоцируй меня, сынок.
– Я тебе больше не сын. А ты мне не отец, – презрительно бросил он ему в лицо и оттолкнул его.
– Балам, подожди, не надо! – слезы градом катились по щекам Меруерт, когда она вцепилась в плечи сына, встав между ним и мужем. – Он твой папа. Не бери грех на душу такими словами!
– Я знаю, кто он, мама. Я его боготворил всю жизнь. Гордился, советовался во всем. Хотел быть на него похожим. А теперь мне стыдно называть его своим отцом, – в голосе Димаша было столько горечи, что Мира оцепенела, а Аселя спрятала лицо в ладонях и тряслась от рыданий.
Отодвинув мать в сторону и подойдя к двери, он наспех обулся, после чего вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
– Мама! – рыдающая Аселя бросилась в объятия матери, а та поцеловала ее в макушку и гладила по волосам и спине.
– Тише, тише, жаным. Подумай о ребенке!