Сибирский кокон

Раздел I: Пепел старого мира. Часть 1. Город, который забыли

Глава 1: Город, который забыли

День выдался серым и безразличным. Магазин «Рассвет» напоминал музей упадка. Над входом висела вывеска с отколовшимися буквами, оставившими иронично «…свет». Треснувшие витрины прикрывали обрывки советского плаката: «Экономика должна быть экономной!» – его края пожелтели, как страницы старой книги. Внутри пустые полки украшали таблички «Нет в наличии», написанные кривым почерком Марфы. Продавщица, похожая на сторожевого пса, переставляла банки с надписью «Горошек. 1991 г.», будто пыталась убедить себя, что ещё что-то осталось.

Из угла доносилось жужжание мухи, бившейся о стекло. На полу валялась пустая пачка «Беломора» – единственное, что здесь не украли.

Дверь ворвалась внутрь с лязгом. Иван, худой, как голодный волк, вошёл первым. Его взгляд метнулся по пустым полкам, в тщетной надежде зацепиться за что-то съедобное, но нашел лишь пыль и таблички «Нет в наличии». Шрам на его скуле дернулся, когда он увидел пустоту.

– Марфа, привезли чего? Хоть макароны? – спросил он, ударив кулаком по щербатому прилавку, где в старое, потрескавшееся дерево, будто врос, тускло поблескивал осколок металла. Странным было то, что вокруг него не было ни следа обугливания – металл сидел в древесине так, словно они всегда были одним целым. Марфа давно перестала обращать внимание на такие необъяснимые мелочи, которые все чаще стали появляться в городе. На стене позади Марфы висел перекидной календарь с улыбающимся Гагариным. Он навсегда застыл на апреле 1991-го. Марфа перестала его трогать после того, как начала рушиться страна. В ее маленьком мире новые месяцы с тех пор просто не наступали.

– Как в телевизоре говорят: «Временные трудности», – ответила Марфа, не глядя.

Серый, в куртке с выцветшей нашивкой «Комсомолец-ударник», засмеялся. Его нож блеснул в луче света, пробивавшемся через дыру в крыше.

– Искать не пробовала? – Иван наклонился к женщине, но в дверях возникла тень.

– Хватит, Иван. Здесь пусто, – прозвучало тихо, но с ледяным спокойствием, которое заставило даже Серого замолчать.

Аня стояла на пороге, амулет с медвежьим клыком мерцал у неё на шее.

– Твои игрушки здесь не работают, шаманка, – Иван выхватил нож. Клинок, выкованный из непонятного темного металла, тускло блеснул. Под определенным углом в серой стали проступала едва заметная сеть синеватых прожилок, похожих на вены под кожей.

Серый, его «правый глаз»,  шагнул вперед, и лунный свет блеснул на шраме, который пересекал его лицо от уха до подбородка, искажая усмешку. – Она права, Вань. Уходим.

В этот момент снаружи взревел мотор.

Серый рванул его за рукав:

– Иван, это копы!

«Волки» растворились в переулках, как дым. Аня переступила порог. На полу лежала потрёпанная газета «Правда» с заголовком «Реформы продолжаются». Марфа не подняла глаз, но заметила, как девушка положила на прилавок связку вяленой рыбы, обёрнутую берестой.

– Для тебя. Чтобы знала – не все духи злые, – сказала Аня и исчезла так же бесшумно, как появилась.

Когда начало темнеть, за углом, в своей «Волге», участковый Горохов лениво крутил ручку приемника, пытаясь поймать «Радио России». Из динамика доносилось бормотание диктора о противостоянии президента и Верховного Совета.

– Делят шкуру неубитого медведя, – пробурчал Горохов, скомкав лежавший на сиденье бесполезный ваучер и швырнув его в бардачок.

Он с раздражением выключил радио. В этот момент из динамика раздался резкий треск, и даже выключенный приемник зашипел на несколько секунд, а затем замолчал.

– Что за черт?.. – пробормотал Горохов.

Именно в этот момент он услышал нарастающий, давящий гул. Не самолет. Не лесоохрана. Что-то другое.

Горохов высунулся из окна как раз вовремя, чтобы увидеть его. На первый взгляд – обычный военный Ми-8, но окрашенный в глухой, нештатный болотно-зеленый цвет без каких-либо опознавательных знаков. Красная звезда на борту была грубо закрашена тем же цветом, словно кто-то очень спешил скрыть его принадлежность. Этот вертолет был призраком – ничейным, а значит, способным на все. Звук. Гул лопастей был слишком низким, почти вибрационным, он не резал воздух, а словно давил на него, проникая не в уши, а прямо в грудную клетку. Он был непохож на привычный, рваный рев турбин армейских вертушек. Все опознавательные знаки были грубо закрашены. Горохов попытался разглядеть белый номер, наспех натрафареченный на борту, но номер был нанесен как будто наспех, грубым трафаретом, и в сгущающихся сумерках цифры сливались в неразборчивое пятно.

«Вояки, что ли? Что им тут понадобилось?» – подумал Горохов, инстинктивно потянувшись к блокноту, чтобы записать номер.

В паре кварталов оттуда, прячась в подворотне, Иван тоже услышал этот гул. Звук был настолько низким и мощным, что, казалось, вибрировали сами кости. Он выглянул и увидел удаляющийся силуэт вертолета.

– Что за чертовщина? – сплюнул он, чувствуя необъяснимую тревогу.

Аня, идущая по заброшенной аллее, замерла, почувствовав, как амулет на ее шее внезапно потеплел. Она подняла голову и увидела на хвосте вертолета наспех нанесенный трафаретом странный символ в виде закрученной спирали. На долю секунды он, казалось, вспыхнул изнутри тусклым светом, а затем снова слился с темным металлом, словно ей просто показалось.

Глава 2: Волки и духи

Той же ночью цех №3 лесопилки пах не просто смолой и перегаром. Он пах забвением. Гигантские ржавые диски циркулярных пил, застывшие в полуразобранных станках, торчали из полумрака, как ребра доисторического зверя. Горы слежавшихся, гниющих опилок по углам источали кисловатый дух, а воздух был густым от дыма костра, который горел прямо на бетонном полу в разобранной бочке. Пламя лизало жестяную банку с самогоном, а дым клубился под потолком, оседая на паутине. В углу валялся разбитый телевизор «Рубин» – экран проломлен, из него торчали провода.

Серый, рассекая воздух ножом, выводил в свете огня зловещие узоры. Его куртка с нашивкой волка блестела, словно мокрая шкура. Бородач, сидя на ящике из-под патронов, попивал самогон из кружки с гербом СССР.

– Опять троицу свою вспомнил, Бородач? – ухмыльнулся Костястый, пытаясь поддеть старого. – Шаманка тебе до сих пор в кошмарах является?

Бородач хрипло рассмеялся, но смех вышел злым.

– Закрой пасть, щенок. Посмотрю я на тебя, когда из тебя полезут черви. Ее духи – не сказки. Они в самой земле сидят, в воде, ждут.

– Брешешь!» – Серый ткнул ножом в стену, где висел плакат «Береги лес!». – Хватит сопли жевать. Сила решает все. А не духи.

Бородач рассказывает следующую страшилку:

– Говорят, в тайге есть места, где лёд растёт, как стекло. Духи там заперты – ждут, когда их выпустят.

Иван швыряет в него щепкой:

– Хватит брехать!

Иван сидел в углу на ящике с надписью «Собственность Лесхоза №47», сжимая в руке ремень с пряжкой в виде орла. Кожа была потёртой, на концах – бурые пятна.

Флешбек:

Отец, пьяный, с лицом, похожим на размокший картон, воняющий перегаром и отчаянием, замахнулся. «Ты слабак, – выдохнул он Ивану в лицо. – Обуза. Как и мать твоя». Удар пришелся не ремнем, а тяжелой пряжкой, прямо по ребрам. Иван согнулся, пытаясь поймать рваный воздух. Вкус крови во рту смешался с запахом водки. На стене висел портрет Брежнева, покосившийся, будто стыдился происходящего.

– Иван! Ты чего? – окликнул Серый.

Он спрятал ремень под опилки, будто закапывая память. «Ничего. Думал, крысы шуршат».

Костястый, рыская по углам в поисках еды, наткнулся на ворону. Птица лежала у входа, шея вывернута под неестественным углом, клюв распахнут в беззвучном крике. Но страннее всего были ее глаза – они были подернуты какой-то мутной, желтоватой пленкой, а перья вокруг них казались опаленными, хотя следов огня не было.

– Гляньте! Она как… как будто орала! – парень отпрянул, бледнея.

Иван подошел и пнул тушку ногой.

– Опять эти птицы, – пробормотал он, вспоминая еще одну такую же, найденную вчера у магазина. – Дохнут, как от чумы.

Тушка отлетела к стене, где едва виднелся символ: спираль в треугольнике.

Петрович, старик в промасленной телогрейке, зашёл с ведром смолы. Увидев знак, он замер как вкопанный, его лицо окаменело, а глаза расширились от застарелого, животного ужаса. Он торопливо схватил кисть и густо замазал старый, выцветший, почти слившийся с грязной стеной символ – спящий, мертвый знак.

– Кто близко? – Иван схватил его за рукав.

Петрович не ответил. Лишь бросил тревожный взгляд на потолок, где под самой дырой в крыше, на проржавевших стропилах, сидели вороны. Их было неестественно много. Они не каркали, не двигались, а просто сидели, и десятки их блестящих, как бусины, глаз были уставлены не на людей, а на то место на стене, где под свежим слоем смолы был скрыт зловещий символ.

Иван отпустил его. Старик всегда был себе на уме, бормотал что-то про "духов земли" и "долги предков". Никто уже не обращал на это внимания. Но сегодня в его глазах был не старческий маразм, а настоящий, липкий страх.

Глава 3: Школа-призрак

На следующее утро солнце пробивалось сквозь рваные облака, подсвечивая трещины в стенах заброшенной школы №2. Над входом едва читалась надпись «Знание – сила!» – последние буквы отвалились, оставив лишь скелет лозунга. Аня перелезла через подоконник, разбитый ещё в 1980-х, и ступила на пол, усыпанный осколками стекла. Ветер гулял по коридорам, шевеля обрывки плакатов: «Слава науке!» трепетал, как призрак былых амбиций.

В классе на втором этаже сохранились полки с учебниками. Аня взяла потрёпанный учебник географии – на обложке карта СССР всё ещё была цела, хотя мир вокруг рассыпался. За спиной хрустнула ветка.

– Шаманы тоже воруют? – раздался голос.

Иван стоял в дверях, прижимая руку к подбитому глазу. За его спиной маячил Серый, сжимающий нож.

– Ваши люди сожгли наш лагерь в тайге. Духи этого не простят, – Аня сжала амулет, но голос не дрогнул.

– А ваши шаманы наслали болезнь на лесопилку. Бородач две недели блевал червями! Врач из больницы говорил, это из-за воды, но я знаю – это ваши проклятия! – Иван шагнул вперёд, наступив на пустую пачку «Примы».

– Это не мы, – она отступила к окну. – Ваши геологи отравили реку, копая свои ямы. Черви – плата за вашу жадность, а не наши духи.

На мгновение, прежде чем их прервал шум снаружи, их взгляды встретились. И в этом взгляде Иван впервые увидел не просто "шаманку", а упрямого, несгибаемого бойца, защищающего свое. Аня, в свою очередь, увидела за маской жестокого лидера банды загнанного в угол, отчаявшегося парня, не знающего другой жизни. Этот миг молчаливого, почти неосознанного понимания был оборван ревом двигателя мотоцикла Горохова.

Внезапно со стороны ворот раздался натужный рев двигателя и резкий, срывающийся от напряжения крик: «А ну, стоять, шпана! Я сказал, стоять! Стрелять буду!». Это был участковый Горохов. Он подъехал на своем стареньком "ИЖ Юпитер" с коляской, который тарахтел и чихал, как старый туберкулезник. Он, запыхавшись, подбежал к главному входу, за его спиной едва поспевал молодой милиционер Марк, его земляк, которого Горохов знал еще пацаном. Марк нервно сжимал свой табельный ПМ, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Горохов видел, что парень еще не испорчен городской гнилью, и по-своему старался его оберегать от худшего.

Иван метнулся к окну с другой стороны коридора. – Черт! Он и задний двор перекрыл! Все выходы отрезаны!

Аня огляделась. Коридор был ловушкой.

– Сюда! – бросила она, указывая на массивную дверь, ведущую в подвал. Она была заколочена крест-накрест толстыми досками. – Я знаю здесь лаз.

Пока Иван с треском выламывал нижнюю, подгнившую доску, они бросились вниз, в сырой, пахнущий плесенью мрак. Сверху доносились крики Горохова и топот сапог, приближающийся к лестнице.

– Быстрее! – прошипел Иван.

Но выход из котельной, на который он надеялся, был наглухо завален обвалившейся кирпичной кладкой. Тупик.

– Отлично, шаманка. Привела нас в мышеловку, – зло сказал Иван.

– Ищи другое место, волк, а не скули, – отрезала Аня, начав лихорадочно светить своим фонариком по стенам в поисках любой щели, любого слабого места.

Иван, выругавшись, начал делать то же самое. «Нужен рычаг, лом, что угодно, чтобы высадить эту дверь!» – прорычал он и начал лихорадочно отодвигать гору старых, сломанных парт, наваленных у стены. За рухнувшим хламом открылась неглубокая, заложенная кирпичом ниша. Кладка была более новой, чем остальная стена. А в центре ниши виднелась массивная металлическая дверь.

Это был вмурованный в стену герметичный военный сейф. На его облупившейся краске все еще четко читалась трафаретная надпись: «Собственность Лесхозкомбината №47». Но самое главное – он был изуродован. Кто-то давно и очень грубо пытался его вскрыть. Вокруг сорванного замка виднелись глубокие вмятины от кувалды, а сама дверь была деформирована и держалась в проеме лишь чудом, заклиненная ржавчиной.

В этот момент сверху снова послышался скрип половиц. Они замерли, прижавшись к холодной, влажной стене. Шаги были медленными, осторожными. Кто-то спускался по лестнице, и луч фонаря лениво, но методично обшаривал заваленные хламом углы. Вот он скользнул по груде парт, прошел в метре от них, осветив на мгновение паутину в углу, и двинулся дальше.

Сердце Ивана ухнуло в пятки. Он сжал в руке обломок арматуры, готовясь к драке. Аня затаила дыхание, стараясь слиться с тенью. Казалось, прошла вечность. Она чувствовала, как по спине ползет ледяной пот. Еще шаг, еще один поворот луча – и их найдут.

Но в этот самый момент тишину разорвал панический крик Марка сверху: "Степаныч, наверх! 'Волга' Семёнова к школе подъезжает! Он сам здесь!"

Для Горохова это было страшнее, чем найти в подвале банду с оружием. Быть застигнутым начальником, проводящим самовольный обыск, – это конец карьере. "Черт!" – прошипел он и, забыв про все на свете, бросился наверх, чтобы успеть доложить о своем "плановом патрулировании" до того, как его застанут на месте преступления.

Только когда тяжелые шаги загремели в обратную сторону и завыла сирена удаляющегося мотоцикла, они позволили себе выдохнуть.

– Повезло, – выдохнул Иван. – Ушли. А теперь посмотрим, что там.

Он подошел к сейфу. Замок был разбит, но толстая резиновая прокладка сохранила содержимое от сырости.

– Его уже пытались открыть, – прошептала Аня.

– И не смогли, – прорычал Иван, вставляя арматуру в щель у перекошенной двери. – Но нам и не нужно. Нам нужно просто выломать его из рамы.

Их задачей было не взломать замок, а победить ржавчину и погнутый металл. Налегая всем весом, они использовали арматуру как рычаг. С оглушительным скрежетом и стоном старая кладка вокруг сейфа начала крошиться. После нескольких отчаянных рывков, от которых по всему подвалу разнеслось гулкое эхо, деформированная дверь наконец поддалась, сорвавшись с единственной уцелевшей петли.

Внутри лежала одна-единственная толстая папка, перетянутая истлевшей бечёвкой.

– Времени нет! – прошипел Иван.

Аня поняла, что не успеет забрать всю папку. Она рванула ее на себя, бечевка лопнула. Девушка выхватила первые попавшиеся листы – отчет, черно-белую фотографию и какой-то вырванный из блокнота листок – и сунула их под куртку. Остальное пришлось оставить.

На стене за сейфом кто-то нарисовал спираль углём. Она была грубой, но в ее линиях чувствовалась какая-то тревожная, неправильная геометрия. Казалось, это не просто рисунок, а отчаянная попытка что-то сказать, предупредить. Выцветшая надпись под ней, едва различимая, гласила: «Они близко». Когда Аня приблизилась, ее амулет коротко, но ощутимо завибрировал.

– Уходим! – скомандовал Иван.

Они метнулись к чёрному ходу. В спешке Аня не заметила, как из-под ее куртки выскользнул небольшой, сложенный вчетверо лист кальки, который она вырвала вместе с остальными документами. На нем была нанесена схема буровых вышек и странный, спиралевидный символ, помеченный как «Зона 12-К – эпицентр». Листок бесшумно упал в пыль у основания сейфа.

Глава 4: Пророчество бабушки

Тем же днем, когда солнце стояло в зените, Аня добралась до поляны, где в 1960-х располагался лагерь геологов. Чум ее бабушки стоял среди ржавых бочек с надписью «СССР» и сломанных буровых установок, вросших в мох, как кости древнего зверя. Бабушка говорила, что духи тайги ненавидят это место, но не могут его покинуть – слишком много железа вросло в землю.

Стены из оленьих шкур пропускали запах дымокура – тлеющий можжевельник щипал глаза, но Аня знала: этот дым отгонял злых духов. На стенах висели амулеты: когти медведя, пучки волчьей шерсти, вышитые бисером обереги с узорами в виде спиралей.

Бабушка сидела на волчьей шкуре, подаренной геологами из «Метеора».

Аня разложила хрупкие, пахнущие плесенью листы на шкуре перед ней. Времени в подвале было мало, но теперь, в тишине чума, от каждого прочитанного слова веяло холодом.

Вот что она выдернула из папки:

1. Отчёт 1953 г.: «Обнаружен объект неземного происхождения… Зона аномалии вызывает необъяснимые явления, связанные с силой тяжести. При взвешивании на пружинных весах образцы породы демонстрируют потерю веса до 13%. Персонал сообщает об ощущении 'легкости' и головокружении».

2. Фото «Зона 12-К»: чёрно-белые снимки тайги, испещрённой воронками, с пометкой на обороте: «Глубина 300 м. Сигнал усиливается».

3. Записка инженера, вырванная из блокнота: «Рекомендую эвакуировать персонал. Объект излучает сигналы… зафиксировано формирование локальной зоны 'возмущений', подавляющей радиочастоты… Последствия… непредсказуемы».

Пальцы бабушки, изъеденные временем и холодом, дрожали, когда Аня протянула ей папку с документами. Слепые глаза шаманки казались мутными, но видели то, что скрыто.

Аня читала вслух, ее голос дрожал: «…зафиксировано формирование локальной зоны 'атмосферных возмущений', подавляющей радиочастоты… Последствия… непредсказуемы».

Бабушка прервала ее, подняв руку.

– Они говорят о великой тишине, дитя. Тишине, что заглушит голоса предков и крики птиц. О небесном капкане. Как лед на реке, что накроет нашу землю, отрезав ее от солнца и звезд. Земля здесь больна, отравлена железом людей и слезами первых звездных странников. Эта болезнь, эта рана, зовёт чужих, как падаль зовет воронье. Но придут не только те, кто однажды плакал здесь синими слезами звезд, спасаясь от охотников. Придут и сами охотники – те, чьи сердца холодны, как лед пустоты, а души пусты, как выжженная земля. Слушай меня внимательно, дитя. Они боятся старого железа и слез первых звезд. Но их сила велика. Когда вода в Колымажке станет густой, как смола, а на небе появится второе, оранжевое солнце, которое не греет – знай, враг уже внутри стен. И спасение ищи там, где спят кости 'Метеора' – там, где железо людей вгрызлось в сердце земли.

Она бросила в костёр горсть сушёных кореньев. Дым поднялся спиралью, повторяя узор на амулете Ани.

– Что значит «расколотое небо»? – спросила Аня.

– То, что упало в тайге в год смерти вождя, Сталина, в пятьдесят третьем. Наши старики назвали его 'Синий Олень' – небесный дух, истекающий синими слезами-камнями. Они погибли, но их смерть оставила шрам, – бабушка провела рукой по шраму-спирали на запястье. Этот шрам остался у нее с той поры, когда она, еще совсем юной, нашла в тайге странный, теплый камень, упавший с неба. Камень пел ей песни звезд, но потом обжег, оставив этот знак, который иногда и поныне отзывается на зов небесных огней. – Теперь тайга, как магнит, тянет новых гостей.

Бабушка взяла с шеи Ани ее старый амулет с медвежьим клыком.

– Медведь силен в своем лесу, дитя, – сказала она, ее голос был похож на шелест сухих листьев. – Но чтобы увидеть того, кто приходит из-за гор, нужен глаз рыси.

Она вытащила из мешочка коготь рыси, обёрнутый медной проволокой, на которой были выгравированы треугольники.

– Рысь видит то, что скрыто. А медь чувствует холодный огонь их камней.

Она ловко прикрепила новый коготь к старому амулету, сплетая их вместе кожаным шнурком. А затем достала крошечный, туго набитый кожаный мешочек и вплела его шнурок в общее крепление.

– Здесь травы, что отводят холодный взгляд и успокаивают землю. Теперь они вместе. Сила земли, глаз для неба и защита от теней. Носи это, – сказала она, вешая обновленный, ставший тяжелее амулет обратно на шею внучке. – Но берегись, дитя, ибо холодный огонь коварен и может обернуться против того, кто слаб.

Аня заметила, как дрожат губы старухи. За стеной чума завыли волки, а над тайгой, в стороне реки Колымажки, там, где по слухам когда-то давно упал первый "небесный камень", вспыхнул зеленый свет – пульсирующий, как сердце чудовища. В кармане куртки Ани дрожал компас, подаренный отцом. Стрелка, до этого лениво указывавшая на север, вдруг завертелась с бешеной скоростью, а затем замерла, указывая точно на источник зловещего зеленого зарева.

– Это из-за шрама? Из-за того, что упало в 53-м? – спросила Аня, указывая на спираль на руке бабушки.

– Они копали слишком глубоко, – сказала шаманка. – Когда вода в реке отразит то, чего нет на небе, когда камни покроются инеем посреди лета, – знай, они пришли. И ищи ключ там, где железо людей встретилось со слезами звезд.

Аня спрятала усовершенствованный амулет под одежду.

После ухода Ани, бабушка-шаманка достала из старого мешочка несколько фотографий. На одной была ее дочь рядом с геологом – отцом Ани. На другой – тот же геолог в компании молодого инженера по фамилии Соколов.

– Слезы звезд смешались с кровью земли, – прошептала она. – И семена взошли в обеих семьях.

Глава 5: Пожар на СТО

Тем же вечером, когда холодный закат окрасил небо в тревожные, багровые тона, ржавые ворота гаража СТО скрипели, словно протестуя против вторжения. Иван и Серый вошли внутрь, где Николай, сидя за столом с фото афганских времён, методично чистил затвор старого, деактивированного автомата Калашникова. Он не мог стрелять, но в руках Николая холодный металл жил своей, особой жизнью. Этот ритуал – щелчок затвора, запах оружейного масла – возвращал его туда, где мир был простым и понятным… На столе стояла пустая бутылка «Столичной» с этикеткой 1988 года. Его взгляд время от времени падал на угол склада, где стояли старые, еще советские ящики с маркировкой "Лесхозкомбинат №47". От них всегда тянуло каким-то странным, неестественным холодом, даже в жару. Он списывал это на сквозняк, но неприятное чувство оставалось.

– Нам нужен карбюратор для "Урала", и ты нам его дашь. Бесплатно, – Иван швырнул нож на стол. – И еще половина выручки – или сгоришь вместе с железяками.

– Это в качестве компенсации за вашего щенка, Костястого? – Николай не поднял глаз… – Вчера он пытался утащить аккумулятор. Пришлось объяснить ему, что воровать нехорошо. Он визжал, как девчонка. Я думал, волки не скулят. А ты, – тут он впервые посмотрел прямо на Ивана, – такой же вожак, как твой папаша – хозяин. Прибежал жаловаться?

Эти слова ударили по Ивану сильнее пощечины. Сравнение с отцом, публичное унижение его авторитета – это было не просто оскорбление. Это был вызов, который он не мог не принять.

– Завтра здесь ничего не останется, – прошипел Серый, видя, как потемнело лицо Ивана.

– Подумай об этом. Ты узнаешь, кто в городе настоящий хозяин!

– Попробуйте, – Николай щёлкнул затвором.

Вернувшись на лесопилку, Иван молча слушал, как взбешенный Серый ходит кругами. "Он унизил нас! Унизил Костястого! Если мы это спустим, нас завтра любой щенок в городе пинать будет!" – рычал он.

Иван смотрел на огонь в бочке. Он понимал, что Серый прав. Но в глубине души он чувствовал, что поджог – это тупик. Это то, что сделал бы его отец. Глупая, пьяная месть, которая ничего не решит. Но он видел выжидающие взгляды своих парней. Один неверный шаг, одно проявление слабости – и Серый займет его место. Загнанный в угол, он принял единственное решение, которое позволяло ему остаться вожаком.

– Дым, – его голос был тихим и твердым. – Бери бензин. Но только склад. Понял? Только старый деревянный склад с барахлом. Цех со станками не трогать. Нам они еще пригодятся.

Дым кивнул, хищно улыбаясь. Ему было все равно, что жечь.