Пролог
Рассказывает Айфа Демелза
Дом на острове посреди озера – это не мой дом. Это моя крепость, моё потаённое убежище, моя нора, в которую я забилась, зализывая раны. Вокруг дома растут чахлые ивы и две маленькие ели. В берег, почти у самого крыльца, уткнулась носом старая лодка-долблёнка. Каждое утро я сажусь в нее и плыву к сваям, чтобы проверить сеть. В озере мало рыбы, но мне хватает, чтобы не умереть с голоду. Много ли нужно женщине?
Остров маленький – чтобы его обойти, потребуется лишь сто шагов. Я знаю это, потому что обхожу его каждый день. Обхожу и считаю шаги. Обхожу и раз, и два, и три. Нет, в этом нет какой-то важной магической потребности, и это не проклятье, и не моя прихоть. Я делаю это, чтобы не сойти с ума, чтобы прогнать назойливые мысли и утомить тело. Чтобы потом упасть на постель и забыться благодатным сном, словно провалиться в чёрную яму.
Но и сон не всегда благодатен. Иногда мне снится муж. Таким, каким я видела его в последний раз – окровавленным, растерзанным когтистыми лапами чудовища, которого я сама, собственными руками, выпустила из клетки. Эти сны не пугают, они пронзают сердце, и я просыпаюсь и плачу, уткнувшись в подушку, набитую сухими листьями и травой. Я плачу от горя, пока снова не засыпаю.
Только и эти сны не самые страшные. Иногда – слава яркому пламени, что такое происходит редко – мне снится он. Чудовище, демон, обманщик и обольститель. И его я вижу таким, как при последней встрече – чёрным и прекрасным, видом своим подобным звёздной ночи. Только любоваться этой красотой невозможно, потому что она вызывает не любование, а дикий страх. И там, во сне, я плачу от ужаса, и пытаюсь убежать, и снова и снова чувствую, как когтистая лапа – совсем не похожая на человеческую руку, хватает меня за лодыжку и тянет вглубь подземелья. И тогда я просыпаюсь, крича от страха, а ожоги на правой ноге начинают болеть немилосердно. И от этой боли не спасают ни мази, ни заклятья. Я вою и мечусь по кровати, сама превращаясь в зверя. В зверя, на которого объявлена охота, и который знает, что рано или поздно охотник найдет его, и нет никакого спасения.
Приходит утро, и туман густой пеленой закрывает озеро.
Это не простой туман. Это я прошу, чтобы он появился. Туман стелется над водой длинными пластами и скрывает мой маленький дом, мою крепость. Деревянные мостки – доски, уложенные по три в ряд, теряются в седых космах тумана, и я подолгу всматриваюсь туда, страшась, что однажды они разойдутся, как тонкая ткань под крепкими руками, и вдали покажется чёрный силуэт того, кто ищет меня. Ищет меня с упорством охотничьего пса. И не сомневаюсь, что однажды найдёт. Меня, Айфу из Роренброка, леди Демелза, а теперь – колдунью в бегах.
Вы спросите, зачем я здесь? Что заставило знатную даму бежать от привычной жизни и скрываться в лачуге, подобно нищенке?
Все просто. Я пытаюсь ускользнуть от проклятья, от судьбы, которая властно толкает меня навстречу крови, убийствам и преступлениям, а это противно яркому пламени и моей душе.
Но разве не яркое пламя учит нас, что от судьбы убежать невозможно?..
Глава 1
Рассказывает Ларгель Азо
Святая Медана не проклинала меня. Совсем не проклинала. Те, кто утверждает обратное – лжецы, достойные смерти. Она была святой, а святые не умеют проклинать. Но яркое пламя не прощает тех, кто посягает на святое. Вот и я, Ларгель Азо, епископ, был наказан за это.
Мне много лет, и я безумно устал. Но от усталости моя злоба к врагам церкви только крепнет. Потому что я должен искупить то зло, что причинил давным-давно. Искупить и обрести, наконец-то, покой. И ради этого искупления я готов пропалывать сорную траву везде и всюду, куда буду направлен.
Советник короля лорд Саби знает мою тайну. Он стар, но его подслепые глаза видят зорче, чем глаза молодых. Он знает мою тайну и молится за мою душу. Я верю, что его молитвы помогут. Помогут рано или поздно.
Сегодня он снова вызвал меня, приказав оставить приход в Дареме и направить стопы в Тансталлу, столицу нашего королевства.
Вот уже три дня я в пути, в сопровождении юного послушника – больше писаря, чем воина церкви. К вечеру я должен достигнуть сердца Эстландии и предстать перед лордом Саби, чтобы услышать его волю.
Эстландия не была моей родиной. Я родился далеко на западе, там, где солнце уходит спать за край бесконечного моря. И если смотреть на закат, то перед тем, как солнце скроется за краем моря, если сказочно повезёт, можно увидеть последний луч – зелёный, как трава на моём родном острове. Этот луч прочертит небосвод и укажет дорогу к небесному замку, открытому для праведников.
Я не мечтаю попасть в этот замок. Потому что не люблю мечтать о невозможном. За мои грехи мне не найдется там места. Но я мечтаю об упокоении. О мягкой сырой земле, о могильном камне с моим именем. Я верю, что небеса будут столь милосердны, что не отдадут меня демонам преисподней, а позволят мирно спать и слышать, как шумит вереск, как блеют овцы, бродя по зеленым холмам, и как свирель пастуха выводит незатейливую мелодию старинной песни о принцессе Медане, которая бежала в далекие края, чтобы посвятить жизнь благочестивым размышлениям и мирному труду. А если совсем мечтать, то я надеюсь, что хотя бы раз в тысячелетие она сама спустится с небес, чтобы помолиться о моей загубленной душе. Помолиться о том, кто погубил её тело, но спас душу.
Медана… Её имя и сейчас кажется сладким, как мёд. И сердце всё ещё дрожит, когда я вспоминаю её – мою принцессу, чьим наказанием и проклятьем я стал.
Я стал проклятьем не случайно, а лишь по собственному умыслу. По собственному желанию, похоти, гордости и страсти. Всё это есть, хотя в Эстландии меня считают образцом благочестия. Я знаю, что монахи с благоговением читают житие Ларгеля Азо, который в пятнадцать лет дал обет целибата, поклявшись не знать женщины, и вот уже двадцать лет верен клятве. Были грешницы, пытавшиеся совратить меня с пути служения, и их имена тоже всем известны. Потому что я публично обвинил их в прелюбодеянии, привел на суд и самолично казнил, чтобы остальным прелюбодейкам это было уроком и предупреждением.
Но житие лжёт. Я соблюдаю обет целибата не двадцать лет, а девяносто пять лет, четыре месяца и двенадцать дней. Да, Ларгель Азо не сошел с ума. Он и вправду живет так долго. Слишком долго. И те, кто говорят, что долгая, а тем паче вечная жизнь – это благо, они лжецы, заслуживающие смерти.
Долгая жизнь, вечная жизнь – это проклятье. Это самое страшное проклятье, которое может постичь человека. Говорят, раньше в Эстландии жили существа, которые не тяготились вечной жизнью. Это ложь. И лжецы заслуживают смерти. Если вечная жизнь – благо, то куда девались эти благословенные существа? Почему они покинули Эстландию, спрятавшись неизвестно где и неизвестно зачем?
Вечно топтать эту грешную землю, когда душа одряхлела, когда не осталось никаких земных желаний, а небеса не принимают тебя, чтобы даровать покой и мир – вот судьба вечноживущих. Проклятая, трижды проклятая судьба.
Мы с послушником Кенмаром должны были достигнуть Тансталлы к вечеру, но один конь захромал, попав ногой в кротовую нору, и пришлось остановиться в таверне, всего в девяти милях от столицы.
Кенмар был рад этому, потому что целый день лил дождь, и мы промокли до нитки. Молодые – они все неженки. И дождь – это то, чего они боятся больше греха. Но я не стал читать проповеди, а позволил повернуть лошадей к постоялому двору.
– Нам нужны комната, два места в стойле и умелец, который посмотрит коня, – важно говорил Кенмар хозяину таверны.
Тот торопливо и испуганно кивал, гадая, какими путями нас занесло под его крышу. Он не спросил платы. По приказу тайного лорда Саби, все служители церкви яркого пламени могли получить кров и пищу бесплатно, куда бы им ни вздумалось прийти. Ослушников ждала смерть. Хозяин таверны не хотел умирать. Поэтому через четверть часа мы находились в комнате на третьем этаже, где жарко пылал камин, и где нас ждал скромный ужин. Скромный – не потому что хозяин был недостаточно щедр. Быть недостаточно щедрым он бы не осмелился. Просто воздержание в пище – один из постулатов веры.
Мы с Кенмаром переоделись в сухое, подкрепили силы хлебом и сыром и запили еду водой. Я остался в комнате, а послушник отправился в конюшню, проследить, чтобы захромавшего коня осмотрели, как следует. Дождь всё не прекращался. И хотя была весна, воздух пах осенью – сыростью, холодом и гибнущими цветами.
Когда я настиг Медану на севере Эстландии, где она тогда пряталась, тоже шел дождь.
Я открыл окно и высунулся наружу, подставляя голову под холодные струи. Было не по-весеннему холодно, но я не боялся простыть насмерть. Это тоже было частью наказания. Наверное, выпрыгни я сейчас из окна – и тогда не пришел бы конец моей слишком долгой жизни. Но яркое пламя не терпит самоубийц. И поступив столь малодушно я навсегда утратил бы право думать о Медане. Нет, подобного я не сделаю никогда. Не откажусь от надежды увидеть когда-нибудь мою принцессу. Или хотя бы почувствовать её рядом.
Окно на первом этаже распахнули, чтобы выплеснуть помои. В нос ударил запах скисшей браги. Я поморщился и хотел закрыть ставни, но разговор, достигший слуха, заставил меня помедлить.
–…говорят, всё дело в чёрной магии, – сказал торжественным тоном невидимый рассказчик.
После его слов воцарилось молчание, а я обратился в слух, потому что чёрная магия – это скверна, бороться с которой обязан каждый последователь яркого пламени.
– Демелза всегда были странными, – сказал кто-то дрожащим голосом.
– Они всегда были чернокнижниками, – поправил рассказчик, чей голос я услышал первым. – Но они умеют прикидываться овечками, эти благородные волки. Ходили слухи, что граф обратил в чернокнижие даже молодую супругу, она с запада, из Вудшира. Её сестра вышла замуж за нашего лорда и стала хозяйкой Дарема.
– Она из Роренброка?
– Ага, ага! Оттуда.
Память услужливо предоставила мне образ хозяйки Дарема, урожденной Эмер Роренброк – королевская осанка, рыжие, как медь, кудри и… чёрный знак. Он появляется на каждом, кто имел сношение с чёрной магией или упырями. Небеса даровали некоторым своим верным слугам распознавать эти метки, и я сразу увидел, что хозяйка Дарема имела касательство и к тем, и к тем. К упырям даже больше, потому что следы чёрной магии были не явны – так, тень следов, тень тени. Я разговаривал с ней, но она ничего не сказала. Теперь я понимаю, что она сама не знала ничего, но я её подозревал. Женщины – рассадник магической заразы. Тем более, красивые женщины. А теперь, если верить сплетням, всё становится понятным – её сестра. Я знал, что леди Айфа Демелза вместе с мужем приезжали к королевскому двору на свадьбу Эмер Роренброк. И почему-то не поехали на главное торжество в Дарем. Не меня ли они испугались?..
Но кто же столь осведомлён о событиях, связанных с самыми благородными домами Эстландии?
Я надел квезот, потому что мы с Кенмаром путешествовали в простой одежде, и теперь это оказалось полезным. Появись я в общем зале таверны в сутане – разговоры о чёрной магии сразу прекратились бы, да и таверна, надо думать, сразу бы опустела.
Общий зал таверны был не особенно большим, и людям, что расположились тут, было тесно. Они не обрадовались появлению ещё одного постояльца, но я не стал теснить их, подбираясь поближе к камину, в котором жарко гудел огонь, а пристроился в углу, сев на перевернутую бочку. Служанка поднесла мне пива, и я сделал вид, что пью, а сам тем временем пытался по голосу узнать того, кто столь много осведомлён о черном колдовстве.
В зале сидели вилланы и торговцы третьего звена, и разговор у них был об овцах, товарах и урожаях пшеницы, изредка заговаривали о женщинах. Ничего интересного, но я знал, что скоро речь снова вернётся в прежнее русло. Чёрная магия – она как заразная болезнь. Её не скроешь, и рано или поздно она затянет каждого, кто соприкоснется с ней.
Так и случилось. Один из торговцев, мужчина дородный и краснолицый, отёр губы, приложившись к кружке с пивом, и опять заговорил.
– Черная магия – оно, конечно, заманчиво. Тайные силы и все такое… Только вы же знаете, как кончил последний Демелза. И демоны ему не помогли.
– Ну ты и разговоры завел к ночи, – заворчал кто-то от камина.
– Пусть рассказывает! – отмахнулся молодой виллан, по виду, впервые попавший в таверну недалеко от столицы.
Он так и горел от нетерпения послушать страшные истории про демонов.
И я тоже с нетерпением ждал рассказа. Правда, не выказывал интерес столь явно.
– Я слышал, он купал её в крови девственниц, – вмешался старикан, еле сидящий за столом. Голова его пьяно клонилась, но глаза он таращил из последних сил, желая посплетничать. – И небеса поразили их молниями небесными!
– Ничего такого, – сказал краснолицый и вдруг задрал на себе рубашку, показывая свежие ожоги на груди и спине. – Всё это я получил в том проклятом замке, где Демелза вызывали демонов, за что и поплатились. С ними погибли пятьдесят человек слуг, выжили только несколько. Мне тоже посчастливилось выжить. И только потому, что за день до этого начальник стражи поймал меня пьяным и посадил в каменный мешок. Премерзкое место, скажу я вам. Стоишь там на четвереньках, на полу – вода, под потолком – маленькое окошко, чтобы не задохнуться. Я должен был провести там сутки, но после того, как колокол зазвонил к вечерней молитве, вдруг раздался рокот. Он шел откуда-то снизу и нарастал, как будто все демоны преисподней решили разом вырваться наружу. А потом пол и стены раскалились, а в окошко дохнуло таким жарким воздухом, что я не смог дышать. Меня обожгло, как кролика на вертеле – со всех сторон, и изнутри, когда я вдохнул раскаленный воздух. Я стал стучать в двери, чтобы выпустили, и орал, как полоумный, но мне никто не ответил, а двери раскалились так, что я обжег кулаки, как о раскаленную сковороду. А потом я сидел там три дня и звал на помощь, пока мог звать. И мне три дня никто не отвечал. Меня откопали королевские гвардейцы, и когда я вышел, то увидел, что замка нет. Его разнесли по кусочкам, как гнилую тыкву. Среди камней валялись обугленные трупы, они были голые, а одежда клочками летала над пепелищем. Сгорело всё деревянное – конюшня, сараи с сеном, амбары… От замка Демелза остались только стены. Хозяина нашли среди развалин, он тоже был обугленный, но ещё и разорванный, как будто на него напал дикий зверь. А хозяйку так и не нашли…
– Её утащили в преисподнюю демоны, – вставил пьяный старик. – Там любят красоток, которые увлекаются чёрной магией!
– Может и так, – осенил себя знаком яркого пламени рассказчик. – Но я думаю, что всё это – ее рук дело. Она спуталась с каким-нибудь демоном и избавилась от мужа. Говорят, такое раньше случалось, почему бы не произошло и сейчас?
– А может, это яркое пламя покарало нечестивцев? – спросила служанка, помешивавшая рагу в общем котелке.
– Нет, – краснолицый яростно помотал головой. – Яркое пламя здесь ни при чем. Демонский огонь – вот что это было. Не слишком-то я праведный, чтобы небеса пощадили меня. Скорее, наоборот, – он хохотнул, – демоны приняли меня за своего и не тронули.
– Что за ужасы ты говоришь, – служанка поцеловала ладанку, висевшую у неё на шее.
– Ужасы! – презрительно бросил краснолицый. – Болтовня в таверне – это не ужасы. Ужасом было то, что я пережил там.
Он попросил ещё выпить и долго целовался с кружкой.
Постепенно страшные рассказы забылись, и посетители заговорили о привычных вещах – урожаях, последнем празднике, произволе служителей яркого пламени, и никто больше не вспоминал о злополучном замке Демелза. Никто, кроме меня. Но я не подал виду, как заинтересовал меня этот рассказ. Сидел и терпеливо ждал. Мои ожидания не прошли даром. Краснолицый расстался-таки со своей кружкой и вышел из таверны, освежиться на воздухе. Я последовал за ним неслышно, как тень, и он меня не заметил. Он облегчился и ворчал, ругая погоду, а потом поплелся назад, в таверну. Тут-то я и встал на его пути.
Он посмотрел удивленно и разразился бранью, потому что не желал мокнуть под дождём, но я взял его за горло и чуть сжал пальцы, чувствуя, как святая сила огня пульсирует в кончиках пальцев.
– А теперь скажи, что из твоей болтовни правда, а что выдумки, – сказал я обманчиво ласково.
Краснолицый дёрнулся в моих руках и взвизгнул, как свинья на бойне. Его припекло святым огнём, и он попытался бежать, но я держал крепко.
– Кто ты? – спросил он, дрожа, хотя всё и так было понятно.
– Слуга яркого пламени.
Он разглядел в моих глазах красный огонь, что отличал всех истинных служителей, и перепугался до смерти.
– Ничего не знаю! Ничего не знаю!
– Просто говори, – приказал я. – Замок Демелза, черное колдовство… Что правда в твоем рассказе?
У него не было выбора, и он забормотал торопливо и испуганно:
– Я сам видел, как она обошла вокруг колодца в Бруке три раза, повторяя слова, которые он говорил ей, и на следующий день в колодце не было ни капли воды, а трава вокруг пожухла.
Это было образцовое чёрное колдовство, большего для обвинения и не требовалось. Я сжал руку торговца, прижимая ладонь к ладони, и он вскрикнул от боли, получая невидимую метку.
– Однажды я призову тебя на суд, – сказал я. – И ты придёшь, и повторишь то, что говорил сейчас.
Он заскулил и упал на колени.
– Сжальтесь, сжальтесь… Я всего лишь торговец на разнос… Кто я такой, чтобы вмешиваться в дела лордов?!
– Иди, – велел я.
Он убрался, как побитая собака.
Дождь всё не прекращался, но я долго стоял во дворе. Струи воды били меня по голове и хлестали по щекам, и я считал это покаянием.
Рассказывает Айфа Демелза
Ступени узкие, крутые и бесконечные. Я считаю про себя: «Пятнадцать… шестнадцать… тридцать пять…», – дохожу до сотни и сбиваюсь. На мне лишь рубашка из тонкого полотна и шёлковые туфли, отороченные мехом. Я держу масляный светильник, прикрывая огонек ладонью. Пламя греет руку – а мне холодно, хотя в подземелье замка Демелза тепло. Очень тепло. Снаружи – зима и снег, а здесь как будто жар идёт из земных недр.
Вот и последние ступени, они упираются в маленькую дверь, обитую серебряными пластинами. На пластинах нацарапаны какие-то странные знаки. Я касаюсь их кончиками пальцев. Мне кажется, ещё немного – и пойму, что здесь начертано. Всё видится знакомым, словно уже было когда-то. На двери нет замка, и нет замочной скважины. Можно войти, но я медлю.
Муж сказал, не заглядывать сюда. Он сказал, это опасно. Он пообещал, что придёт время, и тайна будет для меня раскрыта. Просто я ещё не готова. Почему не готова? За пять лет я стала волшебницей, чуть ли не искусней моего супруга. Я не говорю ему об этом, но это чувствую. У него знания, у меня – дар. Он сам об этом говорил, и умилялся этому. Почему я не могу войти в серебряные двери сейчас?
Я опять глажу знаки на пластинах, и вдруг слышу зов… Кто-то зовет меня оттуда, из подземелья. Зовёт с мольбой, трепетно. Он призывает, влечёт. Его голос звучит в моем сознании, хотя уши не слышат ни звука. Замок Демелза спит, и всё объято тишиной на десять миль вокруг.
«Так ждал тебя… – бьётся в моей голове, хотя я понимаю, что это – не мои мысли. – Столько лет, столько десятилетий… Ждал одну тебя, Айфа, одну тебя… Приди скорее…».
Этот призыв настолько силён, что я теряю волю. Я касаюсь дверной ручки, но в последний момент отшатываюсь. Кто-то ещё зовет меня, и это уже не магия непроизнесенных слов.
– Айфа! Айфа, где ты?
Голос моего мужа!
Я отшатываюсь от двери, роняю светильник, масло вспыхивает на ступенях синеватыми языками пламени. Оно прогорает в несколько мгновений и наступает темнота. Я на ощупь поднимаюсь по ступеням, путаюсь в рубашке, оступаюсь.
Голос мужа становится все громче, наверху скрипит дверь – Вольверт Демелза спускается сюда. Красноватые отблески огня прыгают на стенах. Они становятся всё ярче и ярче, и я цепенею от страха. Нет, муж не станет наказывать меня за любопытство, но мне страшно огорчить его неповиновением. В последнюю секунду я успеваю юркнуть в боковое ответвление коридора, прячусь за колонну и замираю.
Тени на стене становятся особенно резкими, потом наползают, потом опять наступает чернота – муж спустился вниз, к двери, окованной серебром. Я осмеливаюсь выйти из укрытия, осторожно подхожу к лестнице, и выглядываю.
Мне не видна дверь, и я не вижу мужа, который открывает её. Но слышу скрип дверных петель, а потом Вольверт говорит холодно и с издевкой:
– Вставай, раб. Твой господин пришёл. Приготовься отвечать!
Потом раздается скрип дверных петель, и в замке Демелза опять воцаряется тишина и тьма.
Сердце моё стучит быстро и неровно, я поднимаюсь по ступеням, выхожу из подземелья, бегу по коридору, врываюсь в свою спальню и ныряю в холодную постель, укрываясь с головой. Если муж придет проверить, где я, то притворюсь спящей, он ничего не заподозрит.
Но в мыслях снова и снова звучит таинственный голос, который зовет, манит, лишает воли и разума…
Я проснулась и села в постели рывком. Было темно, совсем так же, как в моём сне. Но запах мокрого дерева, рыбы и осоки подсказал, что реальность отличается от сна. Я вздохнула с облегчением. Теперь всё позади. Пока мне ничего не угрожает. Пока.
Подушка была мокрой. Наверное, я опять плакала во сне. Я всегда плачу, когда мне снится муж.
Сна не было ни в одном глазу, и я спустила на пол босые ноги, прошла к столу, нашарила кремень и кресало. Искры рассыпались огненными зёрнами, а потом затеплился огонёк. Яркий, оранжево-красный. Он осветил мой дом, показав всю его нищету и убогость. Я долго смотрела на горящую свечу, и ничего не думала. С некоторых пор, я поняла, какое это счастье – ни о чём не думать.
Сердце испуганно сжалось, хотя вокруг ничего не изменилось. Я прислушалась, надеясь, что ошиблась, но нет – ошибки не было. За мной пришли. И надо было либо снова бежать, либо принимать бой. Я колебалась лишь секунду, а потом толкнула дверь и вышла навстречу тому, кто пришел погубить меня.