Истребление кумиров. Князья и воины

Глава 1 Сотворение кумиров

Алой кровью полыхал закат

В те минуты заворожено молчали русичи, вглядываясь в худое, почти, каменное лицо грека. Они слушали, хотя не понимали того, о чем вещал он, и все – таки взирали на него заворожено.

Он говорил им о своем боге – много терпеливом, добром и всемогущем. Странное имя его ускользало из их памяти, и ему казалось, что они – эти люди, никогда не смогут его запомнить. Этим людям интересны были любые сказы, а пришелец чудным казался.

Девять столетий прошло со дня распятия этого бога. И все это время среди нищих, униженных и убогих жила легенда о Боге – мученике, страдавшем из-за людей на кресте своем, а потом чудом воскресшем.

Грек пришел на землю русичей давно, чтобы поведать им о муках и о чуде, а потом, если удастся, души их, погрязшие в язычестве спасти.

Сколько раз приходилось ему повторять в разных городах и поселках историю эту. И везде слушали они его, да не особенно – то верили. Иногда казалось ему, что говорил он в пустоту, хотя люди толклись рядом. Слушали, да не слышали – вот в чем беда.

Как отзывалось слово его в их темных душах, было ему неведомо – оставалось только гадать о том. И неизменно оставался он в мире, так и не ставшем родным, в полном одиночестве. И в минуты горестных раздумий казалось ему, что если замолчит он – они забудут рассказы его в тот же миг навсегда. И снова восторжествует их безобразный идол над его богом. К нему будут обращены жертвы и мольбы, как медленно все меняется в мире этом, а может быть все навсегда останется неизменным?

Он успел убедиться, что боги их неистребимы. Столько времени прошло, а разве хватит одной человеческой жизни, для того, чтобы из вечного мрака вырвать их на свет божий, и показать ту тьму, в которой они все это время оставались.

Он закрывал глаза от ужаса и бессилия, видя их чудовищные обряды. А они все принимали спокойно, будто другого мира, жизни другой не существует больше. Но неужели все его усилия напрасны? От таких мыслей все в душе его кипело, хотя внешне он оставался совершенно спокойным. За столько лет ко всему привыкнуть можно было, и со всем примириться. И он привык и примирился.

Но в последнее время в душе его появилась надежда, он невольно обратил свой взор в сторону юного князя Владимира. Совсем недавно он из земель варяжских на землю русскую вернувшегося, когда от других сыновей Святослава и следа больше не оставалось. Конечно, не стоило особенно надеяться и на поддержку этого юнца рассчитывать, темны были помысла и дела его, тяжек его путь к столу киевскому, мил душе его темной княжий бог Перун, в схватках их бесконечных и кровавых только на него надеяться они могли, а потому и приносили щедрые жертвы.

Он был еще большим варваром, чем люди его. И если кто- то и придет к нему, то этот мальчишка в княжеском плаще среди них последним окажется.

Многие говорили о том, как хитер и коварен был он, сын князя Святослава и рабыни его Малуши, которая особенными почестями пользовалась у матери его, княгини Ольги.

После всех этих горьких раздумий показался он сам себе Богом, распятым в этом жутком мире и страдающем на кресте своем. И от этих мыслей стало ему немного легче. Если их бога так мучили, то ему ничего другого не оставалось больше. Эти не гнали его, слушали, значит что- то изменилось за долгие века к лучшему.

№№№№

В тот миг князь Владимир резко развернулся и отправился прочь, выказав свое полное пренебрежение к нему.

«Мальчишка, хам, злодей, когда Святослав посадил его, сына рабыни в одном из уделов своих, многие роптали. Но крут был Святослав и жесток всегда – никого он слушать не стал, силен был и непобедимым казался. Но где теперь этот князь? А сын рабыни удержался, истребив всех братьев своих, и вернулся из-за моря, куда поспешно бежать ему пришлось в свое время, чтобы шкуру свою спасти.

Давно уж страшные слухи ходили о нем. И, скорее всего, были они правдою. Только никто и ничего не мог доказать, вот потому и молчали все обречено.

Славы Святослава не дождаться ему, но по злодеяниям своим он его и превзойти может, потому что ни в чем не знает он удержу.

Сколько раз уже убеждался он, что все не так в мире этом, все с ног на голову поставлено.

Князь остановил коня своего и жестом приказал ему замолчать. Несмотря на свою молодость, он научился повелевать.

– Ты напрасно старался, старик, все это чуждо нам. С нами боги и предки наши, и не нужно нам иного…

Он замолчал и надменно взглянул на чужака, желая показать, кто здесь остается хозяином.

– На смену тьмы вашей свет пришел, а вода камень точит, вот и я надеяться могу, что коснется светлых душ слово мое, и Божие слово

Он не мог отступить в тот момент, хотя куда ему было тягаться с юным князем.

– Ты стар и сед, и без того в мире этом задержался, и вряд ли дотянешь до тех дней, когда твой бог придет сюда, тогда для чего все это? Слишком давно распят он, но не многих тронули рассказы о нем, – отрезал молодой властелин, он не мог сомневаться в своей правоте.

– Но и не сгинул он, хотя времени прошло немало, – упрямо твердил старец, он не хотел, чтобы последнее слово за князем оставалось.

Князь поразился тому, как строптив был грек. В глазах властелина мелькнула ярость. Грека же беседа эта утомила. И ощутил он вдруг смертельную усталость во всем немощном теле своем, но особенно души его она коснулась. Спор был бесконечным и не имел никакого смысла.

И это было самое странное столкновение в его долгой и такой тяжкой жизни.

№№№№№

Грек стоял на холме и смотрел равнодушно и зло на тех, кто внимательно, с интересом за ними следил. Но, видя, что все кончилось, многие стали расходится в разные стороны, не скрывая своего разочарования. Когда поляна опустела вовсе, он оглянулся еще раз и поплелся в свою хижину, состоявшую из одной только небольшой комнаты. Он медленно пережевывал что- то из пищи, что случайно оказалось под рукою, хотя есть совсем не хотелось. Больше всего желал он отдохнуть, забыться, но сон никак не окутывал его, и оставалось только в горьких раздумьях коротать ночь. Лица варваров – то тупые, то насмешливо – хитры, мелькали перед ним и незаметно ускользали. Только лицо юного князя вырвала его память и хранила немного дольше, чем остальных. Он знал, что спор, который вели они, много дней будет продолжаться. Смогут ли они хоть о чем- то договориться? Как знать – ни во что больше не верил он, хотя знал, что в жизни всякое бывает.

За окном проходили женщины, говоря о каких- то своих заботах и бедах. Они были рядом, но казалось, что жили в совсем ином мире, его это не касалось и коснуться не могло.

Он боялся только одного – умереть на чужой земле (он так и не считал ее своей) и быть похороненным по варварскому обычаю – оказаться в погребальном костре. Если они не считались с ним живым, то вряд ли станут считаться с ним мертвым. Но еще больше пугало другое – в этом костре вместе с ним и бог его сгорит. И следа от него не останется.

Они совсем не думали о спасении, и готовы были, как и их предки, обратиться в прах. И напрасно говорил он о чудесной птице, которая подобно им, сгорает дотла и снова возрождается из пепла, юная и прекрасная.

Он заснул, наконец, и комната до утра погрузилась во тьму.

Еще один день его страданий завершился, но, сколько их еще оставалось? Порой он был убежден, что не выдержит такого испытания, но, отдохнув немного, стиснув зубы, шел дальше и знал, что ничего другого ему не оставалось.

Глава 2 Свет и тьма

Не только старый грек, обреченный страдать в чужом мире за Бога своего думал о славянах и молодом их князе Владимире.

О нем сейчас затеяли спор два существа, неожиданно столкнувшихся в этом мире. И были это светлый, а потому казавшийся бесплотным Ангел с суровым и грустным ликом. И темный, забавный и порой яростный любимчик Князя Тьмы, которого они называли Чернобогом – Мефи.

Успел он к тому времени прославиться невероятной изворотливостью и хитростью, и делал то, что хотел, ни с чем не считаясь, и бросался с особой радостью в любую заварушку, стоило ему только учуять что- то интересное и важное для него. Выбирал он дела, в которых можно было отличиться и блеснуть всеми своими бесчисленными талантами. И теперь он решил поболтать с вечным противником своим.

– Посмотри-ка на юнца, как он с твоим греком разделался? – усмехнулся бес. Он всегда знал, как побольнее ударить безропотного и бесхитростного Ангела

– Он молод еще, – возражал Ангел, – а когда возмужает и ума наберется, все перемениться может.

– Точно, надежда помирает последней, – притворно согласился, – только на многое не рассчитывай. Я не позволю вам уродовать моего князя и мозги ему дурить, не выйдет.

Ангел молчал. Можно было не сомневаться в том, что бес сдержит свое слово, и не просто будет стоять у них на пути, но и вредить и противиться столько, сколько ему этого захочется. Это приводило его в уныние.

– Но если ему захочется к тебе переметнуться, – сам с собой разговаривал бес, – он от скуки помрет, засохнет совсем. Да и что это за князь такой будет – святоша. Не бывать такому, – вынес он окончательный приговор, – Зря стараешься, он умнее и хитрее, чем ты думаешь.

Слова беса показались ангелу особенно обидными. И самое горькое – то, что он был прав.

И тот продолжал, воодушевившись:

– Он и среди викингов обитал, и с братцами своими разделался, ангелок наш, лучше не стоять у него на пути для своего же блага.

Он торжествовал, ощущая перед святошей свое полное превосходство.

– Время рассудит нас, никто не может знать, как сложится и ты не ясновидящий, что- то может и угадаешь. Но ничего тебе наверняка не известно. И не желая оставлять за соперником последнее слово, Ангел растаял в пустоте.

Это было правдой. Он ничего не знал наверняка, но многое угадать мог, а что- то и своими руками творил, в отличие от этого чистоплюя.

Но в то, что их князь измениться может и к греку переметнуться, не поверил бы ни за что на свете – не бывать этому.

Его память вернулась к тому столетию, когда Бог их ходил по земле и был распят. Если признаться честно, на то событие в свое время он не обратил никакого внимания. Если бы тогда он и знал, что и через 900 лет о нем вспоминать будут, может быть и присмотрелся бы хорошенько. Велика важность, что среди разбойников казнен, был один невинный, но сумасшедший проповедник. Если бы он к каждому такому происшествию присматривался.

Он помнил отважного Пилата, который выкручивался и готов был от всего на свете отречься из-за этого проходимца. А потом об этом всем и вовсе небылицы разные сочиняли. И он не знал, хотя все видел, что было правдой, а что они придумали позднее.

А тут еще этот грек, оказавшись черт знает в какой дали, самозабвенно повторяет эти сказки, словно сам присутствовал на том распятии, и верит в то, что сможет смутить эти дикие, варварские души., которые ничем пронять нельзя.

Все это время бес бродил среди их чудовищных идолов. Богов у них пруд пруди, и они, что самое удивительное, с ними как- то еще уживаются. Хотя, они такие же бесхитростные и угловатые. Они не такие святоши.

– Не забыть бы побывать на княжеском дворе, – отметил про себя бес, там они новый идол Перуну поставили. Если он в Сварге своем за ними следит, то должен им оставаться доволен. Хотя бес сам направлял руку мастера и предал ему некоторые и свои черты, но кто- то должен позаботиться, чтобы дело делалось.

Но, забыв о верховном боге, он снова стал думать о молодом князе. Сколько их было на памяти его? Но, кажется, этот пришел надолго, так просто стола своего он отдавать не собирается. Значит, стоит его навестить и обсудить подробно, как им всем жить дальше. Сказано – сделано – бес не привык себе ни в чем отказывать.

Глава 3 Новый идол

Мефи успел вовремя. На поляне перед дворцом княжеским собрались, кажется, все жители города, взиравшие на нового огромного кумира Перуна, вот уже несколько веков их главного божества. И хотя народу было очень много, стояла полная тишина. Большинство из них испытывали священный трепет перед изваянием Бога. Все ждали появления князя. Ждали от него жертвоприношения и благословления.

Князь появился в точно назначенный час. Мефи самодовольно оглядел его. Пожалуй, он был вполне сносен. В устах беса это звучало высшей похвалой для смертного. Он остановился перед Перуном, внимательно взглянул на бесстрастный лик истукана, легким движением руки подал знак к началу церемонии. И сразу же все пришло в движение. Люди пристально взирали на двух молодых парней, которые будут принесены в жертву богу. Жертвы ежились от холода или страха и что-то говорили, то ли друг другу, то ли в пустоту.

Они были молоды и красивы, и умереть должны были по княжеской воле. Осознавали ли они бессмысленность происходящего или просто тупо подчинились судьбе, было не ясно. Да и могла ли думать об этом толпа, жаждавшая зрелища жертвоприношения?

Новому кумиру нужна была человеческая кровь, значит, она и прольется. Мефи не отрицал, что этот обычай – дикое варварство. Но ведь кто-то его придумал, а они только слепо исполняли. Но русичи всегда отличались своей дикостью.

Он, размышляя о них, отвлекся от происходящего, а когда очнулся, услышал пронзительные крики убиваемых. Они его и заставили очнуться. Поморщившись, Мефи отвернулся, ему, в отличие от остальных, восторженно наблюдавших за происходящим, все это не могло понравиться. На новенький жертвенник полилась кровь. И он на глазах преобразился.

Одно дело – убийство по необходимости, – рассуждал Мефи, все дальше от них отодвигаясь, но если это доставляет удовольствие, то совсем другое дело. Они даже не задумывались о том, что нужно было их Богу. На этот вопрос должен быть ответ вразумительный. Но если он требует крови и смерти, но это не Бог, а Дьявол. И они должны убедиться в том, что « не убий» – это лучше, чем жестокое убийство. Иногда Мефи чувствовал себя философом, хотя это и был не его стиль. Нищих духом дикарей он презирал, хотя и не отказывал им во внимании.

№№№№№№

Тела недавно убитых парней все еще лежали у подножия идола. А он, измазанный кровью, выглядел зловеще. Вокруг него начинались ритуальные танцы. Князь молча отошел в сторону, не обращая больше внимания на происходящее.

– О чем думает он сейчас? – размышлял Мефи. Он тоже был недоволен увиденным. И вдруг он вздрогнул – прямо перед идолом появилась вся в белом беременная Рогнеда. Ее лицо, считавшееся очень красивым, сейчас выглядело зловещим. Она озиралась по сторонам, стараясь отыскать князя. Она не о чем не говорила, но все было написано на почти безжизненном ее лице. И показалось Владимиру, что рядом с нею стоит тень убитого его старшего брата – такое испугает и взбудоражит кого угодно. Но за ее спиной была толпа танцовщиц, и они извивались в своем танце, пробуждавшем в душе князя самые низменные инстинкты. До сих пор Владимир старался не думать о ней, потому что никак не мог изжить в душе своей дикой вины перед дочерью полоцкого князя, которого он вероломно убил недавно. Она должна была стать женой его брата, но он с самого начала решил, что Ярополк не получит ни стола Киевского, и жены прекрасной, и при помощи огня и вероломства он лишил его всего этого. Это было похоже на нынешнее жертвоприношение. Его верные люди давно научились угадывать княжеские желания и исполнять все в точности. Когда ему донесли, что нашли его брата, заколотым в собственной постели в объятиях с мертвой его наложницей, он удивился искреннее этому известию. Словно и на самом деле не мог иметь к этому никакого отношения. Но все шло так, как ему было нужно. Он не держал в руках ножа, не крался к нему во тьме, для этого были другие люди, а мысли и желания, кто может о них знать, кто за них судить станет, разве что боги, но и на богов можно найти управу.

Если кто-то его в чем-то и пытался обвинить – это были только догадки, а рот заткнуть любому легко можно было, пока в твоих руках такая власть над этим миром.

Какой-то тип потом, начитавшись книжек, рассказывал старинную историю о том, как один брат убил другого, позавидовав ему, но даже перед богом своим ни в чем не признался, сколько тот не пытал его – главное не признавать своей вины, и никто не сможет ничего сделать.

Князь разозлился, решив, что этому человеку что-то известно и про него самого, но он благоразумно решил сделать вид, что его это не касается. Говорят, в мире все повторятся, не случается ничего из того, что уже происходило когда-то. Но если об этом забыть, то со временем все будет похоронено. Их обычаи называют варварскими, но он пока был вполне доволен тем, что происходило с ним, и со всеми кто его окружал.

А на следующее утро по приказу князя лучшие мастера стали строить новый истукан, и сразу же решили принести и жертвы, чтобы остальные были счастливы, разве жалко одной пусть и молодой жизни?

Руками людей и было создано в те дни новое божество. В его дворце уже жила жена его брата, в знак того, что он не причастен к злодеянию и готов заботиться о ней и о племяннике, который скоро должен был появиться на свет белый. Но она казалась ему самим укором в женском обличии, и все-таки приходилось терпеть это, чтобы как-то ненароком не выдать себя. Она почти не выходила из покоев своих в те дни, перепуганная и раздавленная тем, что происходило вокруг. Она не хотела видеть злодея, и ту, которая считала ее своей соперницей и ей приписывала все несчастия свои и смерти, которые свершились в те странные дни.

Но не только Рогнеда, но и она появились в тот день перед новым идолом, творение рук человеческих притягивало невольно многих. Нет, встречаться с ней Владимир в такой торжественный миг вовсе не хотел, потом, когда страсти улягутся, он побеседует с ней, и будет терпеливо объяснять ей собственное положение. Он незаметно отдал какие-то приказы и отправился прочь.

Глава 4 Странный сон

Этот сон приснился князю через несколько дней. Сами собой распахнулись двери палат его, и вошел его бледный, словно полотно брат в белой рубахе с окровавленной грудью

– Что тебе нужно? – повернулся к нему Владимир.