Хирург жизней

Глава I. Ночная смена

Коридоры городской клинической больницы ночью были похожи на катакомбы: длинные, с тусклыми лампами и запахом антисептика, въевшегося в стены. Тишина то и дело нарушалась резким звоном телефона из приёмного, скрипом каталки или хриплым кашлем из какой-то палаты.

Доктор Николай Веденин сидел в ординаторской, полусогнувшись над папкой с историей болезни. На столе перед ним стояли три пустые кружки из-под дешёвого кофе и нераспечатанный шоколадный батончик. Он не чувствовал усталости – только привычную пустоту, знакомую после каждой ночной смены.

Сквозь мутное окно тянулся двор: асфальт, лужи, и ветер, гонящий одинокий пластиковый пакет. Мир за пределами больницы казался вымершим.

– Николай Сергеевич, срочно в операционную, огнестрел! – позвала молоденькая медсестра – неопытная, немного растерянная, но старалась держаться.Дверь распахнулась:

Он кивнул, поднялся, поправил воротник халата и пошёл за ней.

В операционной пахло кровью и хлоркой. На столе лежал парень лет двадцати пяти, бледный, с лицом, искажённым от боли даже сквозь наркоз. Пуля прошла через живот. Вокруг суетились анестезиолог и две медсестры. Один лишь Веденин оставался спокойным.

– Скальпель, – произнёс он ровно, словно объявил команду в шахматной партии.– Давление падает! – выкрикнул кто-то.

Лезвие блеснуло в свете ламп. Его руки двигались быстро и точно – будто играли музыку, в которой нет ни одной лишней ноты. В этот момент весь мир сужался до разреза, ткани и ровного биения сердца на мониторе.

Через три часа пациент дышал ровно, ритм стабилизировался.

Веденин снял перчатки, тщательно вымыл руки и, не глядя на коллег, вышел в коридор. Подошёл к зеркалу: осунувшееся лицо, усталые глаза. Холод, спрятанный в глубине взгляда, выдавал другое.

Он вспомнил другого пациента – того, что находился этажом ниже. Мужчина лет сорока пяти, виновник сегодняшней аварии. Пьяный, врезался в автобусную остановку. Две женщины в реанимации боролись за жизнь, ребёнок погиб на месте. Сам же виновник лежал под капельницей. Жить будет. Суда, похоже, не грозит: «вопрос решат».

Николай закрыл глаза. В тишине коридора он вдруг ясно услышал голос отца – обрывок, засевший в памяти навсегда: – Помни, Николай… никогда не режь лишнего.

Он открыл глаза и снова посмотрел в зеркало. Снаружи – уважаемый хирург, надёжный и холодно-спокойный. В глубине же глаз – огонёк, который становился всё ярче.

«Эта опухоль не останется в организме, – отметил он про себя. – Вопрос лишь во времени».

Больница к утру всегда выглядела особенно уставшей. Свет в коридорах становился жёстче, запах антисептика казался навязчивым, и даже стены, покрытые старой краской, словно выдыхали вместе с врачами. Веденин шёл по длинному коридору, снимая перчатки и чувствуя, как сквозь усталость пробивается нечто другое – холодное, собранное, почти ясное.

Он заглянул в реанимацию. На койках лежали две женщины – бледные, подключённые к аппаратам, каждая из которых сражалась за жизнь. Рядом сидели родственники: одна пожилая мать, сгорбившаяся в кресле и тихо шептавшая молитвы, и мужчина средних лет, потерянный, с красными от бессонницы глазами. Их горе наполняло пространство тяжёлым, почти вязким воздухом.

Через стекло Веденин видел виновника – того самого, кто вчера ночью врезался в остановку. Мужчина спал под действием капельницы, дыхание было ровным, лицо расслабленным. На тумбочке лежал мобильный, в нём периодически загорался экран – входящие сообщения, которые он никогда не прочтёт. Вернее, прочтёт – но позже, когда его выпишут.

Николай задержал взгляд. Всё в этом человеке вызывало у него почти физическое отвращение: грязные ногти, синяки под глазами, отёкшее лицо. Он знал таких слишком хорошо – они приходили в приёмное после драк, после запоев, а потом снова уходили и снова возвращались. Они были как хроническая инфекция, которую нельзя вылечить таблеткой.

– Да его отмажут. Уже звонили сверху. Скажут, что не виноват. Устал, стресс, сердце прихватило… и всё.В голове всплыл голос коллеги, услышанный накануне в ординаторской:

Веденин вышел в коридор и остановился у окна. На улице бледнел рассвет, по пустынной дороге проехала редкая машина. Он смотрел, как её свет исчезает вдалеке, и думал о том, что этот мир действительно несправедлив – не как абстрактная фраза, а как холодный факт. Люди, которые ценны, умирали под его руками каждую неделю, а такие, как этот водитель, жили, и жили долго.

«Этот человек – опухоль. Если его не удалить, он будет снова и снова заражать всё вокруг».Мысль оформилась без пафоса, без эмоций – как медицинский диагноз:

Он провёл остаток смены на автопилоте. Ставил подписи, консультировал пациентов, отвечал на вопросы медсестёр. Но в глубине сознания всё время держал один образ – отёкшее лицо мужчины в палате. В его памяти оно уже не было лицом конкретного человека. Оно стало символом.

Когда утро окончательно вступило в силу, Веденин вышел из больницы. Ветер был свежим, пахнул сыростью и бензином. У ворот толпились люди – кто-то ждал новостей, кто-то курил, кто-то просто стоял, обнимая себя за плечи. Веденин прошёл мимо них спокойно, без слов.

Он пошёл по улице, и каждый шаг отдавался внутри странной лёгкостью. Он знал, что решение принято. Не нужно было ни дискуссий, ни оправданий – всё было просто и ясно. Как постановка диагноза и выбор метода лечения.

Вечером того же дня он вернулся. Больница жила своим шумом: приёмное, скорая, запах хлорки, суета. Никто не удивился, что хирург задержался – у него всегда хватало дел. Он поднялся на четвёртый этаж и вошёл в палату.

Пациент лежал один. Свет ночника освещал его лицо, делая его ещё более чужим. Мужчина открыл глаза, увидел Веденина и попытался что-то сказать, но губы дрожали, язык был тяжёлым.

– Всё хорошо, – сказал Николай ровным голосом, проверяя капельницу. – Спите.

Он вынул из кармана шприц. Движения были медленными, размеренными, точными – такими же, как на операционном столе. Никакой спешки, никакой лишней суеты.

Вколов иглу, он наблюдал, как глаза мужчины расширились, как дыхание сбилось, стало прерывистым, а затем остановилось.

В палате снова воцарилась тишина. Монитор ещё несколько секунд показывал хаотичные линии, а потом экран опустел.

Веденин снял перчатку, бросил её в урну, поправил одеяло на теле. Всё выглядело так, словно сердце просто не выдержало. Так иногда, бывало.

Он постоял секунду у койки, посмотрел на лицо мёртвого. Теперь оно выглядело спокойным. И впервые за многие годы он почувствовал странное облегчение.

Вышел так же тихо, как и вошёл. В коридоре горел холодный свет, медсёстры обсуждали между собой какую-то рутину. Никто не обратил внимания на проходящего мимо хирурга.

Для всех он оставался врачом. Только он сам знал, что в эту ночь провёл свою первую «операцию» за пределами операционной.