Месть Клитемнестры

Глава 3

Я лежала в незнакомой мне кровати; должно быть, кто-то отнес меня сюда. Ночь прошла, а возможно, две или три. Я свернулась калачиком. Быть может, у меня получится свернуться так плотно, что я исчезну и никто и никогда меня не дозовется.

И каждый раз раздавался голос какой-то женщины:

– Поешьте чего-нибудь. Выпейте. Вам надо сесть.

Время от времени, мои губы смачивались вином, а в рот совали ячневую кашу. Я позволяла ей стекать по подбородку.

– Говорят, вы были благоразумной дамой, – настаивал голос, – так соберитесь с силами.

«Оставьте меня в воспоминаниях о моем ребенке, – беззвучно ответила я этому голосу. – Оставьте меня с моими кошмарами».

Однажды порыв ветра колыхнул покрывало на кровати, и дверь комнаты открылась. Заговорил какой-то мужчина, резко и быстро. Был ли это стражник, раб или сын Атрея, мне было все равно, хотя последнему я должна была бы вырвать сердце. Я, конечно же, понимала, что мой мир разрушили именно они, сыновья Атрея.

Он спрашивал, готова ли я.

– Дайте мне еще несколько дней, – ответила женщина ласковее, чем обращалась ко мне, – пожалуйста.

– Чем быстрее мы с этим закончим, тем лучше, – огрызнулся мужчина.

А в другой раз я услышала, как Тантал шепчет мне на ухо: «Отвернись». Чьи-то пальцы погладили мою руку. Я открыла глаза и увидела, как надо мной ритмично двигается убийца моего ребенка в окровавленных латах. «Гименей, о Гименей», – запел хор детских голосов. Я отвернулась и заплакала.

– Фу ты, госпожа. От слез никогда не было толку, – произнесла женщина. – Пора идти мыться.

– Уберите его от меня, – рыдала я. – Я чувствую его запах.

Она сгребла меня в охапку, деловито, как мать, но без подобающей нежности. До этого момента я так ни разу и не видела эту женщину. Она была чуть старше меня, с узким лицом, узкими бедрами, и все у нее было узким, а лицо было не добрым и не злым. Она взяла с прикроватного столика килик[2], приставила его край мне ко рту и приподняла подбородок, заставив проглотить кислое вино. Отломив несколько кусочков пирога с тмином, она пропихнула их мне в рот.

– Так сойдет, – сказала она. Обхватив за плечи, она повела меня к стоявшей в центре комнаты глиняной ванне и опустила в прохладную воду.

Мне должно было быть стыдно от такой слабости; моя реакция была неестественной – я не думала о том, что должна жить и совершить возмездие. Согнув колени, я заскользила спиной по гладкой поверхности ванны, пока лицо не оказалось под водой. Женщина подтянула меня выше, просунув руки мне под мышки. Я снова соскользнула вниз. Она вытащила меня. Я соскользнула.

Так и продолжалось, пока она не попыталась вытащить меня из ванны. Я напряглась и сделалась как каменная – это легко, – и тогда она выбежала в коридор. Ее крики стихли, когда моя голова погрузилась под воду, и вода залилась мне в рот и ноздри.

Тело отказалось мне повиноваться, а может, боги хотели, чтобы я жила, потому что горло перехватило. Я могла только плакать от бессилия, и слезы мои были столь же бесполезны, как капли дождя в Эгейском море.

Какой-то человек, вовсе не бог, вытащил меня из ванны и, как ребенка, отнес обратно на кровать. У него были широко раскрытые голубые глаза и похожее на полную луну лицо; я посмотрела на него со всей своей ненавистью к этому миру. Он заморгал и опустил взгляд на мой голый живот. Щеки его сделались ярче золотисто-рыжих волос. Он отвернулся.

– Она поправится? – спросил мужчина.

– Должна, – ответила женщина. – Господин, разве вы не…

– Ой, прошу меня извинить! Надо идти, – мясистая спина мужчины напряглась, как будто он собирался снова на меня взглянуть. – Если вы в порядке, госпожа.

У меня в горле забулькал смех, тело затряслось, и он поспешил уйти. Выходя из комнаты, он споткнулся, зацепившись мыском. Все стало пугающе понятно, будто я вылупилась из кокона, из удушающей темноты. Я знала, кто этот человек и что меня ждало сегодня.

– Я в порядке! – хрипло выкрикнула я, хотя к этому моменту он, возможно, был уже внизу и успел наполовину пересечь двор. – А ты струсил! – Я встала, и с меня закапала вода. – Это ведь плохо, Елена? Мой жених увидел меня обнаженной.

Женщина уставилась на меня.

– Меня зовут не Елена, а Гармония. Идемте, я вытру и смажу вас.

Я вытянула руки, чтобы она смогла протереть их тканью.

– Глупые игры ни к чему, сестренка, не сегодня. Поторопись и одень меня. И пообещай, что не будешь строить ему глазки во время свадебного торжества.

Она молча вытерла меня.

Я придержала волосы, пока она втирала душистое масло мне в шею и плечи.

– Должна признать, я надеялась, что Тантал окажется симпатичным, но мы, женщины, должны любить своих мужей независимо от этого. Ох, мне правда хочется, чтобы ты поехала со мной в Микены.

Она подвела меня к столу, уставленному шкатулками из слоновой кости. Я коснулась одной из этих маленьких коробочек и отдернула руку.

– Откуда это все?

– Из вашей прежней спальни. Садитесь, госпожа.

Она, конечно, лгала. Мама сочла бы такие шкатулки чересчур экстравагантными для незамужней девушки. Я опустилась на скамью и закрыла глаза, пока открывались и закрывались крышки этих шкатулок, выпуская резкий запах пудр и красок. Кисть трепетала на моем лице, грудях и руках. Я не понимала, сплю я или нет. Если бы эта… эта особа, которая, похоже, все-таки была не Елена и которая назвала себя Гармонией, не останавливала свою работу, чтобы поддержать меня за плечи, я могла бы свалиться со скамьи.

В какой-то момент она заколола мне волосы и подняла на ноги. Она спрятала мои ноги под тяжелыми юбками и продела мои руки через рукава кофточки. Тело мое было ватным, неподатливым. Она водрузила мне на голову венок из цветущего мирта.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась стайка служанок – некоторые смутно знакомые, остальные совсем чужие.

– Вы принесли украшения? – спросила у них женщина.

Служанка протянула ларец и подняла крышку, чтобы женщина вытащила несколько предметов. Я стояла неподвижно, как наряжаемый жрицей идол – отрешенная, равнодушная, – пока женщина не повесила мне на шею золотое кольцо с печаткой. Я схватила кольцо, провела пальцем по вырезанному изображению печати. Две львицы по бокам, передние лапы на алтаре… свернувшаяся змея – символ перерождения… перерождения в доме мужа. В доме Фиеста.

Тантал, красивый мальчик-пастух, подарил мне эту фамильную ценность в день нашей свадьбы, чтобы подтвердить ею власть царицы Микен.

Я вдавила печать себе в грудь и пожелала, чтобы Матерь Тейя засвидетельствовала клеймо вдовы, у которой убили ребенка. «Помести моих любимых в свое сердце, Хозяйка черной земли. Не оставляй их смерть безнаказанной. Отомсти за них, Матушка. Отомсти за меня».

Но львицы Матери Тейи были больше, чем просто символом моей власти. Они охраняли цитадель, какой бы правитель ею ни правил.

Моя рука опустилась. Женщина, Гармония, взяла меня за нее и повела в коридор. За нами пошли и служанки.

Стражники совершали обходы жилой части дворца, как делали это в ту ночь, когда я ушла от своего спящего мужа проведать ребенка. На один душераздирающий миг я подумала, уж не повернул ли Зевс время вспять, чтобы даровать нам второй шанс. Некоторые люди говорят, он изменил ход солнца ради Атрея, когда Фиест захватил власть в первый раз. Другие же это отрицают и заявляют, что с неба капала кровь. Но боги редко берут на себя такие хлопоты ради сложностей, возникших у смертных.

Мы спустились вниз, к примыкающему к залу портику, и я вспомнила, как мы с Танталом шли в здесь в противоположном направлении после торжества в честь имянаречения нашего ребенка. Я до сих пор ощущала тепло его руки у себя на плече, слышала едва уловимый аромат розового масла. Но прекрасный Тантал сгинул, став всего лишь тенью, призраком. Его больше не было. И не было Ифита, который был мне дороже воздуха в легких.

Я вырвала руку у Гармонии и бросилась бегом мимо пары стражников, стоявших на портике возле кроваво-красных колонн. За ними во дворе солнце сияло так ярко, что я приняла куски белой материи на полу с ярким орнаментом за игру света. Позже я узнала, что несколько преданных сторонников сражались за нас в ночь резни и их кровь еще предстояло оттереть с пола. Но большинством погибших защитников оказались рабы: мужчины, женщины и маленькие дети, вооруженные палками.

Я остановилась возле алтаря заступницы Афины – копии того, что стоял во дворе у моего отца. Эту копию я заказала, когда только приехала в Микены. В алтаре имелось три ниши с низкими колоннами, вокруг которых любил обвиваться змей Агатодемон – наше материальное проявление доброго духа домашнего очага. И он был там: спал в тени центральной ниши.

– Заступница не покинула меня, – прошептала я. – Агатодемон меня не оставил. – Однако эти заступники не уберегли нас в ночь кровопролития.

Гармония взяла меня за руку ласково, но твердо и повела в сторону зала. Я обернулась через плечо. Блестящая голова змея повернулась в моем направлении, глаза его открылись, и я подумала, что мои заступники всё же помнят обо мне.

Двум прислонившимся к колоннам портика стражникам было интереснее строить глазки моим служанкам, нежели выяснять, имеется ли у нас разрешение на проход в мужское святилище. Бронзовую дверь в вестибюль украшали гирлянды, оставшиеся еще с празднования дня рождения Ифита. Неужели ни у кого не возникло мысли снять их? Один из стражников открыл дверь. Я заходила в зал с таким ощущением, будто падаю в пасть зверя.

– Для чего вы привели меня сюда? – спросила я Гармонию и сама удивилась тому, что слова вообще слетают с моих губ.

Она безжизненно ответила:

– Потому что так велел царь.

Царь. Меня словно чем-то ударили, словно резко разбудили ото сна. Фиест выжил? Но такого быть не могло. В Микенах новый царь. Волк, шакал, детоубийца. Неужели я по-прежнему оставалась царицей?

– Ничего не бойтесь, – сказала Гармония, и ее слова впервые прозвучали скорее как ободрение, чем как приказ.

Сжав ее руку, я шагнула в дым и жар зала. Столы были накрыты к пиру, как в прошлый раз. Куски мяса жарились на вертелах в пляшущем пламени над центральным очагом, между большими и маленькими котлами на треногах. Аромат съестного мешался с вонью, источаемой толпой плотно сидящих за столами сторонников. Они нещадно потели в своих малиновых накидках с белыми кистями.

Гармония подвела меня к помосту, где на троне восседал мужчина; на его коленях лежал золотой микенский скипетр. У меня подкосились ноги.

Кто-то из сторонников подставил руки и подхватил меня.

«Убийца Ифита, отрывающий моего ребенка от груди».

Сторонник сжимал мои руки с растопыренными, скрюченными пальцами, а вокруг засуетились служанки. Гармония обхватила меня за спину, и я оперлась на нее.

– Он убил моего малютку, – прошептала я.

Но она продолжала вести меня к нему, к чудовищу на троне. На нем уже не было окровавленных лат. По его волосатой груди тянулись бусы из золота и сердолика и ниспадали на бело-пурпурную юбку. Лоб его венчала золотая диадема. Тяжелые браслеты из каких-то драгоценных металлов обвивали его мускулистые плечи, те самые, что напряглись тогда, чтобы выхватить у меня ребенка. Он сидел с каменным лицом и вертел кольцо на пальце – видимо, доспехи для него были привычнее побрякушек.

Тишину нарушил взволнованный голос:

– Слушайте меня, благородные микенцы. В отсутствие отца этой госпожи – то есть Тиндарея, сына Эбала, – Агамемнон и я выступаем в качестве ее родственников и попечителей. Иными словами, мы, Агамемнон Атреид и Менелай Атреид, приходимся ей родственниками посредством ее злополучного брака, заключенного ею с нашим двоюродным братом Танталом, сыном Фиеста.

Агамемнон, сын Атрея, уничтоживший мою семью, сердито и с вызовом оглядел зал со своего трона. Никто не поднял глаз и не посмел встретиться с ним взглядом.

Я заставила себя переключить внимание на стоявшего рядом с помостом Менелая – человека, вытащившего меня из ванны. Наши взгляды встретились, он дрогнул, но на этот раз не отвернулся.

– Мне тяжело напоминать вам об этом, но мои дядя и двоюродный брат были узурпаторами, – произнес Менелай. – Предателями семьи. Они навлекли гнев богов на себя и на своих… свое… – он опустил голову и сглотнул, сдерживая отрыжку, – потомство. Из-за нечестивых боги вершат правосудие. Благочестивые, плачьте и повинуйтесь.

– И теперь нечестивцы лежат непогребенными. Корм для птиц, – добавил Агамемнон, – урок для всех.

– Царица, – тихо обратился ко мне Менелай, – вы в порядке?

Меня так трясло, что Гармония не удержала мою руку. Я с трудом завела эту руку за спину и зажала ее не желающими слушаться пальцами второй руки. Мои чувства были в большей мере заметны сторонникам, чем сыновьям Атрея.

Ифит, Тантал и Фиест лежали непогребенными, и Мать Тейя не могла принять их к себе. Застряли где-то между миром живых и мертвых.

Мой голос прозвучал будто из могилы, приготовленной для моих мертвых, но пустой:

– В порядке… попечитель.

Менелай поморщился, но продолжил:

– Мы намереваемся взять эту женщину, нашу родственницу, под защиту. Посему я, будучи ее попечи… ее родственником, предлагаю руку Клитемнестры, дочери Тиндарея, Агамемнону, сыну Атрея. Да подарит она нашему дому прекрасных сыновей.

Я рухнула на пол. Я бы закричала, но голос изменил мне. Сквозь квохтанье служанок я услышала слова Агамемнона:

– Видите? Она подчиняется.

Я попыталась встать. Ноги не держали.

Он добавил:

– Я тоже изъявляю согласие.

Менелай ломким голосом произнес:

– Начнем же свадебный пир.

Служанки вместе с Гармонией не то оттащили, не то отнесли меня к свободному столу возле очага и усадили на стул с высокой спинкой. Агамемнон подошел и опустился на стул напротив. Он щелкнул пальцами, приказывая рабу обслужить его. Стоящая позади меня Гармония придерживала меня за плечи. Она поднесла к моим губам килик. Возможно, в вино, которое она давала мне раньше, тоже было что-то подсыпано. Мои веки опустились еще прежде, чем шум голосов заполнил зал. Я закрыла лицо руками, локти уперлись в стол.

«Гипнос, дающий сон, избавь меня от последнего обряда этого издевательства. Ты не смилостивился во время свадебного жертвоприношения и не дал мне уйти под воду во время принятия ванны. Так избавь меня от брачного ложа и последующего возрождения».

Глава 4

Агамемнон не пришел ко мне ни в первую брачную ночь, ни в последующие. Я лежала, погребенная под своим горем, лишенная свободы во тьме могильных стен. Мои мертвые собрались возле меня. Я чувствовала их прикосновения, слышала их дыхание, шепот, лепет и плач. Они не могли понять своего странного непогребенного существования. Они не понимали, что мертвы.

Гармония омывала меня в кровати. Она заставляла меня глотать вино и говорила о женском долге и испытаниях. Я лежала молча и неподвижно, будто меня вырезал скульптор. Сколько так минуло времени, я не могла сказать. В какой-то момент мне показалось, что Гармония попыталась меня о чем-то предупредить. Агамемнон? Да, Агамемнон – он терял терпение. Он надеялся. Он не мог откладывать посещение своей жены вечно. Его жены.

Я ужасно боялась, что он войдет и увидит меня обнаженной, и поэтому стала позволять Гармонии одевать себя. Каждое утро я возвращалась в кровать полностью одетая, завернувшись не в простыни, а в воспоминания о Танталовых объятиях и молочном запахе Ифита.

Когда тело начинало болеть, я перебиралась из кровати на стул. Гармония уговаривала меня выпить вина с медом, чтобы смягчить охрипшее горло. Время от времени я притрагивалась к какому-нибудь блюду. Но не могла проглотить больше одного кусочка.

Однажды я задала неожиданный для себя вопрос:

– А на улице светит солнце?

Гармония резко отвернулась от окна. Она ответила сдержанным тоном:

– Постоянно. Жрецы приносят жертвы Зевсу и просят дождя.

Меня охватило страстное желание погулять по цитадели, пройтись по тем местам, где когда-то мы гуляли с Танталом. Каждое утро мы, взявшись за руки, бродили по террасам до тех пор, пока солнце не загоняло нас под гулкие колоннады дворцового двора.

Гармония угадала мои мысли.

– Если желаете подышать воздухом, я поговорю с царем.

Царице требуется разрешение на то, чтобы оставить свои покои? Но я была царицей Агамемнона, и, конечно, мне оно требовалось.

– Он хочет убедиться, что вы достаточно окрепли, – пояснила Гармония.

Он хочет убедиться, что я не представляю для него опасности. Хитрый, подозрительный Агамемнон. Я едва не расхохоталась над нелепостью своего положения. Я была женщиной, к тому же молодой и одинокой. Даже отец не пришел мне на выручку. Мужчины из моей родной Лаконии не могли тягаться могуществом с моими врагами здесь, в Микенах.

Тот день тянулся дольше остальных. Мысли постоянно уносили меня из заточения к знакомым дорожкам, которые я знала, как свои теперь четко проступающие на тыльной стороне ладоней кости. Разум вел меня по мощенным булыжником пандусам, мимо домов знати, советников и богов. Он нес меня через ворота Святых Львиц далеко за стены крепости, огромная высота которых когда-то вселяла в меня уверенность. Я видела себя крупинкой на склонах пика Арахны и Священной горы, неистово ищущей своих мертвых, чтобы присыпать их тела землей, сделать жертвенные возлияния – либации, совершить обряды, которые помогут упокоиться их неприкаянным, истерзанным духам.

Я встала и подошла к окну, возле которого стояла Гармония. Обратившись к безоблачному небу, я принесла безмолвную клятву: я покину свою тюрьму, но только по собственному хитрому умыслу. Не с разрешения человека, убившего моего ребенка.

– Ты не знаешь, почему он не продал меня в рабство? – спросила я.

– Царь? Но зачем, госпожа?

С ясного неба Зевса мой взгляд опустился на пик Арахны и обширные выжженные солнцем владения двух щедрых и ужасных цариц: Матери Тейи и ее дочери, чье имя не произносят вслух, – Той, что правит во чреве Матери.