На замёрзшем стекле продышу я кружок… Поэтическая повесть

Первая любовь

Однажды на танцах, после их новогоднего шефского выступления в одном из военных училищ, к Людмиле подошёл курсант и пригласил её на танец. Они познакомились и стали встречаться. Валентин Штумпф заканчивал училище в июле 1941 года. Это был высокий, русый парень с голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Юноша был начитан, и Люсе было интересно с ним говорить на разные темы. Вскоре они поняли, что полюбили друг друга.

Родители Валентина погибли при строительстве завода, когда обрушилась крыша, и он воспитывал своего младшего брата сам. Правда, брату было уже четырнадцать лет, и он был вполне самостоятельным ребёнком. Люся сразу же подружилась и с ним. Всё шло к свадьбе. Но наступило 22 июня, и в их жизни, как и в жизни всей страны, всё резко изменилось. Почти все выпускники военного училища были отправлены на Западный фронт в Белоруссию, и уже через две недели Валентина привезли в московский госпиталь с ранением в живот. Как врачи ни старались, но ничего сделать не смогли. Он умер практически на руках у Люси и брата.

На фронт!

После похорон Валентина его брата взяла к себе приехавшая из Архангельска тётка, а Люся решила уйти на фронт.

Она пришла в районный военкомат и попросила записать её в добровольцы.

– Дорогая моя, – сказал районный военный комиссар, – ты, давай-ка, учись в своём училище. Нам после войны хорошие артисты понадобятся. А фашистам мы и без твоей помощи хребет сломаем! – Но, увидев глаза расстроенной девушки, предложил, – Если хочешь поработать для фронта, то могу найти тебе работу.

Она согласно кивнула головой.

– Печатать можешь?

– Одним пальцем.

– Ничего! Сейчас направим тебя на курсы, а там, глядишь, и в «Правде» работать будешь! – Он засмеялся. Потом достал из стола какой-то листок с телефонными номерами, и, заглянув в него, набрал номер.

– Это Кукушкин из Фрунзенского военкомата. Вы там просили подсылать вам подходящие кандидатуры, так вот у меня такая кандидатура стоит в кабинете. Да! Да! Образование? – он посмотрел на Люсю.

– Среднее, – прошептала она.

– Среднее, да ещё и студентка. Подсылать? Добро! Фамилия! Как фамилия? – вновь посмотрел он на девушку.

– Макеева Люся.

– Макеева Людмила. Понял! Понял! Напишу! – Он положил трубку.

– Тааак, – протянул военком, – образование среднее, – повторил он. – Читать можем, писать – нет! Сейчас мы тебе соорудим направление.

Взяв листок бумаги и узнав её год рождения, быстро и размашисто написал: «Направление! Военный комиссариат Фрунзенского района г. Москвы направляет на курсы машинописи Макееву Людмилу, 1921 года рождения, члена ВЛКСМ, образование среднее, студентку Гнесинского музыкального училища». Затем расписался, поставил дату и, достав из кармана печать, поставил её на направлении.

– Давай «Русланова», двигай на Осипенко 13. Там обосновались твои курсы. Найдёшь?

– Так я же на Осипенко живу!

– Ну и молодец! Давай беги!

Найдя курсы, она отдала направление и уже со следующего дня приступила к учёбе. Занятия проходили целый день, и через месяц Люся успешно сдала экзамен, после чего была направлена в машинописный отдел газеты «Правда». Предвидение военкома сбылось.

По ночам они с подружками дежурили на крышах своих домов и тушили зажигательные бомбы, которые регулярно сбрасывались немецкими самолётами.

В декабре сорок первого года Людмилу призвали в армию и направили в отдельный батальон связи. Там её определили в специальный отдел: ей приходилось на машинах, мотоциклах и конных повозках развозить секретную документацию. Со временем она стала летать вдоль линии фронта и в тыл противника на маленьком самолётике «ПО-2», пилотом которого был лейтенант Буча Гоберидзе.

Случай на фронте

Однажды в середине декабря им поручили срочно доставить секретный пакет на линию фронта – в дивизию, которая в полуокружении вела затяжные оборонительные бои. Их строго предупредили, что если будут сбиты, то следует немедленно уничтожить пакет, даже если это случится на нашей территории.

– Вам всё ясно, рядовая Макеева? – спросил начальник спецчасти.

– Так точно!

– А Вам, Гоберидзе?

– Так точно! – и добавил, – Нэ валнуйтэсь! Нэ в пэрвый раз!

– Это вы волнуйтесь! – резко перебил начальник спецчасти. – Карту получили? Вопросы есть?

– Ныкак нэт!

– И ещё. Я не пугаю, а предупреждаю: невыполнение задания – расстрел! В лучшем случае – трибунал. Уяснили?

– Так точно!

– Выполняйте!

Повернувшись кругом, они вышли из штабной землянки. Начиналась снежная позёмка, и в таких условиях лететь было очень трудно. Но приказ есть приказ!

Быстро переодевшись в тёплую одежду, а у неё это были ватные штаны, валенки, стёганая телогрейка, под которой был толстый свитер, и шапка-ушанка, Люська забралась на крыло самолёта и оттуда – в кабину за спиной пилота. Гоберидзе уже сидел на своём месте. Вокруг самолёта суетились механики. Подбежал метеоролог и сообщил, что по всей трассе ожидаются снежные, но краткосрочные заряды. Буча в ответ махнул рукой и крикнул: «Спасыбо!»

«Все в парядкэ?» – спросил пилот у механика, стоявшего у винта. Тот молча кивнул головой. «Ат вынта!» – последовала команда пилота. Механик рванул лопасть винта самолёта и отскочил в сторону. Мотор сразу же подхватил и заработал мощно и ровно. Гоберидзе показал механику поднятый вверх большой палец и потихоньку прибавил газ. Мотор натужно заревел, и самолёт сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее заскользил на лыжах в сторону взлётной полосы. Через минуту они были в воздухе.

В таком самолётике, где кабина пилота и пассажира открыта, при работающем двигателе говорить можно было только по переговорной трубе. Гоберидзе условным знаком показал, чтобы Люся наклонилась к ней.

– Лудмылка, – начал он, – мы сэчас палэтым вдоль замёрзшей рэкы. Мынут чэрэз пятнацать будэт ызлучына, сматры вныматэлно. Ат нэё мы далжны палэтэть вправо до кромкы лэса ы вдол нэго до дэрэвны. Ат дэрэвны апят вправо ы чэрэз восэмь мынут далжна быт лыныя фронта. Вдол нэё ыдёт разбамблёная жэлэзная дарога. Нам нэльзя прамахнуца. Кагда будэт наша дывызыя, то далжны увыдэть жэлэзнадарожную станцыю ы бальшую ваданапорную башню. Слэды! Ясно?

Люся выпрямилась и увидела в зеркале, которое висело в кабине пилота, его лицо. Она закивала головой. Гоберидзе улыбнулся и подмигнул ей.

А внизу уже мела нешуточная метель. «Вот ведь напасть какая! – подумал Гоберидзе, внимательно наблюдая за тем, как на земле всё сильнее и сильнее размывались все ориентиры. – Тут не только излучину не увидишь, а вообще землю с небом потеряешь!»

Через пять минут на земле уже ничего не было видно. Он немного снизился и только по известному лётчикам да, наверно, следопытам чутью повернул вправо. В зеркале краем глаза он заметил, что Люся удивлённо и встревоженно смотрит на него. Он улыбнулся ей в ответ и показал большой палец. На лице Людмилы появилась улыбка.

Через пятнадцать минут он понял, что полностью потерял ориентиры и летит наугад. Но, на их счастье, сквозь пелену облаков стало пробиваться солнышко, и появились «окна», сквозь которые была видна земля.

Они летели над густым зимним лесом. Гоберидзе повернул влево, пытаясь отыскать кромку леса. Время шло, а лес не кончался. И вдруг они увидели деревню. Она стояла посреди леса. Буча сделал над ней круг, затем второй и, выбрав ровное место, пошёл на посадку.

Посадив самолёт и подкатив к крайнему дому, он остановился в метрах ста от него, не выключая двигателя.

– Луса! – закричал он в переговорную трубу, – давай схады к дому, разузнай, как называэтся дэрэвня и далэко лы жэлэзная дарога!

– Хорошо!

Люся встала в кабине, затем выбралась на крыло самолёта рядом с пилотом.

– Нэ спэшы, но ы нэ таны врэмя, – прокричал он ей. – Эго у нас с табой проста нэт!

Люся кивнула головой и, скользнув на край крыла, спрыгнула с него в снег. Она сразу же по пояс провалилась и, помогая себе руками, как бы поплыла в этой снежной пелене. Добравшись до крыльца дома, выбралась на него и постучала в дверь. Никто не ответил. Тогда она дёрнула дверь к себе. Дверь не открывалась. Толкнув её от себя, она почувствовала, что дверь поддалась. Навалившись плечом, она приоткрыла её и, проскользнув в образовавшуюся щель, оказалась на кухне.

– Хозяева дома? – позвала она. Никто не отвечал. «Такое впечатление, – подумала Люся, – что дома никого нет».

Пройдя в комнату, осмотрелась. Дом был пуст. Чертыхнувшись, она повернулась, чтобы выйти и, вдруг, не увидела, а как-то почувствовала, что из угла кухни на неё кто-то смотрит. Приглядевшись, она увидела, что там стоит собака. Вернее, то, что от собаки осталось. Это были сплошные рёбра и кости. Шерсти почти не было, и кожа висела струпьями. Она стояла и смотрела на неё, и изо рта капала слюна. У Люси от её вида и взгляда отнялись ноги. Это был взгляд не животного. Это был взгляд бешенного, готового на всё существа, лишь бы достать себе еду. Собака попыталось кинуться к ней, но не рассчитала сил и упала. Тогда она, извиваясь, поползла к Люсе. Та смотрела на неё в оцепенении. Затем, дико заорав, бросилась к выходу.

Выскочив на крыльцо, увидела, что Гоберидзе отчаянно машет ей рукой, тыча крагой4 куда-то за её спину. Обернувшись, Люся увидела, как от опушки леса по направлению к деревне идёт цепочка людей. «Ну вот, – облегчённо вздохнула она, – хоть будет у кого спросить». Она снова повернулась к самолёту и увидела, что Гоберидзе ожесточённо зовёт её к себе уже стоя на крыле самолёта. К тому же он что-то кричал. Люся снова посмотрела на него, потом на людей, бегущих к ним и, неожиданно, поняла: «Так это же немцы!»

Она соскочила с крыльца и, что было сил, начала пробиваться сквозь снег к самолёту. За спиной услышала выстрелы и увидела, как в хвосте самолёта появилось несколько дырочек. «Стреляют! – промелькнуло в голове. – Стреляют!»

Выбиваясь из сил, она прямо «подплыла» к самолёту. Буча уже сидел в кабине и ждал, когда напарница выберется на крыло. Ей удалось схватиться за скобу на крыле, но подтянуться она не могла, так как полностью выбилась из сил. «Буча! Буча! – кричала она, – Помоги!» Пилот оглянулся, увидев её беспомощное положение, ругнулся и выскочил на крыло. Он схватил её за пояс ватных штанов, одним рывком выдернул из снега и забросил в кабину пассажира. При этом она оказалась головой вниз, сильно ударившись о край сиденья. Спасла её шапка-ушанка, но на какое-то мгновенье девушка потеряла сознание.

Забравшись в кабину, Гоберидзе резко дал газ, и самолёт, вздымая тучи снега, помчался прочь от деревни, бегущих и стреляющих по ним немцев, собаки, так и не использовавшей свой единственный шанс наесться до отвала, хотя бы человеческого, но мяса.

А Люська, придя в себя, боялась пошевелиться, чтобы не выпасть из этого самолётика. Ноги торчали из кабины, голова начинала гудеть от прилива крови, было трудно дышать.