Искусство быть собой

Эта реальность начинала затягивать ее. Воздух, пахнущий вином и воском, мягкий свет, идеальная тишина – все это усыпляло тревогу, апеллируя к тому, кем она была здесь: уверенной, властной Вероникой Сергеевной. И ее мироощущение «оттуда», из серого мира, начало стремительно таять, как сон после пробуждения.

И это ее ужаснуло больше всего.

Она рационально понимала разумом, холодно и четко: ее ребенок, возможно, один в переполненном автобусе, растерянный и напуганный. Ситуация была объективно опасной. Но чувствовать по-настоящему, всей душой, эту панику, этот материнский ужас – она уже не могла. Эмоциональная связь рвалась. Она смотрела на ситуацию как посторонний наблюдатель, и от этой пропасти между знанием и чувством стало физически страшно. Ее собственная душа предавала ее, оставаясь в этом глянцевом мире.

Когда до нее дошла вся суть перехода – что эмоции из одного мира не работают в другом, – в голове щелкнуло, как у спецагента, получающего задание. Нужен срочный, «местный» всплеск.

Ее взгляд метнулся по стерильной кухне, задержался на бокале с вином, на романтически накрытом столе. Артем. Он должен быть где-то здесь. И он – идеальный источник нужной ей бури.

Внутри все сжалось в твердый, холодный комок решимости. Она громко позвала его, не заботясь о последствиях, потому что сейчас ей было абсолютно все равно, что произойдет в этой вселенной. Пусть он бросит ее. Пусть уйдет. Пусть ее глянцевая империя рухнет в одно мгновение.

«Плевать. Плевать на этот пентхаус, на эту галерею, на этого мужчину, – пронеслось в голове, четко и безжалостно. – Я могу быть кем угодно. Властительницей, стервой, бизнес-леди. Но прежде всего – я мать. Мой ребенок сейчас не со мной. Точнее, это Я не с ним, когда я ему нужна».

Это осознание ударило с такой силой, что затмило все. Оно было важнее любой власти, любого богатства, любого идеального мира. Сейчас она не хотела быть сильной Вероникой Сергеевной. Она отдала бы все это за одно – быть просто мамой, чья рука лежит на плече сына в душном автобусе.

И с этой ясностью, горькой и очищающей мыслью, она пошла на поиски Артема. Чтобы спровоцировать скандал. Чтобы вызвать в себе ту самую, отчаянную, животную ярость, что станет ее пропуском домой. К сыну.

Она вышла в гостиную – пусто. Зашла в кабинет – тишина и порядок. По инерции она направилась в спальню, единственное оставшееся место, где она была раньше.

И, зайдя, просто опешила на пороге.

Вся спальня, как и кухня, была залита мягким светом бесчисленных свечей. Их отблески плясали на стенах и потолке, создавая иллюзию какого-то святилища. И в центре этого святилища, на огромной кровати, находился Артем. Абсолютно обнаженный. Он полулежал, облокотившись на подушки, и его поза, его расслабленная улыбка говорили об одном – он ждал ее. Ждал логичного, страстного продолжения их романтического ужина.

Это осознание обрушилось на Веронику с физической силой, заставив ее застыть в дверном проеме, как вкопанную. Ее мозг, еще секунду назад яростно искавший повод для скандала, теперь лихорадочно перебирал варианты, пытаясь обработать эту информацию. Что ей делать? Закатить истерику? Обвинить его в… в чем? В том, что он следует сценарию их, судя по всему, привычной для этой реальности интимной жизни?

Она стояла, чувствуя, как ее гнев тает, сменяясь оглушающей неловкостью и странным, предательским стыдом. Этот мир предлагал ей одну формулу страсти, в то время как ее душа рвалась к совершенно другой – к материнской, яростной и безраздельной. И эти две реальности столкнулись в дверном проеме спальни, парализуя ее волю.

Чем дольше она стояла в нерешительности на пороге спальни, тем сильнее глянцевая вселенная затягивала ее в себя. Это был не быстрый процесс, а медленный, почти физический – как погружение в теплую, густую воду. Ее сознание, ее «я» из серого мира, начинало тонуть в этом море комфорта, страсти и безупречной красоты.

Мысли о сыне, еще несколько мгновений назад острые и жгучие, как лезвие, начинали терять свою яркость. Тревога за него, такая всепоглощающая, теперь казалась приглушенной, словно доносилась сквозь толстое стекло. Она еще не отдавала себе в этом отчета, не формулировала это четко, но где-то в самых глубинах сознания, так глубоко, что это было почти неосознанно, зародилась мучительная догадка:

«Чем дольше я здесь, тем больше я ему подчинена. Глянец поглощает меня».

Она не забывала о серой вселенной. Нет. Она просто… отдалялась. Ее реальная жизнь с ее болью, долгом и хаосом уходила не то чтобы на второй план – она уплывала куда-то далеко-далеко, в самый темный угол сознания, становясь смутным, почти нереальным кошмаром. Тем страшным сном, который иногда приходит под утро и от которого просыпаешься в холодном поту, но потом, в лучах солнца, не можешь вспомнить деталей, помня лишь общее чувство ужаса.

И этот «сон» о сыне, нуждающемся в ней, уже почти не мог соперничать с яркой, осязаемой реальностью, где она была желанной женщиной в спальне, полной свечей.

Артем смотрел на нее с неподдельным вожделением, и его взгляд был таким горячим, что он, казалось, прожигал дистанцию между ними. И Вероника… откликнулась. Включилась в эту игру, позволив глянцевой версии себя взять верх. Она медленно подошла к нему, протягивая руку, чтобы он помог ей раздеться.

– Нет-нет, – с игривым протестом остановил он ее, его голос стал низким и бархатным. – Раздевайся сама. Я хочу на это посмотреть.

И что самое удивительное – она не смутилась. Не отвернулась. Она чувствовала его взгляд на себе, как физическое прикосновение, и это рождало в ней странную, забытую уверенность. Она подошла к небольшому музыкальному центру, встроенному в стену, и вклюла музыку – томную, чувственную мелодию, которая тут же наполнила комнату, слившись с трепетом свечей.

И тогда она начала танцевать. Это было не просто раздевание, а настоящее представление. Каждое движение было медленным, плавным, исполненным обещания. Она сбрасывала с себя одежду, как ненужные покровы, освобождая ту самую Веронику Сергеевну – властную, сексуальную, знающую себе цену.

– Боже, ты невероятна, – доносился его сдавленный шепот, когда очередная деталь одежды падала на пол. – Вот так… Да…

Он не сводил с нее глаз, зачарованный, и каждое его одобрение было для нее не просто комплиментом, а топливом, подпитывавшим ее новую, ослепительную сущность.

И когда она уже была абсолютно обнажена, стоя перед ним в ореоле теплого света, он, наконец, сорвался с места. В один миг он оказался рядом, притянул ее к себе, и их тела слились в едином порыве. Это был не просто секс. Это было падение в бездну страсти, где не было места мыслям, тревогам или воспомананиям. Только жар кожи, прерывистое дыхание, сливающееся в единый ритм, и глухой стук собственного сердца, выбивающий такт этой ночи. Это было всепоглощающее пламя, в котором сгорали все ее «надо» и «должна», оставляя лишь чистое, животное ощущение жизни и власти над моментом – и над мужчиной.

И вот в самый пик наслаждения, когда ее тело и сознание полностью растворились в этом глянцевом блаженстве, она почувствовала знакомое, ужасное головокружение. Ее начало вырывать. Вышвыривать обратно, в серые будни.

Но на этот раз в ее душе не было радости возвращения. Напротив, ее пронзила волна отчаянного, животного протеста.

«Нет! Только не сейчас!» – закричало в ней все существо. Чувство, приведшее ее сюда – тревога за сына – уже притупилось, смытое этой волной страсти. Теперь она цеплялась за этот мир, за эти ощущения изо всех сил.

«Я готова к этому счастью! Я ХОЧУ его! Мне это НАДО! Я хочу чувствовать себя желанной!»

Это была мольба, обращенная к безжалостным законам двух вселенных. Она впервые осознала эту жгучую потребность – быть не функцией, не тенью, а объектом страсти и обожания. Здесь, для Артема, ее тело было святилищем. Он поклонялся ему каждым взглядом, каждым прикосновением.

И ее вырвало обратно. Резко, грубо, как выдергивают вилку из розетки.

Очнулась Вероника в серой реальности. Как ни странно, она стояла на своей кухне и… кормила семью ужином. За столом сидели все: муж, Алиса, Марк. И она, как запрограммированный робот, подкладывала им еду, подливала чай, ее движения были выверенными и пустыми.

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и осознать, что происходит. Она замерла с соусником в руке, глядя на них, не понимая, как она здесь оказалась и что делает.

И тут она увидела на себе удивленные, даже настороженные взгляды всех членов семьи. Как ни странно, даже Дмитрий оторвался от телефона и смотрел на нее с немым вопросом.

Первой нарушила тишину Алиса:

–Мам, мы уже поели. Во второй раз, если что, нас кормить не надо. Мы вообще-то чай ждали.

А тут Марк, с полным ртом, развернулся ко всем и с детской прямотой заявил:

–Да она сегодня вообще какая-то странная, сама не своя! Почти не разговаривает, молчит. Даже мне никаких напутствий в школу не сказала! Очень непохоже на нее.

Вероника стояла, чувствуя, как жар стыда и растерянности заливает ее лицо. Они видели. Они видели, что она как будто-то не здесь. Что ее «я» куда-то уплыло, оставив на кухне лишь пустую оболочку, выполняющую привычные ритуалы. И этот взгляд мужа – не злой, а скорее озадаченный – пугал ее больше, чем его привычное равнодушие. Он впервые за долгие годы действительно смотрел на нее так, будто ее подменили.

Закончив все обязанности на кухне и лишний раз убедившись, что с семьей все в порядке, она тихонько зашла к Марку в комнату. Он сидел на полу, увлеченно собирая сложный конструктор.

– Ну, как дела? – мягко спросила она, опускаясь рядом на ковер. – Как день прошел? Что в школе?

Он ответил коротко и односложно, не отрываясь от деталей: «Нормально», «Все ок». Казалось, это был самый обычный, ничем не примечательный вечер. И тогда, стараясь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно, она задала главный вопрос:

– А ты не заметил сегодня во мне чего-то… необычного? Может, я как-то странно разговаривала или вела себя?

Марк на секунду оторвался от игрушки, на его лице отразилось легкое усилие мысли.

–Да вроде нет… – пожал он плечами. – Ты была какая-то задумчивая. Мало говорила. Но в основном все как всегда.

Вероника вышла из его комнаты и медленно пошла осмысливать и анализировать все, что произошло. Вернувшись в спальню, она присела на край кровати.

«Задумчивая. Мало говорила», – прокручивала она в голове слова сына.

Это значило, что ее тело здесь функционировало, жизнь продолжалась, мир не застывал. Ее тело выполняло рутину, но «она», ее сознание, ее настоящее «я», в этот момент отсутствовало. Оно было в другом мире, где ее тело было желанным, а слова – властными.

Теперь у нее было доказательство. Переход был реальным. Но вместе с этим знанием пришла и новая, тревожная загадка: что происходило с ее телом и ее отношениями в этом мире, пока ее сознание путешествовало? Она существовала здесь как тень, как актер, заученно исполняющий роль. И ее семья, похоже, начинала это замечать. Ее великий побег в мир глянца начинал оставлять трещины в ее серой реальности.

Обдумывая все это, она нервно крутила в руках телефон, и новая, знакомая горечь подступила к горлу. Завтра у Марка снова математика. Снова нужно будет везти его через весь город. Снова эта духота, пробки, толчея в автобусе и ее собственная, кипящая, как чайник, нервозность. И снова – этот неконтролируемый выброс эмоций, который, как она теперь поняла, был спусковым крючком. Она снова могла нырнуть в другую реальность.

Теперь, зная о последствиях, она надеялась, что это будет безопасно для окружающих, и в первую очередь – для ее семьи. Но сомнения, мелкие и назойливые, как комары, оставались. А вдруг в следующий раз ее «отсутствие» окажется более заметным? А вдруг Марк окажется в реальной опасности, пока ее нет?

И еще одно наблюдение осенило ее: время. Время в обоих мирах было разным, его нельзя было сопоставить или понять, предугадать. Если в одной реальности был день, то в другой очень поздний вечер. Но в прошлый раз, когда она отключилась на диване, тут был вечер, а там день. Полная ерунда.

И тогда в глубине души, тихо, но уверенно, родилось новое, мощное желание. Контроль.

Раз уж ей дан этот шанс – этот дар, это проклятие – проживать две жизни, то почему бы не попытаться самой управлять процессом? Она не хотела метаться из крайности в крайность, как щепка в бурной реке, которую то швыряет в глянцевый рай, то выплескивает обратно в серое пекло. Она хотела самой решать, когда и зачем ей это нужно.

Она посмотрела на кольцо на своем пальце. Оно было больше не просто амулетом или символом. Оно стало интерфейсом, штурвалом между мирами. И она была полна решимости научиться им пользоваться. Не для того, чтобы сбегать, а для того, чтобы обрести то, чего ей так не хватало в обоих мирах – власть над собственной судьбой.

Надо было действовать, хватит раздумывать. Она открыла в телефоне чат с найденным вчера психологом, ей нужен был совет и поддержка.

Вероника: Здравствуйте. Я вчера писала. У меня новый вопрос, более конкретный. Я поняла, что одна из главных проблем – моя полная зависимость от мужа не только в плане финансов, но и транспорта. Это отнимает у меня кучу времени и сил. Я хочу решить этот вопрос, но все мои попытки поговорить разбиваются о стену. Ему нравится, что я от него завишу, и он не хочет даже слушать о второй машине или об автошколе для меня. Как мне до него достучаться? Как заставить его увидеть ситуацию моими глазами, не разрушая при этом семью?

Психолог (Елена): Вероника, здравствуйте. Спасибо, что задаете такой четкий вопрос. Это важный шаг. Давайте сразу расставим акценты: фраза «заставить его увидеть» – это ловушка. Вы не можете контролировать его мысли и чувства. Вы можете контролировать только свои действия и свою реакцию. Ваша цель – не «заставить» его, а изменить динамику ваших отношений так, чтобы ваша потребность была услышана и, в идеале, удовлетворена.

Вот несколько конкретных шагов, основанных на вашей ситуации:

1. Смените «просьбу» на «заявление о намерении». Сейчас диалог строится так: «Мне тяжело, купи машину, дай деньги на автошколу». Он легко это отвергает. Попробуйте другой формат: «Я приняла решение пойти в автошколу. Я нашла подходящие варианты. Мне нужна твоя поддержка в этом решении». Вы говорите не о проблеме, а о своем решении. Это меняет вас в его глазах с «нытика» на человека, который действует.

2. Отделите проблему транспорта от ваших отношений. Он упирается, потому что для него это вопрос контроля и денег. Переведите разговор в практическое русло. Подготовьте расчеты: сколько времени и денег тратится на общественный транспорт/такси в месяц. Сравните со стоимостью обучения и содержания не новой, а простой подержанной машины. Покажите ему цифры. Это не эмоции, а бизнес-план для семьи, который выгоден всем.

3. Перестаньте делать проблему только своей. Вы зависите от транспорта, чтобы отвезти ребенка? Прекрасно. С этого момента, если муж не хочет решать вопрос с машиной, он становится главным по логистике. Спокойно говорите: «ребенка нужно забрать с математики в 15:00. Я буду дома, готовить ужин. Как ты планируешь это организовать?» Вы не отказываетесь от обязанностей, вы делите ответственность. Если он отказывается, проблема (опоздание ребенка, пропущенные занятия) становится наглядной и ОБЩЕЙ.

4. Готовьтесь к сопротивлению. Когда вы начнете устанавливать границы, он будет давить сильнее – манипуляции, гнев, критика. Ваша задача – сохранять спокойствие и повторять свою позицию, как «заезженную пластинку»: «Я понимаю, что тебе это не нравится, но я уже приняла решение. Это важно для меня и для семьи». Не оправдывайтесь и не вступайте в пререкания.

Ваша цель, Вероника – не сломать его, а перестать быть удобной за свой счет. Вы не разрушаете семью, вы строите ее заново, на основе уважения к вашим личным потребностям. Это долгий путь, но он начинается с первого четко озвученного вами решения. Вы уже на нем.

«Хорошо, – подумала Вероника, и в ее сознании, словно отточенный клинок, легла ясная, холодная мысль. – Вот он, мой план. Осторожный. Хитрый. Но это мой план».

Она больше не будет той большой, мягкотелой пандой, которая молча проглатывает обиды и ждет, когда жизнь сама нанесет следующий удар. Нет. Ее цель – стать хищником. Пока небольшим. Пока лишь юркой, умной лисичкой, которая не лезет в открытую драку, но всегда находит лазейку, чтобы получить свое.

И завтра она посеет это первое зерно. Не мольбу, не скандал – а твердое, обдуманное заявление. И будет спокойно наблюдать, как оно прорастает в почве его удивления, раздражения, а возможно, и первого зернышка уважения.

Внутри нее что-то менялось. Не как вспышка гнева, а как нарастающая сила. Медленное, но верное выращивание того самого стержня, о котором говорят психологи. Стержня, который не дает сломаться и прогибаться под чужим комфортом.

И теперь она видела не тупик, а пути. Четкие, почти математические ходы, которыми она может добиться желаемого. Не унижаясь, не разрушая семью, а просто переставая быть для мужа удобным приложением к быту. Это знание придавало ей не просто надежду, а уверенность. Ту самую, с которой она руководила галереей в мире глянца.

Она легла спать, но на сей раз не с чувством бессильной усталости, а с ощущением стратега, готовящегося к решающему сражению. Битва за себя только начиналась.