88 историй, которые оставляют след… Про жизнь

© Светлана Плавсюк-Феху, 2025

ISBN 978-5-0068-0797-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Дорогой читатель!

Перед тобой – не сборник советов и не учебник по достижению счастья. Это просто книга. Книга, в которой нет ничего грандиозного. В ней ты не найдешь историй о невероятных подвигах, головокружительных карьерных взлетах или спасении вселенной.

Потому что вселенная, которую мы по-настоящему знаем и которую бесконечно пытаемся понять, находится внутри нас. Она состоит из тихих утренних чашек кофе, разговоров с самим собой по дороге на работу, моментов растерянности перед сложным выбором, тихой радости от внезапного луча солнца в окне и тяжести непролитых слез.

88 историй, которые оставляют след – это 88 моментов обычной человеческой жизни. Это взгляд изнутри на те внутренние вызовы, о которых мы часто молчим, считая их слишком мелкими или слишком стыдными, чтобы делиться ими. Страх оказаться недостаточно хорошим, мучительное «а что, если?», неловкость, сомнения в своей правоте, попытки собрать себя по кусочкам после маленьких провалов – вот ландшафт этой книги.

Эти истории не нужно проглатывать залпом, в погоне за сюжетом. Их стоит читать не спеша. По одной. Возможно, с промежутком в день или даже в неделю. Давая себе время прислушаться: а отзывается ли что-то внутри? Узнаю ли я в этом герое – себя? Не буквально его ситуацию, а то чувство, что живет у него в груди.

Моя главная надежда, как автора, заключается в том, что в этом узнавании ты обнаружишь не осуждение, а нечто совершенно иное – понимание. И мягкость к себе.

Чтобы, встретив на странице чью-то историю о промахе или слабости, ты вдруг подумал: «Да, со мной тоже такое бывало. И это… нормально». Чтобы это «нормально» стало тихим разрешением быть собой. Неидеальным, запутанным, иногда слабым, но живым и настоящим.

Каждая история, каждое эссе-размышление – это капля. А капля, падая много раз в одно место, оставляет след. След, который напоминает: ты не один на этой дороге. Твоя сложная, простая, уникальная и такая обычная жизнь – это и есть самое настоящее, ценное и достойное внимания произведение искусства.

Переворачивай страницу, когда будешь готов. Дай этим историям оставить в тебе свой небольшой, но важный след.

С искренней верой в наш общий, несовершенный и прекрасный путь, Светлана Плавсюк-Феху

1 Парковка

Восемь месяцев. Именно столько я парковала свой автомобиль во дворе своего аналитика. Маршрут был отточен до автоматизма: поворот, парковка, три шага до булочной, пять – до офиса аналитика. Дорога под ногами знала меня, я – каждую ее трещинку. Это была не просто парковка, а ритуал безопасности, островок предсказуемости в бурном море дня.

А потом пришло оно. Предупреждение от ГАИ. Оказывается, мое надежное парковочное место приглянулось еще и знаку «Остановка запрещена», который я упорно не желала замечать. Привычка – слепая поводырка. Горечь раздражения подступила к горлу. Теперь придется искать новое место.

Новое место нашлось с другой стороны дома. Путь оттуда до аналитика был длиннее и незнаком. Я шла, уткнувшись взглядом в тротуарную плитку, мысленно ругая инспектора и весь мир. Кто-то громко чихнул, и я машинально подняла голову.

Там, где я ожидала увидеть глухую стену, сияла большая витрина. А потом – аромат. Густой, бархатистый, обволакивающий. Кофе. Настоящий. Он шел из крошечной кофейни. Ее окна были распахнуты, а бариста с сосредоточенным видом создавал шедевр.

Я стояла посреди тротуара, как завороженная. Весь мой старый, знакомый до тошноты маршрут вдруг показался узкой щелью в заборе. А здесь – простор. Здесь был целый микрокосм, живой и манящий, существовавший параллельно моей рутине, всего в ста метрах от моего ослепшего привычкой пути. Практически год я проходила мимо, уткнувшись в знакомые трещины асфальта, как лошадь в шорах, не подозревая о существовании целого материка. Горечь от штрафа-предупреждения растворилась, сменившись странным, теплым чувством стыда и восторга. Стыда – перед самой собой, за свою слепоту. Восторга – от открытия.

Мир не становится меньше от того, что мы стоим на месте. Он просто прячет свои чудеса за завесой привычки. Иногда нужен толчок извне – знак запрета, неожиданное препятствие, даже маленькая неприятность – чтобы заставить нас свернуть с протоптанной тропы. И тогда мы обнаруживаем, что «другая сторона» – это не просто новая парковка. Это – новая перспектива, новые запахи, новые истории на полках, новые вкусы на губах. Это напоминание: жизнь – не линия, а карта, полная неизведанных улиц. И самый большой риск – не рискнуть свернуть на них, оставаясь пленником собственного, давно изученного угла или привычной парковки.

Пробовать новое. Даже если тебя заставляет это сделать предупреждение под дворником. За следующим поворотом может ждать не просто дорога, а целый мир, который ты искал, даже не зная, как он пахнет.

Больше года я была пленницей своего угла. Не физически, конечно. Никто не мешал мне пройти сто метров в другую сторону. Но мой разум, скованный ритуалом, сам возвел невидимую стену. Он кричал: «Зачем? Там ничего нет! Ты знаешь свой путь! Не усложняй!» Эта стена была построена из ложных убеждений: что новое – трудно, что риск не оправдан, что лучшее уже найдено. Привычка – это слепые шоры. Она сужает поле зрения до узкой, вытоптанной тропинки, заставляя нас идти, опустив голову, не замечая новые возможности.

Ирония в том, что штрафное предупреждение, эта маленькая неприятность, оказалось спасительным толчком. Оно буквально вытолкнуло меня из зоны комфорта, разрушив хрупкий, самонавязанный порядок. И оказалось, что за стеной привычки – не бездна, а пространство. Риск свернуть с пути – это не потеря контроля, а его обретение в новом, большем масштабе.

Привычки – не враги. Они полезные слуги, экономящие силы для рутины. Но они – ужасные хозяева. Когда они правят бал, мир сжимается до размеров знакомого пятачка. И самые яркие краски, самые важные находки могут годами оставаться в тени, всего в ста шагах от нашей протоптанной дорожки, просто потому, что мы боимся отпустить руль автоматизма и свернуть.

Позволяя привычкам управлять нами безраздельно, мы добровольно надеваем шоры. Мы принимаем крошечный, знакомый островок за весь океан возможностей. Разрывать эти нити страшно? Да. Но именно этот разрыв – акт освобождения. Не обязательно ждать штрафа от ГАИ. Иногда достаточно задать себе вопрос: «А что, если сегодня я пойду не направо, а налево? Не прямо, а вверх по этой лестнице? Не в знакомую дверь, а в ту, мимо которой прохожу годами?»

За этим вопросом – и за следующим шагом в неизвестность – может скрываться не просто новая парковка, а новый кусочек себя, найденный там, где ты и не думал искать, освещенный светом незнакомой прежде витрины. Пробуй новое. Это не измена старому, это – расширение дома под названием «ЖИЗНЬ».

2 Снова 19 июля

Снова 19 июля. Второй раз календарь безжалостно выведет эту дату – день, когда я лишилась возможности сказать «С днем рождения, папа» так, как это должно быть. Не звонком, не теплым рукопожатием, не взглядом, полным того молчаливого понимания, что было только между нами. Только тишина в ответ на невысказанное поздравление, глухая стена невозможности.

Я приеду к матери. Мы – два островка, разъеденные морем утраты, но связанные невидимым дном общей боли. Поедем к твоей могиле. Земля, холодный камень, буквы имени. Мы будем стоять рядом, молчать или говорить о чем-то мелком, обыденном. Но внутри – у каждого своё. Мать – о прожитых годах, о пустоте в доме, о стуке твоих шагов, которых больше нет. Я – о невысказанном, о вопросах без ответа, о том, как хотелось бы еще раз услышать твой совет, пусть даже невпопад. Мы объединены этим жгучим шрамом на душе, этой общей болью потери, которая, как ни странно, не сближает, а лишь подчеркивает одиночество каждого в своем горе. Мы рядом, но каждый плачет в своей бездне.

Вечером я возьму твои удочки. Знаешь, те самые, которые ты так хотел мне оставить. Они хранят отпечатки твоих рук, запах реки и терпения. Я поеду к воде. Не столько за рыбой, сколько за тишиной, за ритуалом продолжения. Заброшу снасть в темнеющую гладь, как ты учил, и буду смотреть на поплавок, колеблемый течением. Вода – она вечна. В ней отражаются и закаты, и рассветы, и наши боли, и наши надежды. Она все принимает и все уносит.

Но удочки, папа… они лишь малая часть того, что ты мне оставил. Самое главное, самое ценное – оно во мне. Ты оставил мне уважение. К людям, к их труду, к их праву быть разными, ошибаться, искать. Не громкими словами, а каждым своим поступком, спокойным взглядом, готовностью выслушать.

Ты оставил мне любовь к женскому. Не туманную идеализацию, а глубокое уважение, заботу, преклонение перед их силой и нежностью. Я видел это каждый день – как ты относился к матери. Ни единого крика. Ни тени пренебрежения или грубости. Никогда. Никогда! Ни рукоприкладства, ни унизительного слова, не обращая внимания на достаточно скверный характер мамы. Ты строил дом на уважении, несмотря ни на что, и этот фундамент теперь во мне.

Ты научил дружить. Дружить честно, надежно, без задних мыслей. Быть опорой, а не обузой. Несмотря на разногласия, на расстояния, на глупости, которые все мы порой совершаем.

Ты вложил в меня доброту. Не показную, не слащавую, а ту, что идет из глубины – помочь, не ожидая благодарности, понять, простить, поделиться последним. Ты всегда был добрым. Улыбаюсь сейчас, вспоминая это. Я очень гордилась этим.

И, папа… твой оптимизм. Это был не наивный взгляд сквозь розовые очки. Это был выбор. Выбор видеть свет даже в кромешной тьме. Как ты держался в самые последние дни! Болезнь ковыряла тебя изнутри, боль была твоим постоянным спутником, а та страшная рана… часть ноги, отданная гною и болезни. Ты знал. Знало твое тело, знал взгляд врачей, знала тяжесть в воздухе. Конец приближался неумолимо. Но ты не сломался. Не превратился в жалкую тень, выпрашивающую жалость. Ты держался. Молча. С достоинством. Молодцом. Не нытьем, а силой духа, которая казалась нечеловеческой. Ты не жаловался на боль. Ты просто… был. До последнего вздоха. Твоя стойкость в те дни – это урок мужества на всю мою оставшуюся жизнь.

Вот оно, истинное наследство. Не вещи, а принципы. Не удочки, а умение ждать у воды в тишине. Не дом, а умение строить любовь и уважение. Не просто жизнь, а умение встретить ее конец с непоколебимым достоинством.

У реки, глядя на твой поплавок, качающийся на волнах вечности, я скажу это громко, чтобы ветер донес до тебя:

Благодарю тебя, ПАПА. За все. Ты живешь во мне. Всегда

3 Опора

В подъезде, стоит оно. Растение. На первый взгляд – парадокс, воплощенный в зелени. Из тесного горшка, будто из сжатой кулаком земли давних обид, тянется вверх стебель. Не батальонный ствол дуба, не монолит бамбука. Он тонок. До хрупкости. До прозрачности. Кажется, вздох, неосторожный жест – и жизнь переломится у самого основания, там, где она с таким трудом пробилась сквозь темень субстрата.

Но взгляд скользит вверх – и замирает. Потому что над этим кажущимся изъяном силы, над этим зыбким фундаментом, вздымается нечто иное. Пышная шапка листьев. Широких, сочных, пронизанных живительным соком уверенности. Они раскинулись мощно, дерзко, заявляя о жизни не робким шепотком, а полнозвучным аккордом зелени. Они дышат, тянутся к свету окна – к свету понимания, что льется здесь же, в комнате.

Секрет? Рядом – неприметные ниточки-опоры. Тонкие, почти невидимые нити подвязи. Эти нити – не оковы и не костыль. Они – нежное напоминание о вертикали. О возможности. Они не берут на себя весь вес листвы. Они лишь снимают с хрупкого стебля критическое напряжение в моменты неустойчивости. Принимают на себя порыв внутреннего или внешнего ветра, который мог бы сломить. Они дают точку опоры, позволяя стеблю сосредоточить свои соки не на отчаянной борьбе за равновесие, а на росте вверх и вширь. На том, чтобы питать эту самую роскошную крону уверенности и жизни.

Вот она – живая притча, растущая в подъезде. Мы – эти стебли. Наша основа, наш внутренний стержень, сформированный в тесной почве ранних лет, может быть тонок, пронизан трещинами недоверия, ослаблен отсутствием тепла. Мы чувствуем эту хрупкость, этот страх, что любая нагрузка, любая эмоциональная турбулентность – и мы сломаемся у корня. Мы стыдимся этой тонкости, мечтая о несуществующей врожденной броне.

Сила растения – не в отрицании своего тонкого стебля. Его мощь – в доверии к этим тонким нитям-опорам. В готовности принять эту почти невесомую поддержку. Эти нити – не знак слабости растения. Они – знак мудрости и заботы Другого (терапевта, помогающего практика, внутреннего ресурса, нашедшейся искренней связи). Другого, который понял: чтобы проявилась сокрытая в семени мощь, иногда нужно не воздвигать крепость, а аккуратно подвязать. Дать едва ощутимую, но надежную сеть устойчивости.

Листья роскошны не вопреки тонкому стеблю, а благодаря тому, что стебель, признав свою уязвимость, доверился этим тонким нитям. Он не тратит все силы на дрожащее сопротивление каждому колебанию. Нити берут на себя часть нагрузки в критический момент. Тогда его энергия – вся его жизненная сила – устремляется не на выживание, а на расцвет. На создание этой самой пышной кроны самореализации, любви, присутствия в мире.

Так и мы. Наша истинная мощь прорастает не из мифа о непоколебимой самодостаточности, а из мужества быть уязвимыми и принять нежную поддержку. Из понимания, что тонкий стебель нашего прошлого – не приговор, а лишь точка отсчета. Что, найдя свои «ниточки» – деликатную, но крепкую опору терапии, искреннее участие друга, тихую силу внутреннего знания – мы можем отпустить вверх и вширь листву своего потенциала. Мы можем вырасти не просто выстоявшими, но – мощными в своей полноте. Потому что сила, взращенная на доверии к тонкой поддержке, знает цену и хрупкости, и взаимосвязи. И однажды сама может стать такой же невидимой, но прочной нитью для другого, рвущегося к свету стебля.

Хрупкий стебель – не конец истории. Это ее начало. А тонкие нити – это первый, едва слышный шепот: «Я здесь. Держись. Расти». Доверься нитям. Расправь листья.

П. С. Благодарю растение, которое показало свою мудрость. Оно настоящее, реальное и живое

4 Не-отказ

Он не говорит «нет». Это слово кажется ему грубым камнем, способным разбить хрустальную вазу чужой надежды. Вместо этого он произносит заклинание: «Другой раз». Оно звучит мягко, как шелк, обволакивая жесткую сердцевину неприятия.

«Может, другой раз сходим в театр?» – роняет он, чувствуя, как партнер уже цепляется за этот крючок «может», игнорируя «другой раз». Он не говорит: «Твой вкус в пьесах мне чужд, и вечера с тобой кажутся тюрьмой». Он предлагает отсрочку, маскирующую приговор. «Другой раз» – это не обещание; это воздушный замок, построенный на болоте неискренности. Замок, где поселяется Другой – с чемоданом ожиданий.

«Поговорим серьезно… другой раз,» – уклоняется он, когда назревает конфликт. «Сейчас не время, не место, не настроение». Он не режет правду ножом «меня это не устраивает, мы разные». Он прячет нож в футляр «потом». А пока – жизнь превращается в томительное ожидание станции «Другой Раз», куда поезд искренности так и не прибудет. Между ними вырастает лес невысказанного, где каждый недомолвок – ядовитый гриб, а «Другой Раз» – лишь туман, скрывающий ядовитость.

«Другой раз попробуем снова?» – шепчет он в момент разрыва, уже чувствуя свободу, но боясь быть палачом. Это не надежда, а анестезия для совести. Он не может вынести хруста ломающихся миров в глазах Другого. «Другой Раз» становится моральным морфином – для обоих. Для одного – иллюзия шанса, продлевающая боль. Для другого – отсрочка мучительного чувства вины за разрушенный мир. Они застревают в липкой паутине «возможно», где время не лечит, а лишь инфицирует рану неопределенностью.

«Другой Раз» в этом контексте – валюта духовной трусости. Он позволяет человеку чувствовать себя добрым, избегая мужества быть честным. Это не щадящая ложь, а пытка отсрочкой. Разорвать связь – значит признать ее тщетность, свою ошибку выбора, нанести видимую рану. «Другой Раз» – это попытка растворить связь без взрыва, дать ей «умереть своей смертью». Но связи не умирают тихо. Они гниют. Отложенный отказ – как невырезанная гангрена: он сохраняет форму конечности, но убивает организм медленной интоксикацией.

Надежда, подпитываемая «Другим Разом», – не светоч, а блуждающий огонек над трясиной. Он манит Другого глубже в болото невзаимности, туда, где душа тонет в тщетном ожидании. Каждое «может, потом» – не шаг вперед, а новый слой ила под ногами. Человек, не способный на четкое «нет», не спасает чувства Другого – он крадет у него время для исцеления и начала нового пути.

Истинная жестокость «Другого Раза» – не в отказе, а в подмене ясности сахарным удушьем надежды. Он оставляет Другого в подвешенном состоянии, в аду «почти-конца», где нет ни жизни вместе, ни свободы после. Это элегантное убийство времени – не своего (ибо убийца уже мысленно свободен), а времени того, кто еще верит в «Другой Раз». Связь не разрывается – она превращается в бесконечный мост в никуда, по-которому один давно сошел, а другой все идет, слыша в шелесте ветра лишь эхо: «Другой раз… Другой раз… Другой раз…» – пока шаги не стихают в пустоте…

Освобождение начинается с признания тупика. Иногда первый шаг к своему «сейчас» – это смелость разглядеть в тумане «Другого Раза» берег, до которого можно добраться, попросив попутного ветра у знающих течение. Ведь даже самый тихий причал ясности стоит целой жизни, потраченной на ожидание в гавани иллюзий.

5 Все мы… немного погнуты

Я часто думаю, что мы все… немного погнуты. Как ложки в старом ящике. Жизнь —ведь не стерильное пространство. Там толкаются, роняют, нагревают, охлаждают… И остаются вмятины. Не обязательно кричащие. Просто где-то не гнется, где-то скрипит, где-то неудобно лежит в душе.

Терапевтическая группа – это особая кузница или лаборатория. Не для того, чтобы тебя «чинить» с молотком и криками. А для того, чтобы дать столько тепла и пространства, чтобы твоя форма, оказавшаяся под слоем ожиданий, страхов и «надо», могла мягко распрямиться. Сама. В своем ритме.

Мы часто живем в броне: «надо быть сильным», «нельзя показывать слабость», «что подумают?». В группе можно попробовать быть разным. Разозлиться – и увидеть, что мир не рухнул. Расплакаться – и получить не осуждение, а поддержку. Сказать «нет» или «мне больно» – и не быть сметенным. Это мастерская настоящих, не приглаженных чувств. Практика быть собой – со всеми трещинками – среди других людей.

Иногда внутри бушует ураган, а слов – нет. Только ком в горле или тупая тяжесть. А в группе кто-то скажет фразу – и она как ключ: «Да! Вот именно! Это про меня!». Группа учит называть безымянное. Страх, стыд, нежность, ярость, гнев, обида – обретают слова и контуры. А названное уже меньше владеет тобой.

Да, на терапевтических группах может быть жарко. Может дуть сквозняком откровений. Может искрить от столкновений. Это не место для тех, кто хочет «волшебную таблетку». Это работа. Иногда – нелегкая. Но это работа вместе. Ты не один перед лицом своего внутреннего хаоса. Рядом – такие же искатели, со своими картами, фонарями и сомнениями. И ведущий – не гуру на троне, а тот, кто следит за огнем в кузнице, чтобы он не погас, но и не сжег все дотла.

Тебе не надо быть «больным». Достаточно быть человеком. Который устал носить маску. Который хочет глубже понять, почему одни и те же грабли. Который ищет не только совета, но и отклика. Который готов рискнуть и посмотреть в глаза своей «погнутости» – и увидеть в ней не изъян, а уникальный изгиб своей силы, который просто ждал, чтобы его распознали.

Выйти из такой группы – это как выйти из лесной купели. Чуть усталым, но очищенным. Более целым. С новыми словами для старой боли. А еще – с ложкой в руке. Той самой, что была погнута жизнью, казалось, вечно неудобно лежала в общем ящике, стучала не в такт, цеплялась за другие, или просто… стыдливо пряталась на дно.

В группе происходит волшебство простора и тепла. Как если бы эту ложку – твою ложку – не стали грубо выпрямлять тисками, полировать до неестественного блеска, стирая следы истории. Вместо этого ее положили бы на мягкую наковальню принятия. Окружили теплом внимания – не осуждающего, а любопытствующего. Дали пространство, где можно не торопиться. Где можно позволить металлу – твоей сути – вспомнить свою изначальную форму.

Ты начинаешь понимать, что на самом деле эта погнутость – узоры, выкованные опытом, а не случайностью. Она больше не «неправильная». Она – твоя. Уникально приспособленная к твоей руке, твоей силе, твоему способу черпать мир. Ты больше не стыдишься своего места. Ты занимаешь его. Не вопреки своей погнутости – а благодаря ей.

И это место – по праву.

Именно такое.

Именно здесь.

Именно сейчас.

Я на постоянной основе провожу терапевтические психодинамические группы. Как онлайн, так и офлайн (пока только в Минске). Если вы готовы к изменениям—пишите в мессенджеры по номеру +375296465884, буду рада совместному сотрудничеству

6 Быть узнанным

Внутри тихо. Не тишиной покоя, а тишиной запертого помещения. Здесь, под ребрами, живет нечто сырое, пульсирующее, настоящее. Но выводить его на свет – все равно, что выносить новорожденного в метель. Страшно. Поэтому я леплю себе кожу. Каждый день. Из улыбок, которые уместны. Из фраз, которых от тебя ждут. Из молчания, когда кричать не принято. Это не ложь. Это – формат выживания. Социальный кодекс, написанный не мной.

Но внутри давит. Этакая тупая, ноющая тяжесть в груди, когда хочешь сказать «мне больно», а говоришь «все нормально». Когда хочешь закричать «как же это прекрасно!», а ограничиваешься смайликом. Между тем, что чувствую, и тем, что проявляю, пролегает целая вселенная страха. Страха, что не поймут. Что обесценят. Что используют твою уязвимость как оружие потом, в споре. Что посчитают слабым. Скучным. Неуместным.

Этот внутренний голод – по-другому и не назвать – это жажда не просто выдохнуть правду. Это желание, чтобы твою правду приняли. Не обязательно согласились. Просто – дали ей право на существование. Услышали стук твоего настоящего, неритмичного сердца и не попытались тут же подстроить его под метроном.

Поэтому я ищу безопасность. Ищу ее взглядом в глазах другого. Это не поиск слабости, а поиск силы – силы другого человека, способной удержать мое падение. Безопасность – это когда в чьем-то присутствии мускулы души, постоянно напряженные от самоконтроля, наконец-то расслабляются. Можно не следить за интонацией, не подбирать слова, не шлифовать историю до блеска. Можно быть сырым. Неуклюжим. Можно распаковать свой внутренний хаос и разложить его по полу, не боясь, что на него наступят или отвернутся с брезгливостью.

Момент, когда это происходит – это щелчок. Тихий, внутренний. Будто с костяшек снимают гипс. Сначала больно – привык быть под защитой. Потом – непривычно и холодно. А потом – ошеломительно свободно. Это риск, на который идешь с закрытыми глазами, как в воду. Доверие – это прыжок в надежде, что внизу не камни, а руки.

И если там, внизу, действительно оказываются руки – происходит чудо. Тяжесть, которую таскал годами, растворяется. Оказывается, можно дышать полной грудью. Оказывается, я не один со своим странным, сложным миром внутри. Кто-то другой тоже знает, каково это – бояться собственной тени и обожать запах дождя. Это признание без слов.

Тогда понимаешь: самая большая роскошь в этом мире – не быть понятым. А быть узнанным. После этого – все равно принятым. Это единственное, что по-настоящему лечит одиночество, которое мы все носим в себе, как второе сердце. Это момент, когда изнутри наружу пробивается не крик, а тихий, спокойный вздох. Наконец-то можно просто быть.

7 Нетакуськи

Они пришли в мир уже «не такими». Не с тем послушным бормотанием, что удобно родительскому слуху. Не с той походкой – то ли слишком пружинистой, то ли слишком шаркающей, не вписывающейся в ритм семейного марша. Не с тем выбором цвета на колготках – слишком ядовитым, слишком блеклым, слишком не своим для материнского взгляда. И уж конечно, не с теми мыслями, что тихо роились под черепной коробкой, как осы в запретном углу сада, вызывая тревожное жужжание: «О чем это он? Почему не как все?»