В списках не значились: «1953»

Глава 1

Кирилл Валерьевич Кузнецов, мужчина сорока девяти лет от роду, ощущал себя глубоким, много повидавшим стариком. И вёл себя соответствующе: ворчал, кряхтел, с аптекарской точностью отмерял себе лекарства от давления и с наслаждением предавался махровой старомодности. Его стиль был настолько аутентично-советским, что соседки по лестничной клетке в сердцах звали его «ходячим музеем ВДНХ».

Вместо модной куртки он носил потертую дублёнку с выцветшей от времени кожей и побитым молью мехом. Под ней красовался огромный свитер ручной вязки неопределённого серо-коричнево-болотного цвета, который ему когда-то связала тётя из Тюмени и который он называл «своим личным коконом». Ноги облегали серые брюки-дудочки, а шею обвивал невероятных размеров индийский махровый шарф, в котором можно было укутать всё ту же тётю. Венчал этот ансамбль главный предмет его гордости – пыжиковая шапка-пирожок, доставшаяся ему по счастливой случайности в комиссионке и которую он не снимал даже в оттепель, утверждая, что «пыжик требует уважения». Вместо трости, на которую он пытался опираться для солидности, он упрямо таскал с собой длинный чёрный зонтик-трость, которым зимой шуршал по сугробам, а летом отбивался от ошалевших от жары голубей.

Кузнецов

Эта маска уставшего от жизни чудака была его главной мистификацией. Под ней скрывалась душа вечного хулигана и провокатора, чьи шутки были гениальны и смешны в первую очередь для него самого. Еще со школьной скамьи он прослыл гением авантюрных выходок после которых его друзья бросались на него с кулаками. Феноменальная изворотливость всегда спасала его от заслуженных кар. Его друзья-ровесники, давно обросшие животами, лысинами и статусами, до сих пор не удивлялись, когда он звонил им в три ночи и голосом Левитана сообщал о призыве в армию и в военкомат, или, когда на улице принимался с серьезным видом допрашивать прохожих: «Скажите, а вы верите в Бога?». Его любимым развлечением было зайти в азербайджанский ресторан и на весь зал прокричать: «Свободу Нагорному Карабаху!», а в армянском – поинтересоваться, не продают ли тут азербайджанский довгу. Он обожал щекотать нервы и наблюдать, как трещит по швам чопорная обыденность.

Карьера его была печальна. Блестяще начав в престижном финансовом институте, который он закончил, он быстро перессорился с начальством из-за принципов (нежелания ставить «автоматы» блатных) и скатился в заштатный Институт экономики, управления и права. Финальным аккордом стал уход в тень: он писал дипломы и диссертации для ленивых богатеев в питерской фирме «Хомбрук», получая жалкие 50% от заказа. Эти деньги он спускал в онлайн-покере и ночных забегаловках, где за кружкой пива мог до утра слушать истории таких же, как он, чудаков и неудачников.

И вот в одну из таких ночей, проиграв крупную виртуальную сумму в преферанс, он задремал прямо за клавиатурой своего мощного компьютера. Ему снилось, что он трясется в вагоне поезда. Толчок был настолько резким и реальным, что он чуть не упал со стула.

– Товарищ, проснитесь! Вы на съезде! – шипящий, полный ужаса шёпот раздался прямо у его уха.

Кирилл Валерьевич недовольно открыл глаза, чтобы сделать замечание о том, что его отрывают от крайне важного анализа макроэкономических тенденций. Но слова застряли в горле.

Вместо знакомой комнаты с мониторами его окружал ослепительный свет люстр и мордастые, суровые лица в серых кителях и партийных костюмах. Он сидел в плюшевом кресле в огромном, переполненном людьми зале. Пахло лаком для полов, одеколоном «Шипр» и несгибаемой волей партии.

Он был в Колонном зале Дома союзов.

А на трибуне, освещённый лучами софитов, стоял человек, чей профиль он знал с детства по портретам и учебникам. Человек с усами и с трубкой в руке, неспешно, с густым грузинским акцентом, говорил о пятилетнем плане, о врагах народа и о светлом будущем коммунизма.

Это был Иосиф Виссарионович Сталин. Шёл 1952 год.

Колонный зал «Дома союзов»

Ледяная волна ужаса накатила на Кирилла Валерьевича. Его экономистский мозг, привыкший всё систематизировать, выдал молниеносный отчёт: «Дата: ориентировочно октябрь 1952 года, XIX съезд КПСС. Локация: Москва, Колонный зал. Риски: 100%. Вероятность выживания: 0,0001%. Причина: несоответствие внешнего вида и менталитета эпохе. Вероятность быть принятым за шпиона: 99,9%».

– Товарищ, да вы совсем обалдели? – снова прошипел его сосед, тыча его локтем в бок. – У вас же видок, как у загнанной лошади! Спину выпрямите! Вождя слушайте!

Кирилл Валерьевич машинально выпрямился. Его дублёнка, свитер и пыжиковая шапка вдруг оказались не чудачеством, а страшным анахронизмом. Его индийский шарф висел, как немой укор советской легкой промышленности.

Он ловил каждое слово с трибуны, и вдруг его внутренний хулиган, тот самый, что кричал о Карабахе в ресторанах, подал голос. Он вспомнил даты. Октябрь 1952-го. До рокового марта 1953-го остаётся меньше полугода.

И его мозг, натренированный на поиск нестандартных решений и гениальных авантюр, выдал новую, сумасшедшую формулу.

«Задача: Выжить.

Проблема: Эпоха.

Решение: если нельзя избежать эпохи, нужно её возглавить. А если точнее – попытаться её… подкорректировать».

Мысль была чудовищной, абсурдной и единственно возможной. Он знал, что случится. Он знал, к чему приведёт последовавшая затем борьба за власть, культ личности и застой.

Что, если попробовать? Что, если самый отъявленный хулиган и провокатор из будущего получит шанс подшутить над самой Историей?

Он посмотрел на трибуну уже не со страхом, а с пристальным, изучающим интересом игрока, подсматривающего карты противника. Его рука потянулась к зонтику-трости, и он сжал его рукоять, как талисман.

«Итак, – пронеслось в его голове. – Новая игра. Самая крупная ставка в моей жизни. Контора – ЦК КПСС. Оппонент – товарищ Сталин. Задача… Спасти товарища Джугашвили. От него самого. И от всех остальных».

И он, к своему удивлению, почувствовал, как по телу разливается давно забытое, пьянящее чувство азарта. Он был в своей стихии. В самом эпицентре самого сумасшедшего розыгрыша всех времен и народов.

Глава 2

«Нет, это какой-то бред. Или сон. Перебрал вчера с портвейном „Агдам“», – лихорадочно думал Кирилл Валерьевич, стараясь вжать голову в плечи, чтобы его пыжиковая шапка хоть как-то слилась с обивкой кресла. Мысль о спасении товарища Джугашвили мгновенно испарилась, сменившись животным желанием просто исчезнуть.

Но сон не собирался заканчиваться. С трибуны, отложив в сторону бумаги, говорил Лаврентий Павлович Берия. И его взгляд, скользнув по залу, на мгновение остановился на Кирилле Валерьевиче. Взгляд был тяжёлым, внимательным, словно фиксирующим аномалию. Берия слегка поправил пенсне и сказал что-то своему соседу, не отводя глаз. Потом его губы тронула едва заметная улыбка, и он, обращаясь ко всему залу, но глядя прямо на нашего героя, произнёс с густым грузинским акцентом:

– Товарищи! Прошу соблюдать внимательность. Некоторые товарищи, видимо, слишком усердно готовились к съезду и теперь позволяют себе расслабиться. – Он сделал театральную паузу. – Но мы то знаем, расслабленность – враг бдительности. Не так ли?

В зале прокатился сдержанный, нервный смешок. Кириллу Валерьевичу показалось, что все присутствующие повернули головы именно в его сторону. Он готов был провалиться сквозь паркет. Шутки кончились. Стало очень жарко в его дублёнке и невероятно душно под махровым шарфом.

Наконец, Иосиф Виссарионович объявил перерыв. Зал взорвался гулом голосов, скрипом кресел. Кирилл Валерьевич, как амеба, поплыл вместе с потоком делегатов в сторону буфета, надеясь затеряться в толпе и найти хоть каплю спиртного для приведения души в чувство.

В огромном, шумном холле он прислонился к колонне, пытаясь отдышаться. И тут его взгляд упал на знакомое лицо. Нет, не может быть! Из-за спины какого-то важного товарища в генеральском мундире выглядывало улыбающееся, румяное лицо его старого друга – Сергея Викторовича! Того самого, начальника по футболу из Геленджика!

На Сергее Викторовиче был идеально сидящий партийный костюм, и он с видом полного хозяина жизни о чем-то оживлённо беседовал с группой мужчин. Казалось, он здесь свой, он здесь родился и вырос.

Кирилл Валерьевич, не веря своим глазам, протиснулся сквозь толпу. – Сергей?! Сергей Викторович! Это вы?

Тот обернулся, и его лицо озарилось самой искренней и радостной улыбкой. – Кирилл Валерьевич! Батюшки! Какими судьбами?! – Он радушно схватил друга за локоть. – Я думал, Вы в Казани со своими дипломами!

В голове у Кирилла Валерьевича всё смешалось. Как?! Его друг из будущего… здесь? Он тоже попал в эту ловушку? – Сергей… ты как тут… ты тоже… – залепетал он, теряясь.

– А я вот переведён! – весело перебил его Сергей Викторович, совершенно не понимая его замешательства. – Из Геленджика – в Москву! Развивать спорт высших достижений! Ну, Вы понимаете… – он многозначительно подмигнул.

И тут же, повернувшись к своему спутнику, молодому человеку в щегольском полковничьем мундире с надменным и скучающим выражением лица, сказал: – Василий Иосифович, разрешите представить! Мой старый добрый друг, товарищ Кузнецов Кирилл Валерьевич, с которым мы ещё в Казани поднимали… э-э-э… народное хозяйство! Кирилл Валерьевич, знакомься, это Сергей Викторович, председатель нашего спорткомитета!

Кирилл Валерьевич смотрел на молодого генерала и медленно осознавал, что мир окончательно сошёл с ума. Перед ним стоял Василий Сталин. Сын вождя. Тот самый, о чьих кутежах и выходках он читал в исторических справках.

Василий Иосифович лениво протянул руку. Его рукопожатие было вялым. – Кузнецов? – переспросил он, оценивающе окинув взглядом дублёнку, шарф и пыжиковую шапку Кирилла Валерьевича. – Интересный образ. Стиль «народного мудреца»? Или из оперы «Борис Годунов»?

Сергей Викторович радостно хлопнул друга по плечу. – О, Василий Иосифович, вы даже не представляете! Кирилл Валерьевич – человек с огромным чувством юмора! Такой выдумщик! Он может такое… – он понизил голос до конспиративного шёпота, – …, например, зайти в грузинский ресторан и крикнуть: «Да здравствует советская Грузия! А осетинские пироги – самые лучшие!»

Василий фыркнул, и в его глазах мелькнул проблеск интереса. – Да? Ну, это уже что-то. А то эти все… – он махнул рукой, – скучные как пробки.

Кирилл Валерьевич стоял, как парализованный. Его друг не просто был здесь. Он был здесь своим, он занимал какую-то должность и запросто общался с Василием Сталиным! И, судя по всему, Сергей Викторович воспринимал всё происходящее как абсолютную реальность. Он не помнил ни Геленджика, ни «Хоумворка». Он был здесь и сейчас.

Вдруг Сергей Викторович посмотрел на Кирилла Валерьевича с внезапной деловой серьёзностью. – Кстати, Кирилл Валерьевич, кстати! Вы же экономист! Вам же карты в руки! Василий Иосифович как раз подбирает толкового человека для… для финансового обеспечения развития спортивного общества. Дело ответственное. Не хотите зайти, обсудить?

Василий лениво кивнул. – Да, заходи. Только… – он снова посмотрел на наряд Кирилла Валерьевича, – смени амуницию. А то тебя в первом же отделе примут за переодетого колхозника-диверсанта.

Они отошли, оставив Кирилла Валерьевича стоять у колонны с открытым ртом. Его мозг пытался переработать информацию.

Сергей Викторович – здесь. Он свой. Он предлагает работу. При дворе Василия Сталина.

Это был не сон. Это была новая, ещё более сложная и опасная игра. Но теперь у него появлялся свой человек. Пусть и не понимающий, что происходит. И фантастический шанс встроиться в систему.

Его внутренний хулиган, оглушённый сначала Берией, а теперь и вовсе шокированный, наконец, подал голос: «Ну что, кандидат? Готов к новой партии? Контора – „Спортобщество Василия Сталина“. Ставки ещё выше».

Он выпрямился, решительно поправил свой махровый шарф и потрогал рукой пыжиковую шапку. «Придётся, конечно, с тобой проститься, дружище», – с грустью подумал он. Но азарт уже снова загорался в его глазах.

Глава 3

Василий Сталин

Василий Иосифович, облокотившись о мраморный подоконник в холле, с наслаждением затянулся папиросой «Казбек» и выдохнул струйку дыма в сторону Кирилла Валерьевича.

– Ну что, Кузнецов, образ свой народного мудреца пока не сменил? – пошутил он, но в глазах читалось любопытство. – Ладно, дело не в одежке. Серега тут тебя нахваливал. Говорит, экономист хоть куда и весельчак.

Кирилл Валерьевич, всё ещё не до конца веря в реальность происходящего, лишь молча кивнул, сжимая в потной ладони ручку своего зонтика-трости.

– Так вот, – Василий понизил голос, хотя гул голосов в холле и так заглушал любые разговоры. – Ты же в курсе, что у Сергея Викторовича теперь новая должность? После всей этой олимпийской катавасии…

Василий поморщился, как от зубной боли.

– Папа просто взбесился. Как наши в пятьдесят втором в футбол играли – позор на всю страну! Югославы эти… тьфу! – он с силой затушил папиросу, словно это был футбольный мяч югославской сборной. – Так вот, папа всё и разогнал. И сборную, и ЦДКА… всех под метёлку. Сказал: «Пока не будет порядка, никакого футбола!» А порядок – это кто? Это человек, который порядок и наведёт.

Он ткнул пальцем в сторону Сергея Викторовича, который в это время у буфета с ораторским жаром что-то доказывал группе важных товарищей, размахивая бутербродом с красной икрой.

– Вот он, новый руководитель всего футбола Советского Союза! Я его сам порекомендовал.

Кирилл Валерьевич попытался представить лицо Сталина-старшего, которому представляют его друга, начальника по футболу из Геленджика. Картина не складывалась.

– А где вы… познакомились-то? – осторожно поинтересовался он.

Василий оживился. Видно было, что тема ему приятна. – В Геленджике! Я там с Капитолиной отдыхал. Прекрасное место, море, солнце… А этот чертяка, – он с ухмылкой кивнул на Сергея Викторовича, – там какой-то местный турнир организовывал. «Кубок Анапы-Геленджика» или вроде того. Ну, я мимо проходил, а он меня: «Василий Иосифович! Сыграйте за команду курортников!» Я ему: «Да я же уже не в форме…» а он: «Да мы все тут не в форме! Главное – дух!»

Василий засмеялся, вспоминая. – Ну, я вышел. Играем. Он у них на воротах стоял. И надо же, мне мяч подают, я бить – а он как прыгнет! Как сцапает этот мяч в воздухе! Я просто рот открыл. После матча подхожу к нему, говорю: «Ты кто такой?» А он: «Сергей Викторович, начальник по футболу». Я говорю: «Какой такой футбол? В Геленджике? Да тебе в Москве надо быть, а не тут!» А он скромно так: «Да куда уж нам, мы люди маленькие…»

В это время к ним подошёл сам виновник торжества, сияя как медный грош. – О чём беседа, товарищи? – Да я тут Кузнецову рассказываю, как ты меня в Геленджике с линии ворот выручил, – хохотнул Василий.

– Эх, Василий Иосифович, тот гол! – воскликнул Сергей Викторович, смахивая воображаемую слезу. – Это же был не просто гол! Это был акт единения народа и армии! Я до сих пор помню, как мы после матча пошли в ресторан… Помнишь?

– Как не помнить! – Василий подмигнул Кириллу Валерьевичу. – Этот хитрец тогда достал бутылку какого-то вина… не «Цинандали» и не «Гурджаани» … Как его? Ну, которое как лекарство пахнет…

– «Чхавери»! – с гордостью подсказал Сергей Викторович. – Полусладкое, лёгкое! Его же там, в Колхиде, ещё с античных времён делают! Я ему говорю: «Василий Иосифович, это вино царицу Тамару вдохновляло!» А он мне: «А меня оно на подвиги футбольные вдохновит!» Выпили по стопочке… Нет, по две…

– По три! – поправил Василий, и оба дружно рассмеялись. – И потом он, – Сергей Викторович снова обратился к Кириллу, – начал мне рассказывать про тактику «дубль-вэ»! Говорит: «Серега, всё не так надо! Не по-нашему, по-сталински! Жёстко, с наступлением!» Мы всю ночь схемы на салфетках рисовали. Официантку чуть не завербовали в крайние нападающие!

Кирилл Валерьевич слушал, и у него слегка кружилась голова. От осознания абсурда происходящего и от того, что его друг не просто вписался в эпоху, а вписался в неё с таким размахом, что теперь запросто пил вино с сыном вождя и обсуждал тактику игры.

– Так вот, – закончил свой рассказ Василий, снова становясь серьёзным. – Я папе и говорю: «Вот человек, который футбол поднимет! Не кабинетный червь, а практик! С огоньком!» Папа послушал, подумал и говорит: «Ладно. Пусть попробует. Но чтоб к Олимпиаде-пятьдесят шесть были результаты!» – Василий сделал многозначительную паузу. – Так что, Серега, теперь вся надежда на тебя. Не подведи.

Сергей Викторович вытянулся в струнку, его лицо выражало неподдельную решимость. – Будет сделано, Василий Иосифович! Футбол станет нашим новым оружием в идеологической борьбе!

Василий кивнул и, повернувшись к Кириллу Валерьевичу, добавил: – Ну а ты, экономист, с завтрашнего дня помогай ему. Считай деньги, составляй сметы. Чтоб всё было чисто. А то… – он снова понизил голос, – …последний, кто воровал на спорте, теперь на Колыме счёт ведёт не очкам, а градусам за окном. Всё ясно?

Кириллу Валерьевичу стало ясно всё. Абсолютно всё. Его друг стал главным по футболу в СССР по воле самого Сталина. А ему, Кириллу Валерьевичу, поручили быть при нем казначеем и смотрителем за «чистотой». В стране, где за копейку могли отправить на тот свет.

Он посмотрел на сияющего Сергея Викторовича, готового завоевывать мировые стадионы, и на ухмыляющегося Василия, явно ждущего от этой затеи личных дивидендов.

«Ну что ж, – подумал он, сжимая свой зонтик. – Спасение товарища Джугашвили пока откладывается. Начинаем спасение советского футбола. Господи, во что я ввязался…»

Глава 4

Когда Василий удалился, окружённый своей свитой, шумный холл как будто немного опустел. Сергей Викторович схватил Кирилла Валерьевича за локоть и отвёл его в более укромный уголок, за огромную мраморную вазу с какими-то тропическими растениями.

– Ну, Кирилл Валерьевич, вот так вот и живём, – выдохнул он, и на его лице на мгновение исчезла маска бодрого партийного функционера, сменившись усталой понимающей улыбкой. – Я уж думал, я один такой. А тут и тебя принесло.

– Сергей… я не понимаю… – растерянно прошептал Кирилл Валерьевич, сжимая свой зонтик как якорь спасения. – Это сон? Галлюцинация? Мы что, оба сошли с ума?

– Да нет, дружище, всё проще и сложнее одновременно, – Сергей обернулся, убедился, что их не подслушивают, и понизил голос до конспиративного шёпота. – Мы тут уже… как бы тебе сказать… два года. Я, Диана и Семён.

– Диана? – удивился Кирилл. – Твоя жена? Она тоже здесь? – А кто же ещё! – просиял Сергей. – И не абы кто! Она теперь… хе-хе… директор Московского зоопарка! Да-да! – он увидел изумление на лице друга и рассмеялся. – Её, видишь ли, природная любовь к животным и талант организатора тут очень даже пригодились. Так пригодились, что теперь вся партийная элита у неё под каблуком. Вернее, под стрижкой.

Кирилл Валерьевич сел на ближайшую бархатную банкетку, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Под… стрижкой? – Ну да! – Сергей сел рядом, оживлённо жестикулируя. – У них там в зоопарке есть павильон «Дом птиц». Так она его под салон красоты для начальства приспособила. Тихо, уютно, птички поют. Берия у неё бакенбарды подравнивается. Маленков стрижётся. Каганович… ну, с Кагановичем, понятное дело, проблем меньше – там только пыль сметать. А уж про жен и дочек я молчу! Она же все сплетни первые знает! Все тайны! Кто на ком женится, кто кого на ковёр вызывает, у кого какой коньяк на полке стоит! Она тут, можно сказать, серый кардинал в милом обличье. Ну, или серая кардинальша.

Он помолчал, давая другу осознать масштаб. – А… а Семён? – робко спросил Кирилл, боясь услышать ответ. – А Семён! – лицо Сергея озарилось самой тёплой улыбкой. – Наш макак-резус. Ну, ты помнишь, мы его у фотографа в Сочи взяли, он у нас дома жил? Кирилл кивнул, помня того самого хулиганистого примата, который обожал красть носки и смотреть телевизор. – Так вот, он тут наша главная легенда! – Сергей захлопал в ладоши. – Он же в зоопарке у Дианы живёт. Ну, так получилось, что он… э-э-э… проявил недюжинные интеллектуальные способности. Научился кивать в такт речам по радио, отдавать честь и тыкать палкой в портреты врагов народа. Диана его на мероприятиях показывает, как «первого в мире обезьяну-комсомольца», воспитанную в духе советского гуманизма! Берия от него в восторге, всё требует к себе в кабинет на выставку. Говорит, настроение поднимает.

Кирилл Валерьевич молчал, переваривая этот водопад безумной информации. Его друг, его жена и их домашний макак-резус уже два года живут в 1953 году. И не просто живут, а сделали головокружительную карьеру.

– Но… самое главное, – продолжил Сергей, и его лицо стало серьёзным. – Всё идёт своим чередом. История… она повторяется. Как по учебнику. Все эти события, все эти люди… всё так, как должно быть. Мы пытались… ну, там, намёками, шептались с Дианой… но нет. Всё катится по накатанной. Как будто кто-то большой и неповоротливый нажал на кнопку «повтор» и ушёл пить чай.

Он посмотрел на Кирилла с надеждой. – А вот теперь и ты здесь. Может, это не просто так? Может, втроём… вчетвером, с Семёном… мы сможем что-то изменить? Ну, не глобально, конечно, но… маленькую такую детальку в шестерёнках истории? Хотя бы футбол поднять! А?

Кирилл Валерьевич посмотрел на сияющее лицо друга, на свой нелепый зонтик, на отражение в глянцевой вазе – упитанного мужчину в пыжиковой шапке, попавшего в самую гущу безумия.

И он понял, что это не сон. Это самая настоящая, непредсказуемая, опасная и безумно интересная реальность. И у него теперь есть команда. Правда, состоящая из начальника по футболу, директора зоопарка и макаку-комсомольца.

Кирилл Валерьевич огляделся по сторонам, наклоняется к Сергею и говорит, понизив голос до конспиративного шёпота, который тут же потонул в гуле делегатских голосов.

– Серега, ты сказал – история повторяется. Значит, и то, что должно случиться…, случится? – Он сделал паузу, давая другу понять, о чём речь. – Первое марта. Пятьдесят третьего. На даче в Кунцево. Инсульт. И… – он многозначительно посмотрел на Сергея, – …помощь, которая придёт слишком поздно. Охранники будут бояться войти без вызова. Часы пройдут.

Сергей Викторович побледнел под своим загаром. Весельчак и балагур куда-то мгновенно испарились. – Кирилл Валерьевич… – он сглотнул. – Ты это серьёзно? Ты знаешь, что предлагаешь? Это же…

– Высшая мера государственной измены? Или высшая мера гуманизма? – перебил его Кирилл. – Смотри. У нас же есть Василий. Он сын. Он имеет доступ. Он может приехать туда. Мы можем… подсказать ему. Ненавязчиво. Сказать, что у нас есть информация из надёжных источников… ну, я не знаю, от врачей… что у отца проблемы, что нужно быть начеку. Мы можем подать это как заботу о его здоровье!

Лицо Сергея выражало жестокий внутренний конфликт. С одной стороны – дикий, сумасшедший риск. С другой – шанс действительно изменить ход истории. – Но Кирилл Валерьевич… Василий… он же… он не самый решительный человек в такие моменты. Он папу дико боится. А если мы ошиблись? Если ничего не случится? Нас же за клевету…

– А если случится? – тихо, но очень чётко спросил Кирилл. – Если мы сможем помочь и не поможем? Мы же будем знать. До конца своих дней. Мы будем знать, что могли и не стали.

Он замолчал, давая словам просочиться в сознание друга. – Мы не будем устраивать переворот, Серега. Мы просто попытаемся спасти человека. Обычного, больного, старого человека. А там… посмотрим. Может, с ним всё иначе пойдёт. Может, он что-то успеет сделать, сказать, поменять…

Сергей Викторович задумался, смотря куда-то в пространство перед собой. Он представил лицо Василия, его постоянную браваду, скрывающую детский страх перед грозным отцом. Представил свою Диану, которая с её доступом к самым ушастым сплетникам Москвы могла бы помочь обработать информацию. Представил даже макаку Семёна, который мог бы… хотя нет, с обезьяной лучше пока не рисковать.